Хроники Нордланда. Пепел розы

Но армия Корнелия была уже совсем иной. После взятия и уничтожения Брэдрика к нему присоединились еще мелкие рыцари со своими людьми, в жажде легкой наживы и передела собственности; простые люди шли к нему толпами; подошло даже многочисленное и неплохо вооружённое подкрепление из Анвалона. Анвалонцы традиционно славились своими арбалетчиками и бойцами, виртуозно владеющими тяжелым скандинавским оружием: боевыми топорами и клейморами. Народная молва сама превратила помешанного на сексе попика в борца за справедливость. Люди шли сражаться не за чистоту человеческой расы и искоренение блуда, они шли биться против всего, что так угнетало и злило их в последние годы. Их злили бродяги из Далвегана, которых винили в том, что в Междуречье возросла преступность, стали слишком частыми мелкие кражи и разбойные налеты. Что стало невозможно, как раньше, «в старые добрые времена», не запирать двери в домах и не бояться прохожих, которых любой мог позвать в гости. Что попы даже не скрывают своей двуличности, имея любовниц, устраивая пышные пиры в постные дни, и строго порицая свою паству за мельчайший грех. Что рыцари лютуют, срывая зло за участившиеся потравы и браконьерство на своих вилланах и сервах. Что налоги растут, а доходы, напротив, падают. Что от всего, что удается заработать, девять десятых нужно отдавать церкви, господину, графу, герцогу и королеве. Да, и еще полукровки… Которых здесь считали виноватыми во всем остальном. Их ненавидели даже сильнее, чем обычно в Европе того времени ненавидели евреев. И, наконец, росло недовольство Хлорингами. Прежде в Междуречье существовало стойкое убеждение, что если добраться до его высочества и раскрыть ему глаза на свою беду, то он своей волей все исправит, накажет виновных и наградит неправедно обиженных. И даже болезнь принца Элодисского не подорвала этой веры в него, его жалели и любили еще сильнее. Но теперь, когда герцогом стал его сын-полукровка, все изменилось. Откуда-то возникали упорные слухи, что юный герцог спесив, развратен, глуп и жесток, что обращаться к нему бесполезно. Что он покровительствует бандам полукровок, что у него даже есть тайная жена, главарь банды Кошек, Манул, из-за которой и сорвался его марьяж с Софией Эльдебринк. И что полукровки уже разоряют Пойму при полном его попустительстве, а главарем этих разбойных полукровок является его брат. Правда, в пику им стали появляться и слухи о драконе и благородстве этого самого брата, в общем, каша в Междуречье заварилась нажористая сверх всякой меры. Чего совершенно не понимали еще ни Ардо Бергквист и его люди, ни сам Корнелий, ни даже заварившие эту кашу Бергстремы. Как только не стало надежды на герцога, как на решение всех споров и проблем – пусть даже к нему так и не получится обратиться, но вера эта поддерживала и грела все равно, – появилась вера в Корнелия. Он – не такой, как другие попы, блюдет все посты, не распутничает ни с бабами, ни с мужиками, спит на голой земле, он – за народ! Ну, а народ, само собой – за него! А что Брэдрик разорил, так это не его вина, а местной знати и магистрата, не чинили бы препятствий божьему человеку, не вступили бы в бой, и не пострадал бы город…

И вот этого, самого главного, не учел Ардо. На помощь Корнелию, на которого шел Ардо Бергквист, потянулось ополчение с окрестностей. И пусть это самое ополчение было дурно вооружено, но зато боевой дух его был страшен. В районе Анвила состоялась битва, даже не битва – резня. Рыцари привыкли совсем к другому бою. Как правило, конного рыцаря в битве противники старались не убить, а спешить и взять в плен, чтобы потом получить от родных или от королевы хороший выкуп. Чем богаче были доспехи и оружие, чем ярче и знаменитее герб, тем меньше риска для рыцаря было погибнуть в битве. Но в этой битве было иначе. Озлобленные люди бросались именно на рыцарей, стаскивали их с коней специальными длинными крючьями и, почти беззащитных на земле из-за веса доспехов, забивали насмерть с настоящим остервенением. Как только конные Ардо поняли это, как возникли замешательство и растерянность, которые и переломили окончательно ход битвы, превратив ее, как уже было сказано, в резню. Большинство конных рыцарей сбежали, а пеших кнехтов перебили воодушевленные бегством рыцарей корнелиты.

Сам Корнелий, честно-то сказать, в такой исход дела не верил, и, увидев хорошо организованное воинство противника, перетрусил так, что думал только о побеге. Удрав в свой шатер, он принялся лихорадочно рыться в сундуке с вещами, в поисках цивильной одежды и головного убора, который скроет его тонзуру.

«А может, на лысо побриться? – В панике думал он. – Нет… Видал я одного нашего, у него тонзура загорела, а то, что под волосами – нет, на том и прогорел… Да где ж оно?!». Снаружи бушевала яростная битва. Корнелий, как и Ардо Бергквист с его рыцарями, ни на секунду не сомневался, что рыцарская конница сметет его паству, и страх аж съеживал ягодицы и зудел в пятках: бежать, бежать! Смешаться с обозом, прикинуться простым возчиком… Авось, просто отхлещут нагайкой да и отпустят…

– Боже, боже… – Бормотал он себе под нос, – на что ты меня покинул?..

– Сударь Корнелий? – Раздалось от входа в шатер. Корнелий стремительно обернулся. Там стоял смутно знакомый крестьянин. Где же он его видел?.. Простой, крупный, с большим, приятным лицом и спокойными глазами… Корнелий выпрямился. Нет, праздновать труса перед одним из своих последователей он не мог!

– Реликвию святую ищу. – Нервно сказал он. – Фиал со святой водой… Где же он… Вот! – Корнелий крепко сжал в кулаке первую попавшуюся склянку. Воздел кулак со склянкой вверх, к низкому своду шатра. – Не удастся неверным и сатаны слугам торжествовать победу, ибо Я с вами!

– Я только сказать хотел, что бегут рыцари-то. – Сказал крестьянин тихим, спокойным голосом. – Не по силам оказались им воины-то Божьи.

Победа Корнелия оказалась шоком для всех, кто о ней узнал первыми. В том числе и для Бергстремов. Смерть Лайнела Еннера и Ардо Бергквиста явилась, что ни говори, неожиданным, но приятным сюрпризом, но боеспособная и грозная армия, неподконтрольная никому из знатных рыцарей Нордланда, внушала серьезные опасения. Андерс, не особенно изощренный в интригах и тонкой политике, было обрадовался: пойдет, мол, попик на эльфов, там и голову сложит, а они уж доделают все остальное, – но отец обрушил на него такую брань, и такой гнев, что Андерс, отца побаивающийся, присмирел и притих.

– Хватит! – Буйствовал Бергстрем-старший. – Поигрался в солдатики! Раздраконил быдло! А ты уверен, что они на эльфов пойдут, а не на тебя?!

– И что? – Выдвинул вперед массивную челюсть Андерс. – Быдло! Да мои латники его…

– Латники Еннеров и Бергквистов были не хуже! – Стукнул кулаком о стол его отец. – И даже лучше, и ты сам это знаешь! Ты идиот, и дружки твои – кучка придурков! Твои собственные сервы присоединятся к этому попу, и на вилы тебя поднимут, как подняли Ардо! Ты послушай, послушай, что в городе твоем собственном происходит, что говорят и как о тебе отзываются! Что ты собственную жену убил и в крови купаешься! И кто здесь встанет за тебя, скажи?!

– Да не убивал я эту идиотку! – Вспыхнул Андерс, и получил в ответ яростное:

– Знаю! Но ты иди, иди и докажи это кому-то еще! – Бергстрем-старший постоял, успокаивая себя. – Только не смей начинать доказывать что-то и объясняться. Только хуже сделаешь.

– Куда хуже-то? – Уныло спросил Андерс. Ему хотелось выпить, но отец запрещал пить днем. И вечером следил за тем, сколько он пьет. Да и без закадычных приятелей было скучно. В глубине души Андерс считал, что испортил все, как раз, отец. Это он направил к Корнелию проклятого Гирста, которого Андерс терпеть не мог. И это Гирст превратил сброд Корнелия в организованную боевую силу. Но попробуй, заикнись… Отец лупил своего сына с раннего детства и до самой женитьбы, и так лупил, что вбил в него страх и почтение к себе аж в костный мозг. Впрочем, как и ненависть, и готовность в любой момент родителя предать. В конце концов, папаша сам постоянно внушает ему, что на самом деле есть только собственная выгода и собственный успех, а то, что он добавляет про «прямую линию отец-сын», обмануть уже не способно. Он и сына, как оказалось, готов в расход пустить, что и продемонстрировал в случае с Гирстом. И не факт, что на Габриэлле Хлоринг он женит его, Андерса, а не решит сам заполучить трон, который «под одно седалище выточен». Отец тоже вдовец! И уже давно. Все эти мысли, вообще вся эта дрянная ситуация, не давали Андерсу покоя. И смерть жены, не смотря на внешнее равнодушие, вызвала досаду и какое-то глухое неприятное чувство, сродни жалости, что ли. Да, он ее не любил, она ему надоела, раздражала и бесила порой. Но она была его собственностью, во-первых, а во-вторых, все-таки… как-то… не по-людски. Андерсу, как оказалось, было далеко не все равно, что о нем говорят и думают в его кругу. И сама мысль о том, что его обвиняют в смерти жены, и не важно, сам он ее толкнул, или довел до греха, была ему болезненно-неприятна. Он уже покаялся в церкви и приказал поставить в часовне у фамильного склепа статую ангела с красивой надписью. Что-нибудь вроде: любимой жене Ники с мольбой о прощении. Ну, как-то так. Кучу дукатов, кстати, отгрохал на это дело. Фон Бергу должно понравиться – по поводу размолвки с другом Андерс тоже переживал. И все эти причины требовали привычного: много, много выпивки… Но отец не позволял, и пуще всего Андерс страдал именно из-за этого. «Выпить бы! – Думал он, пока отец что-то ему втолковывал и доказывал, зверея от его невнимательности. – Сразу полегчает! Но разве тут выпьешь?! Я уже дома сам себе не хозяин!».

– Нужно нападение полукровок. – Сказал вдруг отец, и Андерс, очнувшись, уставился на него.

– Чего?..

– Нужно нападение полукровок. Птиц. – Сказа Бергстрем-старший. – Жестокое, страшное, с изуверскими пытками и страшными жертвами.

– Птицы этим не занимаются. – Скривился Андерс. – Нападают, да, убивают, но редко и только вооруженных, баб не трогают…

– Тугодум ты у меня. – Вздохнул его достойный родитель. – Какая нам разница, что они там на самом деле делают, не делают?.. Есть у меня кое-кто, кто предоставит нам этих самых полукровок, которые от лица Птиц устроят нам отличнейшее, отвратительнейшее, кровавейшее нападение. С ужаснейшими жертвами.

– А на хрена? – Все еще не понял Андерс.

– Да в кого ж ты у меня такой уродился?! – Вспылил его отец. – На хрена?! А на такого хрена, сын, что необходимо отвлечь быдло от этого Корнелия! Показать этому тупому стаду, где его настоящие враги, и кто их от этого врага может защитить, пока они за этим попом, задрав штаны, носятся!

В Хефлинуэлле о происходящем почти ничего не знали. Не было информации и в Элиоте, а та, что была, запаздывала на непозволительно долгие сроки, даже учитывая скорость конных королевских гонцов, которым требовалось более пяти дней, чтобы добраться из Лавбурга в Элиот. Антон Бергстрем постарался, чтобы любого гонца на Королевской Дороге поджидали его люди. Конечно, полную информационную блокаду это обеспечить не могло, но и промедление со стороны Хлорингов играло ему на руку. Теперь у них с сыном был козырь, чтобы предъявить его на тинге – собрании представителей всех древних норвежских семей Междуречья, большинство которых совсем недавно отказалось выступить против Элодисца.

У славы героя и драконоборца была и обратная сторона. Везде, где только можно, Гэбриэла осаждали подданные с просьбами, жалобами и общими выражениями приязни. Особенно его раздражало стремление подданных к нему прикоснуться. Люди верили, что прикосновение к особе королевской крови обладает особой благодатью, излечивает от страшных болезней и вообще – полезно. Даже профилактически. И ведь не увернешься! У ворот Блумсберри, на въезде в Гранствилл, взгляд Гэбриэла неожиданно выхватил в толпе знакомую белокурую женщину, и сердце бешено забилось – его ассасин вернулся! Его охватили торжество и нетерпение. Он был прав! Вот Гарет удивится! В последнее время брат все чаще напоминал Гэбриэлу, что тот, скорее всего, с этим Лодо крупно и глупо пролетел, и хорошо, если только денег лишился. Как бы не вляпался во что похуже! С этого мгновения настроение у Гэбриэла поднялось. Встречая в порту свое Солнышко и ее подруг, он шепнул Алисе на ухо:

– Представь: Лодо вернулся! Я только что его видел у ворот!

– Это хорошо. – Алисе почудилось на минуту, что Гэбриэл придумал это, чтобы смыться в Тополиную Рощу, не объясняясь с ней, и на миг стало так больно! Если дошло до того, что он начал обманывать ее, то все вообще плохо. Все так плохо, что даже думать об этом, и то страшно… Но торжество во взгляде жениха не было притворным, зато унизительного виноватого выражения там больше не было, и Алиса успокоилась. Положила ладонь на рукав его камзола:

– Тебе нужно встретиться с ним скорее, я понимаю.

– Нет, с отцом поздороваюсь сначала. И брата проведаю. Я быстро, вы не успеете до ворот добраться, я уже вас догоню. – Вновь его глаза виновато убежали в сторону, и Алиса тоже быстро отвернулась, чтобы не видеть этого. Сколько это будет продолжаться, и сможет ли она это вынести?! Гэбриэл подхлестнул своего шайра, и конь тяжелым галопом пошел вперед, к Ригстаунским воротам. Эти массивные кони, достигающие двух метров в холке, сами по себе были оружием в рыцарском бою, остановить такого на полном скаку было почти нереально. Олджерноны, взявшие от них силу и стать, были чуть ниже, легче в кости и изящнее, из-за добавления крови эльфийских и андалузских лошадей. И галоп, с сожалением отмечал для себя Гэбриэл, у них был резвее и легче.

– Но в целом-то конь отличный! – Потрепал он по шее шайра, спешившись в тени под старой черемухой. – Даже не вспотел! Ну-ну, мальчик! Оставлю тебя себе. Запасным. Привет, Ганс. Брат еще здесь? – И, получив кивок в ответ, пошел в башню.

Мария сидела у Гарета, с каким-то рукоделием, и Гэбриэл еще от входной двери услышал голос брата и ее смех. Задержался у двери в комнату, чтобы взять себя в руки. Было страшно неприятно, ревность опять начала туманить разум, и Гэбриэлу понадобилось несколько секунд, чтобы сделать обычное лицо и не напугать Марию. ЕЕ покой был для него важен настолько, что ради нее он готов был стерпеть и не такое… И все же не смог не рыскнуть глазами, заходя, по ней, по брату, по их рукам и лицам: что тут было, помимо разговорчиков и хихонек?! И конечно же, Гарет этот взгляд и заметил, и понял. Усмехнулся чуть криво, и хорошее настроение Гэбриэла как ветром сдуло. Даже не смотря на неподдельную радость Марии при виде него.

«А может, она тоже нас обоих любит? – Мелькнуло в голове. – Не дай, Бог! Врагу не пожелаю…».

Гарет, услышав про Лодо, скептически хмыкнул:

– Ну, что объявился – не ожидал, не спорю. Но еще не факт, что он за твое золото что-то стоящее раздобыл. Или что он не замышляет что-то свое против нас.

– Увидим. – Гэбриэл протянул брату записку, которую сунул ему какой-то нищий у сторожки Твидлов. – Чего там?

– «У меня есть все, что вы хотели. – Прочел Гарет, переведя с латыни. – Мостик через Ом у Брыльской дороги». Я знаю, где это. – Сказал, возвращая записку брату. – Выезжаешь из Южных ворот, едешь по дороге, справа увидишь тополя и горбатый мостик. Там поблизости еще бывшая аптекарская лавка. Жил там один аптекарь… Его колдуном считали, вот никто и не хочет в его доме селиться.

– Ты-то как?

– Как видишь. – Гарет усмехнулся. – Даже жаль, что уже почти здоров. Отдыхаю душой и телом от всех наших проблем.

– Я погнал домой. – Гэбриэл поднялся. – Я потом приеду и расскажу все… Я Барр видел и почти схватил. Но это после… Пепла оставил в Голубой, у него кожа на колене содрана. Я на шайре, Кину для меня купил. Ничего такой мерин, потом посмотришь. Назвал Смирным. Ладно, я в замок, ненадолго, потом к Лодо и сюда.

– Я провожу! – Потянулась за ним Мария.

– Я так скучала! – Призналась девушка, остановившись подле фыркающего коня. – Ты все время куда-то едешь, чем-то занят… Я даже не могу тебе похвастаться! Я уже умею читать, и столько уже прочла! Я просила у Гарета «Историю Нордланда и Хлорингов», он обещал подлинник, написанный вашим прадедушкой, но пока что…

– Я привезу. – Он пожал ее руки. – Ты молодец! Но я в этом и не сомневался. Я всегда тобой гордился. Ты же знаешь.

– Знаю. – Мария чуть покраснела. Погладила коня по крутой шее. – Прости, если что-то не так… Но мне кажется, что… что-то происходит. Ты чем-то недоволен. Я что-то делаю не так?

– Что ты! – Гэбриэл аж испугался. – Ты?! Никогда! Ты умница, и все делаешь просто здорово!

– Тогда что-то не так делает Гарет?

– Это я дурак. – Помолчав, признался Гэбриэл. – Не бери в голову, Тополек, я… я разберусь.

– Гэбриэл! – Мария перехватила его руку. – Я много думала об этом в последние дни. Я могу ошибаться, я еще слишком неопытная, но кажется, это связано с тем, что про Гарета говорят другие. Тильда считает, что он очень беспечный и нечестный с девушками, и ты, наверное, думаешь так же… Но это заблуждение. Со мной он совсем не такой! Он вообще не такой! Он внимательный, добрый, и бережет меня совсем, как ты. – Она нежно улыбнулась. – Тоже думает, что я стеклянная, и меня легко разбить. И так бережно со мной обращается! И мне больно думать, что из-за меня между вами что-то не так. Ты его любишь, и он очень любит тебя, и страдает… Он не показывает этого, но я вижу! А сегодня я поняла, что страдаешь и ты. Но я этого не хочу! Это не правильно!

– Мария… – У Гэбриэла на миг перехватило горло. – Мария, сердце мое… все хорошо. Между родными братьями всякое бывает, и ты тут не при чем. Мы вот из-за этого Лодо, помню, вообще поругались так, что я ночью из замка уехал. Помирились же. И теперь помиримся. Не думай об этом. Ты тут вообще не при чем!

– Ты сейчас не очень со мной честен, да? – Мария взглянула ему прямо в глаза. – И я не могу понять, что происходит, мне не хватает опыта. Я не знаю, что мне делать, чтобы вы помирились.

– Тебе ничего не нужно делать. – Повторил Гэбриэл, тоже глядя ей прямо в глаза. – Ты такая, как есть, прекрасная, удивительная девушка, и я очень люблю тебя. Может быть, я слишком сильно боюсь за тебя, но ведь есть на то причины! Один Аякс чего стоит! Гарет не был ТАМ, он понятия не имеет, что на самом деле это такое, для него все происходящее – очередная игра. Даже не смотря на стычку с Аяксом, он по-прежнему не понимает до конца, насколько это страшно и насколько серьезно. Это только мы с тобой можем знать. И да, я сержусь… Но это поправимо, Тополек.

– Он понимает. – Возразила Мария. – Он потому и остался здесь, со мной. Его рана не такая серьезная, чтобы нельзя было уехать, я же понимаю это! Он остался, потому, что охраняет меня. – Глаза ее засияли, причинив Гэбриэлу этим светом новую боль. – И я так ему за это благодарна… Никогда еще за меня не вступался такой рыцарь, как он… И ты… Но ты же можешь понять, да? После всего… после того, что мне говорили обо мне… после того, как я сама начала верить в это… За меня не то, что не заступались – ты же сам знаешь, что со мною делали, и ни одна душа не посочувствовала мне, не пожалела меня, кроме Трисс, бедняжки, и тебя – но и ты вынужден был тайно меня утешать!.. После унижений, и ужаса, и безнадежности… Когда всему миру было плевать на мою жизнь… И вдруг: рыцарь, герцог… готов умереть, чтобы я спаслась. Чтобы мне не причинили вреда и новой боли… Я словно… словно… родилась заново… словно… воскресла! Словно корка грязи и боли, которая наросла на мне ТАМ, разбилась и осыпалась, и я взлетела из нее, совсем другая, совсем! Мне кажется теперь, что я могу все, вообще все, что только захочу, что нет больше запретов и страха.

– Я рад. – Собрав в кулак всю свою волю, улыбнулся ей Гэбриэл. – Я счастлив за тебя, Тополек. Правда, счастлив. – Бережно коснулся костяшками пальцев ее щеки. – Чего-то такого я и хотел для тебя. Ладно… мне пора. – Он глянул на мост, на котором показались первые всадники. – Если я сейчас их не догоню, обижу свое Солнышко. Я скоро опять сюда приеду, не скучай. И береги моего брата, идет?..

Промчавшись по берегу, Гарри Еннер и его друзья задержались на тропе к маяку. Кирнан настаивал, что необходимо выяснить, что происходит, прежде чем соваться в город, где их знает каждая собака. Немного успокоившись и поразмыслив, Гарри начал склоняться к тому, что положение не может быть таким серьезным, как показалось вначале, и стремился в город, но друзья настаивали, что нужно проявить осторожность. «Лучше перестраховаться, – убеждал его Кирнан, – чем вляпаться!». Гарри пришлось согласиться с другом, и они помчались дальше по берегу Сайской бухты, усыпанному огромными валунами и поросшему жестким кустарником. Гарри вырос на этом берегу, знал каждый камень, каждую тропку, и через час привел друзей к пустой рыбацкой хижине с длинным причалом. В сарай завели усталых лошадей, в хижине устроили хнычущую Флер. Девочка устала, хотела пить, но больше всего ей хотелось домой.

В город, после долгих споров, собрался Марк. Он здесь был человек новый, в лицо его знало не так много людей, а в простой одежде, возможно, и вовсе не признают. Тем более, в таком большом и многолюдном городе, как Фьесангервен! Да, Гарри и Кирнан знали город куда лучше, но и их там знали не хуже. И в конце концов, Марк, переодевшись в найденную в хижине одежду, отправился в город, а друзья вышли на причал, поймать рыбы на обед и лишний раз поговорить о том, что произошло и что делать.

Не было Марка больше суток. Так, что его друзья начали нервничать и всерьез собираться на поиски. К тому же, Флер, капризничая, не давала им житья. Когда к вечеру второго дня появился Марк, Гарри и Кирнан набросились на него, как черти на невинную душу.

– Все плохо. – Лаконично ответил тот. Покосился на Флер. – Пошли на причал, расскажу.

– Что с мамой?! – Воскликнула девочка. – Дядя Марк, что с моей мамой? Я хочу к маме! Отвезите меня к маме!

– Флер, сиди здесь! – Прикрикнул на нее Гарри. – Я что сказал?! – И они вышли из хижины на причал.

– Держись, Гарри. – Марк положил руку на плечо друга. – Слышал?..

– Отец? – Спросил Гарри почти спокойно. За это время он успел приготовить себя к этому известию. Надежда все равно жила в его сердце, но в целом он был готов. Марк кивнул.

– И леди Луиза. – Добавил тихо. Гарри покачнулся, больно укусил губу, взгляд устремился мимо Марка, на море, все еще спокойное и тихое. Здесь, на севере, сейчас было время белых ночей, и мир был даже не столько белым, сколько… жемчужным, перламутровым, нежнейших, серых, голубоватых, пастельных оттенков. Их мать любила белые ночи. Говорила, что только они примиряют ее, навеки разлученную с возлюбленной Бретанью, с новой родиной.

– Как? – Спросил хрипло.

– Говорят, что Енох ее убил. А его убил какой-то рыцарь, который с ним приехал.

– Я не верю, что этот пентюх мог убить маму.

– Я тоже. И в городе многие не верят. Сразу после Еноха и этого рыцаря подошли вооруженные люди, около пяти сотен, заняли город и замок. Многих убили. Ищут тебя и Кира.

– Что с сестрой?

– Жива. По крайней мере, так говорят. Я тоже думаю, что жива. – Марк был бледен не меньше Гарри. – Она им нужна, как заложница. И как Еннер.

Гарри отошел к краю причала, сам не свой. Ему хотелось не то закричать, не то заплакать, не то броситься в море и утонуть… Но, как и Фиби, он подумал о младшей сестре. Девчонка перепугается, не стоит.

– Держись, Гарри. – Кирнан еще не знал, что и его отца больше нет в живых. – Если не ты, то кто за них отомстит?

– Верно. – Гарри медленно повернулся к нему, взгляд стал взрослым, тяжелым. – Если не я, то кто?..

В Северной Звезде царил хаос. Люди Гирста шарились в сундуках, шкафах и комодах, то и дело издавая радостные и азартные вопли: Еннеры были очень богаты, и поживиться здесь было, чем. Фиби сидела подле самого Гирста ни жива, ни мертва. На все вопросы о том, где могут быть ее брат и сестра, она отвечала упорным молчанием, и Гирст злился, понимая, что дальше угроз не пойдет, а на угрозы девушка не реагирует. Впрочем, как и на все остальное. Не повредилась ли в уме из-за смерти матери?.. Черт, некрасиво получилось. И какого хрена она сунулась, куда не следует, и когда не следует?! Гирст понимал, что его положение, не смотря на предварительный успех, довольно шаткое. Если Гарри Еннер уцелеет и удерет, он вполне способен собрать тинг и потребовать справедливости. И даже если с Гарри он ухитрится тихо и неприметно покончить, все равно останутся Бергквисты, которых слишком много, Карлфельдты, Хлоринги и даже Эльдебринки, которые сравняют его с землей, если только он не станет в самом ближайшем времени супругом вот этой девушки, естественной наследницы Еннеров. Но девушка должна быть на его стороне… Чего сложно будет добиться после того, что она видела. Запугать? Но Гирст этого не хотел. С того мига, как увидел ее лицо и взглянул в синие глаза, она стала для него желаннее замка и золота.