Письма Филиппа

Люда молчала. Мы долго сидели тоже погружённые в тягостные раздумья, потом она заговорила снова.

– Я не о том вам хотела рассказать, как-то само вырвалось. Я вышла замуж рано, на втором курсе. Мы с мужем полюбили друг друга с первого взгляда. Через год у нас родилась Надюша. Я не скажу, как его звали и как зовут старшего брата, это не имеет значения, у меня сейчас другая фамилия и пусть так останется. Я бросила институт, а муж мой окончил его и стал преподавать. У него была такая книга, знаете, толстая как ежедневник, так вот он постоянно в ней что-то записывал, но я никогда не заглядывала туда, а он мне и не читал из неё ничего. Родители его были очень против меня и женитьбы, вплоть до того, что полностью лишили его каких-либо средств к существованию, и мы жили только тем, что сами зарабатывали. Брат старше его на восемь лет, был женат, и тоже у них была дочь. С его семьёй мы дружили по-настоящему. Постоянно вместе проводили выходные, ездили за город, в гости друг другу и вообще жили замечательно. Но со временем старший брат поднимался по карьерной лестнице, лет через десять стал очень влиятельным человеком, и мы перестали встречаться. Можно даже сказать, что забыли о существовании друг друга. У моего мужа было очень слабое здоровье, часто болел, и вот, примерно лет за пять до смерти Надюши, он заболел надолго и его уволили, с того момента он уже не работал. Временно устраивался, но его быстро увольняли и потому я зарабатывала как могла, потом Надя стала зарабатывать, и мы кое как всё-таки сводили концы с концами. Я очень уставала, домой приходила и буквально падала от усталости. Как бы не было нам тяжело, но мы были по-настоящему счастливыми…, по-настоящему…. Где-то через месяц, после того как умерла Надя, на работе у меня случились неприятности, зарплату задерживали, я пришла домой уставшая, издёрганная, смотрю, а муж сидит и что-то записывает в своей книге. Я даже не поняла почему вдруг со мной произошла эта истерика, как она началась, отчего, я с трудом вспоминаю, что я ему кричала: будто он не мужчина, потому что неспособен даже как-то обеспечить свою семью, что он эгоист, никого ему не жалко, ладно я, но он даже свою дочь и то не любил никогда, а иначе не сидел бы на нашей шее…, я в него что-то кидала, рыдала и кричала…, кричала так, что от моего крика сбежались соседи. Знаете, у него глаза всегда были очень добрые, умные и немного смеющиеся, а тогда они стали грустными. Он не смотрел на меня, а куда-то внутрь себя… и такие грустные. На следующее утро его уже не было, он ушёл, ничего не взял, а собрал только небольшую сумку, свою книгу и ушёл, навсегда. С того утра в моей жизни только пустота. Минутная слабость способна разрушить до основания всю жизнь. Я через некоторое время поехала к его брату разузнать, может он чего ни будь знает, но меня даже не пропустили к нему. Раньше, когда мы приезжали к ним в дом, то всегда нас встречали улыбающиеся жизнерадостные люди, было весело, беззаботно, и как-то очень легко, а сейчас, как назойливую попрошайку просто прогнали от ворот. Через полгода я получила формальную телеграмму, что мой муж умер, но где похоронен, как, я до сих пор не знаю. Это его семья запретила выдать мне в любом виде эту информацию, ОНИ ЖЕ ВСЕСИЛЬНЫЕ. Вы знаете, я иногда пытаюсь представить, что я бы отдала только чтобы он остался тогда со мной и не знаю, не нахожу ничего. Всё так ничтожно по сравнению с тем, что я потеряла, когда он ушёл. Говорят, что тот, кого мы любим всегда с нами. Нет, не всегда, он может уйти, потому что я разрушила свою жизнь, там нет места для него, в пустоте ничего существовать не может, только пустота. И пусть физики, учёные говорят, что хотят, но я знаю теперь, что это именно так и никак не может быть иначе.

Люда встала с кресла и вышла из дома. Мы долго сидели молча, было как-то грустно и зябко, когда неожиданно раздался негромкий стук в дверь. На пороге стоял седовласый мужчина лет шестидесяти в строгом деловом тёмном костюме и с папкой в руке.

– Проходите…, присаживайтесь, – Александр открыл дверь, пропуская мужчину в комнату.

