Несъедобное время
Вы это тоже напишите. Пожалуйста. Напишете, правда? Это совсем не трудно. И еще напишите, как он вызвал меня в кабинет, вот так, ни с того, ни с сего, отчитывал, нет, не отчитывал, тут другое что-то, поставил перед фактом, или я убиваю своего героя, или дверь вон там, за воротами еще пятеро. А я не стал его дослушивать, я ушел, нет, не через дверь, и не через окно, а просто ушел, ну как обычно уходил, исчезал в одном месте, появлялся в другом, это Конкордия мне такой апгрейд устроила, как работает, не знаю. Вот я и ушел, кгда сценарист мне буквально в лицо совал документы, подписывай, увольняйся, или кончай закидоны свои, я разговаривать не стал, исчез из кабинета, появился у себя дома, перевел дух, поискал, чего бы выпить покрепче, я так-то обычно не пью, только от случая к случаю, когда отказаться уже не получится. А тут вот вернулся домой, и сейчас бы прийти в себя, перевести дух, а выпить нечего…
Вот так напишите. И еще напишите, когда я ближе к ночи уже погасил свет, уже разделся, уже лег спать, ну вы сами придумаете, какая у меня квартира, и кровать какая, и наволочка на подушке, и только тут спохватился – этого быть не могло.
Нет-нет, этого быть не могло, это же в сериале мой герой появляется и исчезает, это меня на зеленом фоне снимают, потом видео со мной накладывают на фон, а потом в специальной программе обрабатывают, прозрачность выставляют от ста процентов до нуля… А в реальности такого быть не может. Просто… не может. Так что вы этого не пишите, не пишите, такого не могло случиться, просто не могло. И как я заболел на следующий день и не смог встать с постели, вы тоже не пишите. Ведь я заболел потому, что вчера исчез в кабинете и появился дома, а со мной этого не могло случиться, просто, не могло, так не бывает, в настоящей жизни такого не может быть.
Камера, мотор…
Дубль третий…
А давайте я вам расскажу, как Актер к нам пришел. Сюда, на съемочную площадку. Нет, никакого кастинга не было, да к чему нам этот кастинг, я с самого начала знал, что моего Героя будет играть Актер, потому что я списывал Героя с Актера, если что, это сын мой – Актер, я смотрел на него и придумывал Героя.
А теперь он убивает моего Героя. Он. Актер.
И я не позволю ему это сделать.
…и всё было не так, слышите вы, все было совсем-совсем-совсем не так, никакой я ему не сын, и ничего он с меня не списывал, потому что сначала появился он, Герой, а потом он ожил, и стал я. Я не совсем Герой, ну, потому что меня перебросило в этот мир, большой, настоящий, и я здесь стал не совсем таким, как в сериале.
Вы обо всем, обо всем об этом напишете.
Обязательно.
Пожалуйста.
И вот еще что напишите, обязательно-обязательно. Как за мной гнались. Это было вечером в понедельник, год не знаю, число не знаю, ничего не знаю – просто вечером в понедельник. Съемки приостановили, это вы тоже можете написать, напишете выдержку из газетной статьи какой-нибудь, фанатам сериала (ну тут вы название сериала придумаете) еще долго ждать продолжения, съемки приостановлены из-за конфликта сценариста и актера, исполняющего главную роль. Ну, тут на место сценариста и актера надо наши имена вставить, какие вы там придумаете нам имена и фамилии. Потом парочку фраз из интервью со мной и со сценаристом или парочку фраз из наших страничек в Твиттере или еще что-нибудь такое.
Ну и вот. Вечером в понедельник съёмки приостановили, тогда же за мной гнались. Их было штук десять, не меньше, по воздуху, по воздуху, сияющие шары, охваченные электрическими искрами. Я еще надеялся, что меня хотят арестовать, просто арестовать, на всякий случай скрылся от них – не тут-то было, два выстрела чуть не стоили мне жизни, я понял, что меня хотят убить.
То есть, не меня.
Его.
Моего героя.
Вот это напишите. Как они выискивали его с помощью каких-то уникальных технологий, высматривали в толпе прохожих, в чьей голове прячется его сознание (в моей! В моей!), стреляли на поражение…
Стоп.
Не пишите это.
Нет-нет-нет, не пишите.
Потому что этого не могло быть, просто не могло быть, в самом-то деле, как это может быть, чтобы здесь, в нашем мире, за мной гонялись и хотели убить.
