Современные Романовы. Государь Император Николай III

© А. С. Сергиевская, 2018

ISBN 978-5-4493-0720-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Надцатого мартобря

Екатеринбург. 13-ый километр Московского тракта. Не то осень, не то зима, не то весна – а, в общем, снег и вечное российское промерзшее непонятно – сезонье.

В синее пронзительное небо врезается черный высокий крест. А вокруг – приземистые камни и имена, имена, имена… Это памятник жертвам политических репрессий. Трудно поверить, но под ногами – около тридцати тысяч человек. Тридцать тысяч жизней, принесенных в жертву Молоху. Тела людей, нашедших здесь последний приют, после расстрела вывозили грузовиками за черту города и сваливали в братские могилы.

Здесь каждый чувствует себя причастным к страшной трагедии своей страны. Которая сделала одних убежденными западниками и вытолкнула в далекое и безопасное зарубежье, к комфортным берегам – примерно как главную героиню тонущего «Титаника» в одноименном фильме. А у других, оставшихся в России, эта же трагедия, напротив, закрепилась в сердце, будто заноза, ноющая и мучающая, кровоточащая. И каждый, кто остался, невольно время от времени задается вопросом – а может ли она, его Родина, быть другой? Не жестокой, беспощадной и непредсказуемой, а счастливой и процветающей? И как помочь ей стать таковой?

Вместе с лидером Монархической партии России Антоном Баковым мы возлагаем к памятнику жертвам репрессий цветы. Белые, как белое безмолвие вокруг нас. Чистые, как память о тех, кто здесь покоится.

Антон Баков: Мою семью тоже не обошел стороной красный террор. Я из семьи священников, мои предки более 150 лет служили в Екатеринбурге, фактически во всех церквях. Фамилия их была Топорковы. Мой прадед, протоиерей, скрывался. И, как только появилась возможность служить, начал это делать сначала в Михайловской, а потом в Ивановской церкви. Однако моя тяга к православию была, скорее, культурной, чем религиозной, и основывалась в большей степени на литературе, чем на духовных практиках…

И все-таки видеть здесь, на 13-ом километре, в печальном и знаковом месте, одного из самых эпатажных, успешных и неоднозначных российских политиков, в бэк-граунде которого – и либерализм с его ницшеанской верой в бескрайний потенциал личности, и самостийная Уральская республика, и теперь вот, говорят, монархия, – согласитесь, довольно неожиданно.

Потому что именно Великий Комбинатор Баков еще в юности начал вытворять такое, что в здравом уме и трезвой памяти ни одному советскому обывателю и в голову не пришло бы. Именно он, 20-летний мальчишка из наглухо закрытого тогда для иностранцев еще не Екатеринбурга, а Свердловска, возил польских челноков чартерными рейсами в Южную Корею и получил за это не тюремный срок, а вполне приличную валютную прибыль на свой счет… в Лихтенштейне. Именно он в 30 лет стал самым «красным директором» Урала, настоящим народным любимцем и вождем трудового народа и создал первое в России народное предприятие на базе отдельно взятого металлургического завода в городе Серове. И, кстати, это он убедил пенсионерок голосовать за Чубайса.

Анна Сергиевская: Это же невозможно! Бабушки и Чубайс – лед и пламень! Как, впрочем, и Чубайса невозможно заставить полюбить бабушек – я же помню его первые спичи, отнюдь не пронизанные духом гуманизма!

Антон Баков: А вот и это было, есть у нас такой факт в биографии. Боролись плечом к плечу с пенсионерами за повышение пенсий. И на тот момент вполне успешно.

Анна Сергиевская: Не верю, как сказал бы Станиславский. Они же с Гайдаром оба страдали возрастным расизмом, то есть не очень-то жаловали стариков – видимо, полагали, что их-то минует чаша сия…

Антон Баков: Придется поверить, ведь это правда. А вот Гайдар… упрямый был человек, как Новодворская. А может, абстрактные принципы ему были понятнее, чем люди.

