Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

3

В кузнице было не то чтобы темно, нет, конечно, факелы горели и горн и все такое, но видно было плохо. А уж воздух был просто омерзительным. В углу в огромном чане из обожженной глины в отваре из кенгуровых плевальных мешков вызревала кость. Дверь в кузню, плотно закрытая по случаю лютых холодов, тем не менее, то и дело открывалась, пропуская внутрь молчаливых Скавроновых подручных, тащивших охапки нарубленной кости, которую они отправляли в чан по мере его опорожнения. Подручные, в чаянии нешуточного вознаграждения, старались изо всех сил.

Время от времени Скаврон подходил к чану и, старательно отворачиваясь от ядовитых испарений, извлекал щипцами пластину кости, рассматривал, зажимая нос, чтобы не вдыхать лишнего, и либо бросал ее обратно в чан на дальнейшее вызревание, либо отправлял на наковальню под могучие удары молота Кувалды. Кувалда делал черновую, самую тяжелую предварительную обработку, уплотнял поковку кости, а потом перебрасывал ее кузнечным умельцам для чистовой обработки. Умельцы делали уже практически готовые, как их называл Люкс, "детали планера" по эскизам, которые Люкс же и нарисовал. Почти двое суток Люкс не отходил от стола, боясь заснуть и забыть пришедшую ему в голову идею планера – летающей машины, на которой, как он уверял своих новых друзей, можно будет спуститься с полюсов вниз, в долину, стартовав прямо с водопада.

Идея эта пришла Люксу в голову – вместе с лютой болью, как и положено – во время похода к обрыву, который друзья предприняли с разведывательными целями. Они хотели посмотреть, насколько замерзает Ахерон в районе водопада, и возможно ли там спуститься вниз в долину по льду.

Результаты похода были совершенно обескураживающими. Ледяная гора, в которую, как они надеялись, обращался водопад в холода, отсутствовала напрочь. Дело было то ли в скорости течения, то ли вмешивались еще какие-то привходящие факторы, но еще за много километров до водопада Ахерон был полностью свободен от ледяного покрова. Черная зеркальная абсолютно ровная поверхность воды казалась совершенно неподвижной, пока в ней не обнаружится какой-нибудь посторонний предмет, например, обломок льдины. Скорость, с какой этот предмет проносился мимо наблюдателей, мягко говоря, впечатляла.

В то же время, берега Ахерона, подходы к водопаду, вся земля и все скалы вокруг него были покрыты сплошной ледяной коркой. Даже приблизиться к разлому нечего было и мечтать.

– Да, – вздохнула Манон, – плохо дело. Придется идти через фратторию. А там надо еще найти надежного человека. К кому попало не подойдешь: ребята, мол, помогите смыться в долину, багамутовой костью платим.

– А если сделать планер? – вдруг сказал Люкс, но, увидев, что друзья уставились на него в полном недоумении, добавил, уже корчась от боли, привычно наваливающейся вместе с хорошей мыслью, – пошли назад. Есть идея.

В ратуше он из страницы, выдранной из пыточной учетной книги, соорудил бумажного голубя и перед глазами ошеломленных товарищей запустил его в воздух. Голубь мягко спланировал на пол.

– Если соорудить нечто подобное, но только, разумеется, соответствующих размеров, можно спланировать вниз. Я знаю конструкции таких аппаратов и умею ими управлять… кажется… Да нет, – добавил он, подумав, – в самом деле, умею. Каркас сделаем из кости, она легкая и прочная. А вот насчет того, чем каркас обтянуть – это я надеюсь на Вас, Манон. Найдется здесь в кладовых прочная ткань вроде парусины? Хорошо бы ее еще чем-нибудь пропитать для водостойкости и прочности.

Обращаясь к Манон, он, как всегда, смотрел в сторону и совершенно по-детски краснел. Хорошо хоть не заикался, а то поначалу случалось и такое.

Друзья смотрели на него во все глаза и молчали.

– Люкс, Вы и в самом деле полагаете, что это возможно? – спросила, наконец, Манон. – Ткань, это ерунда, что ткань, конечно, отыщем ткань. И рыбный клей для пропитки найдется, чтобы воду не пропускала. Вот так, как этот Ваш "голубь" и полетим? А опуститься на воду мы сумеем? Там внизу большое озеро, вокруг сплошной лес, так что садиться можно только на воду. Костей не соберем, если что.

