Люди Арка. Книга 2

Ну же, думай…

Перебирая в голове свой скудный боевой арсенал, я понимаю, что просто не успею воспользоваться висящей на поясе плазмодрелью с «волшебным» прицелом Готлиба: Мирея размозжит моё серое вещество ещё раньше. Да и смысл пытаться подстрелить одного гвардейца, если останутся ещё восемь? Перевес явно не в мою пользу.

А вот трансмутатор материи…

Я подбираюсь пальцами к своему ремню, на котором закреплён набор небольших шариков Т-34.

– Руки вверх! – приказывает Мирея, заметившая мои поползновения и, судя по приложенной силе, пытающаяся буквально насквозь проломить мой череп своей пушкой. – За голову, быстро! И вы тоже!

Мне, Локсу и Юне ничего не остаётся, как повиноваться.

– Я начинаю уставать от игр, – снова подаёт голос ИИТ.

– Где Вега? – шипит хилер, вглядываясь в робота исподлобья полными ненависти глазами. – Что ты сделал с ней?

– Ждёт твоего возвращения домой. Ну же, Локс, поделись со мной знаниями, и я отпущу тебя обратно к твоей ненаглядной. Вы забудете обо всём этом, как о страшном сне, и будете жить долго и счастливо. Я прощу твоё предательство, притворюсь, что ничего не было. Ты хотел бы этого, не правда ли? Или же ты готов пустить всю свою жизнь под откос ради какого-то глупого секрета?

– Не такого уж и глупого, раз ты так вцепился в него. Скажи-ка мне, ИИТ, зачем тебе знать, как восстановить чьё-то сознание?

Юна, до этого пристально следившая за окоченевшими гвардейцами, упирается испуганными глазами в хилера.

– Стань мы с тобой партнёрами, как ты мне обещал, я бы, возможно, и посвятил тебя в детали своей инициативы, но, надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что после всего, что ты натворил, мне придётся лишить тебя этой привилегии. Итак?..

Уголки рта Локса вдруг начинают расползаться в стороны. На его лице вырисовался пугающий оскал.

– Ты шантажируешь меня убийством Тоа? – Звук моего имени из уст аполла заставляет моё сердце забиться быстрее. – Значит, вот такого ты обо мне мнения? Якобы я настолько недалёк, что поверю, будто ты сохранишь ему жизнь, расскажи я тебе о нейрореконструкции? К чему тебе оставлять его в живых, ИИТ? Тоа, должно быть, единственный человек на Арке, которого тебе стоит бояться. Да ты избавишься от него при первой же возможности!

Ну спасибо, доктор Локс!

После такой убедительной речи у ИИТ конечно же поубавиться причин задушить меня на месте…

– Ты вовсе не недалёк, Локс, – говорит «Викки». – Поэтому я и согласился работать с тобой. Поэтому ты жив. И поэтому я всё ещё пытаюсь вести с тобой переговоры, уповая на твоё благоразумие. Конечно, мне нужна смерть мальчика. Но я не хочу убивать его. Я должен. Ведь вы сами не далее как десять минут назад обсуждали смертельную опасность, которую его необычный мозг представляет для меня. Что бы ты сделал на моём месте, знай ты о подобной угрозе? И всё же есть другой способ разрешить это затруднение. Ты даже не представляешь, насколько щедрое предложение я готов вам сделать.

Локс заметно настораживается.

– Посмотри, – продолжает робот, – как ловко ты научился извлекать жемчуг из мозга при помощи своей установки. Гениально! Но зачем ограничиваться собой и своим другом Готлибом? Я позволю тебе проделать то же самое с Тоа – и тогда он будет опасен для меня не более, чем пустынный тушканчик. А главное – он будет жить. Всё в твоих руках. Отказываться глупо. А теперь я вынужден начать отсчет пяти секунд, и если по истечении этого времени ты…

– Ладно! – вскрикивает Локс. – Я… Я расскажу.