Но все же первым проектом, из которого вырос Баков, было, конечно, Верхотурье… Верхотурье – самый старый город в Свердловской области и ворота в Сибирь. Это сегодня для того, чтобы полюбоваться на Верхотурский Николаевский монастырь и Крестовоздвиженский собор (к слову, третий в России по величине после московского Храма Христа Спасителя и питерского Исаакиевского собора), в захиревшее Верхотурье возят полные автобусы туристов и паломников. А вот тогда, в 80-тые, было все иначе…

Антон Баков: Я оказался в Верхотурье в 1987-ом году, благодаря съемкам документального фильма, для которого потребовался положительный, ну просто ангелоподобный герой. Отрицательный персонаж этого фильма, по сюжету, сорвал шапку с барышни в подземном переходе, чтобы подарить своей подруге. Я же, стыдно вспомнить, какой был сверхположительный: примерный муж и отец, отличник, дурачок молоденький, знавший жизнь только по книжкам да фильмам. Здоровый, правда, был, поэтому работал много. Помню, в тот год мне почти ничего не удалось заработать в стройотряде, денег было в обрез… А тут такое предложение – как раз вовремя! И я предложил съемочной группе поехать в Верхотурье.

Анна Сергиевская: И там в вас что-то проснулось? Сердце екнуло?

Антон Баков: Я сразу понял, что Верхотурье это мое, родное, – едва увидел детскую колонию в мужском монастыре. В женском-то монастыре была баня. Еще Потребсоюз в церкви капусту солил, запашок кислятины стоял, как на ЦБК. И я по советской привычке начал обивать пороги. Облисполком, центр по охране памятников, познакомился с множеством интересных людей, например, с моим другом Сергеем Дубинкиным, который был потом депутатом – одновременно со мной. Ходил в совет по туризму и экскурсиям, уговаривал возить в Верхотурье туристов. Думаю, за моей спиной они у виска пальцем крутили. Сказали, что я молодец, что все есть в планах, но – лет через двадцать, не меньше.

Кончилось тем, что я плюнул их уговаривать и сам все сделал… Не посадили – уже спасибо, благо Горбачев перестройку начал. Придумал экскурсию, сам стал людей возить, на вырученные деньги кровлю ржавую латать. Ажиотажа тогда не возникло, церкви никого особенно не интересовали, да и единственная действующая церквушка в Верхотурье находилась на кладбище. Но тут сентябрь настал, и я решил совместить исторический тур со сбором клюквы: один день ходим по святым местам, во второй собираем клюкву на болоте. Вот тут-то народ попер…

Анна Сергиевская: То есть ларчик народной души просто открывался?

Антон Баков: Не то слово! Путевка стоила 33 рубля, профсоюз доплачивал 30, люди платили всего 3 рубля. Тогда ж даже деньги на путевки истратить не могли, сплошной дефицит. А у меня народ привозил с собой клюкву, ведро стоило рублей 10. Так что тур окупался сполна, чему граждане не могли не радоваться.

Анна Сергиевская: Вроде как помолились – и за клюквой с черпаком?

Антон Баков: Нет, никто вообще не молился. Когда я, заходя в храм, снимал шапку и крестился, на меня смотрели, как на сумасшедшего. Народ дикий был. Да и я тогда еще не был крещен, осенял себя знамением из вежливости, чтобы старушек не расстраивать.

Анна Сергиевская: Кстати, я еще что-то слышала про Ваши православные миллионы?

Антон Баков: Я тоже только слышал, увы. Были миллионы да сплыли. По бабушке я – потомок миллионщиков Брюзгиных из Козельска, они были спонсорами и основателями Оптиной пустыни. Так что коммерческая жилка, очевидно, у меня от них…

Анна Сергиевская: А в Козельске Вы были?

Антон Баков: Да, когда я закончил институт, то поехал в Козельск. Тогда Оптину пустынь только начали восстанавливать – перед этим в ней, по доброй советской традиции, была тюрьма. Я переночевал прямо в одежде на бывших тюремных нарах и утром уехал. Ну а с настоятелем, с которым договаривался встретиться, побеседовать так и не удалось… Он разбился в тот день в автокатастрофе.

Анна Сергиевская: Символично, однако… А мануфактура Ваша фамильная сохранилась?

Антон Баков: Она не сохранилась, все было застроено. В одном из наших домов расположился райком партии, в другом райисполком. В общем, сохранила советская власть наши дома для людей, и похожи они на наш екатеринбуржский Дворец пионеров, этакий классицизм с колоннадами, только без парка рядом.

Анна Сергиевская: Ммм… И что же теперь делать с этой… исторической российской кармой? Одних убили, других ограбили.

