Хроники Нордланда. Пепел розы

Девушка и сама не подозревала о том, но у нее был сильный магический дар. Она видела вещие сны, чувствовала беду или радость, и ей в самом деле всегда фантастически везло. Сегодня ей было как-то не по себе. Ночью ей снился кошмар, и она даже просила мужа быть осторожнее. По мере приближения к дому тревога молодой женщины возрастала; в какой-то момент она вдруг сообразила, что не слышит ни птиц, ни насекомых – и уже давно. Выпрямилась, оглядываясь. Тревога оформилась в настоящий страх, и страх этот недвусмысленно сфокусировался на сыне. Опасность грозила именно ему!

– Джонни, – нервно произнесла Кристина, протягивая сыну руку, – идем скорее домой!

В непривычной тишине и шаги их, и шелест травы под ногами, и дыхание казались какими-то особенно зловещими. Кристина подхватила на руки Джонни и почти побежала к тропе, ведущей на скалу, к мельнице. Страх нарастал; сердце молодой женщины колотилось, чуть ли не выпрыгивая из груди. Взлетев на свою горку в считанные минуты, Кристина ахнула и застыла: по всему двору лежали люди: рабочие, кухарка и служанка, застывшие, с искаженными лицами и широко раскрытыми глазами, полными муки и ужаса.

– Мамочка… – Прошептала Кристина, пятясь.

– Мама, Майта! – Джонни указал на служанку, лежавшую к ним ближе всего. – Мама! Майта!

Из-за дома появилась всадница на вороном коне, женщина в черной полумонашеской одежде, с бледным узким лицом и змеиным взглядом. Кристина задохнулась от ужаса. Она не знала эту женщину, но мгновенно поняла, что она – зло. Усмехнувшись одними губами, женщина щелкнула пальцами, и Кристина застыла, не в силах ни шелохнуться, ни даже вздохнуть. Ребенок выпал из ее парализованных рук, и заплакал, ударившись о землю.

Барр наслаждалась. Ребенок нужен был ей для особого обряда. Пребывание в Пойме становилось почти невозможным, магия лесной ведьмы была так сильна, что Барр могла лишь заботиться о том, чтобы оставаться невидимой для Мириэль, но ни на что другое у нее уже не оставалось сил и времени. Она теряла зря время, и это бесило ведьму. Для проведения сложного и долгого ритуала ей нужен был ребенок, мальчик, не старше трех лет. Его, живого и обездвиженного, нужно было уложить особым образом, и специальным двойным ножом вырезать полоску кожи по контуру всего тела, обязательно без единого разрыва. Получившийся ремешок и давал, после проведения еще пары ритуалов, защиту от проклятой эльфийки, делал ведьму невидимой для нее. Именно этого мальчика ведьма выбрала по двум причинам. Во-первых, мельница стояла на отшибе, случайный человек сюда никоим образом попасть не мог, хозяин надолго уехал, и ведьма получала здесь достаточно времени для всех манипуляций. Во-вторых, Александра Барр с особым удовольствием разрушала жизнь и счастье именно таких, как Кристина: любимых, счастливых и красивых. С отрочества, с того момента, как жених, выбранный родителями, взглянув на нее, спросил их, нельзя ли жениться не на «этой», а на ее младшей сестре, Барр ненавидела красивых, люто, страстно ненавидела. Первой ее жертвой была ее сестра, потом – послушницы в монастыре, куда родители запрятали дочь, пугавшую и огорчавшую их. А потом Александра потеряла им счет, но наслаждаться их муками и ужасом – не перестала. Представляя, как вернется мельник и обнаружит изуродованные тела жены и сына, ведьма испытывала настоящее наслаждение, вплоть до чувственной дрожи.

Мальчик, плача, кое-как встал на ножки, и вдруг взгляд его упал на пса Барр, Бута. Перепугавшись огромной черной собаки с тяжелым взглядом, мальчик побежал к дому, приговаривая зачем-то:

– Ое-ей… Ое-ей…

Это показалось Барр таким потешным, что она медлила, усмехаясь. Жалкая мелкая тварюшка, и бежать-то по-настоящему еще не умеет, ножки оступаются, сам качается, но торопится, нелепо машет ручонками. Некстати вдруг вспомнился давний, давний момент: Лара Ол Таэр, и ее щенок, такой же маленький, жалкий и нелепый, но бросился на нее, крича: «Не трогай маму!». Защитничек!