– Сумеем, сумеем, не сомневайтесь. А если ткань не будет пропускать воду, я планер сделаю трансформером, чтобы внизу его можно было пересобрать в лодку. Все у нас получится. Только для старта надо будет выждать момент, когда ветер стихнет. Спустим планер на воду, Ахерон тут широченный, течение зверски быстрое, разгонимся и прямо с водопада уйдем в полет. Только вы, друзья, пока чертежей не кончу, мне спать не давайте. Боюсь. Вдруг забуду, что надо делать и как.

Пока Люкс проектировал планер и рисовал детали, которые предстояло изготовить из кости, Скаврон с помощниками занимался изготовлением оружия. Четыре палаша были уже практически готовы – с ювелирной точностью подобран вес сообразно физической силе будущего владельца, выверен баланс клинка, и теперь бывший оружейных дел мастер и златокузнец Нодь занимался выделкой рукоятей. Мастер был настоящий, не какой-нибудь самозванец. В прошлом Нодь был полноправный член гильдии, его богатство кое-кому настолько не давало спокойно спать, что в итоге мастер очутился тут, на полюсах.

Первый завершенный клинок оказался оружием, предназначенным для Манон, и был он подлинным произведением искусства. Смотреть его сбежались все, и если бы не Скаврон, мужики уж точно пожгли бы себе руки – каждый, позабывши про кислоту, обязательно хотел вцепиться в палаш руками. Наорав на всех невзирая на лица, Скаврон разогнал друзей и помощников по рабочим местам, а клинок для, так сказать, завершения технологического процесса отправил в горн, где уже обретались даги, арбалетные болты, метательные ножи, наплечные защитные пластины для доспехов и всякие прочие походные необходимости. Что уж там делал огонь с костью, известно было разве что богам светлым и темным. Только после именно такого обжига становилась кость ослепительно белой с серебряным отливом, тогда же приобретала она и все свои удивительные свойства вроде сверхъестественной крепости и, как уверяла молва, способность противостоять даже ударам дьявольского оружия кромешников.

С того момента, как оказывались поковки в печи, не то что посторонним – всем вообще за исключением Скаврона с Нодем и близко к ним запрещалось подходить. Любопытствующим, когда таковые находились, Скаврон, косясь на насмешника Кувалду, объяснял сквозь зубы недовольно, что кузнечный бог Тор вложил в изготовленное огромной силы дурную мощь, снимать которую нужно умеючи и очень осторожно, чтобы не наделать в поселке бед.

Недоверчивая Манон, которой нестерпимо хотелось поскорее завладеть своим красавцем палашом, да и прочим доспехом – уж больно красивой она надеялась в нем выглядеть – кинулась за разъяснениями к Кувалде. Кувалда под свирепыми взглядами Скаврона и Нодя объяснял, что багамутная раскисленная и прокованная кость по неизвестной пока науке причине обретает способность поглощать силу огня… да и солнца тоже, добавил он, подумав, каковая сила, если ее в землю аккуратно не спустить, то наделать она может страшных дел, все равно как молния.

Наступательное вооружение – палаши, арбалетные болты, даги и все такое прочее поспевало значительно быстрее, чем вооружение оборонительное. Материал для чешуйчатых доспехов, который готовил все тот же Нодь из бывшего буерного паруса, запаздывал. Никто в кузне обрабатывать багамутную кожу не умел, а в самом мастере – не иначе как на доспехах для Манон – вдруг проснулся ювелир. Нодь уперся – по крайней мере, доспехи для Люкса должны быть не хуже. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы среди ссыльных не нашелся еще один златокузнец. Придирчиво осмотрев его работу, Нодь с легким сердцем смог перевалить на него изготовление эфесов, ножен и вообще всяческую гравировку, качество которой для доспехов, по его словам, было еще ой-как важно!

Комплекты защитной одежды из кожи с багамутового брюха скроила, естественно, Манон. А вот расплющивание костяных бородавок так, чтобы они налезали друг на друга и не оставляли на теле ни одной незащищенной щелки, это уже была работа Нодя. Он же рыбным клеем склеил между собой отдельные полотнища выкроек и закрепил на них дополнительные нашлепки из монолитной кости в местах, наиболее подверженных ударам вражеского оружия. Доспехи получились выше всяческих похвал.

Однако самой главной работой было, естественно, изготовление планера. Сборку каркаса, а потом и его обтяжку Люкс планировал проводить сам, но фактически вся эта работа легла на плечи Кувалды и Скаврона. Когда изнемогающий от усталости и бессонницы Люкс сунул, наконец, последние чертежи в руки Манон, он просто свалился со стула и заснул прежде, чем его голова стукнулась о доски пола.

