Я – сваха. Из личного опыта
И вот свершилось. ОВИРы упразднены. Вернее, они перестали давать разрешение на выезд. Хочешь – вали на все четыре стороны. Нас стали выпускать! Но ровно в это время нас перестали впускать в эти самые вожделенные страны. Вот же напасть. Раньше уговаривали: приезжайте. Наши ОВИРы не пускали. Теперь ОВИРам до нас нет дела, но нас перестали куда-либо зазывать. Ситуация патовая. Это сильно застопорило мой порыв выехать как можно быстрее. Пришлось включить мозги и собрать информацию.
Оказалось, что и в Австралии, куда я, без сомнения, тоже была готова переехать, правда с меньшим рвением, нежели в Америку, меня не были готовы принять. Австралийское посольство также приветливо, как и американское, выдавало анкеты возможным эмигрантам. Но если американцы просили лишь заполнить бланки опроса, отослать и ждать результата, то австралийцы сразу предупреждали не суетиться напрасно, если желающий эмигрировать не имел необходимого количества баллов.
– Вот те на… Какие баллы? – удивлённо вопрошали страждущие увидеть кенгуру на их родной территории, а не по телевизору, вчитываясь в вывешенные листки с пояснениями.
Оказалось, австралийцы устроили что-то типа естественного (вернее, неестественного) отбора. Они были готовы принять вас, если вы хорошо говорите по-английски, имеете нужное для них (читай: дефицитное) образование и многолетний опыт работы по специальности, то есть стаж. Всё бы ничего, если бы этот список не дополнялся баллами за возраст. Тем, кому стукнуло тридцать пять, баллы сбавлялись до минимума – понятное дело, зачем стране люди предпенсионного возраста? И высокие баллы за образование и опыт вкупе с минимумом за возраст недотягивали до необходимой общей суммы. А те, кто имел максимум за молодой возраст и знание английского, получив минимум за стаж (какой стаж, если ты только окончил вуз?), опять-таки не набирали нужной суммы. В отчаянии я подсчитывала свои возможности, но проходила только лишь суммировав свои баллы (за английский и образование) с баллами мужа (за опыт работы и нужную австралийцам профессию краснодеревщика). Однако такой вариант – два в одном – их не устраивал. А другого мы предложить не могли. В результате пришлось отказаться и от кенгуру.
После первых неудач я занялась обработкой других вариантов. И даже задумалась по поводу Израиля, немного пугающего жарким климатом и военными действиями на своей территории.
– Страшно как-то! – поёжилась я, вступив в обсуждение вопроса возможной эмиграции в Израиль с народом, кучкующимся около рассадника империализма – американского посольства.
– А где нынче не страшно? – услышала в ответ.
Аргумент был в пользу обсуждаемой страны. Но и с Израилем оказалось всё не так просто. Выяснилось, что в Москве вообще нет их посольства (конец 80-х!). Ходили слухи, что евреи базируются в здании голландцев, находясь в Москве на полулегальном положении. Говорили, что израильтяне дают «добро» на въезд к ним без проблем и дополнительных вопросов.
– Главное, прорваться к посольским из Израиля, которые сидят у голландцев, а там уж… Прямых рейсов нет, все летят через Вену, потом рассасываются по Европе, в Израиль долетают единицы…
В очередях рассказывались увлекательные истории рассеивания и рассасывания нашего люда после прибытия в Вену. Звучало достаточно авантюрно, но я всегда помнила, что кто не рискует, тот не пьёт шампанское. А мне ой как сильно хотелось этого самого шампанского напиться до самой макушки. Впрочем, если честно, то столько шампанского, сколько я пила, живя в России, больше не приходилось пить никогда. Но не в шампанском дело, тем более что много лет позже я узнала, что то шампанское, которым упивались в России, было вовсе не шампанское, а шипучее вино. А настоящее шампанское – это совсем другая песня. Но вернёмся к евреям. По версии, ходившей в народе, принимали-то они легко. Вот только найти их оказалось сложно. Вернее, невозможно. Во всяком случае, я не нашла. И жаркий Израиль со своим вечным палестинским кризисом также остался недосягаемой мечтой…
Некоторые, так же, как и я, не сумевшие проскочить в почти уже прикрытые дверки Америки, Австралии и Израиля, решили удовлетвориться меньшим и выехали в Польшу и Чехию. Что ни говори, синица в руках лучше журавля в небе. Всё ж как-никак тоже заграница. Мои мысли стали работать в направлении стран бывшего Варшавского договора, но тут… в одной из российских газет я прочитала статью. Вернее, даже не статью, а заметочку. А ещё точнее – это была рубрика «Письма читателей», и один молодой человек делился со своими согражданами опытом эмиграции в Германию.