Кристина вся дрожала от напряжения, нечеловеческого, страшного. Материнское стремление защитить ребенка было так сильно, что пробудило спящие силы и в какой-то момент сломало чару. Громко вдохнув воздух – Барр изумленно обернулась на нее, не веря своим глазам и ушам, – Кристина отчаянно закричала:

– На помощь!!! Помогите, помогите!!! – С дороги ее вряд ли могли услышать, но Кристина вложила в этот крик не только голос, но и всю свою спящую до этого момента силу – и все-таки была услышана.

– Дура! – Барр наехала на нее конем, хлестнула плетью. – Заткнись! – И тут громко залаял Бут. На Мельничную горку взлетел здоровенный, больше похожий на волка, пес странной бурой масти, в шипастом ошейнике, и ощерился на Бута, который дыбом поставил короткую шерсть и поджал хвост. Ведьма хотела бросить на чужого пса чару, но буквально по пятам за ним сюда же взлетел всадник на сером олджерноне. И тут Барр опешила по-настоящему. Только что она думала о нем, думала с презрением и превосходством. И вот он – здесь, где его никак быть не должно, эльфийские глаза вспыхнули красным бешеным огнем, рука потянулась за мечом. Его пес – или волк, – бросился на Бута, и они сцепились, бешено рыча, покатились по земле. Ведьма бросила чару, но тщетно. На проклятого полукровку ее магия никогда не действовала! Тогда Барр ударила магией по коню, и тот рухнул на колени, дико взвизгнув. Всадник скатился с него, но не упал, гаденыш, покатился по земле и взвился, словно подброшенный неведомой силой. Обнажил меч, и Барр показалось, что тот прозрачный, словно стеклянный, и пылает изнутри белым огнем, рассыпающим холодные искры, таким ослепительным, что больно стало глазам. Хлорингу оставались какие-то несколько шагов до ведьмы, и Александра, соображающая, как всегда, стремительно, взмахнула рукой в сторону мелкого щенка. И гаденыш не подвел: кинулся спасать дристуна, раскорячился, заслоняя его собой. Ведьма медлить не стала: подхлестнула Лирра, наезжая на дерущихся псов и разгоняя их, швырнула крысу, и с криком:

– Бут, за мной! – Галопом рванула прочь со скалы. Полукровка за ней не погнался – занятый каргом, потерял время. Но Барр мчалась, не останавливаясь, еще очень долго, пока не очутилась на берегу реки, на причале, где как раз собиралась отчалить баржа.

И только очутившись на палубе баржи, плывущей в сторону Фьяллара, Барр перевела дух. Осмотрела поскуливающего пса: проклятый волк успел-таки здорово его хватануть за шею. Спасли любимца только складки кожи, которые и прокусил противник, не добравшись до горла. Обработав рану пса, Барр присела на дрожащие ноги, недоумевая, что это с нею?.. И только какое-то время спустя сообразила: эти слабость, дрожь, испарина и легкая тошнота – это страх. Элементарный страх. Она испугалась! Впервые в жизни – испугалась до чертиков! Перед внутренним взором все еще стояли перекошенное от ненависти и бешенства лицо и горящие красным эльфийские глаза. И страшный огненный меч.

Гэбриэл и в самом деле за ведьмой погнаться не смог, пришлось убивать карга, и успокаивать молоденькую женщину и ее ребенка, ревущего в голос, до визга. Мальчик сильно ушибся и до смерти перепугался, да и Кристина была не в себе, прижимала к себе сына и, глядя прямо перед собой безумными глазами, только и твердила:

– Он такой маленький! Он такой маленький! – и Гэбриэл просто не мог оставить их здесь, среди трупов, в таком состоянии, как ни хотелось ему догнать ведьму и покончить с нею прямо сейчас. Как он понимал Кристину в этот момент! Он живо представил себе Вэнни на месте этого перепуганного мальчика, и сердце его сжалось от жалости и гнева. О, нет, он эту тварь не убьет! Он ее заставит ответить за каждую жизнь, за каждую! И отвечать долго, как можно дольше, чтобы прочувствовала, сука, каково оно!

– Все хорошо, – он гладил по плечам Кристину, пока она не перевела на него безумный взгляд и не замолчала, вглядываясь в него. – Все хорошо, она исчезла. Все хорошо!

– Она вернется! – Прошептала Кристина так, что у Гэбриэла против воли мурашки брызнули по коже. – Она вернется за моим мальчиком!

– Смотри мне в глаза! – Приказал Гэбриэл, слегка тряхнув ее. – Смотри! И слушай меня! Я – Гэбриэл Хлоринг, сын его высочества. И я тебе обещаю: она его не получит! Слышишь?

– Да! – Шепотом ответила Кристина, на глаза навернулись слезы. – Да! Я слышу!..

– Вот и хорошо. – Гэбриэл помог ей подняться. – А теперь взяла себя в руки! Пока ты сама не успокоишься, мальчонка тоже не успокоится! Он перепугался до смерти! У тебя есть, куда пойти?

– К родителям… К Калленам… – Кристина, очнувшись, принялась баюкать и успокаивать плачущего Джонни. – Булочники они… Пряники…

– Ладно. – Гэбриэл повернулся к своему коню. Тот стоял в сторонке и фыркал на траву. Потянулся к Гэбриэлу, тихонько заржал, жалуясь: кожа на колене была содрана, кровяную ссадину уже облепили мухи.

– Вот с-с-с… – Гэбриэл едва сдержался, уже привыкнув следить за собой в присутствии детей и женщин. Коня своего он ценил и искренне любил.

– Я помогу! – Совсем ожила Кристина. Джонни уже не орал, а лишь хныкал, цепляясь за мать. – Джонни, малыш, давай поможем дядиной лошадке? Дядя рыцарь спас нас с тобой от страшной ведьмы, теперь мы с тобой должны ему помочь.

Джонни милостиво согласился остаться с «дядей рыцарем», который дал ему потрогать рукоять меча, а Кристина побежала в дом. И – женщина есть женщина! – в доме первым делом наспех умылась, привела в порядок волосы, отряхнула фартук и даже помахала в воздухе руками, чтобы побелели, и лишь потом взяла все необходимое. Ловко промыла ссадину, приложила смазанный лечебной мазью лист подорожника и перевязала льняной полосой.

– Заживет быстро, милорд. – Пообещала, погладив Пепла напоследок по крутой шее. – Какой красавец!.. Но бегать ему пока нельзя.

– Да уж понял. – Гэбриэл с сожалением и с некоторой досадой вздохнул. Усадил Джонни в седло, а сам с Кристиной пошел пешком, ведя коня под уздцы. Кое-что грело ему сердце, не смотря на побег проклятой ведьмы: выражение на ее лице. Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу, и Гэбриэл видел ужас, исказивший ее змеиную рожу. И этот ужас теперь грел его сердце, полное ненависти и гнева. Теперь он точно знал: ведьма от него не уйдет. Она не сможет не сунуться сюда снова, она слишком сильно его ненавидит, во-первых, а во-вторых, спрятаться у себя, в Найнпорте для нее – равносильно признанию поражения. Эта тварь не из тех, кто убегает. Теперь Гэбриэл понимал: Драйвер и в самом деле никто, ничтожная извращенная тварь, не способная ни на что, кроме болтовни. Все создала и держит в руках она – вот эта ведьма. И она же убила его мать и мучает ее и после смерти. Погруженный в свои мысли, он даже забыл про Кристину, а молодая женщина тихонько шла рядом, не смея прервать его сосредоточенность. Это же надо! – Доходило до нее задним числом. – Сэр Гэбриэл! Тот, который убил дракона, сын его высочества и эльфийской герцогини, настоящий, живой! И она идет с ним рядом в деревню – с ума сойти! Да сейчас вся Голубая с ума сойдет! И если Гэбриэл досадовал на то, что прихрамывающий конь идет медленно, то Кристине это было за счастье!

Ожидающему в деревне Кину Гэбриэл уже не удивился. Как и второму коню, которого вел за собой эльф. А вот эльф выглядел удивленным, и смотрел при этом на Кристину. Молоденькая женщина засмущалась, даже чуть покраснела, опуская глаза. Новость о том, что жена мельника идет в деревню с сыном его высочества, уже пронеслась по Голубой, и все, не занятые далеко в поле, жители стягивались к дому Калленов, от которого за версту всегда пахло пряниками и свежей выпечкой. Мать и отец Кристины, старшие братья и тетушка, – все высыпали на улицу, с изумлением глядя на свою Кристину и ее спутника.

– Мама! – Воскликнула Кристина и бросилась к ней, прижалась, всхлипывая.

– Отправьте людей на мельницу. – Отрывисто бросил Гэбриэл. – Там тела, прибрать нужно, похоронить, все такое.

Через полчаса, накормленный свежей выпечкой и получивший полный кошель пряников, Гэбриэл покинул деревню на гнедом мерине-шайре, которого привел Кину. Голубая осталась, растревоженная, потрясенная, даже слегка напуганная. Гэбриэл особо распространяться о произошедшем не стал, зато Кристина, напоенная чаем с мелиссой и успокоившаяся, рассказала все красочно и подробно. В ее описании ведьма выглядела такой ужасной, что слушатели только содрогались и крестились, призывая благословение и защиту всех святых на свою деревню и своих детей. А сэр Гэбриэл-то каков! – твердили все. Так и сказал: ничего, мол, не надо, и благодарить не за что его, только, мол, о коне моем позаботьтесь! Теперь Пепел стоял во дворе у Калленов, под деревом, расседланный, ухоженный, с удовольствием хрупающий овес, морковь и спешно нарванную для него люцерну, и местные мальчишки, припав к щелям в ограде, восторженно рассматривали настоящего рыцарского коня. Это тебе не деревенские низкорослые лошадки, и уж тем более, не мул! Деревенские не расходились от дома Калленов, беседовали, обсуждали Событие, наверное, главное за последние лет двести. Кого-то уже отправили вернуть мельника обратно, и теперь деревенские ужасались и радовались одновременно: что ж за судьба-то такая у мужика?! Опять несчастье такое, и все ему! Но в этот раз хоть жена и ребенок живы, вот чудо-то, и все благодаря графу Валенскому, храни его Бог!

Гэбриэл по пути коротко рассказал Кину про Аякса, брата и Марию, и эльф кивнул, услышав про превращение:

– Теперь он уже не сможет снова обернуться человеком. Метаморфоза произошла. Но теперь он очень опасен, еще опаснее, чем был. Он не умер, не стоит на это надеяться. Зачем ему именно беременная эльфийка… Боюсь даже предполагать. Возможно, он в связке с этой ведьмой, Барр, и девушка и ее дитя нужны именно ей, для какого-то омерзительного ритуала. К сожалению, я не знаю этих ритуалов, мы, эльфы, презираем и ненавидим эту магию.

– Может, нормального какого некроманта поискать и спросить?

– нормального?. – Удивился Кину. – Некромант не может быть нормальным. Силы, которые он использует, ритуалы, которые он творит, разрушают его самого, это противоестественная, мерзкая магия, она уродует все: пространство, душу, разум. Даже порядочный и честный человек, занявшись этим, и надеясь так приносить какую-то пользу, неизбежно извратится, это непреложная истина. А тебе, Сетанта, некромантов и вовсе следует избегать! На тебе пыльца феи. Обычному человеку она невидима, а вот колдун мгновенно узнает ее и поймёт, что ты связан с лавви так, или иначе. И на нашу лавви откроется беспощадная охота.

– Если они с Барр заодно, то и она знает. – Скрипнул зубами Гэбриэл, но эльф возразил:

– Не думаю. Она захочет лавви себе, а рыжий тролль такую добычу ей никогда не уступит. Он будет охотиться на Алису один.

Гэбриэла охватили такое раскаяние и недовольство собой, что он опять надолго замолчал. Его маленькое Солнышко в такой опасности, а он чем занят?! О чем думает?! Удрать собрался! О второй жене мечтает! Придурок, точно – придурок!

Стороной, над лесом, шла небольшая тучка, небо там было темным, и на темно-сизом фоне сияла радуга. А над головами Гэбриэла и эльфа сияло солнышко, но неведомо, откуда вдруг закапал редкий крупный дождик.

– Лавви грустит. – Сказал Кину. Гэбриэл вздрогнул:

– Что?!

– Люди такой дождик называют грибным. – Пояснил эльф. – А мы, эльфы – слезами лавви. Дай-ка мне пряник. Должен признать, что люди умеют готовить еду куда лучше, чем эльфы. В ней больше души и смака какого-то, что ли. Так же, как и в людской злости, веселье и любви – больше огня и перца. Они живут короче, но как-то… вкуснее.

Гэбриэл на это ничего не сказал. Но, не смотря на свои переживания, протянув эльфу мягкий и ароматный пряник, второй достал себе. Терять аппетит от неприятностей – это не про него!

Алиса, сидя у постели Авроры возле открытого окна, читала подруге поэму о Тристане и Изольде. Ей так жаль было подругу, испытавшую страшнейший шок и до сих пор переживающую его последствия, что собственные печали казались какими-то мелкими и глупыми. Аврора так страдала, что буквально за три дня истаяла вся, похудела, глаза стали огромными и такими несчастными, что Алиса просто смотреть в них не могла спокойно. И как было не переживать? Потеря девушкой невинности была страшнейшей катастрофой в ее жизни, если произошла до брака. Этот позор ломал всю ее жизнь. Если об этом становилось известно – жизнь ее уже никогда не становилась прежней, даже если ее кто-то и брал в жены, попрекали ее позором до самой смерти. Единственная надежда была в том, что совратитель женится на ней и прикроет позор, но, во-первых, Аврора понятия не имела, кто это, во-вторых, не пошла бы за подобного мерзавца никогда.

– Может, мне остаться в монастыре? – Спросила она тихонько, когда Алиса сделала паузу. Подруга сжала ее руку:

– Нет, Авророчка. Ты не сможешь. Зачем?.. Клянусь, от меня никто и никогда не узнает.

– ты не презираешь меня?

– Я?! – Изумилась Алиса. – Авророчка! Я презираю того, кто сделал это! Это низкий, ничтожный… червяк! И ему не удастся избежать наказания, обещаю!

– Но как?! Если рассказать все, то что будет со мной?! Мне никто, кроме тебя, не поверит! Настоятельница не верит, монашки не верят… Никто не поверит!!!

– А мы накажем его сами. – Алиса забрала ее руку в свои. – Мы ему испортим жизнь и репутацию так, что он сам повесится, вот увидишь! Мы будем его позорить, высмеивать, и делать всякое такое, что заставит страдать его, и куда сильнее, чем ты!

– Но как узнать, кто это? – Подумав, Аврора решила, что в этом что-то есть – щеки слегка порозовели, глаза заблестели. – Разве мы сможем?

– Мы знаем, – поджала Алиса губки, – что это сделала Жанна. Верно?.. Мы так ее прижмем, что она нам все расскажет, как миленькая! А сейчас, милая, поешь хоть немного! Ты третий день ничего не ешь, это опасно!

– Я не могу. – Призналась Аврора. – Мне дурно.

– тебе дурно от голода. – Строго произнесла Алиса, ставя перед Авророй блюдо с салатом. – Мне с ложечки тебя кормить?!

– Алиса… – Аврора закрыла лицо ладонями. – Я как подумаю, что где-то в Хефлинуэлле есть человек, который так со мной поступил… который видел меня… трогал меня! – что мне жить не хочется! Это такой позор! Как мне жить с этим, как?!

– Аврора! Это не твой позор, а его! Так говорит мой Гэбриэл, и он прав! И это не ты должна его бояться, а он – тебя! Он поступил, как вор, как последний негодяй, тайно, подло! Это он должен бояться, что кто-то узнает, потому, что за такое топят в сортире! Ты ни в чем не виновата, виноват он – а страдаешь ты?! Почему ты хочешь умереть, почему тебе нужно уходить в монастырь, а не ему?! О-о, поверь, – сверкнула феечка глазами, в которых запрыгали золотые чертики, – он-то ест сейчас с удовольствием! Но это несправедливо, Авророчка, не-спра-вед-ли-во!

– Ты такая хорошая, Алиса! – Всхлипнула Аврора. – Если бы не ты, я не знаю, я не пережила бы это все!

– Мы подруги с тобой. – Погладила ее руку Алиса. – Ты тоже мне помогла, когда никто со мной не хотел разговаривать. И всегда была со мной! Ты такая замечательная, и я не позволю, чтобы ты погибла из-за какого-то негодяя, который единой твоей слезиночки не стоит! Выпей молока, – она подала подруге стакан, – пожалуйста! Хотя бы молока попей, у тебя такие щечки бледненькие!

– Госпожа Алиса, – заглянула в дверь Роза, – сэр Гэбриэл приехал, спрашивает вас.

– Я сейчас. – Алиса повернулась к подруге. – Пока не выпьешь молока, я никуда не пойду!

– Хорошо. – Аврора выпила, и Алиса, оставив ее на попечение Розы, пошла встречать своего жениха.

Как и сказала напоследок Роза, Гэбриэл приехал на чужой лошади, и Алису это слегка встревожило. К тому же, по лицу Гэбриэла она давно научилась читать почти все его эмоции, и видела, что он огорчен и даже зол на что-то. Но хуже всего было виноватое выражение, появляющееся на его лице, когда он видел ее. Это выражение ранило Алису в самое сердце. Неужели он сам не понимает, до чего это больно: видеть его таким и знать, что он думает о другой и жалеет ее, Алису?! Хуже этой жалости, наверное, не было вообще ничего на земле! Но скажи ему об этом, и получится новая ссора, а ссор этих Алиса начала бояться. Не воспользуется ли он очередной ссорой, чтобы порвать с нею?

И все-таки он приехал! Алиса заставила себя улыбнуться так, словно ничто ее не беспокоило и не расстраивало, подошла, протягивая ему руку:

– Гэбриэл! Что с Гаретом, он в порядке?

– Да… В относительном. – Гэбриэл забрал ее руку в свои. – А ты как, Солнышко мое? Личико какое-то усталое. Подружка твоя как?

– Она очень страдает. Ничего не ест, не улыбается.

– Убью тварь. – Скривился Гэбриэл. – Мало им девок, что на все согласны, нет, подавай чистую девочку!

– Гэбриэл, что с Пеплом? – Алиса приласкала ткнувшегося ей в ладонь холодным носом Гора.

– Колено ободрал, я его в Голубой оставил. Там такое случилось… Да вообще, кругом какая-то задница. В Гранствилле бард убит, Орри этот, из Лэнгвилла, – Алиса ахнула, прикрыв рот рукой, – Гарет ранен, на него напал этот… Аякс, пока мы его здесь ждали… Солнышко, воля твоя, нам нужно возвращаться домой. Заберем твою Аврору, довезем как-нибудь, поди. Гарет в Тополиной Роще лежит, отец один в замке, с гостями и проблемами всеми этими. Мне не разорваться между вами, честно!

– Конечно, Гэбриэл. – Кивнула Алиса, почувствовав что-то вроде всплеска радости при словах о Гарете. Он в Тополиной Роще! С этой… Алиса даже про себя не хотела называть ее по имени. Может, она влюбится в Гарета и забудет про Гэбриэла?.. – Ты голодный?

– О-о-очень! – Оживился тот. – А что, ты меня покормишь?..

– Ну, – поиграла ямочками у губок Алиса, – погляжу на твое поведение… Ты мне только обязательно все расскажи!

– Я тут пряников из Голубой захватил… Может, Аврора твоя пряник будет?.. Зашибенные пряники!

Съесть пряник, запивая его молоком, Аврора согласилась. И возвращаться в Хефлинуэлл согласилась тоже, хоть Алиса боялась, что она откажется наотрез. Все-таки, там находился ее неведомый обидчик, и каково будет гордой девушке подозревать каждого мужчину в замке? Но Аврора ничего не имела против. Боли не было, страдала она больше нравственно, чем физически. Девушка была здоровая и сильная, а срок беременности – очень маленьким, и сам выкидыш Аврора перенесла легко. Но верхом ей ехать все равно не советовали ни Марчелло, которому сказали, что у девушки раньше обычного начались месячные от потрясения, ни настоятельница, и девушки отправились в Гранствилл по воде. Гэбриэл поговорил с Нэшем по поводу защиты монастыря и выслеживания тролля и ведьмы, и со всей свитой двинулся домой через Голубую – проведать своего коня.