Адская машина принуждения к свободе

Остановлюсь на содержании этого сборника подробнее потому, что в ней делается единственная (насколько мне известно) серьезная попытка научно доказать невозможность социализма вообще и более высокой эффективности частной собственности по сравнению с государственной, в частности. Начнем с культовой статьи Мизеса 1920 года, включенной в сборник. Не могу отказать себе в удовольствии полностью процитировать вступительную фразу. «Экономика как таковая слишком редко фигурирует в гламурных картинах, написанных утопистами. Они неизменно описывают, как в кукушечных странах их заоблачных фантазий жареные голуби каким-то образом залетают в уста товарищей, но не объясняют, как происходит это чудо» [166, с.89]. В этой связи следует отметить, что в трудах Мизеса, по большому счету, фигурируют два образа социализма. Первый собирательный образ сконструирован в полемике с социалистами всех мастей, начиная с Карла Маркса. Второй представляет собой гипотетическую модель, созданную специально для удобства критики, и в силу этого довольно примитивную и схематичную, больше всего напоминающую пугало на деревенском поле. И вот на этого страшилу элегантный австриец примеряет свой экономический расчет.

В чем смысл экономического расчета и почему Мизес и его адепты возлагали такие надежды на этот аргумент в полемике с социалистами? Надо сказать, что сам он так и не объяснил причину этого. Его стиль изложения крайне труден для толкования, и чтобы понять, что он имел в виду, нужно буквально читать между строк. Как вспоминает Хайек в кратком предисловии к «Социализму» Мизеса, «аргументы Мизеса было не так-то легко воспринять. Порой требовались личные контакты и обсуждения, чтобы понять их полностью. При том, что они были изложены обманчиво простым языком, изучающему требовалось еще и понимание экономических процессов – качество, встречающееся не так уж часто. Эта трудность особенно ясна в случае с его основным аргументом о невозможности экономических расчетов при социализме» [31]. Если его соотечественник, современник и ближайший сподвижник испытывал трудности с пониманием, то каково же приходится читателю через 100 лет! При этом еще нужно учесть «трудности перевода» с немецкого на английский язык, а затем на русский.

В подразделе «Природа экономического расчета» Мизес ограничивается лишь лаконичной фразой. «Каждый человек, который в процессе экономической жизни делает выбор между удовлетворением одной потребности по сравнению с другой, т.е. делает заключение о ценности» [166, с.95]. Понятно, что здесь имеются в виду сопоставление альтернативных затрат, знакомых нам по элементарному курсу микроэкономики. При этом вдумчивый читатель должен сам догадаться, что для того, чтобы сделать выбор, экономический субъект должен произвести тот самый экономический расчет! И действительно, дальше автор описывает методологические основы расчета при капитализме.

Далее Мизес объясняет необходимость, преимущества, а также ограничения денежного расчета. «Денежный расчет имеет значение только в сфере экономической организации. Это система, посредством которой экономические правила могут применяться при размещении экономических благ. Его нельзя рассматривать как своего рода критерий оценки товаров, и его нельзя рассматривать в исторических исследованиях развития социальных отношений; его нельзя использовать в качестве критерия национального богатства и дохода, а также в качестве средства измерения стоимости товаров, которые находятся за пределами сферы обмена… Тем не менее в этих пределах, которые в экономической жизни он никогда не преступает, денежный расчет удовлетворяет всем требованиям экономического расчета». С этим утверждением трудно поспорить. Однако следующие умозаключения, являются достаточно дискуссионными. Он рассматривается «два условия, регулирующие возможность расчета стоимости в денежном выражении. Во-первых, в сферу обмена должны входить не только блага более низкого, но и более высокого порядка… Без этого обменные отношения не возникнут». Здесь нужно пояснить, что под благами высокого порядка он понимает средства производства, а под благами более низкого порядка – предметы потребления. Об этом он пишет не в своей первоначальной статье, а в более позднем «Социализме». Получается типа палимпсета наоборот. Первичный смысл проступает не сквозь написанный текст, а в последующей работе. «Второе условие заключается в том, что существует универсально используемое средство обмена, а именно деньги, которые играют ту же роль средства обмена производственными товарами. Иначе было бы невозможно свести все обменные отношения к общему знаменателю» [166, с.100—103].