– Доктор Локс, пожалуйста… – бессильно произносит Юна.

– Знаю, Юна. Прости, но у нас нет выхода. Он не отстанет.

– Тоа… – Шёпот Миреи дуновением нежданного летнего ветерка посреди фолиабря влетает в мои навострившиеся уши. – По моему сигналу тихо снимай инкогнитор…

Мне не послышалось? Что она задумала? Или это очередной подвох? Она продолжает:

– Я возьму на себя гвардейцев… Готов?

Я делаю микроскопическое движение головой.

– Хорошо. Тогда… Давай!

Моя правая рука, прикрывающая голову сзади, нащупывает прохладную выпуклость диска инкогнитора над ухом и, сжав его пальцами, незаметно отлепляет устройство от вцепившихся в него волос. Сию секунду все девять гвардейцев оживают; один из них объявляет усиленным портативным громкоговорителем голосом:

– Всем оставаться на местах! Вы обвиняетесь…

– Сейчас! – кричит кому-то Мирея, и эфир пронзает резкий птичий щебет. Я оглядываюсь на клетку с тремя канарейками, но та уже опустела, а сами птицы взмыли под потолок и начали стремительно множиться, отпочковываясь друг от друга, прямо как их хозяйка во время своего выступления в амузале. Через какое-то время вся гостиная заполнена густым облаком из десятков мечущихся «желтков», с истошными криками бросающихся на бойцов Гвардии. Особого вреда они им не наносят, но этот манёвр даёт нам окошко времени для того, чтобы оценить обстановку и понять, что делать дальше.

Локс, не раздумывая, кидается с кулаками на ближайшего гвардейца и заодно пытается вырвать дубинку из его рук. Юна, кажется, только и ждала, когда подвернётся момент размять кости и испытать на деле приёмы, подсмотренные у Аарона. Её руки и ноги мелькают так быстро, что трудно уследить, кого и как именно она обрабатывает в отдельно взятый момент, а гвардейцы, в свою очередь, взвывая и хватаясь руками за свои повреждённые конечности, валятся на пол вокруг неё, как переспелые плоды вокруг дерева.

Мирея, ускакав за диван, использует его как баррикаду и отстреливается от гвардейцев своей пушкой, которая оказывается неизвестным мне видом оружия, выпускающим из своего дула что-то вроде электрических разрядов. Достигнув цели, они пронзают гвардейцев, лишая их возможности двигаться и роняя их контуженные тела на пол. Я, разумеется, тоже вношу свою лепту и, перекувыркнувшись по полу и избежав по пути ударов рассекающих эфир дубинок, свистящей спиралью из своей плазмодрели отправляю двух гвардейцев в затяжной полёт до диванного стеллажа. Мирея реагирует на их внезапное прибытие, окончившееся разрушением её ценной коллекции, оглушительным визгом. Останки наград разлетаются по комнате.

– Довольно!

Голос подобен взрыву.

Освещение в комнате вдруг начинает меняться и постепенно багровеет, пока каждый предмет не приобретает кроваво-красный оттенок, от которого в глазах появляется неприятное давление. Канарейки в стае лопаются одна за другой, а три оставшиеся, оригинальные, мчатся обратно в клетку, унося свои хвосты и перья от невидимого врага. Два уцелевших гвардейца, не понимая, что происходит, потерянно озираются по сторонам, а затем снова лишаются способности двигаться, замерев каменными изваяниями среди бездыханных тел своих поверженных товарищей.

Вся комната начинает вибрировать, и разбросанные по ней предметы – стаканы, стулья, клетка с птицами – вопреки гравитации отрываются от пола и поднимаются в эфир. То же делает и Мирея: её тело медленно плывёт вверх, пока сама гимнастка, лицо которой обрамлено «ожившей» копной таких же красных, как и комната, волос, невидящими глазами смотрит перед собой. Её рука, крепко сжимающая электрический бластер, плавно поднимается и утыкается ей в подбородок.