– Мы подождали пока она уйдёт от вас. Я действую по поручению старшего брата покойного мужа Людмилы, и являюсь его помощником, доверенным лицом.

– Что вы хотите, слушаю вас?

– Есть некий дневник, в котором младший брат моего хозяина иногда записывал свои мысли, соображения, некоторые наблюдения, он завёл этот дневник для себя ещё в молодости, так вот, так как он не представляет ни для кого практического интереса, кроме родных, то мы хотели бы забрать его, чтобы он хранился в семейном архиве.

– А почему вы ищете его здесь? Как он мог здесь оказаться, не пойму?

– Я вам поясню, мне даны широкие полномочия, потому имею право дать вам некоторые разъяснения. Я являюсь личным помощником старшего брата уже более тридцати лет, а также доверенным лицом от имени семьи, про меня даже уже сложилось некое условное имя, может вы слышали – «тень». Мы всегда контролировали жизнь младшего брата, независимо от того, что родители его лишили средств или он имел семью, жил самостоятельно, это совсем неважно, в любом случае он остаётся членом семьи, даже после своей смерти. По нашим наблюдениям состояние его здоровья было тяжёлым, года три четыре мы надеялись, что он ещё проживёт, но неожиданно он ушёл из семьи, поселился на окраине, в мансарде брошенного дома и прожил там только полгода. Мы постоянно контролировали его работу над книгой, никто не входил и не выходил из дома, он постоянно был один, но книга исчезла. Непонятно как, но сразу после смерти книги в доме не оказалось, а унести или уничтожить ни он, и никто другой её не мог. Тогда где она?

– А почему этот дневник, или как вы её называете – книга, так важна для вас?

– Нет, что вы, там нет ничего такого, что могло бы заинтересовать постороннего, не более чем любая личная переписка члена семьи, хранящаяся в семейном архиве. Просто она не должна попасть в чужие руки, мало ли что там написано, что может в какой-либо степени касаться семьи, какие тайны она возможно содержит, это никого не касается, это внутренний документ, только и всего. Семья очень влиятельна, одна из немногих обладающая реальной властью и потому никому не советую вмешиваться в её внутренние дела.

– А почему вы ищете её здесь, у нас?

– Потому, что вы здесь живёте и знакомы с Людмилой уже более тридцати лет. Может она что ни будь рассказывала, что-то могла оставить у вас? Я не настаиваю, просто предупреждаю, что книга ни при каких обстоятельствах не должна попасть в чужие руки, вы понимаете меня?!

– Она сказала, что её муж даже ни разу не читал ей что ни будь из своего дневника. Она совсем не знает, что он там записывал, она сама нам об этом сказала.

– Очень надеюсь, что это именно так, как вы говорите.

Мужчина ушёл, мы с Александром пили чай, потом сидели перед горящей печкой и рассуждали.

– Этот дневник видимо очень важен для семьи, настолько, что они контролировали всю жизнь младшего брата, более того, именно из-за книги ему было позволено жить так как он сам захотел.

– Я даже думаю, что это он сам порвал с семьёй, практически отказался от неё, а не родители, якобы, его лишили средств.

– Столько лет они были счастливы и всего за полгода его не стало.

– Это произошло потому, что он остался один…

– Один в пустоте, а там жизнь невозможна, потому он и ушёл, здесь явно не в его слабом здоровье дело.

– Ты хочешь сказать, что он ушёл вслед за дочерью. Может это и есть переход, о котором ты говорил?

– Похоже, что да. Но что же он писал тогда, и почему «семья» так волнуется? Ведь если они контролировали, как говорят, каждый его шаг, то как книга у них на глазах могла пропасть? Значит не только им нужна была эта книга, кто-то ещё, и к тому же более могущественный забрал её.

– Для чего пишется книга? Может быть для того, чтобы её причитали или для сохранения некоей важной информации…?

– Можно сколько угодно себя спрашивать об этом и любой ответ будет правильным. И эта книга тоже, наверное, найдёт свой правильный ответ – раз она есть, значит для чего-то её написали.

– Можно охарактеризовать её как уже достаточно взрослой, ведь ей больше сорока лет. Это ещё не зрелый возраст, но уже достаточно самостоятельный, чтобы иметь своё мнение, в какой-то степени, или голос, которому уже есть что сказать.