Люкс был громаден и невероятно тяжел. Манон и не пыталась сама перетащить его на кровать. Спустившись в кузню, она позвала на помощь Кувалду. Вдвоем они перетащили Люкса в спальню адепта, и поскольку он, Люкс, не помещался на адептовой кровати, скинули постель на пол, стащили с Люкса одежду и принялись устраивать его прямо тут же, на полу. Однако уложить Люкса оказалось делом отнюдь не простым. Ноги его, не поместившиеся на постели, да еще и торчавшие из-под одеяла, выглядели, как ни странно, совершенно беззащитно и даже трогательно. Кувалда поглядел на Манон укоризненно, высказался в том смысле, что надо бы тут все обустроить как следует, видишь же – мерзнет… человек… и исчез, прихвативши последние чертежи.

Манон укутала ноги Люкса какими-то одежками и осторожно присела на краешек постели. Перед нею, беспомощно запрокинув голову, лежал самый… ну да, чего уж там, конечно же, самый красивый и могучий телом из всех виденных ею… вот только кто? Человек, как только что сказал Кувалда, или Бог, ипостась Бога, как упорно утверждает Скаврон?

Сон Люкса был беспокойным, дыхание трудным, воздух со свистом продирался сквозь плотно стиснутые зубы. Было ему, со всей очевидностью, очень больно, он метался и стонал. Манон подняла его голову, устроила ее у себя на коленях и стала поглаживать пальцами лоб, брови, виски. Люкс заворочался, завозился, устраиваясь поудобнее, уткнулся лицом в – ах! – самый низ ее живота и вдруг затих, расслабляясь.

Все рассказываемое Скавроном было удивительно, убедительно, но допускало, как выразился скептик Кувалда, и другие толкования. В конце концов, Люкс вполне мог оказаться человеком из таинственной страны Шамбалы, лежавшей, по преданию, за проклятым лесом и безжизненной пустыней Негов. У тамошнего народа, говорят, экстрасенс на экстрасенсе сидит и экстрасенсом погоняет. Или, возможно, он с какого-нибудь корабля из Внешних Миров. Даже для простонародья существование Внешних Миров давно не было такой уж страшной тайной, не говоря о пакаторах, студиозусах или людях благолепных профессий. А Манон – судя по всему – и по происхождению, и по положению была из самых, что ни на есть, наиблаголепий. Да и исчезновение сердечного друга Генрика в свое время, как она полагала, без этих… иномирных… не обошлось. Это было не только ее мнение. Кувалда именно так и думал, он сам ей как-то об этом проговорился, размякнувши в постели душою и телом. К самой идее бога он, как и все студиозусы – естественники, относился скептически, а профессуру и слушателей теологического факультета называл не иначе, чем "теолухи". Всем Люксовым сверхъестественным способностям он старался найти рациональное объяснение, но вот как можно было бы рационально объяснить рассказ Нодя? Нодь человек серьезный, зря трепаться не станет.

Нодь третий год обретался на полюсах и по здешним понятиям считался уже старожилом. Намерения Скаврона с товарищами уйти в побег не были для него тайной. Еще год назад он примкнул бы к ним, не задумываясь. Сейчас, оценивая свои силы трезво, он боялся стать для друзей лишь помехой и обузой, но вот помочь им в святом деле побега считал себя просто обязанным. Потому и примчался в ратушу по первому зову.

Столкнувшись в пыточной зале с Люксом, Нодь побледнел и судорожно обмахнулся накрест большим пальцем, хотя никогда раньше в особой религиозности замечен не был. Люкс, пребывавший в глубокой задумчивости, вежливо кивнул незнакомцу и вышел за дверь, а трио заговорщиков уставились на мастера с откровенным изумлением. Нодь подошел к ним неровной походкой – ноги вдруг перестали его слушаться – и почему-то шепотом стал расспрашивать, кто это такой есть, да откуда взялся, и все такое. А после сам принялся рассказывать, и от его рассказа, по крайней мере, у двоих присутствующих одновременно поехали крыши. Третий – Кувалда – только покрякивал в особо заковыристых местах рассказа, находя в нем подтверждение россказням старого товарища, Скаврона. Диким. Несуразным. А главное – входившим в неразрешимое противоречие со всем, что составляло стержень его мировоззрения, с наукой.

Оказалось, что какое-то время тому назад, бывши по торговым делам во фраттории, Нодь умудрился впутаться в странную и таинственную историю. И к той истории их новый товарищ имел самое непосредственное отношение.