– Видит Сейвер, я дал тебе множество шансов! – гремит изо всех стен голос ИИТ, в котором начинают проскальзывать какие-то неестественные, потусторонние ноты. – Больше, чем ты заслуживаешь. Это последний…

– Тоа…

Локс смотрит на меня из противоположного конца осатаневшей гостиной. Юна, стоящая ближе ко мне, не может решить, за кем ей следить: за хилером, который что-то хочет мне сказать, за мной, оцепеневшим и вросшим ногами в трясущийся пол, или же за Миреей, которая вот-вот выстрелит себе в голову «рукой» ИИТ.

– Он там… Ты сможешь, – выдыхает Локс, пронзая меня чёрными глазами, которые в алом освещении комнаты походят на две бездонные дыры.

Я уже знаю, что мне нужно делать.

Сосредоточив всё внимание на Мирее, тело которой взяла под контроль всесильная машина, я заставляю себя забыть о существовании всего, что находится вокруг, – этой комнаты, доктора и Юны, – и вгрызаюсь мыслями в убежище ИИТ, каждым импульсом своего сознания стараясь пробить защитную стену и войти в его цифровую крепость. Изображение комнаты, отпечатанное на сетчатке моих глаз, сужается, и, заметив напоследок, как палец Миреи, словно в замедленной съёмке, сдавливает сенсор на рукоятке бластера, я оказываюсь в чём-то вроде туннеля, который поглощает меня целиком и тащит куда-то со сверхзвуковой скоростью. По краям воронки дрожат и скачут мелькающие ярко-красные полосы, а в центре разверзается чёрная бездна, затягивающая меня в своё прожорливое нутро.

«Полёт» оканчивается резко: я обнаруживаю свою шею зажатой в стальных пальцах, принадлежащих чёрной дымоподобной фигуре без конца и начала. Существо безжалостно душит меня, пока я с хрипом трепыхаюсь в его мускулистой руке.

– Упрямый наглец! – рычит оно миллионом разнокалиберных голосов. – Забыл своё место? Ну так я тебе напомню…

Мои ноги повисают в эфире и отчаянно трепыхаются, пока руки пытаются ухватиться за чёрную лапу, но скользят сквозь неё, словно та и впрямь соткана из дыма. В то же время пальцы, сомкнутые на моей шее, начинают как будто расти и расползаться дальше по телу – на плечи, грудь и руки. Чёрная тень поглощает меня заживо, «заражая» собой мой подбородок и подбираясь ко рту и носу. Вскоре одни лишь глаза, похлопывая, остаются на поверхности, но и они через мгновение тонут в чёрной массе, после чего я оказываюсь один на один с полным отсутствием чего-либо: только я и темнота.

– Простите, доктор Локс, – скулю я, рухнув на возникшую из ничего терру, упёршись в неё руками и склонив голову вниз. – Я не смог… Не смог…

Горячие слёзы брызжут из глаз.

Я чувствую всепоглощающую слабость и жгучую обиду от того, что я всех подвёл. Теперь они умрут, а я наверняка окажусь последним – тем, кому выпадет «честь» наблюдать гибель всего, что я так и не сумел уберечь, прежде чем как самому сделать последний вдох и окончательно провалиться в забвение…

– Тоа! Тоа, дружище, ты как?

Я едва могу соединить звуки, которые слышу, в слова, а те, в свою очередь, – в чей-то отчётливый голос. Знакомый голос.

– Х-Хэрон?

Я сам не верю, что произношу это имя.

Он здесь? Как такое может быть?

Слабо шевелю разбухшими веками, прищуриваюсь и сквозь влажные ресницы вижу расплывчатое, но знакомое лицо моего друга на фоне ослепительно яркого света. Тот уставился на меня обеспокоенным взглядом своих карих глаз.

– Хэрон… – Говорить трудно из-за сковывающей боли в груди.

– Не шевелись, – просит он, кладя широкую ладонь на моё плечо.

