«Он шел неведомым путем –
Он шел ко благу или худу,
Но только жизнь била ключом,
Где б ни являлся он – он повсюду.
И средь накрывших небо туч,
Где не было просвета боле,
Вдруг пробивался яркий луч,
Как будто вестник лучшей доли.
Но с равнодушием к нему
мы относилися позорно,
не веря ни его уму,
ни стойкости его упорной.
Но, обессиленный, он пал,
Возрос на ниве скудной,
И мир, прозрев, тогда познал
Бойца, что вел нас к цели чудной».
Глава 4. Джо Дассен под кроватью
После трудного рабочего дня в архиве и библиотеке, уставшая, приплелась в гостиницу и рухнула в кровать. Однако не спалось. Положила мяту под подушку – не помогло. Уже двенадцать часов, пора бы заснуть. Вставать в восемь, с больной головой идти в архив, дышать пылью, рассматривать бисерные писарские почерки. В гостинице тихо. Кажется, я одна на этаже. Тишь, благодать. Словно в отместку радужным мечтам внизу грянула музыка. Поместили в самый уютный номер! Прекрасно! Чудненько! Странно, вчера музыки не было. Чорт, сегодня же пятница! Теперь зарядят на всю ночь!
Я встала, закурила – все равно не усну. Решила: завтра попрошу администратора поменять номер.
Красивый баритон завел мою любимую «Зи стефа». Джо Дассен! Сигарета выпала из рук. «Если б не было тебя, я выдумал тебя…», – пел кто-то внизу красиво, манерно. Какой самородок! И где – в затрапезном кабаке! Я затаилась дыхание и мгновенно влюбилась в бархатистый голос. Представила себе певца: лет сорока – пятидесяти… нет, пожалуй, меньше… тридцати пяти. Аккуратная бородка, кудрявые волосы до плеч, впереди небольшая залысинка, голубые выпуклые глаза, загнутые вверх томные ресницы, морщины от выдающегося носа к упрямому подбородку. Округлый животик, движения плавные. Красивые крупные руки с тонкими изящными пальцами. Кажется, мое воображение рисует Джо Дассена. В холодном номере гостиницы стало теплее
Ночь напролет я слушала французский шансон: Мирей Матье, Эдит Пиаф, Ив Сен Лоран. Потом настал черед итальянцев: Андриано Челентано, Ромино Пауэр.
Ах, мой милый кудесник! Я заснула под «Фели читу».
С нетерпением ждала следующей ночи. Мелькнула мысль: пойти в ресторан. Но, во-первых, нужны деньги, а во-вторых, не с кем. Буду наслаждаться искусством даром.
Концерт начался часов в десять. Публика разогрелась. Кутили какие-то старички: внизу мне встретились представительные мужчины пенсионного возраста. «Номенклатура празднует юбилей., – подумала я про себя. – Послушаем ретро! Ободзинский, Мансурова, Гелена Великанова, Майя Кристаллинская, «Маленький принц». Вначале зазвучали томные «Эти глаза напротив». Сердце растаяло. потом «Анжела» того же Ободзинского.
Бархатный тембр околдовал меня, привел в экстаз. Рок-эн-рол в стиле Магомаева: «Той единственной на свете королеве красоты». Я представила, как развеселившиеся старички, подхватив юных подружек, танцуют и заказывают «Битлз» и Элвиса Пресли. Но моему вокалисту никакие барьеры не страшны: он с блеском подделывался под голос Пола и короля рок-эн-рола. Волшебник!
Захотелось праздника. Слушательница добежала до ларька, купила баночку слабоалкогольного коктейля. Внизу, у ресторана, шумно, накурено, возле дверей старички прижимали к себе накрашенных девочнк-подростков.
В номере раскупорила баночку, разрезала яблоко и приступила к банкету. Мой «Джо Дассен» запел: «Быть может мне ты скажешь – да».
Надо бы сменить дислокацию, завтра рано вставать. Я погрузилась в сон. Оставался последний день командировки в Томске.
Воскресенье. Моя последняя встреча с музыкантом, похожим на французского шансонье. Так я его себе представляла: длинноногий, в белом костюме, на руке – крупный перстень. А может, я себе все придумала, и он толстый и маленький, с бородавкой на носу? Но зато как поет! Я приготовилась к вечернему концерту: приоделась, накрасилась, словно в филармонию собралась.
У входа в ресторан припарковались джипы и мерседесы. Контингент подобрался богатый, значит, до утра не засну. Ах, мой милый Августин, человек из музыкальной шкатулки! Согласна бодрствовать всю ночь, лишь бы услышать ваш божественный голос!
Ночной концерт начался с трагической мелодии: «Что ты вьешься, черный ворон, над моею головой?» Далее последовали: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, гоп-стоп, ты много на себя взяла, теперь расплачиваться поздно, посмотри на звезды, посмотри на это небо, – видишь это все в последний раз!»
Публика желала репертуар «Лесоповала» и Михаила Круга. Джо Дассен хрипел и рычал весьма похоже на блатняков.
Бутылки красного вина для меня оказалось недостаточно. Сбегала в ларек за коньяком, и только выпив, успокоилась и заснула под монотонное завывание: «Я вернусь к тебе, мама, из зоны»…. Когда зарумянилось небо, вокалист исполнил последний хит Пугачевой: «Девочка- секонд-хэнд».
Вечером следующего дня путешественница уезжала из Томска. В привокзальном буфете продавали водку «Прохор Громов». В купе по радио разливалась осипшим соловьем Алла Борисовна: «За таблетку, за таблеточку, взяли нашу малолеточку, ожидает малолетку небо в клетку, небо в клеточку».
В поезде, качаясь в вагоне, под стук колес вдруг вспомнила полюбившегося слова автора театральных воспоминаний Никса.
Никс считал, что: «Все зло и неуспех театральных предприятий происходит именно от недомыслия и убежденности предпринимателей в том, что театральное дело – коммерческое. Жестокое заблуждение. Чем больше будет оправдывать дело себя в художественном отношении, тем более оно приобретет посетителей, заинтересованных исправностью постановки, а с ним, разумеется, приобретет и наибольшее количество рублей». Сибирский антрепренер и актер не уставал повторять, что искусство должно быть некоммерческим. От этой коммерциализации искусства всех порядочных творцов, считал автор мемуаров, охватывает тоска и безысходность.
Моего любимого князя Долгорукого, поэта Вс. Сибирского порой охватывало отчаяние, и криком боли звучат следующие стихи:
«Не гонись за правдой,
а гонись за златом;
много будет злата – всем ты будешь братом…
Назовут все другом – князи и вельможи;
Наслажденья жизни
Все узнаешь тоже…
Пусть проделкой темной
злато взять придется;
Но тебе в бечестье
Это не сочтется…
Только на законном
Действуй основаньи –
Осторожно, тонко,
