Стелившаяся под ногами тень как бы намекала, что принадлежит человеку спортивному и вместе с тем обстоятельному.
Именно таким Симон Искра себя и ощущал – подтянутым и серьезным. Таким должен быть всякий учитель российской школы, не правда ли? Оставьте стереотипы про странных людей, работающих на благо образования, при себе. Нет, дорогие мои, Симон Искра не таков. Он не швыряется ключами в учеников и не выковыривает из зубов стружку от пиломатериалов. Нет-нет, родненькие, Симон Искра – это лучшее, что было, есть и будет в общеобразовательной школе № 66 Петропавловска-Камчатского.
С такими мыслями, больше походившими на заевшую пластинку, Симон покинул парковку и завернул в школьный двор. Поток учеников разноцветной лавиной поднимался по ступеням, собирался у остекленных дверей и процеживался через турникет, после чего разбегался по коридорам. Многие несли в руках легкие курточки, взятые в надежде на привычную прохладу.
– Искрит сегодня, не правда ли, Симон Анатольевич?
Симон обернулся. В тени слева от лестницы стояла группка девятиклассниц. Темно-синие плиссированные юбки, гольфики, голубенькие блузы. Замечательная школьная форма для девочек, если так подумать. Да, если так подумать и не брать в расчет аксессуар, не имеющий никакого отношения к стандартам школьной формы: сигаретную пачку.
– Только не вздумай открывать ее на территории школы, Золотарёва.
Нита Золотарёва с удовольствием тряхнула пшеничной гривой. Блеснули брекеты.
– Ну да, жара такая, что и искры хватит, чтобы прикурить, правда?
– Правда, – бесхитростно согласился Симон. Что-то подсказывало ему, что речь шла о его фамилии, но он предпочитал не замечать этого. – И лучше выброси сигареты, Нина.
Золотарёва дернулась. Она ненавидела собственное имя, которое, по ее мнению, больше подходило сонной собаке. Поэтому только Нита, Нита и еще раз Нита. Об этом знали все. Сложно не знать о закидонах девочки, чья жизнь прыгала на золотистых ухабах, рассыпанных отцом.
– Если мы выбросим сигареты, то не сможем найти их владельца. А мы хотим вернуть пропажу. Разве не этому «учат в школе, учат в школе», Симон Анатольевич?
Грянул смех, и Симон замялся, не зная, что ответить. В голове всплыла одна из тех пьяных сентенций, которыми обычно бросался его отец после карт: «Если, играя в покер, ты не знаешь, кто за столом лузер… значит, лузер – это ты».
– Я не лузер, папа, – с робкой улыбкой пробормотал Симон, вызвав новый взрыв хохота.
Отвернувшись, он с вытаращенными глазами зашагал по ступеням. Иногда, чтобы быть счастливым, нужно уметь двигаться дальше. Простая истина, доступная лишь детям, умалишенным, животным и… настоящим учителям.
– Тебе стоит быть строже, Симон.
Симон поднял глаза и увидел перед собой Ангелину Сысоеву, завуча по научно-методической работе, и Екатерину Шафран, учительницу истории. Они замерли справа от распахнутых школьных дверей, и их, казалось, нисколько не беспокоила такая возмутительная вещь, как сигареты в руках учениц.
– Это же просто дети, они так шутят, – прошептал Симон и попытался пройти мимо.
– Ангел, мне кажется, Симон боится не только учеников, но и собственных коллег, – заметила Шафран.
– Ну-ну, он просто хорошо воспитан. Ведь так, Симон?
– Я… не знаю.
Собравшись с духом, Симон посмотрел им в глаза. Дети подходили, здоровались и шли себе дальше, торопясь навстречу оценкам и новому дню. А он всё не находил сил сдвинуться с места. Эти женщины были эффектны во всех смыслах – как ножи, инкрустированные жемчугом Южных морей. Посмотри на таких – и получишь порез внутренних органов, и вряд ли это будет сердце.
Одна – с ясными глазами, смуглой цыганской кожей, вся в элегантных черно-фиолетовых тонах и белом золоте. Такому выразительному экспонату недоставало только бирочки: «Ангелина Сысоева, требовательная и обманчиво мягкая». Вторая – рыжая, зеленоглазая, в оранжевом деловом костюмчике с закатанными рукавами, в ложбинке грудей – очаровательные веснушки. Бирочка просилась и сюда: «Екатерина Шафран, лисица, обитающая во всех норках сразу».
И обе смотрели с неприкрытой насмешкой.
– А ты сегодня по погоде, Симон, – промурлыкала Шафран.
С этим он, пожалуй, мог согласиться. Безрукавка из кашемира, украшенная розовыми и желтыми ромбиками, удачно скрывала пятна пота на рубашке. Недоставало только какого-нибудь платочка, чтобы прикрыть намечавшуюся лысину.
– Чем могу быть полезен, Ангелина Павловна? – промямлил Симон, твердо решив смотреть между женщинами.