«Вау! Германия. Это же Европа, совсем рядом, пара часов на самолёте, от дома рукой подать…» – занервничала я, учуяв носом наводку.
Как я могла раньше не подумать об этом? Да как… просто… Америка, Австралия и Израиль – страны эмигрантские. Во всяком случае, слухи о переехавших в эти страны ходили в народе. А Германия… Каким же боком туда можно втиснуться? В заметке давался абсолютно конкретный совет: надо переехать через границу (абсолютно любым способом, включая пешеходный переход или взятие реки Одер любым плавсредством) и заявить в полиции, что ты не хочешь возвращаться назад. Ну, то есть, типа, ты невозвращенец. Человек, написавший заметку, не ограничился советом ехать в Германию. Он подробно описал прелести первого этапа: «Вас поселят в общежитие и дадут денег на жизнь, на питание и одежду».
«Как? Просто приехал – и тебя поселили? Не может быть!» – сомневалась моя скептическая натура. Но заметка вещала дальше: «Вам не надо ничего объяснять. Вас оставят, а потом будут разбираться, что с вами делать. На разборки уходят месяцы и даже годы, и всё это время вы находитесь на их полном обеспечении, включая медицинское страхование». Нехилое руководство к действию. И я стала действовать. Жаль, не запомнила имени автора. Я ему как минимум должна бы пожать сейчас руку.
Скажу сразу: меня никогда не привлекала возможность быть обеспеченной кем-то другим, не люблю, даже если за меня пытаются заплатить в ресторане малознакомые люди, но известие о гарантированном питании на первое время, конечно, делало мысль о переезде в Германию не сильно рискованной, и перспектива виделась не только заманчивой, но и вполне реальной. А главное, в Германию можно было дойти пешком, не то что в Америку или Австралию, куда нужно лететь. Ну, или в крайнем случае плыть на корабле.
Вот так всё и получилось. Я попала в Германию. Конечно, я не шла пешком и не переходила вброд приграничные реки. Но ехали мы не менее экзотично – «на перекладных». Сначала из России переехали границу с Польшей на автобусе, возившем «челночников». Затем переехали Польшу на электричках, то есть небольшими «перебежками», потому что поезда дальнего следования были не по карману. Границу Польши и Германии переехали тоже малой скоростью. Немецкий пограничник осмотрел наш багаж. В одной сумке дрель и молоток с пилой (как говорил мой муж, это наш хлеб, рассчитывая, что сможет подлатать забор бюргеру, за что тот нам даст кусок хлеба), в другой – игрушки дочки. И виза на два дня. Уж на сколько купили…
– Почему так коротко? – спросил погранец.
– На дольше денег нет, – пролепетала я, – дорого нынче…
Он пожал плечами. Документы в порядке. Визы стоят. Законы не нарушены.
Сначала всё было как описал незнакомый информатор в газете. Мы приехали и, добравшись до нужного места, заявили, что назад не поедем. Дальше опять-таки всё двигалось как ожидалось. Нас приняли, разместили, даже денег дали. И не один раз, а стали выплачивать пособие ежемесячно. Но я, во-первых, была гордой советской женщиной и не собиралась быть иждивенкой. Во-вторых, решила, что если буду работать, то меня не выгонят из страны, так как я, типа, приношу пользу, а не сижу на шее немецкого налогоплательщика. Поэтому надо было срочно искать работу. Решение-то я приняла, но что делать, где и кем работать – было неведомо.
Ну скажите, кем может работать человек в Германии с дипломом факультета марксистской философии в кармане и без знания местного языка? Ответ прост. Уборщицей. Я так тогда и говорила: «Я могу или убирать… или не убирать». Третьего не дано. Кому нужен в Германии философ, да ещё марксистско-ленинский, да ещё говорящий только по-русски. Конечно, я могла бы дать себе время, чтобы выучить язык и осмотреться. Ведь общежитие в железном контейнере на окраине милого городка под названием Бергхайм, что в часе езды от Кёльна, плюс деньги на питание и одежду (парень в заметке ни в чём не обманул!) я получила. Но у меня была навязчивая мысль о том, что именно работа – любая работа – даст шанс остаться в Германии навсегда.