– Что точно могу сказать об этой книге, так это то, что её читать будет совершенно невозможно. Уверен, что любой человек, взявший её в руки и начав читать, закроет её уже через несколько строк…, ну, в лучшем случае через несколько страниц, не далее. Она скорее всего скучна, пассивна и туманна…, в конце концов в ней же нет ничего!

– Как может у взрослой книги ничего не быть…?

– А вот так, она именно – ни о чём.

– Писать книгу более сорока лет ни о чём, это же верх бессмысленности!?

– Пожалуй, что да, согласен. Тогда зачем она написана?

– Я думаю, что здесь в основу необходимо закладывать не то, что написано у него в дневнике, или о чём его книга, а сам принцип разделения. Он оказался между двумя мирами, помнишь она сказала – он не мог находиться в пустоте.

– Создатель за миг до создания, ты считаешь, что это тот самый миг перед переходом?

– Помнишь, мы с тобой как-то уже пришли к определённому пониманию физики процесса формирования будущего: через использования человеком определённых инструментов познания, внешнего мира и себя. Человеку кажется, что, применяя все эти инструменты он развивается…, развивается целенаправленно! Вот что важно – он думает, что знает, как, а самое главное куда развиваться – в каком направлении, он считает, что видит свою цель в пространстве и во времени, задав тем самым, вектор своего направления развития – Куда? В будущее? А где оно, как его можно в обобщённом виде сформулировать, какое он вкладывает в это понятие смысл? А есть ли у него он, этот смысл? Нет! Нет у него никакого понимания о том, где он находится и что делает…! Сегодня всё наше знание о мире сведено к взмаху руки, указывающей направление: вперёд…. Это будущее…? Этот путь в никуда – к пропасти, у человека никогда, за всю его историю не было другого пути, как только к пропасти и «Никто» никогда не мешал ему двигаться туда, а наоборот, направлял его именно в эту сторону.

– Ты так говоришь, как будто это и в самом деле пропасть, мол: «…всякий человек созрел для свободы, для того, чтобы умереть за неё! Я тоже ещё зелен для любви, зелен для жизни… Но я свободен, свободен. Проклятье! Прочь с дороги! Где ваша пропасть для свободных людей?»

– Да-да, именно так, разве не все люди каждый в отдельности формируют свою идею будущего, а не ту, которую им навязано кем-то?

– И бестелесный дух, который способен перемещаться между Мирами и наблюдает будущее, то, которое мы сейчас здесь примем! Здесь и сейчас…, оно так провозглашается, а не по—другому.

– Будущего нет, его создают из ничего, из пустоты, методом подстановки Творца, который из пустоты—всего потенциально способен к творению…, вот только чего!?

– Мы тогда пришли к выводу, что Создатель дал Творцу время!

– Человек о Человеке… – вот оно будущее – Человек, которого сейчас ещё нет.

– Он описал время как точный инструмент, механизм…, нет, это даже, наверное, всё-таки не точно, он описал физику времени… в пустоте, в которой оказался…!

– Мир без времени разделён на живых и мёртвых, так сказал Гоголь – разделение на Живые и Мёртвые души.

– Человек о Человеке – вот в этом и состоит основной философский вопрос и для Человека это будет последний, заключительный период в его жизни.

– Подведение итога?

– Нет, это не окончание и не начало чего-то нового. Не потому что начала нет, а потому что нет окончания. То, что мы все когда-то вышли и зачем-то куда-то пришли не означает окончания пути, это даже не говорит о том, что мы вообще в пути. У человека, как мы выяснили, нет пока пути. Он не вписан в единую концепцию мироздания, он пока не создал устойчивых связей, чтобы принадлежать этому миру, так как человек пока не создал образ своего будущего. Именно знание будущего определяет такое тривиальное и замученное значение как путь, но, главное здесь – знание. Человек не обладает знанием. Человек не обладает знанием будущего и не имеет даже опыта познания его.

– Как можно знать будущее, нет, человек не должен знать своего будущего!