– Есть небольшое поручение, Симон. Думаю, учителю обществознания оно вполне по плечу.
– Что-то срочное? – Он покосился на свои дешевенькие часы: до начала уроков оставалось меньше десяти минут. «Господи, ну почему не меньше пяти?» – мелькнула испуганная мыслишка.
– Не настолько срочное, чтобы так потеть, Симон. – Ангелина Сысоева холодно улыбнулась, точно хотела подчеркнуть безжалостность произнесенных слов. – Зайди ко мне после третьего урока. О, и не беспокойся, там всё просто: можно и на пальцах объяснить. Но не при всех, разумеется.
– Да, конечно. Я могу идти? Понимаете, мне бы не хотелось опаздывать. Учитель должен быть примером во всём, правильно?
– Безусловно. И мы все берем пример с тебя, Симон.
– Секундочку, Симон, детишки подождут, – проворковала Шафран и потянулась к нему. – У тебя что-то вот здесь, на губе. Будь паинькой, потерпи.
Пальцы Шафран смахнули какую-то крошку в уголке его рта, и в ноздри Симону шибанул резкий запах. Словно к носу поднесли ватку, пропитанную цитрусами, выращенными в бензиновой атмосфере. Симон выпучил глаза и закашлялся. Губы в том месте, где их коснулись, неожиданно онемели.
– Тиши-тише, Симон, только не хлопнись в обморок. Не хлопнешься? Обещаешь? Думаю, на свежем воздухе тебе полегчает. Ты ведь знаешь, где найти свежий воздух, Симон? Ты ведь понимаешь, что такое свежий воздух?
Симон с недоверием уставился на Шафран и открыл было рот, чтобы заявить, что они уже находятся на свежем воздухе. И сразу же захлопнул его. Потому что откуда-то потянуло душком подтухшей раны, которая никак не может затянуться и теперь гниет, сворачиваясь и влажно блестя. В горле Симона тотчас образовался мерзкий ком.
– Я, пожалуй, пойду, – выдавил он и на заплетающихся ногах направился в школьный холл.
– Конечно, Симон, именно этого мы от тебя и ждем, – бросила Сысоева, теряя к нему всякий интерес. – И смотри под ноги.
Когда завуч и учительница остались позади, Симон сконцентрировался на передвижении. Совет смотреть под ноги оказался невероятно полезным: холл раскачивался, словно планировал выбросить из раздевалок сменную обувь и ее галдящих владельцев. Непривычные двадцать четыре градуса тепла казались раскаленными валиками, заполнившими всё свободное пространство.
«Если Петропавловск-Камчатский и думал о чём-то в последнюю очередь, так это о кондиционерах, – пронеслось у Симона в голове. – Да и к чему они городу, привыкшему пребывать на нижней полке природного климатического холодильника?»
Неожиданно дурнота отступила, и Симон сообразил, что смотрит на фиолетовый рюкзак с тремя болтавшимися светоотражающими брелоками. Рюкзак принадлежал Эве Абиссову, чудаковатому мальчику с черными глазами и необычным именем. Симон мог бы назвать еще с десяток странностей, касавшихся этого ребенка, но куда больше его взволновал тот факт, что наблюдение за Эвой каким-то образом остужало воздух вокруг самого Симона.
Он отвернулся, и тошнота нахлынула с новой силой. Школьный галдеж показался бритвенными опилками, засыпанными прямо в уши. Симон замычал и побрел на второй этаж – проводить урок у пятого «А». Недомогание следовало за ним буквально по пятам.
Напоследок он еще раз посмотрел в сторону удалявшегося Эвы, и тошнота испарилась, словно и не она только что перекрашивала мир в пульсирующие желтые цвета.
Немало озадаченный, Симон продолжил подъём.
4
Ангел и Шафран дождались, когда Симон Искра уйдет, и прыснули со смеху. Видевшие это ученики приободрились, памятуя о непреложной истине любого урока: настроение учителя – это настроение твоих оценок. Проходившие мимо ребята постарше пытались очаровательно улыбаться, рассчитывая получить расположение если не Ангела, то хотя бы Шафран, которая была моложе ее на четыре года.
Шафран прогоняла таких одними пальчиками, будто надоедавших евнухов.
– У нас есть что-нибудь из предметов отца? – спросила она у Ангела.
Савелий Абиссов частенько терял вещи. Его любимые авторучки исчезали так же стремительно, как и появлялись, пиджаки вдруг лишались пуговиц, а расческам периодически приделывали ноги. Как-то пропала даже пепельница из кабинета, но все решили, что это перебор. В конце концов, это не секс, чтобы задумываться о размерах. Главное, чтобы предмет не утратил прочной связи с владельцем, а на такое обычно уходило пару-тройку дней.
– Скажем так, Беата кое-что передала нам. Это лежит в моем кабинете.
– Мы могли бы и сами брать всё, что посчитаем необходимым. И мы тоже умеем быть аккуратными.