Кажется, я лежу где-то, а он стоит надо мной. Его серьга в ухе отбрасывает мне в глаза пронзительные звёздочки света из неясного источника.

– Где… Где я?

– В госпитале, – отвечает друг. – Тебя нашли еле живым у разрушенной шахты. Тоа, что ты там делал?

У шахты? О чём он говорит?

– Хэрон, ты… Ты что-то путаешь… Я был в аполисе…

Тот смотрит на меня каким-то странным взглядом, как будто он… разочарован во мне. За матовым стеклидом кабинета суетливо снуют неразборчивые тени.

– Вы были правы, – тихо говорит Хэрон кому-то, ссутулив могучие плечи. – Всё, как Вы и говорили.

В прозрачном пластидовом мешке над моей головой звенит упавшая в чёрную жидкость капля. Звук такой резкий, что заставляет меня поёжиться.

Что это за дрянь?..

– Не расстраивайся, Хэрон.

Этот голос я тоже узнаю.

Звуки разносящихся эхом шагов, и вот с противоположной от Хэрона стороны надо мной вырисовывается силуэт доктора Локса. Тот почему-то одет в защитный белый костюм, полностью покрывающий его тело, совсем как в том воспоминании из инкубатора. Видимой остаётся лишь пара его чёрных, как смола, глаз, пристально всматривающихся в меня из-за мутноватого защитного экрана.

– Что же делать, доктор Локс? – спрашивает у него Хэрон. Он выглядит как никогда подавленным.

– Мы уже не вернём твоего друга, – сообщает ему аполл и снова смотрит на меня, одновременно извлекая из-за спины что-то, чего я не могу разглядеть. – Нам придётся прекратить его страдания. Это лучшее, что мы можем сделать для него…

– Хорошо. Только давайте быстро. Не хочу, чтобы он мучился.

Хэрон отходит в сторону, покидая поле моего зрения.

– Что… – выдыхаю я, чувствуя подступающую к горлу тошноту. – Что Вы делаете? Хэрон! Доктор Локс, это же я! Я в порядке!

Хилер не слышит или делает вид, что не слышит. Когда его облачённая в жёлтую резиновую перчатку рука приближается к моему лицу, я вижу, что он сжимает в ней маленький старомодный ключ тёмно-серого цвета.

В нос бьёт горький запах металла.

– Зачем это? Прошу, не надо!

Локс невозмутимо вставляет ключ в мой лоб.

С таким же успехом он мог вонзить в него скальпель – я кричу от боли, но изо рта не выходит ни звука. Хилер проворачивает ключ несколько раз, ласково приговаривая:

– Скоро всё закончится, Тоа. Ты вёл себя храбро, но, к сожалению, мы не уберегли твой рассудок. Как только я закончу, ты почувствуешь себя гораздо лучше. Конечно, это будешь уже не совсем ты. Но взгляни на это с другой стороны. Ты начнёшь новую жизнь. Разве это не прекрасно?

Шум его хрипящего дыхания, отфильтрованного респиратором костюма, закладывает уши. Стены кабинета начинают пузыриться и таять, как плавящийся пластид, обнажая багровый вихрь, беснующийся за ними. Я проваливаюсь сквозь полиуретан койки, словно это зыбучий песок, но в последний момент успеваю выхватить ключик из руки Локса.

– Нет! – шипит хилер, но поздно.

Слои его кожи и одежды отваливаются от него и летят прочь. В конечном счёте Локс растворяется в вихре, как и кабинет, и пластидовый мешок с жидкостью, и толпа чёрных теней за стеклидом. Я наблюдаю всё это, пребывая в свободном падении, по ощущениям не отличимом от полёта с обрыва станции Гвардии. Пока я лечу, моя рука стискивает ключ так сильно, что он больно впивается в кожу, но я заставляю себя держаться за него из последних сил: почему-то мне кажется, что это сейчас чрезвычайно важно.

– Камрады, давайте поприветствуем на арене нашего большого во всех смыслах этого слова друга – Лучезар-р-р!