Так что про это не пишите.
Этого быть не могло.
А вот было.
И еще напишите, как через пару дней встретились на съемочной площадке, и я хотел спросить, а что случилось, как это так за мной гнались, а Сценарист хотел ответить, что ничего не знает, какая погоня, за кем погоня, от кого погоня, да вам показалось, наверное, да быть такого не могло… Только я ничего не спросил. А он, соответственно, ничего не ответил. Вот вы это обязательно напишите, что я ничего не спросил, но хотел спросить, а Сценарист точно так же готовил свой ответ, но не ответил.
Сценарист.
Наливаю себе кофе.
Это, вроде бы, я.
Размешиваю.
Нет, это не я, я буду по часовой стрелке размешивать, а не против.
Намазываю хлеб.
Это, вроде бы, я.
Хотя…
Чем намазываю?
Сыром. А я сыр не ем. Так что это тоже не я.
Хочу вызвонить актера, набираю сообщение, спохватываюсь – это тоже не я, я бы позвонил, это он пишет…
Черт…
Отчаянно пытаюсь сообразить, где я сам. Хватаю из шкафа рубашку, смотрю, как я буду её надевать, да, вроде так я рубашки надеваю, хотя нет, что я несу, я вообще рубашки не ношу, это все он…
Он.
Мой герой.
А где же я, я-то где, ищу, не нахожу, меня почти не осталось, да был ли я, может, с самого начала не было никакого меня, а был только мой герой. Вот вы это тоже напишите, в первой главе покажите меня, во второй главе – меня и чуть-чуть моего героя, где-то к середине книги – середка на половинку, потом все больше героя, все меньше меня – и вот до последних глав, до этого момента, когда я стараюсь хоть что-то сделать по-своему, по-сценаристовски, а все получается по-моемугеройскому… Но вы это так напишите, чтобы с одной стороны вроде сначала я, потом мой герой, и в то же время чтобы где-то там на глубине чувствовалось, что никакого меня и не было, что я ВСЕГДА был своим героем, а все то, что я считал собой – это наносное, от воспитания там, еще от чего, и слетит как шелуха под порывом ветра…
Вот вы так напишите.
Это очень просто.
А Актер хочет убить моего героя.
А значит, убить меня.
И я не позволю ему сделать это.
А это вы не пишите. Про то, что случилось вечером, в конце съемок, камера, мотор, дубль какой-то там, я видел Героя – своего Героя, и Актер видел Героя – своего Героя, так ясно и отчетливо, что я видел его тоже. Тут вы придумаете, что делал герой по сюжету, мир там спасал или убегал от врагов или ненадолго поссорился с друзьями или еще что. И в этот-то момент оба героя объединятся, сольются в одного – на какие-то доли секунды, но этого нам будет достаточно, чтобы понять, что все наши споры яйца выеденного не стоят, что оба наши героя на самом деле один и тот же персонаж, настолько многогранный, что мы приняли его грани за разных людей. Нет, вы это не пишите, этого не было, не было, просто… просто, потому, что быть не могло.
Актер.
Знаете что?
А вы пригласите нас в гости, а?
Это метод такой есть у писателей – пригласить своего героя в гости и с ним поговорить. А вы нас пригласите. Пожалуйста. Только по отдельности, а не всех сразу, а то мы поубиваем друг друга. Вы там придумайте, что кто из нас любит, кому что на стол поставить. Я вот про мясной рулет говорил, например… Ну и подумайте, как мы войдем, куда шляпу повесим или пальто, куда сядем, как будем чашку держать… Ну и, конечно, вы нам вопросы зададите, кто мы, откуда родом, где росли, как пришли в мир кино, и все такое. А мы вам расскажем. Вот так вот у нас книжка и получится… про нас… Есть еще такой прием – интервью с персонажем. И визуализация персонажей. Много приемов есть.
Сценарист.
Вы только не пугайтесь пожалуйста, ничего сложного тут нет, честное слово. Это только кажется, что тут все сложно, на самом деле ничего такого трудного. Напугал я вас, да, напугал, когда начал говорить про себя и про героя, ну что поделаешь, если все так сложно у нас.
