По границам памяти. Рассказы о войне и службе

– Как не заряжена? – встрепенулась старушка. – То-то я чувствую, последнее время что-то не то… Прикладываю-прикладываю, а толку никакого.

Но массивная контролерша уже двинулась дальше по проходу:

– Граждане пассажиры, приготовьте билеты и проездные документы для проверки…

– У нас свет в туалете, как в операционной. Глаза аж на лоб лезут от такой яркости. Ты что там, операции проводишь? – пилила меня жена.

– Нет, только ассистирую, – пытался отшутиться я, но в один из воскресных дней все-таки собрался, сходил в магазин, купил лампочки меньшей мощности, почти в половину, и поменял. Недельку жена молчала, а потом опять началось.

– Все равно свет в туалете яркий, – зудила она. – Ночью сходишь, включишь, и сон как рукой сняло. До утра потом крутишься – уснуть не можешь.

Почертыхался и поплевал с досады, но надвигался праздник – ее день рождения, и в его преддверии я все-таки сделал ей подарок – поменял освещение в туалете. Щелкнув выключателем, жена застыла в изумлении: абсолютная темнота, лишь где-то там, в глубине, таинственно и зовуще бледно-голубым светом светился унитаз.

Воткнув топор в валявшееся под ногами полено, Степаныч, мужик с виду крепкий и статный, присел на завалинку:

– Что-то, мать, муторно мне, в груди давит. Дышать тяжело. Старею, однако. Вон уже за шестой десяток перевалило.

Жена, Мария Петровна, женщина живая и предприимчивая, сообразила сразу:

– Так врачи же городские приехали, эту, как ее… диспансеризацию проводить. Сейчас я мигом сбегаю, тебя к сердечнику запишу.

– Вот, с утра в нее сходишь, – вернувшись, она протянула Степанычу баночку. – Ничего не ешь, а прямиком к доктору.

Доктор, слушая исповедь Кузьмича о его недуге, что-то записывал. Затем, померив давление, протянул Степанычу листочек:

– Сейчас к медсестре, сдадите кровь, и она повесит вам холтер. А через недельку со всеми результатами анализов ко мне.

– Что повесит? – не понял Кузьмич.

– Медсестра все знает. Я ей все написал. Она объяснит, – отрезал доктор.

Облепив грудь Степаныча присосками и закрепив их пластырем, медсестра торжественно повесила ему через плечо прибор на тесемочке, который весело и задиристо подмигивал зелененьким светодиодом. Протягивая Степанычу лист, разделенный на три графы, медсестра пояснила:

– В первую графу записываете время, во вторую – то, что в это время делали. Например: с 10:00 до 10:30 шел пешком от поликлиники до дома.

Степаныч понятливо кивнул.

– А сюда, – продолжила медсестра, тыча в третью графу, – все свои ощущения. Ну, то, что вы чувствуете, – усталость, одышка и т. д. Таким образом в течение суток мы вас промониторим и узнаем, как работает ваше сердце. А завтра в это же время ко мне – я сниму этот прибор.

Степаныч опять кивнул – все понятно, чего тут не понять? Хотя слово «промониторим» ему не совсем понравилось.

– Беречь себя и устраивать себе щадящий режим, типа сплошного лежания на диване, не надо, – напутствовала его на дорогу медсестра, – делайте все, что вы делаете в обычной жизни.

Выйдя на крылечко, Степаныч достал бумажку, посмотрел на часы и записал: «10:25 – шел пешком из поликлиники до дома». Прикинул по времени, сколько ему идти, но записывать не стал – мало ли. По дороге решил зайти в хозяйственный магазин. Одиноко скучающая, миловидная, средних лет продавщица встретила его приветливо.

– Давно вы ко мне не заглядывали, – водя перед глазами Степаныча глубоким вырезом на пышной груди, кокетливо улыбаясь, заметила она.

– Да все недосуг, Людмила, дела да заботы. Мне бы тазик. Старый-то совсем прохудился, – пробурчал Степаныч, отводя глаза в сторону.

– Тазик, говоришь. Сейчас выберем, самый лучший! – томно вздохнув, наклонившись и бесстыже-вызывающе виляя бедрами, Людмила полезла под прилавок.

У Степаныча, заглянувшего под рубаху, перехватило дыхание, и, как показалось, даже холтер замигал учащенно.

– Я, пожалуй, потом зайду. Мне тут еще в одно место надо. Куда ж мне с тазиком-то? – пробормотал Степаныч, пятясь к двери.

– Потом так потом, – засмеялась Людмила.