Между первым и вторым условиями Мизес помещает некую промежуточную, добавочную предпосылку, которая, на самом деле, является в его понимании решающей. «Ни один человек не может овладеть всеми бесчисленными возможностями производства так, чтобы быть в состоянии сразу же сделать очевидные оценочные суждения без помощи какой-либо системы вычислений… Это можно сделать только с помощью какого-то экономического расчета. Человеческий разум не сможет без такой помощи должным образом ориентироваться среди сбивающей с толку массы промежуточных продуктов и возможностей производства» [166, с.102—103].

Приговор Мизеса окончателен и обжалованию не подлежит. «Без экономического расчета не может быть экономики. Следовательно, в социалистическом государстве, где осуществление экономического расчета невозможно, не может быть никакой экономики в нашем понимании термина… Не будет средства для определения того, что является рациональным, и, следовательно, производство никогда не может руководствоваться экономическими соображениями» [166, с.105]. У ошеломленного читателя остается смутное впечатление, что он упустил какие-то звенья из высоконаучных рассуждений. И только через несколько страниц Мизес снисходит до объяснения. Он даже милостиво допускает, что «орган управления может установить стоимость, достигнутую совокупностью средств производства; это, очевидно, совпадает со всеми удовлетворенными потребностями. Он также сможет рассчитать стоимость любого средства производства путем расчета последствий его изъятия по отношению к удовлетворению потребностей. Тем не менее, он не сможет свести это значение к единообразному выражению денежной цены, как это может сделать конкурентная экономика, в которой все цены можно свести к общему знаменателю в денежном выражении. В социалистическом содружестве, которое… считает невозможным использование денег для выражения цены факторов производства (включая труд), деньги не могут играть никакой роли в экономическом расчете» [166, с.107—108].

В конечном счете, вся конструкция Мизеса зиждется на довольно шаткой основе, а именно предпосылке, что при социализме деньги будут исключены из товарного оборота. Здесь мне могут возразить, что классики марксизма действительно высказывались о возможности отмены денег при коммунизме. Однако, во-первых, Мизес доказывает невозможность именно социализма, а не коммунизма. Книга так и называется «Социализм»! Во-вторых, в момент написания статьи и книги уже существовала Советская Россия и деньги там никто не отменял. Более того, Мизес не отказался от этого утверждения и в книге «Человеческая деятельность», где я, собственно говоря, и обнаружила этот перл. Кстати, в конце статьи он проявляет осведомленность о существовании денег в России. «Даже [советское] правительство не может отрицать их необходимость и сохранить денежную систему как минимум на переходный период, что подтверждается увеличением количества денег в обращении». В дальнейшем он все-таки разъясняет, почему невозможно измерить без денег стоимость факторов производства. «Отношения обмена между производственными благами могут быть установлены только на основе частной собственности на средства производства» [166, с. 112—113]. Раз нет частной собственности, значит нет обмена.

Мизес указывает, что «в экономике обмена объективная меновая стоимость товара выступает в качестве единицы экономического расчета» [166, с.98]. Поскольку австрийская школа в отличие от Адама Смита и марксизма базируется на теории предельной полезности, то вполне ожидаемо, что он считает невозможным измерение стоимости на основе исчисления затрат труда. Он полагает, что «трудовые» калькуляции бесполезны потому, что в них, во-первых, «совершенно не учитывается, например, потребление материальных факторов производства». Вторым недостатком в расчетах в трудовом выражении он считает «игнорирование различных качеств труда. Для Маркса весь человеческий труд экономически одинаков» [166, с. 113—114]. Здесь Мизес намеренно игнорирует разработанные Марксом в первом томе «Капитала» концепции живого и овеществленного труда, а также простого и сложного труда, которые как раз и позволяют произвести сопоставление этих категорий труда.

В статье «Характер и история проблемы», которая открывает упомянутый сборник, Хайек объясняет неолиберальное видение сути проблемы планирования и экономического расчета при социализме. В отличие от Мизеса он ясно дает понять, что суть проблемы в эффективности использования ресурсов. Он пишет: «возникает экономическая проблема, поскольку различные цели конкурируют за доступные ресурсы. И критерием ее присутствия является то, что издержки должны быть приняты во внимание. Затраты здесь, как и везде, означают не что иное, как преимущества, которые можно извлечь из использования данных ресурсов при других применениях… Ясно, что решения такого рода должны приниматься в любой мыслимой экономической системе, где приходится выбирать между альтернативным использованием данных ресурсов» [137, с.6].

