Конечная станция – Эдем
У окна корректно ожидал своей очереди поздороваться сухопарый медик в белом халате. Закончив с рукопожатиями, я кивнул ему и удостоился ответного жеста.
– Господин Коллер? Сожалею, что мы не успели выслать за вами шофёра. Почему-то мы не получили известия о вашем приезде. Безалаберность или же, напротив… Ведь вы приехали нас проверять? Честно говоря, я удивлён…
– Понимаю, – сказал я. – Но сами знаете, как работают наши службы.
– Бюрократия, – вздохнул Фриш. – Рыба гниёт с головы. Надеюсь, вы любите рыбу? – он оживился. Складчатые веки дрогнули, показав розовые сосуды. – Рыбу на ужин? Обед вы пропустили, но, к счастью, кухня приберегла пару дополнительных порций. Даже трудягам из третьего Управления нужно питаться вовремя и полноценно. У вас ведь нет аллергии?
– Только на нелегалов.
Он рассмеялся, видимо, от души:
– Хе-хе. Коллер, умоляю вас. «Нелегалов». Мы здесь живём под лупой, как микробы, и каждый чиновник норовит вставить палки в колеса. Вот и вы наверняка…
– Э, нет, – возразил я сухо. – Только инструкции, ничего более.
– Да?
– Да.
– Ну и хорошо, – сказал он. – Вот и ладно. Я предупрежу подчиненных, и вам всё покажут. «Эдем» – достойное место, Коллер. Я бы и сам не отказался скоротать здесь денёк-другой, если уж выпадет такой жребий.
– А как насчёт кишечного гриппа?
Его лицо омрачилось:
– Мы справились с ним. Конечно, это ужасно. Но это всё отголоски войны – мутировавшие штаммы, от них чертовски трудно избавиться! Сейчас тут далеко не аншлаг, доктор Ланге покажет статистику. В скором времени мы ожидаем прибытия новой партии, придётся расширить приёмный блок. Я буквально кручусь ужом, лезу из кожи, пытаясь выбить из Департамента максимум налоговых льгот. Всё идет в дело, можете мне поверить. Вы найдёте в корпусах свет и комфорт, отличные душевые – дыхание некогда мощной, увы, ушедшей культуры. Вы меня понимаете?
Не вполне. Но я наклонил голову.
Мы обменялись парой каких-то незначащих реплик, и он выплыл, огромный как дирижабль, предоставив меня заботам своих ассистентов. Долговязого я уже видел. А вот доктор Ланге, хранитель местного рая, выглядел компетентным, хоть и не слишком радушным. К внезапной проверке он отнёсся без должного пиетета. В серебристо-серых глазах стыла ирония.
– Кишечный грипп?
– Мне так сказали. Я захватил карболки, чтоб вымыть руки.
Он хмыкнул, весьма довольный. Просто ходячий ланцет, а не человек.
– Можете вылить её в унитаз. Сейчас в «Эдеме» нет никакой заразы. Я и мои помощники следим за этим, не в пример вашим коновалам из Управления. Я слышал, что в госпитале Экке нашли чумную бактерию. Так почему бы вам не отправиться туда? А, Коллер?
– Потому что я трудинспектор, а не специалист по клистирам.
– Тогда договоримся на берегу. У меня в палатах стерильность. И если я замечу, что вы шастаете к старичью в грязной обуви, без халата и без моего разрешения…
– То пульнёте в меня горькой солью. Через эту свою трубочку для выслушивания.
– Эта трубочка называется «стетоскоп».
Пару секунд мы таращились друг на друга, скалясь, как барракуды. Что бы там ни утверждал Йен, эскулап в «Эдеме» был первоклассный. Тем непонятнее выглядела эпидемия, выкосившая большую часть стариков. Углублялся ли в это Хеллиг? И вот ещё – здание с турником. Но прежде стоило выяснить про рельсовый путь на Регенфельде.
– Когда я плутал по лесу, то заметил дорогу.