А вы про нас все равно напишите. Я вам даже помогу, я даже подскажу, чем занимается Конкордия. Она тела в аренду сдает. И отнимает за неуплату. А Герой выдумал подселять в одно тело несколько сознаний, чтобы они жили по очереди или еще как-нибудь. А Конкордии это не нравится, вот так начинается противостояние Конкордии и Героя. А у Актера на этот счет свое мнение, да… Нет, не то, что ему не жалко этих, которые без тел зарезервированные сидят, просто у него на этот счет свое мнение, он мне что-то там впаривал про экономику, про политику, про общество, про долгосрочные прогнозы, ну это вы сами придумаете, почему тела многим душам сдавать нельзя.
Ну вот, в общем-то и все, что мы хотели сказать. Сами же видите, как все просто: вот съемочная площадка, которая незаметно превращается в настоящий город будущего. А за дверями съемочной площадки наш город, обычный, ну вы его тоже как-нибудь себе представите. И дома, в которых мы живем, у Сценариста свой особняк, Актер квартиру где-нибудь снимает или студию…
Да, и вот еще что, финал должен быть, финал, финал, обязательно, куда же без финала, должно же все это чем-то кончиться. А как кончится, мы уже знаем. Пока Актер не слышит, я вам расскажу. Я тут придумаю серию, где Актеру придется поступить как мой герой, а не как его герой – или погибнуть. Или нет, не просто погибнуть, а еще и погубить своих друзей, и вообще весь мир, и вообще… как-то так. Ну вы придумаете, что за поступок будет. И вот, камера, мотор, начали, доходим до этого момента в сценарии… тут нужно что-нибудь пафосное, на крыше небоскреба, например, только нет, это слишком избито, или на вершине скалы над пропастью, хотя нет, это тоже избито, или… ну вы сами что-нибудь придумаете. И вот Актер предпочитает погибнуть и погубить весь мир… Стоп, стоп, это еще что такое, это как, это почему, какого черта в самом-то деле, люди смотрят на распростертое тело луже крови на полу, еще не понимают, еще думают, что это продолжение съемок, а нет, поняли, кинулись к нему, кто-то орет, позовите врача, что-то подсказывает мне, что врач уже не понадобится.
Стоп.
Нет-нет, вы это не пишите, не пишите, и как меня в полиции допрашивали, тоже не пишите. Не пишите, как я говорил, что ничего не знаю про его смерть, не было такого в сценарии, да вы сами посмотрите, вот, герой выбирает, или сделать то-то, то-то или погубить всех, вот он выбрал… черт, я не писал – погубить всех, нет, нет, нет… И как я признался, что нарочно написал это, в сердцах хотел убить своего героя, чтобы он никому не достался – вы тоже не пишите ни в коем случае. И как меня отпустили, тоже не пишите, и как я потом сидел в своем доме (а пусть у меня там камин будет, ладно?) и ждал, когда это случится, ну как, что, если Актер – это Мой Герой, и я – это Мой Герой, и Актер умер, и мой герой умер, то…
(…вы это не пишите…)
(…не пишите…)
(…не…)
Графорайтер
Полная луна поднялась над самой вершиной замка в ту роковую ночь, когда последний из рода Эскалибуров поднялся на башню и раскрыл книгу в переплете из человеческой кожи – книгу, которую нельзя было раскрывать…
…ой.
Из-звините.
Отвлекся.
Итак:
Это случилось в маленьком неприметном городке, в котором, казалось, в принципе не может произойти ничего, выходящего за рамки обыденного. И, тем не менее, именно этот крохотный городишко на долгие месяцы занял внимание всего мира…
…нет, опять не то.
Извините.
А вот:
Райтер.
Его звали Райтер.
Так он мне представился, когда знакомились. Нет, не когда первый раз увидели друг друга, и второй, и третий, и пятый, и десятый, а именно когда оказались с ним с глазу на глаз…
(…что я несу, не было у него никаких глаз…)
…и уже было не отвертеться, не отвернуться, не разбежаться, пока-пока, на вариаторе какая-то заминка была – тут и познакомились, и представились друг другу, тут он и сказал:
Райтер.
Его звали Райтер.
Потом оказалось, что первая буква не Эр, а Вэ, вот так – Врайтер, но это уже потом-потом оказалось, когда искал его в каких-то каталогах, в каких-то словарях, и никакого Райтера там отродясь не было, потом набрал в поисковике – книголов, поисковик мне и выдал – Врайтер.
Что я несу…
Нет, не с этого надо было начать, не с этого.