В итоговой главе сборника «Современное состояние дискуссии» Хайек в известной мере дезавуирует основные положения Мизеса оговоркой: «нет необходимости напоминать здесь читателю, что не сама возможность планирования как такового, ставилась под сомнение на основании общих соображений, а возможность успешного планирования, достижения целей, для которых было предпринято планирование» [137, с.203]. Оказывается, что и социализм возможен, и планирование осуществимо. Высказываются сомнения лишь в успешности последнего. Разумеется, это зависит от применяемых критериев. Он формулирует «два законных критерия успеха: товары, которые система фактически поставляет потребителю, и рациональность или иррациональность решений центральной власти. Не может быть никаких сомнений в том, что первый тест в любом случае приведет к отрицательному результату, если он будет применяться ко всему населению, а не к небольшой привилегированной группе» [137, с.205].

В подразделе с интригующим названием «Уроки российского эксперимента» Хайек еще больше себя подстраховывает. «Нет никаких оснований ожидать, что производство остановится или что власти столкнутся с трудностями при использовании всех доступных ресурсов, или даже что объем производства будет постоянно ниже, чем был до начала планирования. Чего следует ожидать, так это того, что объем производства, при котором использование имеющихся ресурсов было определено неким центральным органом, будет ниже, чем при свободном функционировании механизма цен на рынке при прочих равных условиях». И далее следует загадочная фраза. «Во многих случаях использование новейших методов производства, которые не могли бы применяться без централизованного планирования, было бы скорее признаком нецелевого использования ресурсов, а не доказательством успеха» [138, с.204].

По этой логике получается, что «Сделано в СССР» – это своего рода позорное клеймо неэффективности и нецелесообразности. С этой позиции характерно следующее высказывание. «Отсюда следует, что превосходство с технологической точки зрения некоторых элементов российского промышленного оборудования, которое больше всего поражает случайного наблюдателя и которое обычно рассматривается как свидетельство успеха, имеет мало значения в том, что касается ответа на вопрос. Центральный вопрос заключается в том, будет ли новый завод полезным звеном в структуре промышленности для увеличения производства, зависит не только от технологических соображений, но даже больше от общей экономической ситуации. Лучший тракторный завод не может быть активом, а вложенный в него капитал будет полной потерей, если труд, который заменяет трактор, дешевле, чем стоимость материала и труда, которые идут на изготовление трактора, плюс ставка процента» [138, с.204—205]. Однако, если бы при социализме использовался, в основном, неквалифицированный ручной труд, это также было бы доказательством неэффективности.

После довольно поверхностного и спорного обзора «российского эксперимента» Хайек подвергает критике возможность математического решения проблемы. Дело в том, что сразу после публикации статьи Мизеса, его атаковали социалисты с предложениями решить проблему планирования и экономического расчета при социализме с использованием математического аппарата. «Их анализ… был направлен на то, чтобы показать, что при условии полного знания всех соответствующих данных можно определить стоимость и количество различных товаров, подлежащих производству путем применения аппарата, с помощью которого теоретическая экономика объясняет формирование цен и управление производством в конкурентной системе» [138, с.206]. Хайек, скрепя сердце, вынужден признать, что это невозможно не потому, что «логически противоречиво», а потому что технически не осуществимо. «Ясно, что любое такое решение должно основываться на решении такой системы уравнений, которая была разработана в статье Бароне. Здесь практически не важна формальная структура этой системы, но характер и объем конкретной информации, необходимой для численного решения, и масштабы задачи, которую это численное решение должно включать в любом современном сообществе» [138, с.210].

При этом Хайек намеренно гипертрофирует задачу, воображая, что единый центральный орган должен планировать производство по всей производственной цепочке и распределение каждого вида потребительских благ чуть ли не поштучно. Задача поистине титаническая, если принять на веру рассуждения Хайека. «Теперь величина этой важной математической операции будет зависеть от количества неизвестных, которые будут определены. Количество этих неизвестных будет равно количеству товаров, которые должны быть произведены. Это означает, что в каждый последующий момент каждое из решений должно основываться на решении равного числа одновременных дифференциальных уравнений, задача, которую с помощью любого из известных в настоящее время средств невозможно выполнить. И все же эти решения должны не только приниматься постоянно, но и постоянно передаваться тем, кто должен их выполнять». Устрашив читателя циклопическим масштабом задачи, Хайек делает вывод: «Маловероятно, чтобы кто-либо, осознавший масштаб поставленной задачи, всерьез предложил систему планирования, основанную на комплексных системах уравнений» [138, с. 212—213].

Резюмируя доводы Мизеса-Хайека о невозможности экономического расчета при социализме, можно построить следующую логическую цепочку. Расчет невозможен потому, что они отказывают социализму в возможности определять стоимость факторов производства, как в денежном, так и в трудовом выражении. Центральный управляющий орган не может принимать решения о распределении ресурсов в натуральном выражении из-за колоссального объема вычислений.

О возможности планирования и расчета при социализме

Пионером экономико-математического подхода к планированию является итальянский экономист Энрико Бароне, который еще в 1908 году написал статью с примечательным названием «Министерство производства в коллективистском государстве». Его статья в течение долгого времени рассматривалась как курьез. Однако после опубликования в 1935 году на английском языке в сборнике Хайека, хотя и в аппендиксе, ее автора наряду с фон Визером и Парето причислили к основателям чистой теории социалистической экономики.

Энрико Бароне (1859—1924), итальянский военный историк и экономист, последователь Вальраса и Парето. В 1902—1906 гг. был начальником исторического управления Генерального штаба Итальянских Вооруженных Сил [88].

По-военному точно и лаконично Бароне изложил свои идеи в 62 тезисах. Он сразу берет быка за рога и четко ставит задачу: «При рассмотрении производства в коллективистском государстве есть два вопроса, совершенно отличных друг от друга. Первый вопрос: будет ли выгодно, чтобы часть капитала стала коллективной собственностью, а производство было обобществлено? Второе: как при коллективистском режиме необходимо управлять производством?». При этом он предупреждает: «я не выступаю за или против коллективизма». После витиеватых ученых пассажей Мизеса и Хайека освежающе звучат слова: «В этой статье я использую математику по той простой причине, что не знаю другого метода, который с одинаковой точностью и краткостью позволяет поставить определенные вопросы в однозначных терминах и дать точное изложение определенных положений…» [78, с.245].

В методологическом плане Бароне решительно отмежевывается от либерализма, возражая тем, кто считает, что «математическая школа и австрийская школа идентичны, и что первая должна обязательно использовать некоторые из фундаментальных концепций последней. Я предполагаю доказать также, что для определения экономического равновесия – будь то в режиме свободной конкуренции, в режиме монополии или в коллективистском государстве – нет необходимости прибегать к понятиям полезности, предельной полезности, и тому подобное. При этом также нет необходимости прибегать к концепции Парето о кривой безразличия, хотя она представляет собой заметный шаг в освобождении математической школы от всего, что кажется метафизическим. Старые и простые идеи спроса, предложения и себестоимости продукции достаточны не только для построения системе уравнений для наиболее важных взаимосвязей экономических величин, но и для рассмотрения различных динамических вопросов, связанных с большим или меньшим благосостоянием отдельных лиц и сообщества» [78, с.265].

По замыслу Бароне, министерство производства «должно решить проблему объединения индивидуальных и коллективных услуг, чтобы обеспечить максимальное благосостояние своих граждан». При этом «формула распределения может быть воплощена в определенном законе, в соответствии с которым распределяется между членами сообщества то, что при старом режиме [рыночной экономике] было отдачей от ресурсов и теперь присваивается государством, и то, что было прибылью различных предприятий и в настоящее время администрируется непосредственно государством. Позже мы увидим, может ли весь этот доход быть эффективно распределен в обществе» [78, с. 265—266].

Он использует усовершенствованный им математический аппарат Парето для построения двух моделей: 1) индивидуалистический режим и 2) коллективистский режим. Его главный вывод заключается в том, что «если министерство производства предполагает получить коллективный максимум…, независимо от того, какой закон распределения может быть принят, то все экономические категории старого режима должны появиться вновь, хотя, возможно, и с другими названиями: цены, зарплаты, ставка процента, рента, прибыль, сбережения и т.д.» [78, с.268].

Таким образом, позиция Бароне, к которой позже присоединились Тейлор и Ланге, заключалась в том, что агентство по планированию в коллективистском государстве при определенных условиях действительно имеет возможность рассчитать цены для достижения максимальной эффективности. Хотя он не считал, что это могло быть сделано лучше, чем в капиталистической экономике.

Примечательно, что утверждение Мизеса о неосуществимости социализма, с одной стороны, и модель Бароне, с другой, вызвали оживленные научные диспуты, которые получили название «Дискуссия об экономическом расчёте в социалистической экономике». Против австрийской школы, представленной Мизесом и Хайеком, выступили неоклассические и марксистские экономисты, такие как, Клэр Тиш, Оскар Ланге, Абба Лернер, Фред Тейлор, Генри Дуглас-Дикинсон и Морис Добб, которые утверждали, что социализм не только осуществим, но и превосходит капитализм.

