Древние палестинские обители и прославившие их святые подвижники

© Сибирская Благозвонница, 2017

[К читателю]

Известно, что в Палестине, в 18 верстах от Иерусалима к юго-востоку, в Юдоли плача[1], находится православный монастырь – лавра св. Саввы Освященного, существующий со второй половины V столетия христианства. Известно также из сочинений церковных историков, что, кроме лавры Саввы Освященного, было в Палестине множество других обителей, из которых одни возникли в то же время, как основана лавра преподобного Саввы, другие позже, в VI и VII веках, а некоторые – раньше, в первой половине V века и даже в IV веке. Иноческие обители рассеяны были по всей Святой Земле; особенно много находилось их в юго-восточной ее части. Были еще подвижники, которые проводили жизнь не в обителях, но в пустынях, в самом строгом уединении и безмолвии; так сделались славными некоторые пустыни, например пустыня Иорданская, Рува, пустыня у Мертвого моря и др.

Многие из палестинских обителей основаны по особенному откровению Божию, по особенному явлению славы Божией и во время процветания своего видели над собою явные знаки особенного к себе Божия благоволения и Божия о себе промышления. В цветущее время иночества на Святой Земле ее обители оказали много услуг Церкви христианской, принесли много пользы вере Христовой. Наконец, между множеством душ, созревавших в них для небесной жизни и отходивших к Господу, было много дивных мужей и жен, которые необыкновенными подвигами христианского самоотвержения и самоумерщвления достигли ангельской чистоты и бесстрастия и исполнены были всеми дарами благодати. Изумительны их подвиги, высоки добродетели, дивны дары благодати, в них действовавшей, назидательны и душеспасительны их духовные советы и наставления. Давно они переселись на небо, но и доселе не перестают разливать благоухание святыни и производить сладость в душах христиан, благоговейно чтущих их необычайное самоотвержение, их подвиги, молитвы, посты, благодатные дары, возбуждая и усиливая в них благоговение и любовь к Богу, дивному во святых Своих, ощущение сладости благочестивой жизни и стремление к нравственному совершенству. По всему этому палестинские обители приснопамятны в летописях христианской Церкви и для благочестивого христианина, желающего в судьбах минувшего поучаться неисповедимым путям Божиим и примером благочестивой жизни подвижников Христовых и словом назидания их умудряться во спасение, драгоценны сведения об этих обителях и пустынях, мужах и женах, в них подвизавшихся. По неисповедимым путям Всевышнего, верховного правителя мира и распорядителя человеческих судеб, настал час возрождения древних палестинских обителей. Уже восстали из развалин и запустения славные лавры Герасима Иорданского, св. Иоанна Предтечи, Хузивская.

Восстанут, уповаем, из развалин, явятся на Божий свет и другие дорогие православному христианству обители Святой Земли… Ввиду всего этого считаем благопотребным и благовременным труд, посвященный историческим судьбам древних иноческих обителей и пустынь Святой Земли. Таковый труд, во славу Божию, в честь и память палестинских отцов-подвижников, и предлагаем благосклонному вниманию и боголюбию читателей.

П. Сладкопевцев Псков. 5 апреля 1887 г.

Общий очерк подвижничества в Святой земле

В III веке по Р. Х., когда в Египте святые Павел Фивейский и Антоний Великий, ревнуя о высшем нравственном совершенстве, проводили жизнь в строгом уединении, в необычайных трудах христианского самоотвержения и таким образом полагали начало иноческой жизни христианской Церкви, в горах Иудейских подвизался в пещере отшельник, коему выпал великий жребий – положить начало подвижничества в Святой Земле. Это был преподобный Харитон Исповедник. Слух о необыкновенных подвигах и высоких добродетелях отшельника распространился далеко, и скоро собрались около него ревнители благочестия и подражатели равноангельской его жизни, явилась первая, знаменитейшая в Святой Земле лавра – Фаранская. Почти одновременно в окрестностях Газы подвизался другой великий отшельник. Это был Иларион, ученик Антония Великого, подобно своему учителю, также заслуживший название Великого. Скоро и к преподобному Илариону стали являться люди, искавшие убежища от суеты мирской, желавшие высшего нравственного совершенства. Святой подвижник принимал всех, и окрестная пустыня населилась бесчисленным множеством ревнителей благочестия, а около места подвигов великого старца явилась благоустроенная обитель. Когда же имена Харитона Исповедника и Илариона Великого огласили христианский мир и наполнили его славою их необыкновенных подвигов и высоких совершенств, в Палестину устремились с разных сторон люди, жаждавшие спасения души; избирая места, ознаменованные какими-нибудь священными событиями или отличавшиеся пустынным положением, они любили здесь жить и подвизаться о Господе. Стремление христиан в Палестину для иноческих подвигов усилилось особенно в первой половине следующего столетия, когда, как яркое светило, воссиял в ней великий Евфимий и славою своих дивных подвигов и добродетелей озарил христианский мир. И процвело иночество в Палестине, так же как в Египте и других странах.