– Остановился я, как всегда, на подворье у кривого Молохая, – рассказывал Нодь. – Вот в харчевне при молохаевом странноприимном доме я его впервые и встретил.

– Кого? – обмер Скаврон.

– Спутника твоего, кого же еще? – удивился Нодь непонятливости собеседника.

– Ты что несешь? – Скаврон отмахивался руками, будто боясь услышать из чужих уст то, в чем ранее сам себя, да и других тоже, уверял с таким пылом. – Когда-когда? Во фраттории?

– То-то и оно!

– Может, ты просто обознался? Может, кто похожий?

– Ты на себя похож? Ну, вот и он тоже. Похожий… его можно с кем-нибудь спутать? И много ты видел таких, как он?

Нодь, как оказалось, пришел в харчевню странноприимного дома перекусить после подвернувшейся перепродажи партии кости. Вот там-то Люкс и подсел к нему за столик. Слово за слово, они разговорились. Как выяснилось, Люкс появился во фраттории неведомо откуда, ничего о себе не знал и не помнил, и искал караван на юг. Оказался он человеком открытым, доверчивым и прямодушным, был, судя по всему, серьезно болен, и оттого Нодь ощутил настоятельную потребность ему хоть чем-нибудь помочь. Контрабандисты, с которыми Нодь вел свои костяные дела, назавтра собирались назад, в долину. Нодь общался с ними не в первый раз, и считал их – конечно с поправкой на профессию – людьми исключительно надежными. Решив, что и им в дороге не помешают лишние крепкие рабочие руки, он велел Люксу подождать его здесь, в харчевне, а сам отправился к своим конфидентам для переговоров.

Выслушав его, контрабандисты с понимающим видом переглянулись между собой и высказались в таком смысле, что об этом человеке земля полнилась слухами еще в прошлый их приход, и что помогут они ему охотно. Насчет прошлого прихода Нодь сперва ничего не понял, но в подробности вдаваться не стал. Контрабандисты народ к излишней доверчивости не склонный, согласились помочь незнакомцу – и ладно, что еще надо? Вот только не успел Нодь их друг с другом свести. Когда он вернулся в харчевню, то застал там только похоронщиков, убиравших трупы людей в серых балахонах и засыпавших песком кровавые лужи.

Оказалось, что незадолго перед его приходом в обеденную залу ввалилась целая куча хватких мальчиков в одеяниях серых монахов, с которыми было и несколько кромешников. Мальчики эти, слова не говоря, набросились на Люкса и стали пытаться его повязать. Вот тут-то Люкс и задал им работу, переломав об них все скамейки, а ими самими сокрушив чуть ли не все столы в харчевне.

– Свидетели этого небывалого дела говорили, что нипочем бы серым с вашим Люксом не справиться, если бы они не знали его слабого места! – продолжал Нодь возбужденно. – Есть у него, оказывается, такое слабое место, и вам, друзья мои, это надо знать и оберегать. Волосы его слабое место. Среди нападавших случился некий серый аббат. Собственно, он ими и командовал. Жуткий тип, говорят, с глазами убийцы. Так вот он прыгнул с галереи вашему Люксу на плечи. Сзади, со спины. А дальше никто и не понял, что произошло. Смотрят – стоит аббат со скальпом в руках, а сам Люкс валяется на полу мертвый.

– Мертвый?!

– Мертвей некуда.

Скаврон победительно покосился на дверь, в которую только что вышел живехонький Люкс.

– Ну, а дальше что?

Мертвое тело серые уволокли, а аббат, хмыкнул, плюнул прямо на пол, да и пошел себе ни на кого не глядя. И рожа у него была та-акая… Думаю, он хотел Люкса непременно взять живым.

– Что ж серые в харчевне никого не тронули? – удивилась Манон. – Они ж свидетели.

– А что им убивать, трудиться? Мы все для них так и так мертвецы. Но вот еще, дорогие мои, что я хочу вам сказать. Может, вы не слышали, есть такое предсказание о явлении на землю бога Света со своими оруженосцами в грозные времена темного засилья. Что значит, зачем? Для борения и окончательной победы светлых сил. Так вот, любому дураку видно, что грозные времена темного засилья уже наступили, что борьба эта уже идет. Получается, что Свет уже и раньше пытался войти в наш мир. И я еще скажу. Ты, Кувалда, можешь скалиться, сколько тебе угодно, но это судьба. Это она вас выбрала. Быть вам оруженосцами Люкса-Света, и рыцарями его. И как она, судьба, ловко так подгадала: чуть ли не от всего общества, так сказать…. Манон – пакаторша, Скар, кузнец – человек труда, а ты, оглобля стоеросовая, студиозус, человек мысли.