За магазином на скамейке, оперевшись на палочку, дремал древний дед-вдовец Пантелеймоныч. На стене за его спиной с правой стороны кто-то мелом написал: «Фашизм не пройдет», а с левой – «Отдамся в хорошие руки». Степаныч, присев рядышком, достал листочек и, взглянув на часы, задумался: «Ишь, чертовка, чего удумала, нашла время… И как же мне все это описать?» Поразмыслив, он написал просто: «Шел очень быстро, почти бегом. Одышка».

– Степаныч, заходи на огонек, – из утонувшей в яблонях беседки, приветливо махая руками, чуть ли не задыхаясь от восторга, заорали два закадычных друга Серега с Костей.

Выронив палку, Пантелеймоныч чуть не грохнулся со скамейки. Поймав, Степаныч водрузил его обратно.

– Я не пью, – пробормотал дед и тут же снова уснул.

– Молодец, – похвалил Степаныч, а в голове промелькнуло: «Надо было обойти другой дорогой». – Не, не могу, – замотал головой он.

– Че так? – удивились друзья, приближаясь к забору.

– Да захворал я что-то. Из больницы иду, – Степаныч изобразил на лице тяжелый недуг.

– Так мы вылечим. Вон и лекарство в «аптеке» подобрали!

– Не, не могу: я под контролем, – еще сильнее замотал головой Степаныч.

– Это у Петровны, что ли? – засмеялись мужики.

– Во, – Степаныч задрал рубаху, обнажая грудь, обклеенную пластырем и обмотанную проводами. На боку, угрожающе подмигивая, висел незнакомый прибор.

– Ох, ёпрст, – только и смог произнести Костя, обернувшись и показывая двумя руками на Степаныча подходящему Сереге.

– Ого, – застыл в недоумении Серега.

– Врачи городские повесили, – аккуратно поправляя холтер, пояснил Степаныч.

– Похоже, они из тебя смертника сделали. Зайдешь в людное место, нажмут на кнопку… И капец, – высказал свое предположение Серега.

– То-то они мне сразу не понравились, – поддержал его Костя.

– Эх вы, деревенщины. Это прибор работу моего сердца мониторит, – вспомнив слова медсестры, решил блеснуть эрудицией Степаныч.

– Че делает? – не поняли друзья.

– А, все равно не поймете, – махнул рукой Степаныч, невольно заглядывая через Серегино плечо на стол в беседке, где среди огурчиков, помидоров и свеженащипанного лука торчало горлышко бутылки. – А чего это вы с утра-то?

– Да какое утро? Солнце в зените. Мы уже забор подправили, по грядке пропололи. Вот сели перекусить, – возмутились друзья. – Давай заходи вместе с прибором, авось не рванет.

Степаныч переминался с ноги на ногу в нерешительности. «Живите своей обычной жизнью…» – вспомнились слова медсестры. А разве в той обычной жизни, без холтера, он отказался бы от такого предложения? И, отбросив сомнения, Степаныч уверенно шагнул за калитку.

Сидя за столом, он достал листочек и, взглянув на часы, задумался: «Для обеда вроде бы рановато, для завтрака поздно», – поэтому записал лаконично: «Прием пищи». Налитая рюмка мешала описывать ощущения, поэтому, особо не заморачиваясь, он написал коротко: «Вкусно».

– Так, может, его пока снять, чтобы не мешал? – показывая на прибор, предложил Серега. – А потом мы его обратно пластырем прилепим.

– Ну ты даешь, – покрутил у виска пальцем Степаныч. – Он же работу моего сердца записывает. А тут пусто. Я что, в это время умер?

– Клиническая смерть, – икнув и кивнув головой, подтвердил Толик.

– И то верно, – почесал затылок Серега.

– А давайте его пока на Яшку повесим, – предложил Толик, показывая на привязанного веревкой к вбитому в землю столбику, мирно пасущегося козла. Яшка, почуяв неладное, перестал жевать, настороженно глядя на подозрительную компанию.

– Характер у него больно буйный, – Серега опять почесал затылок. – Рванет, и мы его вместе с веревкой, колышком и этой хреновиной по всей деревне искать будем, но попробовать можно.

Внезапно скрипнувшая калитка сбила их планы. В проеме, подбоченившись, стояла Петровна.

– Ах ты, змей полосатый, – мгновенно оценив обстановку и прихватив лежащие под яблоней грабли, Петровна решительно направилась к столу. – Я его жду. Волнуюсь. Дома дел невпроворот, а этот больной прохлаждается, водку жрет…

Степаныч уже прикидывал, в какую сторону ему бежать, но выручил друг Серега, решительно задравший на нем рубаху.