А вот с того, как Райтер вырвал у девушки букет и бросил его в реку.
Что за девушка, не спрашивайте. Не знаю. Честно пытался навести справки, честно ничего не навел. Что за цветы, тоже не знаю, не разбираюсь я в цветах, чего не дано, того не дано. Что за река, знаю, Анаконда, нет, не Амазонка, Анаконда, там, где у вас Амазонка, у них Анаконда. Да-да, вот с этого надо начать, семнадцатое июня, год никакой, у них годов нет, река Анаконда, парочки гуляют на берегу, парень девушке цветы подарил, а Райтер хватает букет и швыряет в реку. Тут, конечно, драка была, не без этого, ну да что Райтеру драка, его вообще сколько раз убивали, ему хоть бы что…
Река Анаконда.
Букет, брошенный в реку.
И не спрашивайте, зачем. Не знаю. Райтер знал. Только Райтер уже ничего не скажет.
Потому что.
И не с этого надо было начать, не с этого, а…
Томным знойным вечером они встретились на берегу под сенью пальм – первый раз после многолетней разлуки, когда…
…нет, не то.
Воины выступили на рассвете, когда солнце только коснулось вершины Горы-Над-Которой-Не-Пролетит-Птица-А-Если-Пролетит-То-Ослепнет. Та-Чье-Имя-Нежнее-Полуночного-Тумана смотрела им вслед, пока крыльница не скрылась за поворотом…
…крыльница, ну да, крыльница, у них не кони, у них птицы…
…и опять не то.
Взмах.
Взрыв.
Кувырок.
Мир летит куда-то в тартарары, еле успеваю вцепиться в остатки пожарной лестницы.
Взгляд – вот он, мой враг, затаился за трубой, целится в меня.
Прыжок – перелетаю на соседнюю крышу, кувыркаюсь, целюсь…
– Пли!
Враг падает, сбитый выстрелом…
…и не так. Да что ж такое, все не то, все не так, я же свою историю рассказать хочу, свою, а опять лезут какие-то чужие. Да где я её возьму, мою историю, мне её взять неоткуда, нет её, истории моей, в варианстве все есть, а моей – нет. Значит, надо сочинять с нуля, а с нуля сочинять я не умею, что бы там про меня не говорили – не умею я с нуля. Я же ничего не придумываю, я только записываю, что вижу.
Так про что я хотел рассказать…
Про Райтера.
Который Врайтер.
Первый раз мы пересеклись в реальности номер семнадцать/дробь восемь А, если вам это о чем-нибудь говорит. Тогда я вообще не понял, кого именно или, вернее, что именно я встретил, тогда мне было не до него, я смотрел на Удачу, она должна была победить на скачках, но не победила, сломала ногу перед самым финишем. Тогда подошел Каруас, это её… гхм… хозяин? Тренер? Инвестор? Не знаю… Я ожидал чего угодно, только не того, что случилось, что он застрелит её, вот так, в упор, двумя выстрелами, в оба сердца, сначала в человеческое, потом в лошадиное…
А ведь она его любила.
Его.
Каруаса.
Своего… не знаю, кто он ей там был.
Я сам был в шоке, что поделать, я никогда не знаю, чем закончится история. Я не вижу финала. Я и начала-то не вижу, иногда только пульсирующую красную линию в хитросплетении варианства. Нет, на самом деле она никакая не красная, это мне специально сделали опцию такую, чтобы видел истории в красном цвете.
Тогда первый раз увидел его, он сидел через два места от меня, еще кивнули друг другу, типа, вон оно как бывает. Уже потом задним числом спохватился, задумался, – а кого, собственно, я видел.
Потом заметил его второй раз в каком-то крестовом походе, стояли с ним на крепостной стене, смотрел на лучников, мы лучников видели, они нас нет, – вот тогда-то я первый раз посмотрел на него как следует.
Сказать, что я удивился, значит, ничего не сказать. У меня просто в голове не укладывалось, что я не один такой.
Почему я не убил его тогда?
Так все очень просто.
Не получал я такого приказа – убивать.
Кивнули друг другу, как недавние знакомые, и все.