Сион, Елеонская гора, Вифлеем, горы Иудейские, гора Искушения, Кармил, пустыни Фаранская, Зиф, Иерихонская, долины Иосафатова и Иорданская увидели подвижников Креста Христова и огласились их священными песнопениями и славословиями Богу. В диких пещерах, в непроходимых дебрях и ущельях, которыми наполнены особенно горы Иудейские и гора Искушения, подвизались отшельники, служа Богу день и ночь постом и молитвою, никому не ведомые, беседуя только с единым Господом. Сделались знаменитыми самые пустынные и неизвестные места: Рува, Каламон, Хузива, Пентокль, как места необыкновенных подвигов славных отшельников. Возникли в разных местах благоустроенные лавры и киновии, в которых находилось все необходимое для удовлетворения духовных потребностей избранников подвижничества, которое и по видам, и по совершенству своему явилось и здесь на такой же высокой степени развития, на какой оно стояло в Египте.

Историк церковный Созомен, живший в V веке, повествуя в своей «Церковной истории» о начале и развитии подвижнической жизни в Палестине, говорит: «…подражая примерам египтян, подобным образом начала любомудрствовать и Палестина»[2]. И в другом месте: «…жилищами мужей монашествующих процветала и Палестина, ибо монашество украшалось там частью многими еще из тех, которые перечислены мною при описании царствования Констанциева, частью лицами, под их руководством достигшими высоты добродетелей и для большей славы вступившими в тамошние обители»[3].

Другой церковный историк – Евагрий, схоластик и почетный префект, живший во второй половине VI столетия, так отзывается о палестинских иноках своего и предыдущего времени: «…в монастырях и в так называемых лаврах уставы различны, хотя образ жизни направляется к одной и той же богоугодной цели. В одних отшельники живут сообща, не задерживаясь ничем, тяготеющим к земле, ибо у них нет золота. Но что я говорю о золоте?