Секундное замешательство. Врач нахмурился, и долговязый поспешил ответить за него:
– Она не используется. Насколько я знаю, участок пути подорван ближе к Биркенхольму и так и не восстановлен.
– Значит, единственный способ добраться до Большой земли – «Рейлбанн-экспресс», на котором мы приехали? Никакого автомобиля?
– Ну почему же, если вам охота дать кругаля. Потрясётесь по грунтовке до Грау, потом через общину Альпенроде, на пятую магистраль… Вот только боюсь, именно сейчас овчинка не стоит выделки. Из Грюнбаха сообщили, что мост подмыт, а дорожные работы приостановлены в связи с нехваткой свободных рук…
Он ещё долго частил, приводя аргументы. И чем весомей звучали доводы – звонкий голос придавал им особую убедительность, – чем выше взлетал его ломкий голос, пока румянец расползался по угреватым щекам, тем больше я убеждался в том, что дело нечисто.
А значит, я приехал не зря.
* * *Но куда подевалась Афрани?
Я захлопнул папку. Пылевой чёртик шмыгнул под пепельницу, и золотистые пятна изменили расположение. Четвёртый час. Время полдника. В животе было так пусто, что я не отказался бы и от куска чёрствого хлеба.
Сонная тишина в кабинете не располагала к работе. Термометр застыл на отметке «жарко». Если здесь имелся кондиционер, то ключ от него следовало просить у святого Петра. Я вспомнил о человеке, открывшем ворота. Похлопал себя по щеке, чтобы проверить щетину, и подумал о Полли. Тревога. С другой стороны, насколько я объективен? Может, я просто схожу с ума?
Пансионат погрузился в дремоту.
Коридоры были пусты. На санитарном посту горела тревожная кнопка и лежала газета, прижатая тряпкой, а вестибюль встретил меня миганием красной лампочки. Самого же охранника у стойки не оказалось. Я толкнул дверь и вышел наружу.
Дорожки между куртинами разделила чёрная полоса. Тень падала косо, как будто врезаясь в цементный круг со скамейками. Пройдя под гудящим воздуховодом, я обогнул здание с ощущением возрастающей нереальности.
Белый корпус «Эдема» демонстрировал свой псевдоклассический шик только с фасада. Сзади трёхэтажное здание напоминало больницу или заводскую контору – одинаковые ряды непрозрачных окон, кремовая плитка у цоколя, слабый запах столовой. Никаких гипсовых львов! Задний двор содержал пару подсобных построек, вплотную притёртых друг к другу, и упирался в забор из неокрашенных досок.
Гараж был открыт, и слышался звук работающего мотора. Но уже повернув к нему, я услыхал голоса – они доносились со стороны прачечной.
Смешок. Загремело ведро.
– Что вы делаете? – слабый женский вскрик.
Топая, как разогнавшийся бык, я выскочил за угол.
И увидел Афрани, прижавшуюся к стене сарая. Её паника была вполне объяснима: один из парней уже успел расстегнуть брюки. За его спиной стояли ещё двое, оглядываясь – видимо, страхуя напарника от возможных неприятностей. Так, ясно. На полном ходу я пнул ведро и, воспользовавшись моментом, врезал ближайшему так, что тот опрокинулся навзничь.
Крик. Удар свистнул выше, но я успел поднырнуть. «Фритцль!» – взвизгнул тот, что стоял дальше, на пальцах блеснул кастет. Плохо дело, подумал я. По крайней мере, из пулемётов никто не лупил, но это только пока. Пора было серьёзно приниматься за дело.
И я принялся.
Солнечный жар туго сконцентрировался в висках и смешался с солёным потом. Мной овладел раж. Дикие фигуры дёргались на свету, запрокинутые чёрные рты, пасти с блестящей слюной на подбородке. Падаль. Кто-то валялся и визжал у меня под ногами. Кто-то плакал и кричал: «Хватит! Эрих, хватит!» Почему Эрих? Они ложились, но опять и опять вставали, измазанные грязью, скользкие и смердящие жжёной щетиной, как свиньи. Я утопил одного в грязи, и жижа булькала, пока ноги дёргались в судорогах, разбрасывая ошметья грязи, всю эту грязь, гнусь, мерзость, дерьмо…
– Эрих!
– А…
Струйка пота обожгла уголок глаза. Кажется – или опять стреляли? Я ошалело заморгал и выпустил то, что стискивал в кулаке. Оно хлюпнуло. Серые тени попятились и встали, не нападая. Их стало больше.
– Это инспектор, – сказал кто-то вполголоса.
Тени переговаривались. Афрани плакала, но с ней было всё в порядке, по крайней мере, я на это надеялся. А вот с лежащим на земле – не совсем. Акклиматизировался, чёрт возьми! Какой-то человек смотрел на меня в упор, и я не мог вспомнить, откуда я его знаю. Морщины, ожог, и всё лицо как будто хитро перекошено вправо.
– Закончил? – спросил он меня совершенно мирно и подошёл ближе.
Присел на корточки, проверил пульс. Выдохнул и, напружинясь, поволок тело куда-то в сторону. Ему помогли. Одна из серых теней осталась маячить рядом. В костюме санитара, теперь запачканном кровью.
– Пшёл отсюда! – сказал я.
Взял Афрани за руку и побрёл к «Эдему», оставив позади перекличку отрывистых голосов. Ветер овевал разбитую морду, а небо горело сумасшедшими красками. Ярко-алое небо, ослепительно алое, как после грозы.
Глава 4. Слова
– Не дёргайте головой! – строго предупредила Афрани. – Неужели так больно?
Прохладная губка мазнула по коже, стирая кровь со скулы и подбородка. От запаха спиртовой жидкости зверски защипало в носу. Я поморщился.
– Жжёт.
– Потерпите.
Я театрально повёл плечом. После схватки, когда адреналин уже схлынул, хотелось всё делать исключительно театрально. Вполшишечки. Спустя рукава и ни в коем случае не напрягаясь. Тем более что роль трудинспектора уже вовсю трещала по швам.
Но огорчало не это. А то, что я прохлопал момент и мне приварили.
– Вы не заметили, когда там появился Полли?
– Санитар?
– «Санитар»! – мрачно сказал я, ощупывая шею. – В гробу я видал таких санитаров… В свинцовых ботинках. Значит, не заметили? Жаль. Я вот тоже не заметил.
– Вам было не до того, – сказала она. – Вы рычали.
– Что?!
– Рычали, – повторила она тихонько, – и вели себя так, как будто совсем сошли с ума. Били его головой об камень, словно хотели убить. Совсем, понимаете? И… выражались. Ничего не замечали вокруг.
Так ли, нет, но ведь кастет я отразил. В жаркой толкотне кто-то дохнул мне в ухо, шепнул: «Держи, старичок». Отсюда, видимо, и гуля. Никакой мистики. Да. Вот поэтому у подводной лодки – смотровые окна по каждому борту. И перископ. Улучив момент, какой-то прыщ подобрался ко мне вплотную и со всей дури засветил в перископ, и я догадывался, что знаю этого деятеля.
«Старичок». Скажите пожалуйста!
– Вот вы и опять зарычали, – констатировала Афрани с едва уловимым восточным ехидством. – А господин Бессер утверждал, что вы очень рациональны. А ещё аккуратны и педантичны.
– Очень. Терпеть не могу, когда портят складку на брюках.
Между прочим, верно. Мне не улыбалось искать здесь прачечную и утюг. И вообще приводить себя в порядок после каждой встречи с Полли. Создавалось ощущение, что его буквально ко мне приклеили. А те двое губастых были одеты не как санитары, и их карточек я не видел. Вопрос – откуда они взялись? Тэк-с. Я вдруг почувствовал, что устал и смертельно хочу работать.
– Пойдёмте ко мне в кабинет. У вас есть кабинет?
– Меня пригласили в библиотеку, но после ужина. Туда перенесут бумаги. Сейчас какая-то заминка, что ли…
– Да-да, – сказал я. – Знаем мы эту заминку. Послушайте, Афрани, а зачем вы вообще попёрлись во двор? Уж там-то явно нет зарплатных ведомостей.
Она посмотрела исподлобья – виновато, но твёрдо. В широко расставленных глазах светилась решимость.
– Я хотела проверить, где заканчивается территория. Помните ту поляну? Мне показалось, она вплотную примыкает к «Эдему».
– Возможно. Но в следующий раз согласуйте со мной свои вылазки… и вообще, не вылазьте. Я разберусь с этой поляной. Тут ещё со многим предстоит разобраться. Эти, например, губастые… Почему они на вас налетели?
– Не знаю, – совсем тихо сказала Афрани, и я увидел, как её щёки опять смуглеют. Странное зрелище: женская, очень, просто невероятно тонкая кожа. Удар кастета разорвал бы её в клочья. – Они несли ящик, но увидели меня и сразу окружили, как волки. Они смеялись. Один сказал, – она сглотнула. – «Распяль черномазую обезьяну!»…
– Так…
Что-то треснуло. Я обнаружил, что сжимаю обломки карандаша. В комнате было жарко, эти черти не вырубили отопление. Как там выразился Фриш? «Дыхание некогда мощной культуры»?
– Вы тоже так думаете, – сказала Афрани. – Я на вас не в обиде.
За створкой окна пел ветер. Монотонный унылый звук разносился далеко по округе и замирал в отдалении. Гудок отходящего поезда, считающего километры где-то под Венцельдорфом. Мне вдруг показалось, что мы сидим так очень давно. Друг напротив друга. Каменные столбы в пустыне, наверное, не так одиноки, как пустота, принявшая форму наших тел, молчание мыслей, обрывочных и несвязанных.
Мой дом был далеко и, конечно, разрушен. Почему я об этом вспомнил? Маленьким я бродил по его коридорам, заставленным корзинами и бутылками, он казался мне бесконечным. Тогда. Присутствие других – великанов – совершенно терялось в мирке, наполненном жёлтым, коричневым волшебным стеклом. Этажом ниже работала типография. Непомерно крутая лестница, уводящая вниз – время словно не трогало слепые, голые лестницы с вечно разбитой лампочкой и усатым ликом, скалящимся с плаката.
Я медлил. Боялся встать и выйти, прикрыв за собой дверь.
Слыша тихий плач у себя за спиной.
* * *Обещанную рыбу принесли на полдник, а вовсе и не на ужин, как планировалось первоначально. Администрация знала толк в извинениях!
Афрани вяло ковыряла салат, а вот я немного развеселился при виде блюда с кусками филе, обильно посыпанными травами и чёрным перцем. Прогнозы начинали сбываться. А может, здесь изобрели новый способ самоубийства? Если так, то директор Фриш, видимо, окончательно решил свести счёты с жизнью.
– К рыбе идёт белое вино, Коллер, но попробуйте сухое розовое. «Ротлинг фон Дорф». Лёгкий ягодный аромат и привкус садовой вишни. Исключительно приятная сладость. Пробуйте смело, рекомендую. Или вы боитесь танинов?
– Танинов я не боюсь.
Он понял намёк.
– Возмутительное происшествие! Мы обязательно свяжемся с «Фогельвеге». Их грузчики совсем распустились! Вы неплохо их отделали, Коллер, хотя, может, и чересчур… У одного из парней сотрясение мозга. Кстати, они приехали на том же поезде, что и вы.
– Дружки вашего Полли?
– Польмахер – отличный работник, – заверил Фриш, обсасывая вынутую откуда-то рыбью кость. – Грубоватый, но чрезвычайно дисциплинированный. Прибыл два года назад из колонии для несовершеннолетних в Эмме. С тех пор весьма возмужал. Всё-таки трудовое воспитание – как раз то, что нужно нашей потерянной молодёжи.