Он был в нескольких шагах от меня – он еще не видел меня, заметил только через несколько секунд, и этих секунд мне хватило, чтобы крепко сжать его горло и повалить врага на мраморные плиты пола. Мой противник оказался сильнее, чем я думал, я уже не ожидал, что смогу его одолеть, так отчаянно бился он под моими руками – прошло словно несколько вечностей подряд, прежде чем тело подо мной забилось в конвульсиях и безвольно обмякло. Я обернулся, почти физически чувствуя на себе чей-то взгляд – каково же было мое изумление, когда я увидел за своей спиной… своего врага, которого только что убил. Он целился в меня из какого-то неведомого мне оружия своих веков и тихонько посмеивался, будто говорил – ну что, взял?
…из-звините.
Да что ж такое, это опять не моя история, опять не моя, я же свою историю хотел рассказать, а не чужую, а все чужие вылезают. А моей истории нет еще, её придумывать надо, а я в жизни никогда ничего не придумывал…
Нет, я, конечно, запрос посылал, и не один, и не два, спрашивал – что делать.
Ответа не получил.
Оттуда, из центра, ничего не сказали.
Оттуда после трехтысячного года вообще ничего не говорят.
Так что убивать я его не стал, и он меня тоже убивать не стал, видимо, тоже куда-то послал запрос, и ему тоже убивать не велели.
Он просыпается.
Это мне Райтер сказал.
Я еще хотел спросить, кто он – не спросил, сразу понял, о ком идет речь.
О нем.
Мириады темных вероятностей, в которых проблескивают красные нити – истории.
Нет, не с этого надо было начинать, не с этого, а с того дня, когда встретились в тридцать каком-то там веке, посреди огромного мегаполиса, ждали истории, истории не случилось, но черт возьми, все датчики только что буквально орали, что история будет.
А истории не было.
Сели на крыше какого-то понаворочанного ресторана, заказали что-то немыслимое, и пить нельзя, и не пить нельзя, там-то я и сказал:
– Что-то происходит… с ним.
А потом уже Райтер сказал мне:
– Он просыпается.
Нет, не с этого надо было начинать, не с этого. Хоть бы я сказал сначала, кто такой я, кто такой Райтер, а я…
А я…
А кто я…
Меня зовут Графоман.
Модель двести семьдесят восемь.
У меня так в инструкции написано. Модель двести семьдесят восемь. В случае поломки материальных деталей требуется замена. В случае сбоя программы обратитесь на сайт разработчика.
Материальные детали сам себе меняю, программа, к счастью, еще не сбивалась. Подумал, что сбилась, когда датчики обещали историю в такой-то реальности, в таком-то городе, в такое-то время, а истории не оказалось. Бросился к Райтеру, у него тоже орали датчики, а истории не оказалось, ну, значит, дело не во мне, а в…
А в…
А…
В…
Нет.
Даже и думать не хочу, что что-то случилось с реальностями.
А ведь случилось.
И тогда я сказал:
Что-то происходит… с ним.
Нет, еще не тогда, не тогда, еще пару раз до этого видели, как надрываются датчики, показывают время, место, реальность, мы мчались туда со всех ног, там ничего не было, совсем ничего, хоть бы зарисовка какая-то, хоть бы событийка какая – нет, ничего.
Я так и не знал, как я должен был относиться к Райтеру, убить его, или хотя бы не пересекаться с ним, а то получалось, что мы с ним записываем одни и те же истории, одни и те же книги. А может, наоборот, надо было держаться вместе, это вообще удобно, держаться вместе, меня вот тогда убили на войне, прострелили голову, голову, это совсем плохо… Ждал помощи от центра, а центр молчал, он вообще давно молчит…
…очнулся на перепутье времен и реальностей, Райтер допроверял мою память, кивнул мне, как старому знакомому, потом ушел в какие-то миры, прежде чем я успел поблагодарить его.
Ну да.
А в центре ничего не сказали.
Я был там недавно, и снова ничего не сказали, вообще ничего, сидели за столами и молчали, я смотрел в их пустые глазницы, трогал истлевшие кости – они не отвечали.
А потом Райтер вырвал у девушки букет цветов и бросил в реку.
Анаконда называется.
Драка была, ну к дракам Райтеру не привыкать.
Я даже не спросил его – зачем.
Я догадался.
Зачем.
А до этого Райтер сказал мне:
– Он просыпается.
– Думаешь?
