Вальс из фильма с Милицей Корьюс Шурка насвистывал всю дорогу домой, всю лестницу. Немного запнулся перед дверью. И снова засвистел.
– Ты чего это? …Шурка? – из кухни высунулась голова Людочки. На плечи свешивались два локона, как у Аполлона Бельведерского. В одной руке чайник. Пустой рукав другой плоско подшит к боку. – Свистишь… – и укоризненно пояснила: – Денег не будет.
– Людочка! – Шурка скорчил гримасу. – Я потрясён! Как вы догадались? Я как раз хотел…
…попросить у неё взаймы. Но осёкся – внезапно для самого себя осёкся. Тот же новый свет догадливости, который утром подсказал ему верный ответ на вопрос Роры, брызнул опять: нельзя. Людочка была весёлая, добрая и не спросила бы больше, чем Шурка готов был рассказать сам. Людочка бы одолжила! Шурка не сомневался. И даже улыбнулась бы, и подмигнула. И сказала бы: «Удачи». Или: «И лимонадом её угости». Но Шурка знал: нельзя. Не в этот раз. Он шёл с девочкой в кино. А у Людочки был пустой рукав. И между этим была какая-то невыразимая словами, но твёрдая связь: нет.
– Чего ж? – не дождалась продолжения Людочка.
– Насвистеть ещё мотивчик!
Людочка фыркнула, усмехнулась, покачала головой:
– Ботинки сними. Тёть Дуся только что полы намыла.
И снова скрылась на кухне.
Шурка послушно стянул один ботинок, другой. Поставил под общую вешалку, на которой топорщились плащи и пальто соседей. Паровозными трубами торчали сапоги тёти Даши. Тупыми носками смотрели в стену ботинки Людочки. Лоснились калоши Ивана Валентиновича. Он был дома.
И он был джентльмен. «Попрошу у него», – решил Шурка и осторожно постучал: в комнате слышались негромкие голоса.
– Я вас? – раздалось знакомое. Шурка толкнул дверь. Она в свою очередь толкнула что-то мягкое.
– Сара? – изумился Шурка.
– А! Ты свистел? – радостно улыбнулся из-за стола Иван Валентинович.
– А мы тут гадаем, кто это так фальшивит в «Сказках венского леса»! – наморщил лоб его гость. Такой же тощий, такой же сухой, такой же лысый, как Иван Валентинович.
«Он – не джентльмен», – насупился Шурка.
– Я, Иван Валентинович, в другой раз зайду. Извините… Сара, идём, не мешай!
Сара глянула – и Шурка понял, что она его не видела. Глаза её были широко распахнуты на коричневатый лаковый предмет, который гость одной рукой держал за прямую сухую шею. Другой небрежно махнул Шурке:
– Ничего-ничего! Она совсем не мешает!
Всем троим было не до него.
Сара была бледна. Протянула руку, погладила скрипку по выгнутому боку. Не спешила убрать ладонь, точно грела её.
Гость подмигнул Ивану Валентиновичу, наклонился:
– Деточка, хочешь подержать? Только осторожно.
Иван Валентинович поднял чашку к улыбающимся губам:
– Ты не спрашивай, Лёдя, а дай.
Тощий Лёдя вынул и подал Саре:
– А это, деточка, смычок. Он нужен для того, чтобы…
Иван Валентинович встрепенулся, чашка звякнула, толкнула блюдце.
– Смотри, Лёдя! Смотри!
Шурка и сам уставился во все глаза. Рот его открылся. Сара ловко и точно, как во сне, сунула круглый край себе под подбородок, прижала плечом. Положила сверху смычок. Повела. Пальцы её забегали, защекотали скрипке шею. И Шурка узнал мотив, который только что насвистывал.
«Сара, ты что – умеешь?!» – застряло у него в пересохшем горле. Музыка взвилась, плеснула, как серебряный рукав. Крутанула, подхватила, понесла, закружила, притоптывая на «два-три». Стол, двух тощих стариков на их стульях, чашки и блюдца, всю комнату, всю квартиру. Шурку.
Старики переглянулись.
– Штраус.
– Вальс.
– «Сказки Венского леса».
Шурка ухватился за косяк. Под ногтями побелело.
– Понял, мальчик? – Гость обернулся. – Как надо.
Только он один не выглядел удивленным. Он один не знал, что до этого никто и предположить не мог, что Сара умеет играть.
– Но талант у неё есть?.. Ну, в смысле, музыкальный слух или что там надо. Способности… – всё покашливал смущённо дядя Яша, кивая в пол, стараясь никому не попасть глазами в глаза. Это было трудно. Все смотрели на него. Даже жёлтенькая подслеповатая лампочка с потолка. Тётя Даша стояла, скрестив руки. Тётя Дуся сидела боком к столу, положив на клеёнку голый локоть. Людочка облокотилась задом на остывшую печь. Иван Валентинович – дирижёр этого собрания соседей и главный эксперт (так как работал в Театре оперетты) – взмахнул руками:
– Какая разница!
Дядя Яша опять принялся клевать, кивать, покашливать:
– Ну как… Зачем же место зря занимать… Другому ребёнку – талантливому…
Шурка на миг остановился в дверях, оценил картину. В тусклом свете соседи казались собранием подпольщиков-революционеров за секунду до того, как нагрянут царские жандармы. Пошёл по тёмному коридору дальше. К телефону.
Если с кем и хотелось всё это обсудить, то только с Ророй. В чёрное, дыханием нагретое решето телефонной трубки.
Она всё понимала правильно.
Поняла и сейчас. Рора умолкла. Шурка расслышал с кухни:
«В старину барышни пиликали… От нечего делать… а искусство…» Это дядя Яша.
«Не пиликали, а бренчали. На фортепьянах». Это Иван Валентинович.
– Спорят? – спросила в ухо трубка.
– Угу, – выдохнул Шурка. – Он-то не против. Музыкальной школы. Или уроков. Просто денег нет.