Мои ноги касаются твёрдой поверхности, а пальцы рук сразу узнают её по характерному материалу покрытия.

Я в Агилитроне.

Только вместо трибун здесь непроглядная тьма, а вместо зеркального Лучезара в центр закрученной цепочки из платформ неспешно поднимается гигантский огненный шар, совсем как тот, с каким я имел «удовольствие» общаться в Гиперсфере в здании Сената. Я чувствую, что с ключом в моей ладони что-то происходит, и, опустив глаза, с удивлением обнаруживаю, что это больше не крохотный древний ключ, а увесистый фиолетовый куб, активирующий файервол.

Огненный Лучезар, вспыхнув ещё ярче, выстреливает центумом таких же красных, как и он сам, лучей, которые начинают бешено плясать по арене, выискивая, по всей видимости, меня. Недолго думая, я бросаюсь на подвешенную выше платформу, обхватив куб рукой и прижав его к боку. Мне удаётся запрыгнуть на неё, едва миновав один из беснующихся алых лучей, с шипением сверкнувший у моей лодыжки. Пригнувшись и прислонив куб к поверхности платформы, я начинаю рассчитывать траекторию для следующего прыжка, но горящий «солар» пользуется этой задержкой и отправляет убийственный луч прямо мне в грудь. Я успеваю только ахнуть от неожиданности, прежде чем моё тело срывается и снова летит камнем вниз, как и фиолетовый ключ, который всё-таки сумел сбежать от меня. Я машу обеими руками, пытаясь дотянуться до его и ухватить в полёте, но скользкий куб выпрыгивает из пальцев, стоит им коснуться его.

– Хакер «Квантов-мутантов» утрачивает ключ, а вместе с ним – и шанс вырвать для своей команды победу! Какая трагедия для всех, кто рассчитывал на Тоа Канвальда! Без сомнения, следующий матч команда проведёт уже без него…

Я сталкиваюсь спиной с грудой каких-то плотных предметов и сразу начинаю проваливаться сквозь них. Чтобы не сгинуть в этой куче с концами, начинаю усердно цепляться пальцами за всё, что подворачивается под руку, и таким образом мало-помалу выныриваю обратно.

Это что, какая-то свалка?

Вытягиваю шею и кручу головой в разные стороны – оказывается, я шмякнулся в бескрайнее море из оранжевых кубов-ключей. Они бьются друг об друга со стуком, гулким эхом разносящимся по помещению (если это, конечно, можно так назвать, ведь ни стен, ни потолка здесь нет и в помине). Я с трудом карабкаюсь по ним и одновременно высматриваю в огромной оранжевой массе свой, фиолетовый ключ. Это занимает так много времени, что в какой-то момент я уже теряю веру в то, что вообще смогу найти его, как и в то, что сам сумею когда-нибудь выбраться из этой безумной ловушки. Внезапно моё внимание привлекает слабо подсвеченная лиловая точка на горизонте. Обрадовавшись, как ребёнок у киоска с фруктозной ватой, я бросаюсь в сторону ключа, продираясь сквозь толщу бесполезных оранжевых кубов, давящих мне в бока своими острыми углами и гранями.

Когда до ключа остаётся не больше метра и я вытягиваю вперёд руку, мысленно умоляя его запрыгнуть в неё обратно, моё тело вдруг наполняется необычным и в то же время пугающим чувством невесомости, которое выуживает меня из оранжевого капкана и поднимает высоко над ним, окончательно разлучив нас с ключом. Я беспомощно барахтаюсь и загребаю эфир руками в немом протесте, но всё без толку: море кубов становится озером, озеро – болотом, а болото – жалкой лужицей…

Я стою, прижавшись носом к холодному стеклиду.