Знаю. Меняются реальности, меняются истории… он просыпается… он думает… он делает что-то…
…он медленно раскрыл свои огромные желтые глаза и посмотрел на стоящих перед ним – на какие-то доли секунды, а потом стремительно бросился на оторопевших путников. Майк даже не успел отскочить, был моментально растерзан чудовищем, тогда как мне повезло чуточку больше – я затаился за камнем, молясь, чтобы меня не заметили…
Из-звините.
Опять не то.
Опять.
Опять не про меня.
А вот про меня, вот, специально для вас нашел:
– Ну, вот представьте себе… вот это начальная точка всего… большой Взрыв.
– Так.
– А вот конечная точка, смерть вселенной.
– Так.
– А вот между ними временная линия… все события… Наполеон на Россию пошел… Гагарин в космос полетел… Везувий извергается… Трилобиты ползут…
– Ага.
– Это одна реальность. А вот реальность ветвится на две. На три. На десять. На сто. На миллион…
– Ну-ну.
– Вот все реальности, все события всех времен…
– Так.
– А вот скажите, сколько из них по-настоящему интересные? Ну… чтобы не просто так, улица, по ней люди идут, а чтобы по-настоящему что-то интересное происходило?
– М-м-м-м…
– Так сколько?
– Много.
– А как их увидеть?
– Ну… думать надо.
– Вот-вот, я тоже думаю, думать надо, индикатор какой-то надо встроить, чтобы истории фиксировал… и туда, где интересное что-то, графомана этого отсылать, пусть записывает…
Так все начиналось.
Ну да.
А его звали Райтер.
Нет, не на Эр – на Вэ, так в каталоге написано – Writher.
Это Райтер мне сказал.
Там.
На руинах мертвого города в последние дни существования цивилизации. Снова пришли по зову датчиков, уже ни на что не надеялись – и верно, истории не было, а потом появилась, но совсем не та, которую мы ждали, короче, датчики можно было нести на помойку…
Вот тогда Райтер показал мне фотографии вариантства, как есть, от Большого Взрыва до конца вселенной, развернул на запыленном столе в заброшенной высотке, спросил:
– Ничего не напоминает?
– М-м-м-м…
– А если подумать?
– Э-э-э… на мозги похоже… и красные линии, истории мечутся… как нервные импульсы…
Ну ты молодчина, голова у тебя работает… думал, не догадаешься, еще двадцать раз тебе втолковывать придется…
– Что втолковывать?
– Что это мозг.
– Ч-чей мозг?
Он посмотрел на меня недоуменно, типа, я-то откуда знаю, чей-то мозг, где-то там, в какой-то реальности, куда нам нет доступа, там много таких мозгов, мы никогда их не увидим, мы видим только свой мозг, вот этот вот, да и то не мозг, а только мысли, которые мечутся в этом мозгу…
Мы не договорили, старая высотка рухнула, мы успели вырваться из этой реальности в последние секунды, когда потолок уже готов был лечь на наши спины, вырывались бегом, второпях, некогда было выбирать времена и миры, разбежались кто куда, а потом я не видел его долго, очень долго, годы, наверное, уже начал сомневаться, жив ли он.
Райтер.
Я ничего про него узнать не успел, только одно – его звали Райтер. А ведь Райтер не просто Райтер, где он живет, что любит, что ненавидит, чем интересуется, что ест… Уж на что я не вправе что-то выбирать, я же машина, что с меня возьмешь, и то люблю фантастику и войны, а всякие там любовные истории терпеть ненавижу, уже научился узнавать всякие научные открытия и войны всякие, открытия – по едва заметной вибрации красных нитей, а войны там, где красные нити нагреваются. Вот туда я хожу, а по другим красным нитям не хожу… И Райтер, наверное, что-то любит, что-то нет…
…что я говорю, какие красные нити, к тому времени уже давным-давно не было никаких красных нитей, истории метались в пространстве вариантов, как бешеные, я не успевал их ловить. Вернее, не истории в пространстве, а мысли в его мозгу… в чьем мозгу – я не знал, этого никто не знал, мы не могли выбраться туда, за границы нашей вселенной. Тем более странно было, когда Райтер сказал мне:
– Он людей убивает.
Вот так – ни здрассьте, ни как дела, увидел меня после многолетней разлуки в каком-то мире, где никогда не было людей, на какой-то планете, где были города, вот так, людей не было, города были, я не понимал, откуда, зачем, почему – тут я снова встретился с Райтером, он вышел из высоченного храма и сказал: