Александровские Кадеты. Смута. Том 2

Глава 9

И вновь кипел штаб Южфронта, кипел свежими людьми в новенькой, с иголочки, форме – старые фабрики и ателье, «строившие» ранее гвардейские мундиры, дружно перешли наконец на новые образцы. Пестрело в глазах от разнообразных геометрических фигур в петлицах, а на груди новоиспечённых краскомов было пока что девственно-чисто. Редко у кого мелькнёт орден Красного Знамени, но таких было мало.

Прорывы белых всюду удалось остановить. Враг не достиг Воронежа, после взятия Икорца добровольцы прошли еще целых сто с лишним вёрст до Старого Оскола, где наступление их наконец выдохлось – красные подтянули многочисленные резервы, зарылись в землю. На севере разъезды белой конницы шарили у Колодезного, но перерезать стратегическую рокаду Воронеж – Курск так и не смогли.

Повсюду на фронте велись, как указывалось в сводках, «бои местного значения» или «поиски разведчиков». Южные армии красных набухали людьми, словно снег – вешними водами, готовясь вот-вот уступить место настоящему половодью.

Ехали уже не «пролетарские полки», но старые, регулярные части, многие – укомплектованные ещё маньчжурскими сверхсрочниками. Прибывали артиллерия и боеприпасы, целыми эшелонами доставлялись снаряды, шли тяжёлые орудия; и замначальника оперативного отдела штаба Южного фронта Красной армии товарищ Ирина Ивановна Шульц скрупулёзно отмечала всё это на картах, так что хвалили даже опытные «военспецы».

И всё чаще в коридорах звучало:

– Пора бы и наступать!

Наступать и впрямь было пора. Гетманцы сидели за Днепром тише воды ниже травы, поддерживаемые германскими и австрийскими штыками, на восток пока не лезли; это надлежало использовать, не дожидаясь, пока свидомые парубки не решат, что настал отличный момент захватить всё Левобережье.

В самом начале июня на харьковский вокзал прибыл «особый литерный» состав, поезд из числа «императорских». На нём теперь раскатывал народный комиссар по военным и морским делам товарищ Троцкий. Формально Красной армией по-прежнему командовал старый генерал Брусилов, но реальные приказы отдавал именно Лев Давидович.

С ним вместе прибыл целый полк охраны – балтийские матросы, «ударные пролетарские сотни», интернациональный батальон.

– Ну, товарищи, докладывайте обстановку!

Товарищ Троцкий не умел просто ходить. Он всегда не шёл, не шагал, он словно летел, почти не касаясь земли. Сила и порыв в нём крылись поистине фантастические, и всех вокруг он буквально заражал своей энергией.

Весь штаб Южфронта стоял навытяжку перед огромным столом, заваленным картами. Самую крупную, какая только нашлась, водрузили на стену; товарищ Троцкий не очень хорошо видел, и потому Ирина Ивановна все значки наносила втрое крупнее, чем полагалось уставами.

– А, товарищ Шульц! – Троцкий блеснул улыбкой. – Рад, рад, душевно рад! Вижу, что вы нашли себя, и поистине, в штабной работе наконец-то наведён порядок!

– Служу трудовому народу, товарищ народный комиссар! – отчеканила Ирина Ивановна.

– Прекрасно, прекрасно! – Лев Давидович довольно потёр руки. Оглянулся – лощёный адъютант, явно из гвардейского полка, живо подставил ему кресло. – Докладывайте. Вы, товарищ Сиверс?

Командующий Южфронтом нервно вытер руки о галифе. Правда, заметила это одна лишь Ирина Ивановна, так и оставшаяся стоять у карты.

– Обстановка, товарищ нарком, такова…

Надо признать, докладывал Сиверс чётко и дельно. Противник всюду остановлен. Ему нанесены весомые потери, добровольцы перешли к обороне. В бой оказались втянуты все резервы белых, а потому сейчас самый момент перейти в решительное наступление. Царские войска глубоко вклинились в нашу территорию, однако в этом для них кроется и большая угроза – мы нависаем над их флангами. Два достаточно мощных удара по сходящимся направлениям могут привести…

– Именно так я это и задумал! – перебил Лев Давидович. – Окружить и уничтожить! То, на что не способны оказались битые царские генералы, осуществим мы – командиры пролетарской армии новой России! Соберите лучшие дивизии! Чтобы у нас было впятеро… нет, вдесятеро больше сил на участках прорыва! Неудачи не должно быть, помните! Потому что с теми, у кого сплошные неудачи, разбираться будет наш секретно-исполнительный отдел. Товарищ Бешанов, шаг вперёд!

Товарищ Бешанов шагнул, и глаза Ирины Ивановны едва заметно сузились. Сузились на миг, и вот уже вновь сделались прежними.