Горячее дыхание из ноздрей рисует на нём мутные кляксы конденсата, которые пропадают с прозрачной поверхности так же быстро, как и появляются на ней. Стеклид служит перегородкой между мной и неким боксом, на дне которого навалены в кучу те самые оранжевые кубики и один-единственный – фиолетовый. Под потолком бокса медленно и со скрипом раскачивается металлическая лапа с длинными тонкими «пальцами», по которым бегают слепящие световые блики. Внутренность моей правой ладони нащупывает под собой какой-то бугорок, который при близком рассмотрении оказывается красным шариком-наконечником, нахлобученным на короткий рычаг.

Что ж, если я что-то знаю о рычагах…

Я двигаю его вправо – железная лапа сдвигается вправо. Я наклоняю рычаг влево – и лапа едет налево. Чудеса! Я принимаюсь управлять сверкающей клешнёй посредством рычага, вглядываясь в добычу немигающим взглядом и пытаясь разместить железку прямо над кубом. Задерживаю дыхание, чтобы оно случайно не заставило мою руку дрогнуть, и даже слегка прокусываю нижнюю губу от напряжения. Когда мне кажется, что когти лапы остановились точно над ключом, я бью по круглой красной кнопке с такой силой, что она чуть не проваливается глубоко в панель, из которой очень кстати выросла пару мгновений назад.

Проходит секунда, за ней – другая. Блестящая лапа так и висит, болтаясь, на месте, как уродливая люстра под потолком гостиной сумасшедшего.

– Ну же, дура! – не выдерживаю я.

В ответ на это стеклидные стенки бокса начинают возмущённо дребезжать. Можно подумать, что где-то под нами гигантский бур прокладывает себе дорогу сквозь твёрдую породу.

А потом всё стихает…

Откуда ни возьмись гигантская металлическая лапа со страшным лязгом опрокидывается на мою голову и обхватывает её со всех сторон! Я вскрикиваю и, цепляясь руками за толстые когти, пытаюсь разжать тиски, но клешня уже шустро тащит меня наверх, в своё логово. Впрочем, на полпути она почему-то передумывает и отпускает мою чудом уцелевшую голову, не забыв напоследок подбросить меня повыше в эфир и так и оставив кувыркаться в чёрной невесомости. Сразу за этим такие же лапы (а, может, и та же самая) начинают выпрыгивать из темноты и «жалить» меня одна за другой. Они цепляют меня за руки, ноги, бьют в грудь. Я болтаюсь и подпрыгиваю, как тряпичная игрушка во власти озверевших детей, не в силах отбить свирепую атаку. В конце концов они прекращают пытку, и я падаю ничком, распластавшись на твёрдом полу.

Кашлянув кровью, которую я вытираю с лица тыльной стороной ладони, превозмогая боль во всём теле (сколько костей сломано?), я приподнимаю голову и вижу, что лежу вовсе не на полу, а на поверхности какого-то чёрного акваёма. Мои пальцы, касаясь прохладной глади аквы, пускают по ней кольца вибрации, но не проходят сквозь неё, словно я не человек, а какая-нибудь аквамерка. В хлюпающем зеркале подо мной материализуется волнующееся отражение. Я смотрю на своё измученное лицо, кровоподтёки на подбородке, ссадину под глазом…

Глаза.

Мои глаза жёлто-зелёные, а у отражения они почему-то красные. Разве я сейчас в гневе? Скорее, в полном смятении и ужасе.

Лицо в чёрной акве, сморщив нос с видом глубочайшего отвращения, разглядывает мои увечья, после чего внезапно дёргается и с громким всплеском выпрыгивает из аквы. Вытянув вперёд руки с растопыренными пальцами, мой клон вонзает свои ногти в мою многострадальную шею и, брызжа пеной у рта, извергает из себя:

– Взгляни на себя! Какой же ты слабый! Никчёмный! Мне стыдно, что я – это ты!

Тоа номер два валит меня на пол.

– Ты не смог спасти профессора!

Он бьёт меня кулаком в лицо.

– Оставил Олека умирать одного!

Ещё удар. Кровь хлыщет на мокрый пол.

– И теперь ещё Мирея с братом умрут из-за тебя!