Антон Баков: Да все будет хорошо, только не сразу. Понимание того, что Россия осуществила в отношении своих граждан, не возродит ни погибшие роды священников и дворян, ни купечество. Но жизнь свое возьмет, будет заново возрождаться российская элита, аристократия. И тогда снова нам будет нужен государь-император как консолидирующая фигура, примиряющая все сословия.

Анна Сергиевская: Какой еще Император?! Откуда ж ему взяться-то?

12 июня

Сегодня для большинства моих сограждан – День России. Точнее, День, когда народ пьет, не ходит на работу и не понимает толком, что празднует. Согласно преданью, еще Ельцин решил возвеличить дату принятия Декларации о государственном суверенитете России. Хочется спросить – а от кого или чего она суверенна? От своей истории, культуры, соседей по имперскому прошлому? Или, может быть, от здравого смысла?

А еще сегодня день рождения человека, которому только предстоит сыграть важную роль в российской жизни, человека, имеющего законное право на российский Престол, – немецкого Принца Карла Эмиха Николауса Фридриха Германа Лейнингена. После того, как 1 июня 2013 года он вместе с супругой, графиней Изабеллой фон Эглофштайн, перешел в православие, Принц стал князем императорской крови Николаем Кирилловичем, а графиня Изабелла – принцессой Екатериной Федоровной Лейнинген-Эглофштайн-Романовой.

Впрочем, на этом Лейнинген не остановился. 31 марта 2014 года принц и князь провозгласил себя Императором Николаем III и даровал пяти тысячам своих приверженцев конституцию и государственность, пока, впрочем, не признанную ни одним государством на свете. Но для сектантов, ой простите, русских монархистов, день рождения Николая Кирилловича, действительно, праздник. Эта горстка людей искренне верит, что законный монарх может стать тем, кто вернет Россию в ее историческую колею – колею монархии.

Кажется, мы незаслуженно забыли значение и сакральный смысл этого слова – «царь». Как обычно – думаем о многом, но забываем о важном и – главном.

Царь (от цьсарь, цѣсарь, лат. caesar, др.-греч. καῖσαρ) – один из титулов монарха. Первым титул «царь» принял болгарский князь Симеон I в X веке.

А вообще обозначение Caesar (цезарь или кесарь) происходит от имени Юлия Цезаря и является обязательной частью титула римских императоров времён Римского государства и позднее – Римской империи. Латинское Caesar «пошло в народ», трансформировавшись в готское, а затем немецкое kaisar, балканское car, русское «цесарь», «кесарь» и «царь».

Цари управляли Русским государством 445 лет более-менее достоверной истории с 1472-го по 1917-ый год. Первым был Иван III Великий, финальным – Николай II Святой. И вот почти 100 лет спустя… Интересно, кто он такой – Николай Кириллович, наследник рода Романовых, великой династии, наш Царь?

Здравствуйте, царь, очень приятно! Царь, очень приятно, царь! Очень приятно, здравствуйте, царь! Очень приятно, царь! Царь, очень приятно! Здравствуйте, царь!

Карл Эмих Николаус Фридрих Герман Лейнинген, старший сын 7-го князя Лейнингенского Эмиха – Кирилла, который долгое время был его наследником, пока дом Лейнингенов не возглавил младший брат Андреас, стоял у окна своей квартиры. Увы, именно квартиры, а не фамильного замка, куда ему путь заказан. Карл размышлял о том, как же так получилось, что он однажды потерял все – любовь родственников, право на наследство, уважение отца, который, умирая от рака, лишил его будущего.

Первый брак принца был удачным, а главное, равнородным (то есть не отнимал у Карла Эмиха право на наследство). Так что не зря говорят, что первая жена – от Бога. Однако Маргарита, принцесса Гогенлоэ-Эринген, из рода основателей Siemens AG, погибла в автокатастрофе. Ей было всего 29 лет, а их общей маленькой дочке Сесилии – год. Это сейчас Сесилия цветущая, жизнерадостная, пышущая здоровьем девушка, а тогда Карл был в растерянности и задавался вопросом – удастся ли ему, отчаявшемуся и одинокому, воспитать дочь? Ладно бы еще сына – он примерно представлял, как следует растить мальчиков, – в строгости и любви, как воспитывали его самого.