У них нет ни собственной одежды, ни собственной пищи, потому что тот плащ или кафтан, в который теперь оделся один, немного спустя надевает другой, так что одежда всех их принадлежит как будто одному и одежда одного – всем. Общий у них и стол, состоящий не из мяс, изящно приправленных, и не из других кушаний, а из одних овощей и зелени, достаточной только для того, чтобы можно было жить. Общие также денно и нощно возносят они к Богу молитвы и так измождают себя, такими смиряют себя трудами, что, кажется, видишь подземных мертвецов, только не в гробах. Часто совершают они и так называемые сверхзаконные подвиги[4], по два и по три дня содержа пост. А есть и пятидневники, и даже постятся долее и едва принимают пищу необходимую. Другие же, шествуя путем, противоположным этому, заключаются в своих хижинах поодиночке, а их хижины имеют такую ширину и высоту, что в них нельзя ни прямо стоять, ни свободно склоняться. Это, по слову апостола, жизнь в вертепах и в пропастях земных (см. Евр. 11: 38). Иные из них изливают свои молитвы пред Богом, обитая вместе со зверями в каких-нибудь незаметных расселинах земли. Придуман ими и еще род жизни, превосходящий силу всякого мужества и терпения. Они проникают в сожигаемую солнцем пустыню и, покрывая одни тайные члены своей природы, как мужчины, так и женщины, прочее тело ужасным морозам и знойному воздуху предают нагим и не обращают внимания ни на жар, ни на холод; совсем отвергают также употребляемую людьми пищу и питаются прямо от земли, срывая прозябение, чтобы только жить, и потому называются пасущимися[5]. По временам они становятся зверовидными, то есть изменяют телесный свой образ, да и образ мыслей получают несвойственный людям. Прохожие, увидав их, убегают; а когда кто погонится за ними, они, пользуясь либо быстротою ног, либо недоступным местом земли, тотчас скрываются. Скажу и еще об одном роде жизни, о котором едва было не забыл, хотя он превосходнее всех. Между ними, конечно, весьма немного, но есть и такие, которые через добродетель, достигнув бесстрастия, возвращаются в многолюдные обители или в мир и среди шума, притворяясь помешанными, таким образом попирают тщеславие – по словам мудрого Платона, обыкновенно последнюю снимаемую с души одежду. Любомудрие научило их есть без чувства и в харчевнях, и в мелочных лавках, не стыдясь ни места, ни лица – вообще ничего. Нередко посещают они бани и там бывают и моются большею частью с женщинами, покорив страсти так, что имеют полную власть над своею природою и не склоняются на ее требования ни взглядом, ни прикосновением, ни даже объятиями девы. С мужчинами они – мужчины, с женщинами – женщины и хотят иметь не одну, а обе природы. Кратко сказать, в доблестной и богоносной их жизни добродетель противодействует законам природы и предписывает ей собственные законы, то есть чтобы она не принимала ничего необходимого до сытости. Закон повелевает им алкать и жаждать, а тело покрывать столько, сколько требует необходимость. Житие их на самых точных весах взвешивается так, что по мере восхождения в противоположную сторону тяготение становится неощутимым, хотя оно бывает и весьма различно; ибо так как в них смешаны противоположности, то благодать Божия, соединившая несмесимое, предметы соединения снова разделяет так, что и жизнь и смерть, противоположности по природе и действиям, обитают в них совместно. Отсюда если действует в них страсть, им надобно быть мертвыми и в гробах, а когда пробуждается молитва к Богу, они должны проявлять крепость тела и бодрость сил, хотя бы даже вышли из возраста. Обе жизни их сплетены между собою так, что пусть они вовсе оставили плоть, все продолжают жить и сообщаются с живущими, прилагая к телам пластыри, перенося к Богу глас молящихся и, как в прежней жизни, совершая прочее, что не требует вещей необходимых и не ограничено местом, все продолжают слушать других и со всеми беседовать. Бывают еще у них частые и неутомимые коленопреклонения и многотрудные стояния, тогда как их возраст и произвольная слабость оживотворяются к этому одним желанием. Это какие-то бесплотные борцы и бескровные бойцы, вместо открытых и роскошных обедов содержащие пост и вместо сытных блюд не вкушающие, сколько это возможно, ничего. А когда приходит к ним странник, хотя бы рано поутру, они принимают его с таким радушием и благожеланием, что выдумывают другой род поста – едят нехотя. Удивительное дело! Как много нужно им для достаточного питания себя и сколь малым они довольствуются! Враги своих хотений и своей природы, они служат хотениям ближних, чтобы всеми средствами изгонять удовольствия плоти и чтобы правительницею была душа, всегда избирающая и сохраняющая наилучшее и богоугоднейшее. Блаженны они, следуя и здесь такому роду жизни; но еще блаженнее, когда переселяются отсюда в жизнь другую, которой непрестанно жаждут, и это вожделенное стремятся поскорее увидеть»[6].