Стиснув зубы, он принимается с удвоенным рвением вдавливать моё горло в затвердевшую поверхность акваёма. Мои опухшие глаза закатываются, и вместо уродливой версии себя я начинаю любоваться красноватыми внутренностями собственной черепной коробки. Руки в агонии бьют по акве и ногам противника, но это похоже скорее на конвульсии, чем на самозащиту. Я машинально тянусь к поясу, на котором в физическом мире уже привык носить оружие, и – рукам не верю! – верная плазмодрель на своём месте, висит и как ни в чём не бывало ждёт своего часа. Мои непослушные пальцы обхватывают рукоятку и вытягивают пушку их чехла, пока вторая рука тянется к прицелу, изготовленному профессором Готлибом.

Клик!

Потеряв контроль над собственными глазными сферами, я на ощупь погружаю дуло оружия в мясо чуть выше кадыка своей копии и сильно давлю на сенсор.

Громкий хлопок и ощущение чего-то рыхлого и горячего, усеивающего моё лицо. Глаза занимают исходное положение. Тоа номер два продолжает сидеть верхом на мне, но больше не пытается меня задушить: это не так-то легко сделать, если ты только что лишился головы, шеи и половины плеча. Из воронки, которой теперь заканчивается его тело, валит густой чёрный дым, а ошмётки его плоти всё ещё продолжают падать на пол вокруг нас, как праздничное конфетти.

Я сталкиваю с себя собственные останки и, кряхтя и ругаясь, встаю на ноги. Безголовый Тоа валится на бок, но мгновение спустя решает не разлёживаться просто так без дела, и, видимо, поэтому обращается в омерзительную чёрную многоножку, по размерам десятка в полтора превышающую то, чем ей полагается быть по норме. Клокоча, она уносит все свои лапки прочь, постукивая ими по полу, который неизвестно когда успел высохнуть и стать чем-то вроде металлического настила.

Разминая свою смачно похрустывающую шею и сплёвывая кровь, я наблюдаю, как членистоногое вползает в возникший из эфира порт, за которым нет абсолютно ничего, кроме ровного белого света. Исчезнув по ту сторону порта, существо оставляет меня наедине с самим с собой – но и в этот раз ненадолго. Уже через несколько мгновений со стороны зияющей белизны начинают доноситься звуки, похожие на топот не одного, не двух – нет, целого центума людей.

– Да вы издеваетесь… – хриплю я и, чётко понимая, что одной моей пушки на всех не хватит, начинаю рыскать по помещению глазами в поисках уголка, где можно было бы спрятать своё истерзанное тело от очередной напасти. Отвлёкшись на сколопендру, я и не заметил, что не только пол, но и вся комната за это время успела преобразиться. Я смотрю на целую коллекцию странных чёрных приборов: все как один громоздкие, тяжёлые на вид, выполненные довольно грубо, словно были доставлены сюда из далёкого прошлого. Само пространство напоминает странный гибрид между смотровой госпиталя, заводским складом и отсеком астролёта. Для чего конкретно оно построено, можно лишь догадываться. В то же время я отмечаю, что некоторые части пола и оборудования как будто не до конца прогрузились и обрываются в случайных местах, продолжаясь в трёхмерном пространстве слабыми голубоватыми полигонами, схематично изображающими недостающие фрагменты.

А ещё здесь становится невыносимо холодно…

– Вот он!

В белом проёме порта возникают чёрные силуэты людей.

Так держать, Тоа, также известный как камрад Тормоз!

Толпа вбегает в помещение, и я вижу, что все они облачены в броню, не сильно отличную от моей собственной, если не считать преобладающего в ней цвета хаки и общего неопрятного вида: наплевав на дресс-код, они, кто во что горазд, перемешали в своих костюмах шлемы, защитные окуляры, респираторы, цепи и ещё Сейвер знает что. Впечатление такое, что экипировались они на том же мусорном заводе, где жил и работал Тинни.