Да, когда-то, в детстве, отец любил и понимал его, дарил ружья из коллекции, брал с собой на охоту, на яхте они прошли все Средиземное море от своего частного острова Тагомаго близ Ибицы до Стамбула. И Карл всегда чувствовал себя мужчиной, защитником рода. А потом он потерял доверие отца… Как же это произошло?

Почему всего через 2 года после смерти супруги он оказался не в том месте и не в то время – и снова под венцом? Как 15 июня 1991 года его занесло не, например, в респектабельный родовой баварский Аморбах, а в вечно ветреную Венецию? Ему не повезло – он встретил ту, с которой каждая ночь была бессонной, ту, на которую оглядывался каждый мужчина, с завистью и вожделением, – жену, которая от дьявола. Роковую женщину, красавицу – блондинку, похожую на голливудскую кинозвезду, приемную дочь стального короля Тиссена, Габриэлу.

Длинноволосая и большеглазая, стройная, как критская статуэтка, она вскружила принцу голову. И он закрыл глаза на то, что она католичка, что этот брак будет считаться морганатическим и лишит его всего… И наследства Лейнингенов, и очереди в наследовании британской короны.

Принц Карл был счастлив с Габриэлой, она родила ему свою копию – хорошенькую светловолосую Терезу. А потом бросила своего Принца, ставшего ради нее нищим, и ушла …в мусульманство к мультимиллионеру Ага-хану IV, имаму исмаилитов – низаритов, внуку лорда Черстона и основателю курорта Порто – Черво. И не удержали ее ни семейные узы, ни то, что по силе обаяния мультимиллионер явно проигрывал Лейнингену – как не обращала внимания на подобные «мелочи» вдова Джона Кеннеди, Жаклин, связавшаяся с богачом – Онассисом. Впрочем, с ним наша авантюристка нынче тоже разводится и делает это «с чувством, с толком, с расстановкой», так что обойдется ее решение имаму очень-очень дорого.

Как же все-таки повезло младшему брату Карла Эмиха, Андрею VIII-му, князю Лейнингенскому! И брак-то у него один, давний и равнородный, – с принцессой Александрой Ганноверской и Брауншвейгской, и все дети – принц Фердинанд, принцесса Ольга и принц Герман Младший – от одной супруги, а значит – ни ревности в благородном семействе, ни раздоров. И главой Лейнингенского дома и миллиардером отец сделал именно его…

С 1998 года Принц судился с родней, пытаясь вернуть наследство – ему было, за что бороться: семья владеет 15 тыс. га земли в Баварии, дворцом в Аморбахе, замком Waldleiningen, 7000 га леса в Канаде, островом Тагомаго возле Ибицы, 5000 акров в Намибии и промышленными холдингами – не считая яхт, роскошных машин и фамильных бриллиантов.

Но увы и ах – в 2000 году Конституционный суд Германии отклонил притязания Принца и решил, что завещание его отца (изменённое за 3 недели до смерти) – вполне легитимно. Семейный указ Лейнингенов от далекого 1897 года, гласящий, что членам династии можно вступать только в равнородные браки, оказался превыше всего… Так что зря принц корпел в Цюрихской школе экономики, зря изучал юриспруденцию и все ту же экономику в одном из старейших в Германии, Фрайбургском университете, основанном еще в 1457 году. Фрайбург прославился тем, что именно там изобрел порох легендарный Бертольд Шварц. Но какой порох предстояло изобрести ему, дипломированному «капитану, оставшемуся без корабля», выброшенному из глубоких судоходных вод современного большого бизнеса на мель затрапезной обывательской жизни?

Неотступная мысль не покидала Принца: почему у его дальнего родственника, принца Чарльза, остался этот шанс – стать королем Карлом III, несмотря на брак с «разведенкой», лошадиноликой Камиллой Паркер-Боулз, которая разрушила его брак с очаровательной, но слабохарактерной Леди Ди и испортила отношения с матерью и сыновьями, а потом, самоуверенно заявив, что для того, чтобы выжить в королевском дворце, требуется слишком много алкоголя, потребовала развод и, по слухам, 200 млн. фунтов компенсации – за молчание о «грязном белье» Виндзоров? Почему у Елизаветы II хватило мудрости осадить свою скандальную и пьющую слишком много мартини невестку и пообещать не платить ей ни пенни, но при этом Чарльза-то она права на трон не лишила?!

Да, жизнь загадочна: почему-то даже умных женщин часто тянет к альфонсам и аферистам, и редкая женщина нашла бы в себе силы отказать Джакомо Казанове, даже прекрасно отдавая себе отчет в том, что она – всего лишь «одноразовая» игрушка в его руках. Впрочем, зачем далеко ходить! По легенде, Фиделю Кастро удалось соблазнить без особого труда аж 35 тысяч представительниц прекрасного пола, в среднем герой революции имел отношения с тремя дамами в день, но это нисколько не смущало поклонниц Кастро, которые падали в обморок от одного его прикосновения.

А здравомыслящих мужчин, которые, казалось бы, должны быть более-менее рациональными, тоже тянет чаще всего к «плохим девочкам», да-да, именно к ним, а не к правильным домохозяйкам в клетчатых передниках, чей голос теряется в шипении сковородок и разноголосице героев телесериалов!

Зато теперь в жизни Принца, кажется, наконец-то воцарились мир и порядок: в 2007-ом году он вступил в свой третий, счастливый брак, с молодой (на 23 года младше него) графиней Изабеллой фон Эглофштайн. Эглофштайны пусть и не Виндзоры, но и не худородны, а недавно унаследовали обширные владения своих вымерших родственников Папенхаймов. Да и Изабелла, ставшая после перехода в православие Екатериной Федоровной, – дама не только приятная во всех отношениях, но и серьезная, закончила Принстонский университет. А в 2010 у благородной четы родился сын Эмих, закрепив союз Карла и Изабеллы…

Принц мысленно пожелал сыну никогда не встречать на своем пути прекрасных и коварных сирен, женщин, похожих на роковую Габриэлу Тиссен. Впрочем, как раз таких дам Романовы всегда любили и боролись за их расположение. И именно такие леди гамильтон совершенно сознательно приезжали в Россию из далеких Франции и Польши, чтобы, зная о маленьких слабостях венценосных особ, отбить их у правильных, но постных, как овсянка без соли, немецких принцесс…

Пыль и тлен. Или «в очередь, с*кины дети, в очередь!»

Пришлось закопаться в пыль имперских законов, чтобы понять: насколько серьезными могут быть претензии Принца Лейнингенского на призрачный Российский Престол. Выяснилось, что он старший (и не морганатический) потомок российского императора Александра II – по линии своей высокородной бабушки, княжны императорской крови Марии Кирилловны, княгини Лейнингенской, старшей дочери «императора в изгнании» Кирилла Владимировича, опять-таки старшего среди двоюродных братьев Николая II. Кроме того, он, оказывается, еще и потомок британской королевы Виктории, а его дети стоят «в очереди» на британскую корону, которая им, ясное дело, не светит, поскольку их место почетно, но – не в первой наследной «сотне».

Историки относят Принца к обладателям правом на Престол Российской Империи в первую очередь. Что подтверждает известный исследователь монархизма Слепой Астроном в книге «Закон и корона Российской Империи», утверждая, что «князья Лейнингенские носят титул Светлостей, вероисповедание у них лютеранское, обладают правом на Российский Престол среди иностранных Династий в I Очередь».

В общем, в правах на Престол профану и запутаться немудрено… так и вспоминается знаменитое шариковское «в очередь, с*кины дети, в очередь!»

Романовы. Любовь «по правилам и без» или «Шерше ля фам»

Связавшись с Габриэлой, Принц поступил, фактически, как его великий предок, последний Царь и первый Император Всероссийский Петр I, который отдал свое сердце вдове драгуна Крузе (по другой версии – Рабе), подлинной оторве и любительнице удовольствий, Марте Скавронской (по другим версиям – Веселовской или Василевской), красавице без роду и племени (якобы из семьи прибалтийских крестьян), переходящей, как полковое знамя, из рук в руки – из «приличных» людей ее хозяевами были фельдмаршал Шереметев, а потом царский любимец Меншиков. И уже из рук Меншикова опытная в амурных делах дама попала в объятия Петра… Как писал Генри Брюс:

«[Баур] немедленно приказал поместить её в свой дом, который препоручил её заботам, дав ей право распоряжаться всей прислугой, причем та вскоре же полюбила новую управительницу за её манеру домохозяйства. Генерал позже часто говорил, что его дом никогда не был так ухожен, как в дни её пребывания там. Князь Меншиков, который был его патроном, однажды увидел её у генерала, тоже отметив нечто необычайное в её облике и манерах. Расспросив, кто она и умеет ли готовить, он услышал в ответ только что поведанную историю, к которой генерал присовокупил несколько слов о достойном её положении в его доме. Князь сказал, что именно в такой женщине он сильно сейчас нуждается, ибо самого его теперь обслуживают очень плохо. На это генерал отвечал, что он слишком многим обязан князю, чтобы сразу же не исполнить то, о чём тот лишь подумал – и немедленно позвав Екатерину, сказал, что перед нею – князь Меншиков, которому нужна именно такая служанка, как она, и что князь сделает всё посильное, дабы стать, как и он сам, ей другом, добавив, что слишком уважает её, чтобы не дать ей возможности получить свою долю чести и хорошей судьбы.

Так обстояли дела, когда царь, проезжая на почтовых из Петербурга, который назывался тогда Ниеншанцем, или Нотебургом, в Ливонию, чтобы ехать дальше, остановился у своего фаворита Меншикова, где и заметил Екатерину в числе слуг, которые прислуживали за столом. Он спросил, откуда она и как тот её приобрел. И, поговорив тихо на ухо с этим фаворитом, который ответил ему лишь кивком головы, он долго смотрел на Екатерину и, поддразнивая её, сказал, что она умная, а закончил свою шутливую речь тем, что велел ей, когда она пойдет спать, отнести свечу в его комнату. Это был приказ, сказанный в шутливом тоне, но не терпящий никаких возражений. Меншиков принял это как должное, и красавица, преданная своему хозяину, провела ночь в комнате царя…

На следующий день царь уезжал утром, чтобы продолжить свой путь. Он возвратил своему фавориту то, что тот ему одолжил. Об удовлетворении царя, которое он получил от своей ночной беседы с Екатериной, нельзя судить по той щедрости, которую он проявил. Она ограничилась лишь одним дукатом, что равно по стоимости половине одного луидора (10 франков), который он сунул по-военному ей в руку при расставании».

По свидетельству современников, Марта, сопровождавшая Петра в походах, обладала сильным женским магнетизмом и терпением, которые так нравились Императору:

«Звук голоса Катерины успокаивал Петра; она сажала его и брала, лаская, за голову, которую слегка почёсывала. Это производило на него магическое действие, он засыпал в несколько минут. Чтоб не нарушать его сна, она держала его голову на своей груди, сидя неподвижно в продолжение двух или трёх часов. После того он просыпался совершенно свежим и бодрым».

Вопреки всем сплетням и предрассудкам, Император Петр, немало шокировав этим современников, поступил по-царски – женился на даме сердца, сделав ее императрицей Екатериной I. Естественно, расплачиваться троном за любовь Петру не пришлось…

Вот что свидетельствовал датский адмирал и посланник в России Юст Юль: «Вечером незадолго перед своим отъездом (в Прутский поход) царь позвал их, сестру свою Наталью Алексеевну в один дом в Преображенскую слободу. Там он взял за руку и поставил перед ними свою любовницу Екатерину Алексеевну. На будущее, сказал царь, они должны считать её законною его женой и русскою царицей. Так как сейчас ввиду безотлагательной необходимости ехать в армию он обвенчаться с нею не может, то увозит её с собою, чтобы совершить это при случае в более свободное время. При этом царь дал понять, что если он умрёт прежде, чем успеет жениться, то всё же после его смерти они должны будут смотреть на неё как на законную его супругу. После этого все они поздравили (Екатерину Алексеевну) и поцеловали у неё руку».

В общем, непросто складывались отношения у Романовых с их прекрасными половинами. И отнюдь не всегда стремились они к равнородным бракам, предпочитая простое морганатическое счастье.

Великий князь Михаил Александрович, брат Николая II и потенциальный наследник Престола, к примеру, сначала по уши влюбился в фрейлину своей сестры Александру Кассиковскую, и захотел жениться на ней, чем до смерти перепугал родню. Но в тот раз потенциального царя беда миновала – его отправили от греха подальше за границу, зато потом он сделал еще более опрометчивый выбор, увлекшись замужней дамой, которая к тому же до своего текущего брака пережила развод. Это уже было делом неслыханным.