– Он прекрасно провёл кампанию по изъятию излишков хлеба у контрреволюционного казачества, конфисковал большое количество оружия и уничтожил множество готовых выступить против советской власти царских наймитов. Так что не сомневайтесь, сумеет разобраться и с теми, кто станет действовать недостаточно решительно. Помните – никакой пощады контрреволюционерам! Мы обязаны разгромить их раз и навсегда, чтобы отсюда, из отсталой и тёмной России, хлынул бы во все стороны свет мировой пролетарской революции!

Бешанов, подбоченившись, обвёл приумолкнувших краскомов нехорошим, прищуренным взглядом – словно мясник, явившийся выбрать пару-тройку поросят для вертела.

Повисло неловкое молчание. Далеко не все испугались – трое или четверо комдивов глядели на Бешанова безо всякого страха, и Ирина Ивановна заметила, как губы Йоськи Бешеного чуть дрогнули, искривились – он тоже это увидел.

– Итак, какие дивизии вы предполагаете сосредоточить для удара? – как ни в чём не бывало осведомился Троцкий у Сиверса.

Тот начал перечислять номера частей, количество штыков, сабель, орудий и пулемётов, но Лев Давидович лишь небрежно помахал рукой.

– С этим, товарищ Сиверс, вы разберётесь сами. Нет, я спрашиваю – каково качество этих дивизий? Они из полков старой армии или уже нового формирования? Каков процент сознательного пролетариата и беднейшего крестьянства? Процент добровольцев? Какие комиссары там работают, каково настроение бойцов? И не перекладывайте это на военный совет! Комфронта отвечает за всё, помните это.

Сиверс не то чтобы побледнел, но кулаки у него сжались. Гордость его была явно задета.

– Дивизии, товарищ Троцкий, в основном старые. Новые, пролетарские, как я не раз докладывал и вам, и товарищу главкому, понесли большие потери в боях зимы и весны. Наступление, предпринятое Южной ревармией товарища Антонова-Овсеенко, обернулось Юзовской катастрофой и разгромом наиболее мотивированных, укомплектованных сознательным пролетариатом и балтийскими матросами частей. Кампания по сбору хлеба на Дону, при всей её необходимости, привела к шатаниям в части отправленных туда полков, бойцы из мобилизованных крестьян, даже бедняков, не видели в белоказачестве своих врагов, несмотря на всю разъяснительную работу наших комиссаров…

Ирина Ивановна взглянула на Сиверса с невольным уважением. Он не боялся, хотя слухи о том, какими методами товарищ наркомвоенмордел наводит порядок, широко распространились по фронту.

Лев Давидович дослушал до конца, улыбнулся снисходительно, словно вынужденный объяснять прилежному, но не слишком способному ученику то, что его товарищи по классу давным-давно уже усвоили.

– Вы, товарищ Сиверс, не понимаете всю остроту текущего момента. Отсюда и ваши рассуждения, словно позаимствованные из замшелых драгомировских учебников. Ну, вижу, рвётесь что-то сразу возразить. Возразите, мы не боимся дискуссий. Лишь бы они потом не повлияли на исполнение приказов.

– Товарищ народный комиссар… положение наше на сегодняшний день вполне выигрышное. Как ни посмотри – с точки зрения ли военспеца или политработника… Враг в полуокружении, его лучшие части уже обескровлены, а новые взять неоткуда, самые упорные защитники старого режима уже полегли. Те кадровые офицеры, что приняли нашу сторону, служат вполне хорошо, факты измены крайне редки… Мы можем выстроить за Воронежем ещё десять оборонительных рубежей, если надо, и пока враг их прогрызёт, от него вообще ничего не останется. Если вы считаете, что надо поступить именно так, то мы, командование Южфронта, разумеется, выполним приказ – но я считаю, что мы сейчас можем одним ударом покончить с беляками, сбросить их в море, пленить царя или вынудить его к позорному бегству. Мы превосходим противника по численности самое меньшее в пять раз. Если не наступать сейчас – то когда же? А для наступления мы как раз и планируем использовать старые кадровые части.

– Вы закончили? – вежливо осведомился Троцкий.

Сиверс кивнул. У него заметно дёргался кадык.

– Во-первых, товарищ Сиверс, – спокойно и даже вкрадчиво начал Лев Давидович, – вы ломитесь в открытую дверь. Я уже сказал, что наступление – это моя идея. Во-вторых же, наша победа должна быть достигнута силами новой армии. Красной армии. Пролетарской армии. Военспецы и прочее – не более чем инструмент. Поэтому так важны успехи, одержанные именно нашими рабочими полками. Поэтому мы с товарищем Лениным были так огорчены неуспехом Антонова-Овсеенко – типичнейшая партизанщина, самовольство, прикрытие незнания и неумения трескучей революционной фразой! А вы, гражданин комфронта, допустили эту катастрофу!..