– Ох, чтобтыть, – выронив грабли и пятясь задом, Петровна грохнулась на скамейку. – Это че? – только и смогла выдавить она.

– Прибор жизнеобеспечения, – с полным скорби лицом пояснил Серега. – Теперь у Степаныча вместо сердца электрический мотор. Проводок отлетел, и хана… А ты, Петровна… С граблями.

– Может, мать, в последний раз… – смекнув, как кардинально поменялась ситуация, Степаныч смахнул набежавшую скупую слезу и быстренько наполнил свою рюмку.

– Ты давай-ка с этим делом заканчивай. Вот рюмочку, и все! А то мало ли… по пьяни-то… – жена решительно забрала у него бутылку.

Так по деревне они давно не ходили, вернее, никогда. По молодости Степаныч, конечно же, прогуливался с Марией под ручку, но тут, с выражением лица, полным скорби и печали, вела его под ручку она. А дома, усадив на диван перед телевизором, весь вечер успокаивала: «Ничего, все наладится, вылечим, будешь еще как молодой бегать…»

Ночью приснилось Степанычу, что он потерял холтер. Судорожно вспоминая во сне, где он сегодня был и где мог обронить, метался Степаныч по деревне. Яшку не просто осмотрел, ощупал несколько раз. Безрезультатно, как в воду канул. Умаявшись и обессилев, расстроенный, присел на завалинке, и тут из-за угла выходит Петровна с теми самыми граблями.

– Ах ты, змей полосатый! Что же мы теперь делать будем? Он же кучу денег стоит – придется теперь буренку продавать, и то, наверно, не хватит, – причитала она, замахиваясь граблями. Почему жена называет его «змеем полосатым», Степаныч не знал. То, что «змеем», понятно, но почему «полосатым»?

– Му… – протяжно мычала буренка и, наклонив голову, грозно надвигалась на Степаныча, стремясь подцепить сломанным наполовину рогом.

Закричав, Степаныч подскочил на кровати. Плохо соображая спросонья, осмотрелся по сторонам. На левом боку весело и задиристо зелененьким глазом подмигивал холтер.

– Тьфу ты… – добавив пару крепких словечек, выругался Степаныч.

На крик прибежала Петровна.

– Ну, что ты? Все хорошо, все нормально… – успокаивала его она, вытирая полотенцем пот со лба.

– Сходи-ка, мать, лучше чайку поставь. Поседеешь тут с этим холтером, – Степаныч опять выругался и достал ручку с листочком. – Во, блин, писателем сделали на старости лет, – ворчал Степаныч и, взглянув на часы, с тоской заметил: – Еще четыре часа ждать.

В поликлинику они пошли вместе с Петровной, и та долго пытала молодую медсестру по поводу болезни мужа и все переживала: «Как же он теперь без прибора-то?» Но та толком ничего не сказала, объяснив, что только через неделю, когда расшифруют показания прибора и будут известны результаты анализов, доктор поставит диагноз. Эту неделю Степаныч жил как у Христа за пазухой. Жена всю работу по дому и по хозяйству взяла на себя.

– Вот когда врач скажет, что можно… – пресекала она робкие попытки Степаныча помочь. Вставала при этом пораньше, чтобы к пробуждению мужа приготовить что-нибудь вкусненькое. Совсем как в молодости.

Как ни отговаривал Степаныч, но к врачу они пошли вместе. Тот, поправив на носу очки, утомительно долго перед застывшей в ожидании Петровной и ерзавшим на стуле Степанычем листал листочки с результатами анализов.

– В общем-то все хорошо, – наконец изрек он, выписывая рецепт на кучу таблеток. – Сахар в норме, холестерин тоже. Есть небольшие возрастные отклонения, но это мы поправим.

По дороге домой Степаныч порывался зайти в магазин за тазиком и заглянуть к друзьям – обсудить результаты мониторинга, но Петровна жестко пресекала все его поползновения, а во дворе кивком головы указала на воткнутый в полено топор.

Тучный, весивший за 100 кг Васька, страдающий от этого одышкой, неповоротливостью и излишней потливостью, хлопнул рукой по столу:

– Все, перехожу на диету. Характер у меня – железобетон. Хрен чем соблазните.

– Правильно, Вася, – поддержали его женщины коллектива. – Тебе десяток кг сбросить, и ты будешь не мальчик, а конфетка.

– Молодец, – поддержали его мужики. – Держись! Мы мысленно с тобой!

И Васька держался, всю неделю питаясь исключительно овощными салатиками с маленьким кусочком ржаного хлеба.

На выходные вся наша дружная компания собралась на природу, на шашлыки. Мы бурно обсуждали, что и в каком количестве нужно взять с собой, когда встал вопрос – куда поедем?

– А давайте ко мне на дачу, – предложил Васька.

– Так ты ж… это… – засомневались мы.

– Ничего, – успокоил всех Васька. – Раздражающий фактор только на пользу, он даст дополнительный импульс процессу похудания.

На даче, пока мужики возились с мангалом и шашлыком, женщины успели накрыть стол – порезали огурчиков, помидорчиков, копченой рыбки и колбаски… Полтазика оливье, как без него, разложили на три тарелки. Ваську как хозяина усадили во главе стола. Он демонстративно поставил перед собой тарелку с нарезанными овощами и стакан сока.

– У него все получится, – молвила бухгалтерша Любовь Ивановна, смачно кусая прямо на шампуре кусок сочного шашлыка.

– Да, он молодец, у него потрясающая сила воли, позавидовать можно, – согласилась с ней менеджер Людка, подцепив вилкой кусок копченой осетрины.

– За Васькино здоровье… За гостеприимного хозяина… – сыпали тостами мы и чокались стопками с охлажденной в морозилке водкой. Васька радостно улыбался, жуя лист салата и запивая яблочным соком.

Веселье было в самом разгаре, когда за воротами просигналил подъехавший автомобиль. Это приехала, как всегда, немного опоздавшая чета Кузнецовых. Первой в дверном проеме появилась Галина, неся перед собой огромное блюдо, накрытое фольгой.

– Опа на, – поставив блюдо на стол, Галина эффектным движением руки сдернула с него фольгу.

Внушительный свиной окорок, покрытый аппетитной хрустящей корочкой, предстал пред нашими взорами. Бурными аплодисментами поприветствовали мы его, ну и чету Кузнецовых, конечно, тоже, вот только Васька почему-то резко побледнел и медленно стал сползать со стула на пол. Прибывшая довольно-таки быстро скорая констатировала признаки инфаркта. Правда, потом, уже в больнице, успокоили, что все обошлось в легкой форме, но Васька на работе появился недельки через три. Похудевший, немного осунувшийся, но бодрый и веселый.

– Почти 10 кг сбросил, – торжественно сообщил он и тут же поинтересовался нашими планами на выходные. Ехать к нему на дачу мы почему-то отказались. А Васька и не настаивал, согласившись с нашими доводами, что на период реабилитации раздражающий фактор ему пока ни к чему.

Наконец-то мы с отцом, сугубо городские жители, приобрели домик в деревне. Далековато, конечно, часов семь-восемь на машине добираться, но зато все прелести деревенской жизни налицо: вокруг лес, цветущие поля и большое озеро, манящее чистотой и прохладой. Довольные приобретением, мы бурно и с большим удовольствием обсудили все его достоинства: свежий воздух, рыбалка, огородик посадим, в лесу грибочки и ягоды… Оставалось только решить – с чего начнем?

Так получилось, что начали с грибов. В тот день я с утра уехал по делам, да и кое-какой сельхозинвентарь необходимо было прикупить. Вернуться планировал в районе обеда, к тому же батя позвонил: «В лес сбегал, грибочков набрал, пожарю с картошечкой. Так что ждет тебя шикарное блюдо».

Но, как часто бывает, когда спешишь, что-то складывается не так, и вместо обеда я приехал уже под вечер. Зашел в дом и застыл в недоумении. Телевизор орет на полной громкости, по нему передача «Подводная одиссея команды Кусто» идет. Жак-Ив со своими единомышленниками глубины мирового океана исследует, а на полу перед телевизором лежит батя в маске и ластах. На экране пестрые рыбки и прочая экзотическая живность среди живописных коралловых рифов резвятся, и батя, глядя на них, по полу ластами молотит в полной уверенности, что Кусто и его в свою команду взял. А по дому плывет запах жареной картошки с грибами. Телевизор выключил. Кое-как батю успокоил, стянув с него ласты с маской.

Рассмотрев батины грибочки и порывшись в компьютере, нашел: «псилоцибе навозная». Является галлюциногенным грибом. При ее употреблении возникают слабые зрительные и слуховые галлюцинации. Блин, где он их только наковырял? Не, сам я есть не стал – мало ли что там еще по телевизору показывать будут, вдруг ужастик какой-нибудь… Поседеешь за ночь. Да и с грибочками пока решил повременить. Лучше завтра, с утра пораньше, пойдем по ягоды.