Он хитро прищурился:
– Конечно, сейчас вам так не кажется.
Я дипломатично хмыкнул и предпочёл промолчать.
– Н-да, – задумчиво сказал Фриш. – Из всех ротлингов восхитительная кислинка… Танины. Да вы пейте, пейте! Завтра я предложу вам «Старый Брюн», и вы удивитесь искусству тамошних виноделов! Говорят, их виноград рос на крови. Сперва бойни, потом сады… а ещё потом мы всё развалили. Ну пробуйте, Коллер, у вас же нет язвы?
– Может, я трезвенник.
– Не может быть! – поразился он. Розовые глаза моргнули с такой укоризной, что я понял, что ляпнул что-то бестактное. – Бросьте, Коллер, вы, разумеется, инспектор, но не дитя и не пастор. И до помещения в «Эдем» вам ещё далеко. Берите свою девушку и… Сколько вам уже? Тридцать?
– Двадцать восемь.
– В свои двадцать восемь я закусывал «Мельника» сухим спиртом. И преотлично себя чувствовал. Сейчас, конечно, не то. Когда вы закончите со своей официальной тягомотиной, мы с вами преотлично закатимся в бар. Я покажу вам, где бар. Надеюсь, завтра уже всё будет готово? М-м?
– Вряд ли, – осторожно сказал я.
– Что ж, не тороплю. Не имею права вас торопить.
Он энергично мотнул головой и подлил ещё. Слишком грубо и беззастенчиво. Для первой осады весьма бездарно. Или это уже вторая? Сначала мне дали понять, что не рады видеть, потом дали по шее. Теперь вот пытаются подпоить. И пускай пытаются! Я отхлебнул вино и нашёл его довольно приятным. Похоже на ягодную настойку.
– У меня ведь есть племянник примерно вашего возраста. Талантливый молодой человек и, между прочим, увлекается виноделием. Но выбрал не ту сторону. Вы понимаете? – он опять наклонился и глубокомысленно уставился на меня, тесня животом стол и сдвигая посуду. – А? Не ту сторону. После заварушки ему, конечно, пришлось несладко. Ограниченные права. У многих сейчас проблемы с работой. Потому что чистка и, знаете, бдительность…
– Верно, – сухо сказал я, соображая, куда он клонит.
– Вот-вот. Бдительность. Да вы пейте!
– Я пью.
– В «Эдеме» можно жить, Коллер. Можно хорошо жить. Это райский сад. Иногда здесь поют ангелы. Если вы вдруг устанете от своей канцелярии…
– То обращусь к вам, – кажется, я начал его понимать. – Но скажите, господин Фриш…
– Просто Якоб…
– Ну нет, я так не могу. Скажите, Фриш, почему в пансионате почти нет женщин? Кроме, естественно, контингента. Санитары и массажист, даже кухонные работники…
– Ну почему же, у нас в штате две санитарки. И даже, кажется, прачка. Видите ли, Коллер, часть персонала мы взяли в своё время из той же колонии, откуда приехал Польмахер. Вот вам и иллюстрация живительной силы труда. Ни одного срыва! На редкость слаженный коллектив. Ну конечно, иногда не без трений – молодые парни, гормоны… Женский вопрос мы решаем отпуском в Грау. «Дочь лесника» и всё такое…
– Боюсь, это мне не подходит.
– Можете привезти свою девочку.
Он вдруг спохватился, что Афрани сидит рядом, и я спохватился тоже. Чёрт знает, как это получилось. Она таращилась на нас с неким ужасом – так ребёнок смотрит на бородатую женщину в ярмарочной палатке.
– Хох! – сказал Фриш, поощрительно глядя на неё и обращая ко мне совершенно трезвый тяжёлый взгляд. – Многие вещи почти забыты, и действительно, лучше о них забыть. Но важно с водой не выплеснуть и ребёнка. Вы меня понимаете? Пейте же, Коллер. Вы всё-таки славный парень. Исключительно приятная сладость. Хох!
– Хох! – сказал я.
И звонко чокнулся с ним.
* * *Оказалось, алые краски неба лишь предвещали грозу.
Буря разразилась не сразу. Я говорю «буря», потому что сила ветра, вырвавшегося из леса, как воздушный пожар, превышала обычные показатели раз в пять, если не в десять. Сначала ничего не предвещало беды. Только в воздухе повисло ощутимое напряжение.
Я поднял голову от бумаг.
В коридоре что-то происходило. Творилась там какая-то нехорошая суета, избыточное оживление, какое бывает перед побегом, а ещё когда в доме прорвёт канализацию. Я услышал, как мимо кабинета почти пробежали двое. Они переговаривались: «Здесь он…» – «А ты?» – «Да ну, пусть лучше Алек». Они потоптались у самой двери, прикоснулись к ручке и вдруг припустили дальше, гремя шваброй. Я нахмурился. Дьявольски сверлило в виске, и гуля пульсировала, как надутый ипритом шар.
Брякнула форточка. Лампы под потолком мигнули и разгорелись опять.
– Нажмите кнопку, – приказал долговязый, всовываясь в кабинет. – Вон ту, у пепельницы. Она заблокирует ставни.
– Зачем? – оторопело спросил я, глядя, как чёрная туча завладевает небом.
– Штормовое предупреждение.
– А…
Но он уже ускакал, хлопая себя по бокам портфелем и кожаным стеком – предметом, погрузившим меня в полное оцепенение. Размышлять, впрочем, было некогда. Ветер ударил в стекло, и в комнате потемнело. Жестяная дробь брызнула в подоконник и атаковала окно тёмными прозрачными кляксами.
Это был дождь. И не просто дождь, а всем дождям дождь!
В одно мгновение зубчатая полоса леса на горизонте скрылась – её просто не стало видно. Смыло и сам горизонт. И если где-то в лесу оставались окопы, то они наверняка переполнились, и жёлтая жижа хлестала через край, вынося наружу нехитрый солдатский скарб. Рогатки и котелки с выбитым инвентарным номером. Протухшие за зиму деревяшки. Пористые, как наждак, черепа, ремни, пулевые гильзы, жестянки, гнилое мясо и испражнения…
Я подавил отрыжку. Выключил настольную лампу и вышел в коридор.
Там опять было пусто. У выхода в холл стояло ведро с обмокнутой в него шваброй. Голоса слышались ниже – раздосадованные: видимо, и впрямь протекло. Потом из соседней комнаты выглянула Афрани. Мучительно сведённые брови выдавали борьбу чувств и нежелание общаться со мной, одолеваемое тревогой.
– Что-то случилось?
– Не знаю. Наверное. Не дождь, а какой-то Всемирный потоп.
– Антициклон, – сказала она механическим голосом.
– Угу.
Я посмотрел вправо.
Обычно у запасной лестницы болтался круглоголовый санитар, делая вид, что протирает филенки. Сейчас там никого не было. Одиноко светилась голубоватая лампочка, и выходная створка приоткрылась, являя темноту лестничной клетки.
– Куда вы?
– К Ланге, – сказал я, принимая решение. – У меня мигрень. Мне нужны какие-нибудь таблетки. А вы оставайтесь здесь и не высовывайтесь. Лучше закройтесь. Звери во время грозы ведут себя непредсказуемо.
– Мне тоже нужны таблетки.
Я открыл рот – и закрыл его. Тон голоса не оставлял почвы для пререканий. Оставалось крепко выругаться либо взять её с собой, я выбрал последнее.
– Ладно, тогда держитесь рядом. Сделаем экспресс-вылазку.
* * *Очевидно, в стенах имелись датчики, потому что свет вспыхнул, когда мы шагнули на пол. Снизу тянул сквозняк и пахло больницей. И не просто больницей, а процедурной – запах спирта, заставивший Афрани неуютно поёжиться, а меня сжать челюсти, как перед инъекцией первитина. «Глоток воли перед победой». Тяжелее всего я преодолел именно это, но даже сейчас сердце забилось громче и учащённей, а рот наполнился тягучей слюной.
Узкий проём был до потолка заставлен ящиками. Я пожалел, что не взял фонарик. Свет, оставшийся за спиной, только мешал, я не мог разглядеть маркировку. Двигаться на ощупь – опасное занятие, если не знаешь, как отреагирует вероятный противник. Возможно, именно сейчас он целится из своей гнутой трубочки, называемой «стетоскоп». Чёрт бы побрал эти ящики!
– Крыса! – отчаянно шепнула Афрани, стискивая мой рукав и кожу под ним. – Крыса, крыс-с-са…
И в самом деле, на поддоне, нагромождённые одна на другую, стояли узкие клетки. Я задел одну из них мыском ботинка, и разбуженный обитатель метнулся в угол, рассерженно сверкая оттуда глазками-бусинами. В каждой клетке сидело по две крысы. На самом верху располагались одиночки с особо крупными экземплярами.
Я не боюсь крыс. В Эссене в подвале мы оказались буквально погребены вместе с крысами, и куда ни брось взгляд, повсюду прыскало, хрустело, перетекало, и эти мелкие зубы были везде. Петеру обглодали нос. Маленькие шерстяные пираньи рвали раненых, вгрызаясь им в промежность – запертая крыса тоже сходит с ума. Я не боюсь крыс. Я сам был крысой и чуть не сошёл с ума.
– Кр-р-р…
– Тихо!
Реакция запоздала – нас заметили.
Световой луч проехался под деревянным настилом, лизнул угол и погас, когда человек, держащий фонарь, щёлкнул переключателем. Доктор Ланге поставил на клетку высокий стакан и отряхнул пальцы. На его руках были резиновые перчатки, а на лице – скептическое выражение, заставившее меня пожалеть о времени, выбранном для своей эскапады.
– Это вы, Коллер? Чего вы тут шляетесь?
– Голова.
– Звенит? Мозжит? Перепад давления. А вы что – артистическая натура?
Он хмыкнул. Холодный взгляд переместился на Афрани.
– Вы тоже?
– Нет, – откликнулась она высоким голосом испуганной девочки. – Я просто… За компанию.
– Ха. Стойте здесь!
Он скрылся за стеллажами и тут же появился снова, держа в руке блестящую упаковку. Окинул меня оценивающим взором и вылущил сразу две капсулы.
– Глотайте.
– Позже, – сказал я и положил их в нагрудный карман. Врач опять хмыкнул и спрятал блистер. Движения у него были точные и резкие, очень быстрые, как у фокусника.
– Как хотите. Сосуды меняют просвет, мозг начинает чудить. У вас нет проблем с сердцем? А с половой функцией?
– Всё как часы, – заверил я и показал на клетки. – А это для чего?
– По старой памяти, – сказал он довольно безэмоционально. – Лекарство от смерти настояно на крысиных трупиках, инспектор. Эти маленькие создания переживают то, что вам и не снилось – для блага науки. Всё для блага науки, Коллер. Но вокруг Эдем, и преддверие ада закрыто, маленькие создания могут расслабиться. Что вас ещё интересует?
Меня интересовала тысяча разных вещей. Но благодаря свету прояснилось то, что я желал знать: на всех коробках стоял штемпель товарищества «Хербст». Крысы шебуршали, поглядывая на коробки так, будто знали, что в них находится.
– Подарите одну, – попросил я.
– Одного, – уточнил он. – Здесь у меня самцы.
– Только самцы?
– Только. Самки умирают раньше от опухолей молочных желёз. Как видите, мой Ноев ковчег нуждается в интенданте. Сейчас я подберу вам приданое, а вы примете лекарство, а то оно уже тает у вас в кармане. Что вы озираетесь? Боитесь, что я вас отравлю?
– С какой стати вам меня травить, – удивился я.