– Ну, ты даешь! – рассмеялся Кувалда, но в смехе его не было и следа от прежнего уверенного скептицизма. – А что же нет тогда среди нас аристократа, купца… моряка, в конце концов?

– Это ты даешь! Сам-то ты кто такой? Ты студиозус, но ты же и моряк. Кто нам рассказывал, как болтался на купеческих корытах по Балатону, на учебу зарабатывал?

– Может, ты еще в рыцари Света дикого степного викинга определишь? А то, знаешь, в этой компании разбойника явно не хватает.

– Не я. Это Судьба. Судьба решает, кто ей нужен для окончательной победы и уничтожения тьмы.

– Окончательная победа над тьмой, – вздохнул Кувалда. – Эх, вы, мыслители! Свет и Тьма неразделимы. Не существуют они друг без друга. И есть между ними вечное единство и вечная же борьба. Сам подумай – как бы ты узнал, что есть свет, если бы не было тьмы? Но вот одно меня всегда удивляло. Серость. Ни свет она, ни тьма, всегда корыстна, всегда подла, а хорошо для нее только приносящее выгоду. Оттого и склоняется чаще всего на сторону Тьмы, что свет бескорыстен, и выгоду подлую втихую не обещает и не дает. Нет для серости ничего ненавистнее бескорыстного идеалиста. Убить не сможет – посадит на полюса. Не выйдет посадить – оклевещет, с грязью постарается смешать, пусть и без доказательств, а всячески обгадить и оболгать хоть бы голословно. Потому – как ты словами не блуди, а не заставишь идеалиста поверить, что хорошее – плохо, а плохое – хорошо. Не заставишь его признать, что все на свете продается и покупается, что быть стервой – самое оно для порядочной женщины, что публичное сквернословие есть высший шик, а беспорядочный крысиный свальный блуд есть самое достойное времяпрепровождение. А уж гнусничать над людьми идеалист и сам не станет, и серому не позволит. Не волнуйся, друг, человек он, бог или отражение божие на земле, но в обиду мы его не дадим.

4

Планер был готов, стоял на берегу Ахерона, прикрепленный к вбитым в мерзлую землю кольям, и был он невероятно красив – большая белая птица с раскинутыми в стороны крыльями. Осталось только груз закрепить в его корпусе в указанных Люксом местах – небольшой запас еды и выдержанную в кислоте кость. Кость была заранее скована в плотные, удобные для транспортировки пластины и помещена в попарно связанные пакеты из рыбьей кожи – как известно, рыбья кожа, если и не держит саму кислоту долго, то от ожога закисленной костью, пока совершенно не расползлась, защищает вполне удовлетворительно. Однако беглецы так умотались к концу работы, что единогласно решили дать себе хотя бы небольшой отдых перед прыжком в неизвестность. Заколебавшемуся сначала Кувалде Манон со Скавроном, не сговариваясь, украдкой показали на Люкса – почерневшего, осунувшегося, и совершенно непонятно как державшегося на ногах. Да и самому Кувалде отдых был нужен не меньше, чем остальным.

К полету все было готово. Надо было только дождаться затишья, которое обычно бывает во время бури перед сменой направления ветра. Ждать оставалось недолго, по уверениям старожила Нодя, максимум сутки. Ветер уже начал весьма ощутимо стихать.

Люкс спал, как и повелось последнее время, пристроившись головой на коленях у Манон. Заснув, он всегда начинал стонать и метаться. Но стоило Манон положить его голову себе на колени и начать поглаживать пальцами его лоб, переносицу или виски, как стоны и метания волшебным образом прекращались. Люкс расслаблялся, затихал, и сон его становился если и не слишком глубоким, то много более спокойным.

Манон уговаривала Скара с Кувалдой тоже подремать, уверяя, что сама спать не хочет и охотно подежурит. Но сон ни к кому не шел, так что друзья просто отдыхали. Впрочем, назвать так состояние, в котором они пребывали, можно было лишь при очень вольной трактовке смысла слова "отдых". Хотя каждый старался это всячески скрыть, нервничали все, валиться вниз с обрыва Ахерона при всех заверениях Люкса в успехе все равно было жутко. Вот они и перекидывались незначащими и ненужными словами просто потому, что молчать было еще страшнее.