Через пару месяцев я вникла в ситуацию и разобралась… Шанс получить вид на жительство в Германии есть не у всех. Им могли воспользоваться этнические немцы, называемые переселенцами, и евреи, проходившие по статье «контингентый беженец». Я не стала вникать в тонкости этих вариантов. Ни к одному, ни к другому случаю себя отнести не могла никоим образом. Третьего варианта не наблюдалось. Нет, можно было бы выйти замуж за бюргера, но у меня был любимый муж, и этот путь внедрения в Германию мной даже теоретически не рассматривался. Я решила, что влиться в немецкую действительность могу только одним способом: став одной из числа местных немецких граждан. То есть работая и обеспечивая себя. Это было наивным решением, но другого у меня не было. Парень в заметке описывал только первый этап, а как быть дальше, видимо, и сам не знал. Мне выдали листок, в котором значилось, что я жду решения относительно дальнейшего пребывания. Из этого стало ясно: меня тут ещё никто не оставил, будут думать. Время терять нельзя, нужно срочно учить язык и «вливаться». Без языка и с дипломом марксистско-ленинского философа влиться я могла только в ряды уборщиц, чем успешно и занялась. Но мой философский разум диктовал другие требования. Он говорил: «Ты что, собираешься всю жизнь мыть чужие туалеты? Неужели приехала сюда для этого? А ну-ка, давай, шевели мозгами».
Что-то шевельнулось в моей голове, щёлкнуло, перемкнуло, и появилась идея заняться устройством чужих судеб – всё-таки подсознание натолкнуло… Я решила открыть брачное бюро. Именно с этого всё и началось. Тогда я понятия не имела, есть ли вообще немецкие мужчины, желающие жениться на русских женщинах. Да и про женщин точно не знала. Хотят ли они замуж за немецкого бюргера? Я вообще тогда, в начале девяностых годов прошлого столетия, сама едва попавшая в Германию, ничего не знала ни про немецких мужчин, ни про наших женщин, ни про их желания. Не имела я понятия и о том, как это всё функционирует, где брать желающих, как их «женить». Предстояла долгая дорога познания. Дорога жизни. Моей жизни. Но с которой оказались тесно связаны жизни сотен других людей.
Глава 4
В поиске невест,
или
«Кровь из носа» нужен каталог…
Не зная толком ничего в деле брачного бизнеса, я понимала одно: для работы нужна картотека. Элементарная женская логика подсказывала: нельзя найти жениха, не имея выбора невест. Вернее, жених («купец») придёт, если будет «товар», из которого можно выбрать подходящее. На первый взгляд, всё просто. Собирай каталог с красотками, давай объявление в газету и жди женихов, готовых кинуться широкой грудью на амбразуру отдела актов гражданской регистрации браков. Начиная заниматься этим милым делом, я наивно полагала, что выдать замуж или женить кого-то – раз плюнуть. Главное – набрать картотеку. Наберу анкеты страждущих выйти замуж, придут одинокие мужские сердца, выберут понравившуюся – и всё. Наивные мечты. Но тогда…
Тогда я поехала за невестами… естественно, в свой родной Ростов-на-Дону. Конечно, в начале 90-х были уже и в самой Германии наши люди, были среди них и одинокие женщины, но набрать картотеку из таковых в то время было крайне сложно ввиду слишком маленького их количества и разбросанности по стране. Да ещё добавьте (или отнимите) отсутствие интернета. Даже так называемых русских газет и журналов тогда не было. Объявления для живущих в Германии россиянок не дашь. Где, спрашивается, искать жаждущих выйти замуж? Поэтому логично было ехать в Россию, в среду обитания невест. Тем более что обозначенные годы были тяжёлым временем во всех смыслах. В России процветал бандитизм, закрывались предприятия, люди хватались за любую работу. Мужчины «ломались» (спивались), женщины тащили всю семью на себе… Ох, не будем о грустном. Факт остаётся фактом: многие тогда хотели уехать куда глаза глядят в надежде на лучшее. И от невест отбоя не было…
Итак, 1994-й. Август. Ростов. Жара. Пылало лето, под каблуками плавился асфальт. Рынок гомонил гортанным южным наречием. Разноцветье красок рябило в глазах. Фрукты сливались с яркими тонами женских платьев, а платья сливались с фруктами, разложенными на прилавках. Аромат персиков и изюма смешивался с горьким запахом потных тел. Хотелось пить. Газировка оказалась тёплой и приторной. Я стояла у выхода с рынка и смотрела на снующих женщин. Они спешили куда-то. У каждой в руках по две сумки, наполненных снедью. На лицах маска унылой обречённости и бесконечной тоски. Но, несмотря на жару и сумки, женщины топотали ножками на высоких каблуках, вдавливающихся в асфальт по самое некуда. Пыль поднималась под юбки и, смешиваясь с по́том, выплывала грязными потёками по белым ногам. Вдоль улиц громоздились сбитые ларьки непривлекательного вида. Продавцы выглядывали из них как из бункера – через крошечные окошки, густо перекрытые решётками. Женщины в ярких платьях и на каблуках, с переполненными кошёлками и пакетами, пробегая мимо киосков, мимоходом заглядывали, будто вспомнив что-то важное…
«Вот же наши женщины – как взмыленные лошадки, а всё равно на каблуках. И с макияжем. Раскраска боевая…» – размышляла я, рассматривая прохожих, среди которых были в основном те, кого принято называть слабым полом. На самом деле эту тягловую силу слабой назвать можно было с большим усилием фантазии.
Начало девяностых – время тяжёлых испытаний для жителей бывшего советского блока. В стране переполох. Хваткие и предприимчивые принялись рвать страну на куски, пытаясь ухватить кусок пожирнее. А общая масса народа продолжала ходить на работу, даже не получая зарплату. Приходилось слышать рассказы о том, как вместо оплаты за сидение на службе расплачивались с трудящимися натурой, то есть тем, что трудящийся производил. Вспоминается фильм «Дети понедельника», в котором героиня, работавшая на фабрике по производству фейерверков, получала зарплату в виде взрывчатых веществ. Однажды случайная попутчица посетовала, что на заводе по изготовлению башенных кранов для строительства девятиэтажек нечем платить. Даже краска, которой красят краны, кончилась. А кранами выдавать зарплату нельзя. Что говорить, женщины того периода выглядели растерянно. Но по-прежнему на каблуках и с подкрашенными веками. Выглядеть хорошо – это наше всё. В любой обстановке. Хотя то, что для наших дам было «хорошо», для немок – смерть. За то время, которое я прожила в Германии, я успела уяснить, что для немки хорошо, когда ей удобно. То есть брюки, туфли типа ботинок, практически отсутствие макияжа. Причём они вполне логично это объясняли: «Почему я должна привлекать внимание мужчин, вываливая грудь? Пусть любят мои душевные качества, ум, чувство юмора, наконец». Поэтому в тот мой приезд внешний вид россиянок бросался в мои отвыкшие от такой красоты глаза, как бросается яркая звезда, вдруг вспыхнувшая в чёрном ночном небе.
Мужчины – и без того ослабленные – в большинстве своём с трудом переносили перемены и ослабевали (спивались) всё сильнее. Конечно, за исключением тех, которые расхватывали нефтяные скважины или лесные угодья. Но таких было мало. И расторопные дамы их прихватывали «на лету». Основная же масса женщин взвалила на себя заботы и о детях, и о муже, если таковой имелся в наличии. Но у многих мужей не было. Многие, надорвавшись, разводились с лежащими на диванах… Дефицит сильного пола, начавшийся с послевоенного времени и объясняемый погибшими в войну, продолжался и в восьмидесятые, и в девяностые. Почему-то мужчин в стране хронически не хватало. Этот вопрос задавали многие: почему? Почему в стране столько одиноких женщин? Куда делись мужчины? По статистике должно быть равновесие. На мой взгляд, ответ был прост. Очень много отечественных мужчин были асоциальными типами. Кто-то сидел в тюрьмах, кто-то спивался в соседнем гараже, кто-то просто «лежал на диване» (беру последнее в кавычки, потому что это состояние очень многих, которое превратилось в диагноз). Поэтому они (мужчины) были (по статистике), а в наличии их не было. А тех, кто мог представлять интерес для одиноких женщин, было крайне мало. Мы жили в обществе всеобщего дефицита. Мужчины тоже были дефицитом.
Эти два фактора – нехватка сильного пола и обуреваемое народом страстное желание куда-нибудь свалить из страны в поисках «лучшей доли» – слились воедино и стали решающими в задуманном мною предприятии, которое отнюдь не казалось безнадёжным.
Предложение выйти замуж за иностранца убивало сразу двух зайцев: женщина получала шанс устроить личную жизнь плюс возможность решить материальные проблемы. С годами, конечно, ситуация менялась. Были времена, когда на первое место выплывало желание уехать от трудностей – финансовых и бытовых, а бывало и так, что вполне устроенные женщины искали в Германии в первую очередь женское счастье. Но как бы там ни было, интерес русских женщин к замужеству с иностранцем хоть и неравномерно, но наблюдался на протяжении многих лет перманентно. Будет ли взаимный интерес у немецких мужчин к нашим женщинам, я тогда не знала. И старалась об этом не думать. Я помнила, что решать проблемы надо по мере их поступления. И начала с первоочередной – собрать картотеку из женщин, желающих выйти замуж за немецкого жениха.
Дав объявление в городскую газету Ростова «Кто хочет найти мужчину в Германии с целью брака…», я принялась ждать страждущих. Немногие в ту далёкую пору имели конкретное представление о том, что такое Германия вообще (то, как нам эту страну представляли по телевизору, отличалось от реальности, о чём догадывались многие), и тем более что из себя представляет немецкий мужчина в частности. Жить было тяжело и тоскливо. Хотелось перемен. И женщины были готовы на всё, лишь бы изменить жизнь. Если не на хорошую, то хотя бы на приличную. Если не на приличную, то на выносимую. Тогда частенько иронизировали: «Мы не живём, а выживаем». А так хотелось жить. Всё это плавно легло на карту моего «брачного» предложения, и женщины потянулись заполнять анкеты невест плотным потоком. Они шли ко мне охотно, тем более что денег я ни с кого не брала. Советская закалка не позволяла заниматься авантюрой, да ещё при этом брать за это деньги. Именно как к авантюре я относилась тогда к своему брачному «прожекту».
С утра до вечера на протяжении двух месяцев я не успевала открывать двери и впускать в квартиру женщин. На секретаршу денег не заработала (я вообще ни на что ещё тогда не заработала) и потому отворять и запускать приходилось самой. А женщины шли и шли. И конца им не было. Два месяца, каждый день, с утра и до глубокой ночи я принимала и принимала. С каждой разговаривала столько, сколько требовала её израненная душа. А души были ранены навылет. Косметического ухода уже было недостаточно, большинству требовалась хирургическая помощь. Ну, в переносном смысле, конечно. Впрочем, несмотря на бытующее в российских же кругах мнение о том, что русские женщины самые красивые, к пластическому хирургу, стоматологу и ортопеду нужно было бы отправить многих. Впрочем, справедливости ради надо признать: большинство женщин излучали очарование. Но их глаза выражали непроходимую тоску и безысходность. Многие казались затюканными жизнью до черты невозврата. Помощь психолога для многих была уже явно недостаточной мерой реанимации психики, в некоторых случаях «пахло» психиатром.
Я покорно подставила свои уши этим несчастным, и они, преданно глядя в глаза, сливали в меня всю горечь пережитого и непережитого. Мне и в голову не приходило, что жизненные истории десятков женщин, со всеми их разочарованиями и потерями, никогда не потребуются в процессе моей будущей сватовской работы. Но я слушала и вникала. За день уставала до потери пульса, не говоря о головных болях и кровотечений из носа. Голова кружилась от чужих любовных страстей, историй измен, разводов, предательств. Тани, Нины, Гали и Марины сливались в один ряд, превращаясь в ночных сновидениях в одну-единственную серо-буро-малиновую «Танюнинунадю». Это чудовище накидывалось на меня и давило так, что я просыпалась от удушья. Тяжело дыша и хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, я смахивала выступившую на лбу испарину и пыталась снова заснуть. Но с раннего утра начинались беспрерывные звонки в дверь. Женщины шли и шли. За два месяца – шестьдесят дней – я приняла более трёхсот женщин. Многие приходили по второму и третьему разу. Сначала я пыталась установить очерёдность, но когда приходила следующая, предыдущая даже не собиралась уходить. Они не стеснялись друг друга. Знакомились друг с другом и тут же начинали пересказывать свои истории по новой.
Часто казалось, что этим женщинам не нужен жених в Германии. Может даже, им не нужен был жених вообще, в принципе. Им нужно было выговориться. Увы, в нашем обществе, знаменитом своей душевностью, оказалось так много женщин, которым катастрофически не хватало тепла и участия. В конце дня у меня собирались все – те, кто приходил с утра, так и оставались до вечера, взахлёб слушая других. Женщины осваивались у меня дома и, видя моё нервное напряжение, пытались облегчить мою участь.
– Сидите-сидите, я сама себе чайку сделаю… И вот Наташенька тоже выпьет. Кто ещё хочет, девочки? – услужливо говорила одна из посетительниц и, проворно открывая ящички шкафчиков на кухне, доставала чашки и сахарницу.
– Я помогу… – тут же вскидывалась другая и бежала на кухню, где по-домашнему тренькал фарфор.
– Вам надо душик принять, – советовал ещё кто-то. – Душ снимает напряжение.
– Да-да, а потом я сделаю массажик. Я, вообще-то, учительница младших классов… но теперь надо как-то зарабатывать, я курсы массажисток окончила. Может, пригодится… – Обычно в этом месте женщина опускала глаза.
Как же, стыдно быть массажисткой. Нищей училкой с порванными колготками – нормально. А вот массажисткой…
– А я… – вступал ещё кто-то, – я тоже, вообще-то, инженер, но наш НИИ закрывают, и… я маникюр научилась делать. Хотите, сделаю? – И новоиспечённая маникюрша с готовностью кидалась к моим рукам.
Женщины смотрели на меня как на волшебницу, по мановению которой могут исполниться все их мечты. Словно стоило махнуть палочкой – и беды расступятся. Будто уеду я в Германию и пришлю каждой по принцу на белом коне. Или даже без коня. Они были и на это согласны. Кстати, о принце. Заполняя анкеты и разговаривая с женщинами, я заметила, что большинство из них ждут именно принца. Вспомнилась известная в советские времена песенка про жениха, который бы не пил, не курил, цветы дарил и тёщу мамой называл. Были у него и другие замечательные качества. Но все понимали, что песенка шуточная и такого в жизни не бывает. Однако «мои» милые женщины все как одна записывали в анкетах требования, исполнить которые могла бы только фея из сказки. Мужчин с сочетанием всех тех положительных характеристик, которые ждали от них женщины, в мире просто не существует. Но тогда было не до того, чтобы объясняться ещё и по этому поводу. Да и зачем? Мечтать, как говорится, не вредно. Пусть помечтают… Я заполняла анкеты, фотографировала красоток и слушала их душевные излияния, бесконечно повторяя: «Поняла, сочувствую, сожалею, какой ужас…» И, конечно, заканчивала неизменным: «Всё будет хорошо».
Глава 5
Ах, эти удивительные женщины…
Узнавать женщин я начала, занявшись составлением анкет. К тому времени мне было хорошо за тридцать, за плечами был университет плюс какой-никакой жизненный опыт. Но то, что я узнала, вступив с дамами в близкий контакт, открыло для меня массу интересного, что ранее даже не приходило в голову.
Например, о требованиях женщин к кавалерам. Сопоставляя данные женщин (то есть то, что они из себя представляли объективно) с их требованиями к искомому партнёру, я пришла к удивившему меня тогда выводу: чем менее симпатичной и привлекательной была невеста, тем выше были требования к жениху. Самые красивые и эффектные, успешные и образованные ограничивались вполне разумными пожеланиями. Некоторые вообще были крайне лаконичны: «Согласна рассмотреть любое предложение». Высокие запросы были у женщин невзрачных, без образования, работающих, скажем, вахтёром в общежитии. Честно говоря, я до сих пор не разгадала эту загадку. Возможно, эти женщины вообще не верили в удачу, а потому загодя ставили высокую планку перспективному жениху, не рассчитывая на успех. Или действовали по принципу «полюбить, так короля». Но точно все они не могли себя переоценивать.