Я встал со своего кресла и подошёл к книжному шкафу. Достал книгу с верхней полки, полистав её прочитал: «Протагор: Было некогда время, когда боги—то были, а смертных родов ещё не было. Когда же и для них пришло предназначенное время рождения, стали боги ваять их в глубине Земли из смеси земли и огня, добавив ещё и того, что соединяется с огнём и землёю. … Зевс, испугавшись, как бы не погиб весь наш род (людей), посылает Гермеса ввести среди людей стыд и правду, чтобы они служили украшением городов и дружественной связью. Вот и спрашивает Гермес Зевса, каким же образом дать людям правду и стыд. «Так ли их распределить, как распределены искусства? А распределены они вот как: одного, владеющего искусством врачевания, хватает на многих не сведущих в нем; то же и со всеми прочими мастерами. Значит, правду и стыд мне таким же образом установить среди людей или же уделить их всем?» «Всем, – сказал Зевс, – пусть все будут к ним причастны; не бывать государствам, если только немногие будут этим владеть, как владеют обычно искусствами. И закон положи от меня, чтобы всякого, кто не может быть причастным стыду и правде, убивать как язву общества»».

– Пришло время рождения смертных. Данная фраза само противоречие: пришло время рождения «смерти». Если есть рождение – начало рода человеческого, то должно быть и будущее. Но как понять человека, в чём его идея: «Для чего все это нужно? И, главное, кому?» Человек смертен: он получил право на смерть или право на будущее – жизнь.

– А в чём собственно ты видишь противоречие, где, когда и кем оно установлено?

Я снова прочитал из книги: «Сократ: … в чём состоит обвинение, от которого пошла обо мне дурная молва, полагаясь на которую Мелет и подал на меня жалобу…: Сократ преступает закон, тщетно испытуя то, что под землёю, и то, что в небесах, выдавая ложь за правду и других научая тому же.»

– Ну да, согласен, мудрец называет лжецами обвинителей, а те в свою очередь называют его лжецом. Разделение, то есть можно даже сказать, что именно с этого момента оно стало проявленным и наша эпоха по сути была таким образом провозглашена, как эпоха: «Разделения!». Обвинение признано справедливым и по закону, положенного Зевсом, единственного мудреца казнят. Можно сколько угодно возмущаться, сожалеть, но закон неумолим и справедлив. Судьи взяли себе право Зевса осуждать на Земле человека на смерть. Что ещё можно сказать по этому поводу и зачем, кому это надо, ведь не разверзлась земля под ногами лжецов, не упало небо на головы бесстыдников, ничего такого не произошло и не происходит не до, ни после него, соответственно видимо и никогда не произойдёт. То есть надо признать, что закон справедлив и мудрец, признанный виновным, таковым и является, как бы мы к этому не относились.

– Да, всё это верно, но это только то, что мы видим на первый взгляд, а так ли он верен этот самый первый и он же порою последний, как нам кажется, может всё-таки не всё так очевидно?

– Мудрец ввёл соответствие качеств самого человека с его знаниями, тем самым в принципе сформулировал свойства отдельной личности. Он на сегодня остаётся единственным философом, в прямом смысле слова, так как он обращался к себе самому. В сущности, мы так до сегодняшнего дня и обсуждаем только один вопрос: справедливо ли он был казнён или нет, как некий обобщённый основной вопрос философии человека – «преступление и наказание».

– Сегодня его не обвиняют во лжи и в том, что: «…преступает закон тем, что развращает молодых людей и богов, которых признает город, не признает, а признает другие, новые божественные знамения». Но, тогда получается, что мы сегодня признаем ложь обвинителей. Где же справедливость законов?! Остаётся признать только одно, что законы, по которым приговорили мудреца к смерти не от Зевса, но человеку по данному ему праву дано самостоятельно устанавливать законы справедливости и судить по ним.

– Признали, что произошёл поворот в философии, но на самом деле признали разделение человечества условно на обвинителей и обвиняемых. Для каждого из них оппонент является лжецом, и который по своему закону должен быть казнён. Только для мудреца – по закону Зевса, а для обвинителей – по человеческим законам.

– Законы, установленные человеком, не являются божественными – они не от Зевса!

– Да, они не божественные, но они справедливые и никто не имеет право их ослушаться, «либо переубеди нас» и, ну и так далее.

– Тогда в чём заключён божественный закон справедливости и есть ли он на Земле для человека?

Я снова сделал закладку в книге: «Сократ: … Херефонт…, приехав однажды в Дельфы, дерзнул он обратиться к оракулу с таким вопросом …, есть ли кто-ни будь на свете мудрее меня, и Пифия ему ответила, что никого нет мудрее. Посмотрите теперь, зачем я это говорю; ведь моё намерение – объяснить вам, откуда пошла клевета на меня. Услыхав это, стал я размышлять сам с собою таким образом: что бы такое Бог хотел сказать и что это он подразумевает? Потому что сам я, конечно, нимало не сознаю себя мудрым; что же это он хочет сказать, говоря, что я мудрее всех? Ведь не может же он лгать: не полагается ему это.»

– На что необходимо обратить внимание в первую очередь, точнее на что обращает наше внимание мудрец как самое главное – это на то, что Бог не лжёт! То есть, необходимо принять для себя, что ложь, о которой говорит он, отличается от понятия лжи, о которой говорят обвинители. Бог указал на него, как на человека, который более всех способен отличить правду от лжи – потому человек назван мудрым, он не может лгать и не может быть осуждён на смерть по закону Зевса. И если человека судят за ложь, то эти обвинения противоречат закону Зевса, соответственно ложны, то есть обвинители выдают ложь за правду.

«Сократ: … начали мне давать это название мудреца, потому что присутствующие каждый раз думают, что сам я мудр в том, относительно чего я отрицаю мудрость другого. А на самом деле, о, мужи, мудрым-то оказывается бог, и этим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе ничего не стоит, и, кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем для примера, все равно, как если бы он говорил, что из вас, о люди, мудрейший тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего-то по правде не стоит его мудрость. … я отличаюсь от большинства людей только одним: если я кому ни будь и кажусь мудрее других, то разве только тем, что, недостаточно зная об Аиде, так и думаю, что не знаю. А что нарушать закон и не слушаться того, кто лучше меня, будь это бог или человек, нехорошо и постыдно – это вот я знаю. Никогда поэтому не буду я бояться и избегать того, что может оказаться и благом, более, чем того, что, наверное, есть зло».

– Мы с тобой уже пришли к тому, здесь речь идёт о знании, как о чём-то настолько важном, о котором при жизни человеку познать не дано, но, подобно мудрецу, исследующим истину, дано будет познать через смерть – как великое благо или зло. Речь напрямую связана с понятием: будущее или переход. Закон Зевса для человека есть то, что за жизнью на Земле – либо смерть и забвение, либо будущее. Разделение в явной форме: на живых и мёртвых, где будущее только для живых! Он не казнит человека по вымышленным законам – он либо оставляет будущее для человека, то есть жизнь, либо нет.

– Так в чём же заключено это великое знание, о котором человек и знает, и одновременно не догадывается, в чём сила его и самое главное – где оно?

– Мудрец рассматривает и анализирует только ключевые вопросы, стоящие перед ним, а значит перед каждым человеком, но самое главное он обозначает скрытую за рассуждениями идею, именно идею: будущее всегда формируется здесь и сейчас.

– Но как!? Ведь в чём в сущности состоит основной вопрос смысла существования перед человеком на Земле – как научить искусству государственного управления и делать людей хорошими гражданами. Кого? – юношу! Молодое поколение, которое только вступает в эту жизнь, ищет своё место в обществе и задаёт вопрос знающим: как стать хорошим гражданином, что делать для того чтобы государство развивалось – на каких принципах?

– Мудрец утверждает! что этому искусству нельзя научиться, более того, тот который им владеет не может передать его и научить других – люди не могут передать его людям: «И не только в общественной жизни города, но и в частной. У нас мудрейшие и лучшие из граждан не в состоянии передать другим ту самую добродетель, которой владеют сами».

– Он говорит о добродетели, как о самом главном качестве для человека и потому обвинители против него в свою защиту всегда призывают на помощь, как наиболее весомый аргумент – образованность, ссылаясь на авторитет известных авторов: «… для человека в совершенстве образованного очень важно знать толк в стихах: это значит понимать сказанное поэтами, судить, что правильно в их творениях, а что нет и уметь разобрать это и дать объяснение, если кто спросит. Так вот и теперь вопрос будет о том самом, о чём мы только что говорили, – о добродетели, но мы перенесём его в область поэзии …» – А он им в ответ заявляет, что: «… мне кажется, разговоры о поэзии всего более похожи на пирушки невзыскательных людей с улицы. Они ведь не способны по своей необразованности общаться за вином друг с другом своими силами, с помощью собственного голоса и своей собственной речи, и потому ценят флейтисток, дорого оплачивая заёмный голос флейт, и общаются друг с другом с помощью их голосов. Но где за вином сойдутся люди достойные и образованные, там не увидишь ни флейтисток, ни танцовщиц, ни арфисток, – там общаются, довольствуясь самими собой, без этих пустяков и ребячеств, беседуя собственным голосом, по очереди говоря и слушая, и все это благопристойно, даже если и очень много пили они вина. И собрания, подобные нашему, когда сходятся такие люди, какими признает себя большинство из нас, ничуть не нуждаются в чужом голосе, ни даже в поэтах, которых к тому же невозможно спросить, что они, собственно, разумеют. Люди из толпы ссылаются на них в своих речах, но одни утверждают, что поэт хотел сказать одно, а другие – совсем другое. Так они рассуждают о предмете, который не в состоянии разъяснить. Люди же, образованные отказываются от таких бесед и общаются друг с другом собственными силами, своими, а не чужими словами испытывают друг друга и подвергаются испытанию. Подобным людям, кажется мне, должны больше подражать, и мы с тобою и, отложивши поэтов в сторону, сами собственными нашими силами вести беседу друг с другом, проверяя истину, да и себя самих.» – Вот так вот просто. Истина не где-то и не у кого-то, а прямо здесь и сейчас перед нами. Если стремишься к мудрости, то достичь её можно только своими силами, своими словами, проверяя её и себя в беседе с достойными – знающими.

– Мудрец поставил человека перед главным вопросом – отношение между человеком и знанием: «Ну—ка, Протагор, открой мне вот какую свою мысль: как относишься ты к знанию? Думаешь ли ты об этом так же, как большинство людей, или иначе? Большинство считает, что знание не обладает силой и не может руководить, и начальствовать, потому—то о нем и не размышляет. Несмотря на то, что человеку нередко присуще знание, они полагают, что не знание им управляет, а что-либо другое: иногда страсть, иногда удовольствие, иногда скорбь, иной раз любовь, а чаще – страх. О знании они думают прямо как о невольнике: каждый тащит его в свою сторону. Таково ли примерно и твоё мнение о знании, или ты полагаешь, что знание прекрасно и способно управлять человеком, так что того, кто познал хорошее и плохое, ничто уже не заставит поступать иначе, чем велит знание, и разум достаточно силен, чтобы помочь человеку?»

– Мудрец собственно ввёл основные правила для человека, некоторые люди даже утверждают, что именно из-за них он и был казнён – в этом и есть сущность разделения. Прежде всего это правило ведения беседы: от себя, не прибегая к чужому голосу. Цель беседы: не отрицание, препирательства и противостояние, а испытание себя и истины. Отношение к знанию: не как к невольнику, а как к разумному руководителю. Разум – это сила в помощь человеку.

– Почему же тогда в конце он всё сводит к опровержению первоначальных утверждений обоих собеседников: «Я – утверждал, что добродетели нельзя научиться, ты же – утверждал, что можно. И мне кажется, что недавний вывод наших рассуждений, словно живой человек, обвиняет и высмеивает нас, и, если бы он владел речью, он бы сказал: «Чудаки вы, Сократ и Протагор! Ты утверждавший прежде, что добродетели нельзя научиться, теперь вопреки себе усердствуешь, пытаясь доказать, что все есть знание: и справедливость, и рассудительность, и мужество. Но таким путём легче всего обнаружится, что добродетели можно научиться. Ведь если бы добродетель была не знанием, а чем—ни будь иным, как пытался утверждать Протагор, тогда она, ясно не поддавалась бы изучению; теперь же, если обнаружится, что вся она —знание (на чём ты так настаиваешь Сократ), странным было бы, если бы ей нельзя было обучаться. С другой стороны, Протагор, видимо полагавший, что ей можно обучиться, теперь, видимо, настаивает на противоположном: она, по его мнению, оказывается, чем угодно, только не знанием, а, следовательно, менее всего поддаётся изучению». Меня же, Протагор, когда я вижу, как все тут перевёрнуто вверх дном, охватывает сильное желание все это выяснить, и хотелось бы мне, после того как мы это разберём, разобраться и в том, что такое добродетель, и снова рассмотреть, можно ей научить или нет»? – А где ответ на вопрос, ведь беседа заканчивается вопросом, с которого и начинали?