Наиболее известным на Западе оппонентом Мизеса-Хайека является польский экономист и политический деятель Оскар Ланге. В 1938 году он опубликовал книгу «Об экономической теории социализма». Он построил модель рыночного социализма, при которой цены директивно приравнивались к предельным издержкам производства, а управляющие предприятий стремились к максимизации прибыли. Как и Бароне, Ланге приводит аргументы о том, что стандартная теория совершенной конкуренции не зависит от частной или общественной формы собственности [3]. Модель Ланге (или теорема Ланге—Лернера) является неоклассической экономической моделью для гипотетической социалистической экономики, основанной на общественной собственности на средства производства. В этой модели государство владеет нетрудовыми факторами производства, а рынки распределяют конечные и потребительские товары. Модель Ланге демонстрирует, что если все производство осуществляется государственным органом и существует функционирующий ценовой механизм, эта экономика будет Парето-эффективной, как и гипотетическая рыночная экономика в условиях совершенной конкуренции.

Примечательно, что ни Мизес, ни Хайек не ответили на вызов Ланге. Мизес был категорически против математизации экономической теории и поэтому не мог дать бой на этом поле. Фридман подверг критике модель Ланге по методологическим соображениям. По его мнению, модель основывается на «моделях воображаемых миров», а не на «обобщениях о реальном мире», что делает утверждения модели невосприимчивыми к фальсификации. Он также раскритиковал модель на идейных основаниях, указав, что любая система, которая устанавливает государственную собственность на предприятие, требует постоянного вмешательства со стороны государства [123]. Представляется, что модель необходимо рассматривать с точки зрения ее математического аппарата и алгоритма, а не с общетеоретических позиций. Таким образом, можно сделать вывод, что корифеи неолиберализма потерпели поражение в дискуссии об экономическом расчёте в социалистической экономике, которую сами инициировали.

В то время как представители австрийской школы бесплодно дискутировали об экономическом расчёте в социалистической экономике, в СССР успешно развивалась школа экономико-математических методов в экономике. В октябре 1925 года Василий Леонтьев опубликовал в немецком журнале статью о первом балансе народного хозяйства СССР за 1923—1924 годы. Сокращенный перевод статьи под названием «Баланс народного хозяйства СССР» был напечатан в журнале «Плановое хозяйство» в №12 за 1925 год [27]. В 1973 году Леонтьеву была присуждена Нобелевская премия по экономике «за развитие метода „затраты-выпуск“ и применение его к важнейшим экономическим проблемам». В нобелевской речи он представил глобальную межотраслевую модель, ставшую отправной точкой проекта «Будущее мировой экономики», над которым по заказу Секретариата ООН в течение четырех лет работала группа специалистов во главе с лауреатом. С помощью глобальной модели «затраты-выпуск» (15 регионов, 45 отраслей) рассчитывались и анализировались сценарии мирового развития в 1980—2000 гг. [14].

В 1939 году советский математик Леонид Канторович издал книгу «Математические методы организации и планирования производства», а в 1959 году «Экономический расчёт наилучшего использования ресурсов». Автор применил теорию линейного программирования не только к проблеме сочетания производственных ресурсов предприятия, но также и к оптимального макроэкономическому равновесию. Канторовичу и американскому ученому Тьяллингу Купмансу была присуждена премия Нобеля по экономике «за вклад в теорию оптимального распределения ограниченных ресурсов» в 1975 году, т.е. на следующий год после Хайека. На церемонии вручения премии представитель Шведской королевской академии наук Рагнар Бентцель отметил, что работы двух лауреатов являются свидетельством того, что «основные экономические проблемы могут изучаться в чисто научном плане, независимо от политической организации общества, в котором они исследуются» [195]. В Нобелевской лекции «Математика в экономике: достижения, трудности, перспективы» Канторович говорил о «проблемах и опыте плановой экономики, в частности, советской экономики» [161].

Виктор Новожилов (1892—1970) и Василий Немчинов (1894—1964), опираясь на методы линейного программирования, разработали систему оптимального функционирования экономики (СОФЭ) и выдвинули идею перехода от концепции оптимального планирования к теории оптимального функционирования народного хозяйства. Под руководством Немчинова велось экономическое обоснование освоения природных ресурсов восточных районов страны. В 1959 году в ЦСУ СССР под руководством М.Р.Эйдельмана был разработан первый в мире отчетный межотраслевой баланс в натуральном выражении (по 157 продуктам) и отчетный межотраслевой баланс в стоимостном выражении (по 83 отраслям). Первые плановые межотраслевые балансы в стоимостном и натуральном выражении были построены в 1962 году.