В таких же выразительных чертах изображаются жизнь и подвиги иноков лавры преподобного Герасима: «Вступившие в монашество жили [сначала] в монастыре и исполняли в нем обязанности иноческие; а те, которые приучили себя к частым и продолжительным трудам и достигли некоторых степеней совершенства в подвижнической жизни, помещались в кельях. Отшельники так мало заботились о мирских вещах, что не имели ничего, кроме одежды, не имели даже и другой одежды. Постель их была не что иное, как рогожа. В келье находился еще сосудец с водою, которая служила и для питья, и для смачивания пальмовых прутьев. Когда они выходили из кельи, то не затворяли ее, чтобы кто пожелает, мог в келью войти и взять что нужно из маловажных вещей, там находившихся: так они мало привязаны были к мирским вещам. Не дозволялось никому в келье разводить огонь и вкушать вареное. Когда некоторые из пустынников пришли однажды к преподобному Герасиму просить позволения разводить в кельях огонь, греть воду, есть вареное и читать при светильнике, то великий старец сказал им в ответ: “Если вы хотите так жить, то вам гораздо выгоднее быть в монастыре. Но я в продолжение всей жизни моей никак не позволю, чтобы это было у пустынников”. Жители Иерихона, услышав, что жизнь старцев у аввы Герасима так строга и безотрадна, поставили себе за правило в субботу и воскресный день приходить к ним и приносить им какое-либо утешение. Многие из подвижников, узнав, что жители Иерихона приходят к ним с таким намерением, бегали и уклонялись от них»[7].

Из этих свидетельств церковных историков о подвижниках палестинских видно, что подвижничество в Святой Земле достигло такой же высокой степени развития и совершенства, на какой оно стояло в Египте. Видно также, что и в Палестине, как и в Египте, развились и утвердились два рода иноческой жизни: общежительный и келейный или отшельнический. Решившиеся проводить подвижническую жизнь жили или в киновиях, или в лаврах. Киновии, или общежития, были иноческими обителями, в которых подвижники жили все вместе и вели одинаковый образ жизни, так что у них никто не имел ничего своего, а все было общее: одежда, пища, физические труды и занятия, молитвословия и духовные подвиги; их кельи ограждались, как это было большею частью, одною стеною. Лаврами же назывались те иноческие обители, в которых подвижники жили отдельно друг от друга, подвизаясь каждый в особой келье; а кельи их, рассеянные вокруг храма и жилища аввы (настоятеля), находились на далеком одна от другой расстоянии и располагались в виде переулков в городе, отчего такое собрание келий и получило название лавры[8]. Подвижниками киновийными были иноки, а насельниками лавры – отшельники, пустынники и пустынножители. Киновии устраивались везде – и в пустынях, и в населенных местах, и в самых городах, а лавры – всегда в пустынях. Хотя образ жизни и в киновиях, и в лаврах направлен к одной богоугодной цели – нравственному усовершенствованию, но уставы в них были различны. В киновии подвижники совершали все свои труды, и телесные и духовные, в определенное время и все вместе: вместе работали, вместе молились, вместе принимали пищу, вместе совершали и другие дела. Киновиат не имел никакой собственности; одежда, какою он прикрывал свое тело, вещи, какие были в его келье, – все это было не его, а принадлежностью обители. В лавре же подвижники такой соблюдали устав и такой вели образ жизни: пять дней недели они пребывали безвыходно каждый в своей келье, не вкушая ничего, кроме хлеба, воды и фиников, занимаясь плетением корзин из пальмовых прутьев, упражняясь в то же время в духовных подвигах. В субботу вечером каждый из них со своею работою, которою занимался в течение недели, приходил в обитель, а в воскресный день все они собирались в церковь, причащались Святых Таин и вкушали вареную пищу. Вечером в тот же день, взяв на неделю запаса, то есть хлеба, воды и пальмовых прутьев, они опять уходили в пустыню. Жизнь в лавре считалась несравненно строже, подвиги гораздо труднее, чем в киновии. Поэтому в киновиях жили только что поступившие в иночество и еще не усовершенствовавшиеся в иноческих добродетелях, а в лавры допускались только те, которые уже достигли известных степеней совершенства в нравственной жизни. Когда Савва Освященный, еще юный, явился к преподобному Евфимию Великому и просил старца позволить ему остаться в его лавре и под его руководством упражняться в добродетелях, великий старец отвечал ему: «Сын мой! Нельзя тебе, столь юному и еще безбородому, жить в лавре, да и лавре нет никакой пользы иметь у себя юношу, и тебе, юноше, неприлично быть между отшельниками. Для таких полезнее жить в монастыре [то есть в киновии]»[9]. Впрочем, и в киновиях подвижники достигали высокой степени нравственного совершенства, и между киновиатами бывали великие подвижники, каков, например, Феодосий Великий.

Временем цветущего состояния иночества в Святой Земле были V и VI века. С VII века иночество стало приходить в упадок под влиянием внешних обстоятельств. В начале этого века в Палестине большинство обителей было разорено, а иноки умерщвлены огнепоклонниками персами; в середине того же века Святая Земля подпала под власть аравитян, известных в летописях христианских более под именем сарацинов. Владычество неверных над Святой Землею оказало неблагоприятное действие на состояние иноческих обителей ее. В начале IX века, по свидетельству летописца Феофана, когда во время жестоких междоусобиц, возникших между сыновьями знаменитого халифа[10] Гарун-аль-Рашида, от непрестанных грабежей, разбоев и насилий сарацинов многие христиане подверглись мученической смерти, а другие толпами бежали из Сирии и Палестины, покинуты были иноками знаменитые обители св. Евфимия, Феодосия и Харитона[11]. Владычество над Палестиною новых врагов христианской веры, турок, усилившихся на Востоке с X века, и потом страшные волнения, произведенные в Святой Земле крестовыми походами, были крайне гибельны для иноческих обителей Палестины, так же как и для всего Православия на Востоке. В начале XII века большая часть обителей палестинских представляются разоренными и в запустении, как это видно из сказания русского паломника игумена Даниила, ходившего в этом столетии в Иерусалим на поклонение святым местам[12].

Переходя затем от общего очерка подвижничества в Святой Земле к подробному повествованию о судьбе каждой отдельной палестинской обители, мы в этом изложении будем по возможности придерживаться последовательности возникновения каждой из этих обителей, а при ней вспоминать процветавших в ней святых подвижников.

Обители четвертого века

Лавры святого Харитона Исповедника

Св. Харитон Исповедник (родился около 280 года по Р. X.) положил основание иноческому житию в Палестине последовательным основанием трех лавр: Фаранской, Иерихонской и Суккийской.

Лавра Фаранская находилась в шести римских милях[13] от Иерусалима к северо-востоку и в одной – от того места, где древняя Иерихонская дорога переходила Кутилийский поток[14] и где лежала деревня Фаран. Лавра расположена была в диком ущелье по обоим берегам Кутилийского потока, в береговых пещерах и гротах. Место это[15] до сих пор у туземцев называется Фара и считается одним из диких ущелий гор Иудейских[16]. Из того, что до настоящего времени уцелели здесь остатки водопровода и мельницы и в береговых скалах находятся ряды пещер разной величины, служивших жильем, можно заключить, что Фаранская лавра была весьма обширна. Прославленная именем великого Харитона, ее основателя, освященная его святыми останками, она скоро достигла цветущего состояния и сделалась матерью прочих обителей Святой Земли. Многие великие отшельники, основавшие обители, сделавшиеся впоследствии знаменитыми, в ней положили начало иноческой жизни, каковы, например, Евфимий Великий, Феоктист, сопостник его, бывший игуменом одной из его лавр; в ней почерпнули они устав, который дали основанным ими обителям. Она считалась в числе первенствующих обителей палестинских, каковыми были: лавра Евфимия Великого, лавра Саввы Освященного и киновия Феодосия Великого. Время цветущего состояния лавры Фаранской – VI век. В VIII веке она еще существовала: имя ее встречается то в летописях церковных, то в послании того или другого епископа или аввы[17]. В начале IX века, когда по причине междоусобиц между детьми Гарун-аль-Рашида настало для Палестинской церкви бедственное время, лавра Фаранская, подобно другим обителям, была на время оставлена иноками[18]. Дальнейшая судьба ее неизвестна. Тридцать лет тому назад развалины Фаранской лавры посетил бывший тогда начальником нашей Духовной миссии в Иерусалиме архимандрит Леонид. По его описанию, по обеим сторонам потока в скалистых берегах повсюду виднеются пещеры, частью природные, частью искусственно высеченные в скалах; пещеры снизу вверх идут рядами, поднимаясь друг над другом выше и выше; многие из них недосягаемы и совершенно недоступны. Пещеры имеют правильные отверстия, которые, очевидно, служили вместо окон и дверей; они показывают, что здесь когда-то обитали люди. На правой стороне потока в отвесно обсеченных скалах находится большая пещера; в ней видны семь правильно высеченных отверстий, которые идут в один ряд: это, как видно, также бывшие двери и окна. В пещеру эту проникнуть можно только через круглое отверстие, до которого с большим трудом поднимаются по наложенным одна на другую каменным глыбам; отверстие выводит на площадку в полсажени ширины и несколько сажен длины; отсюда по шести или семи ступеням, идущим по внутреннему краю площадки, поднимаются к двери, высеченной в скале. «Эта дверь, – говорит архимандрит Леонид, – ввела меня в пещеру, правильно обделанную в виде комнаты в 5½ шагов длины и 4 ширины, вышиною в обыкновенный человеческий рост. Рядом с ней с левой (восточной) стороны два отделения (комнаты), а с правой (западной) одно. Все эти четыре отделения пещеры сообщаются между собою посредством дверей, правильно иссеченных в разделяющих их стенках». В углу второго отделения – ниша в роде жертвенника. Западное отделение самое большое: 12 шагов в длину, 10 – в ширину, с тремя окнами. Это отделение могло служить церковью, а средние – для стояния братий. Повсюду видны следы штукатурки; на стенах в некоторых местах уцелели фрески. У северной стены западного отделения – спуск в усыпальницу, находящуюся под этим отделением; там видны человеческие кости. Над входом в усыпальницу растет куст благовонной травы.

Вид на ущелье, где располагалась Фаранская лавра.

В настоящее время здесь находится скит Святого Харитона

На правой же стороне потока, в нижнем ярусе, находится другая большая пещера, ширины она имеет 10 шагов, длины – 20; стены не обделаны. В каменьях и глыбах заметны здесь полуобрушившиеся всходы в верхний ярус пещер. При пещере снаружи висит природный навес из выдавшихся камней. Внизу у потока остатки древних сооружений, приспособленных для жизни многочисленного общества: это цистерна[19], на нижней площадке – арка водопровода, перекинутого с одного берега на другой в виде моста, и следы древней мельницы, правильно высеченной в береговой скале. Чем далее в глубь ущелья, тем скалы выше и число пещер больше. На северной стороне потока отвесные скалы положительно изрыты пещерами на разной высоте, искусственно высеченными в каменных массах. В таком состоянии находится в настоящее время славная некогда лавра великого Харитона[20].

О Иерихонской лавре не сохранилось сведений в исторических памятниках христианской Церкви и самое местонахождение ее доселе с точностью не определено. Некоторые исследователи палестинских святых мест помещают ее на том же потоке Фара, в местности, называемой дер-'Абу-л-Ласси[21].

Суккийская лавра, или просто Сукка, называлась впоследствии также Ветхою или Древнею[22] для отличия от Новой лавры, основанной в 507 году при том же Фекойском потоке преподобным Саввою, находилась к юго-востоку от Вифлеема, в двух часах езды от него по направлению к Мертвому морю.

Подобно лавре Фаранской, и Суккийская лавра достигла цветущего состояния и пользовалась в свое время большою славою. Много в ней было дивных старцев, славою своих подвигов и добродетелей наполнивших всю Палестину и окрестные страны. Нередко и великие подвижники удалялись в нее из других обителей, чтобы совершить здесь свое подвижничество Христа ради. Время цветущего состояния ее – V и VI века. Дальнейшая судьба лавры Суккийской мало известна. В XII столетии она еще существовала и была известна под именем обители св. Харитона, как это видно из сказания игумена Даниила, ходившего в начале этого столетия в Святую Землю на поклонение святым местам. Игумен Даниил говорит, что монастырь св. Харитона лежит к югу от Вифлеема на расстоянии пяти верст, близ моря Содомского[23], в пустыне вельми великой и страшной и совершенно безводной, между горами; под ним страшная дебрь. В монастыре две церкви, в главной – гроб св. Харитона; вне монастыря – усыпальница, в которой лежат тела святых отцов; там же лежат св. Кириак и два сына Ксенофонта – Иоанн и Аркадий; от них исходит многое благоухание[24]. В XVII столетии лавра представляется разоренною и в запустении, как видно это из путешествия в Иерусалим иеродиакона Ионы (Маленького) в 1651 году[25].