Наркомвоенмор словно забыл, что Южфронтом изначально командовал именно Антонов-Овсеенко, а Сиверс был у него заместителем. Товарищ Троцкий предпочёл об этом забыть.

– И теперь в старых дивизиях, хоть и перешедших на нашу сторону, – продолжал Лев Давидович, – распространяется поверье, что, дескать, это они спасают революцию. Разумеется, мы проведем соответствующую работу, но победа должна быть достигнута не царской армией, просто поднявшей новые знамена и поменявшей номера дивизий! А новой, нашей, рабочей Красной армией, новыми командирами, да-да, такими, как вы, товарищ Сиверс. Вы можете гарантировать успех наступления? Или, быть может, лучше и впрямь построить десять оборонительных рубежей и дождаться, пока белые расшибут о них твои толоконные лбы?

По вискам Сиверса обильно стекал пот.

– Победа. Должна. Быть. Нашей! – Троцкий словно гвозди вгонял каждым словом. – Никаких «может быть», «хорошие шансы» и так далее! Нам нужен успех, товарищ Сиверс, но не просто успех! Немцы в Прибалтике и за Днепром только и ждут момента, чтобы двинуться дальше на восток! Вам известно, что они с австрийцами перебрасывают к линии боевого соприкосновения с нами кадровые, полностью отмобилизованные дивизии? Да, они ждут, они ведут сложную игру, они помогли нам разобраться с Временным собранием, но теперь у них проснулся настоящий аппетит. А нам требуется некоторый срок, чтобы провести соответствующую работу среди пролетариата Германии – пролетариата, одетого в солдатские шинели и брошенного туда, где вот-вот может появиться новый фронт – от Балтийского моря до Чёрного! И нам нужна твёрдая власть – от Петербурга до Севастополя! Это лишь первый этап грядущей мировой революции, однако без него не обойтись. Поэтому, товарищ комюжфронта, вы должны не просто наступать – вы должны одержать решительную и полную победу. Которой добьются наши пролетарские полки, дивизии и корпуса. Не можете обеспечить эту победу – скажите об этом честно, как большевик, прямо сейчас. Мы, – его голос вдруг упал почти до театрального шёпота, – обеспечим вам замену.

При этих словах Бешанов приосанился и подался вперёд, гордо закладывая ладони за ремень.

Но и Сиверс был сделан не из песочного теста. Пусть его и прошиб пот, однако голос его не дрожал, и отвечал он твёрдо:

– Ваши распоряжения, товарищ народный комиссар, будут безусловно выполнены. Да, я ручаюсь в успехе. Да, мы, конечно же, сделаем так, чтобы слава досталась нашим рабочим дивизиям…

– Сведите разрозненные батальоны и полки, где много пролетариата, особенно добровольцев, в особые дивизии, – властно перебил Троцкий. – Используйте их для достижения конечного успеха, пусть старая армия пробивает оборону белых. Вот товарищи Будённый и Ворошилов хорошо воюют, смело! Доверьте им, к примеру, наши новые конные части, из красного казачества и других.

– Будет исполнено! – отчеканил Сиверс.

– Когда вы планировали наступать? – вдруг совсем иным тоном спросил Троцкий.

– По нашему изначальному плану – через две недели… дождавшись полного сосредоточения…

– Вздор! При пятикратном перевесе вы уже сейчас можете прорвать белый фронт, не дожидаясь, пока они сами закопаются в землю. Начинайте операцию немедленно! Сколько у вас наличных сил сосредоточено непосредственно для нанесения удара?

– Пока ещё нисколько, мы планировали сделать это в последние трое суток, дабы сохранить в тайне направления наших главных ударов…

– Начинайте переброску немедленно. Я лично приму на себя координацию действий Южного и Юго-Восточного фронтов. Штаб мой разместится здесь. Товарищ Шульц, проследите за соответствующим оформлением всех приказов! И мне на подпись как можно скорее! Вам всё понятно, товарищи командиры?

Ответом были молчание да кивки.

– Превосходно! – Троцкий обвёл всех горящим взглядом. – Сон, еду и прочие, как говорится, «буржуазные излишества» надлежит свести к абсолютно необходимому минимуму. Неудачи, как я сказал, не должно быть. Мировая революция ждёт нашего успеха. Приступайте к работе немедля!

Встал, резко крутнулся на каблуках и вышел – почти вылетел – в сопровождении всей своей свиты. Последним уходил Бешанов.

Энергия Льва Давидовича Троцкого, казалось, способна распространяться прямо «через воздух», заражая всех вокруг. Посыльные раньше ходили – теперь бегали, да не просто так, а и впрямь «сломя голову»; пишущие машинки трещали, словно целая пулемётная рота, пишбарышни старались как могли.

– Прошу заметить, товарищ Сиверс, что такое количество вольнонаёмных в штабе фронта – большая угроза утечки секретных сведений.

Ирина Ивановна Шульц смело и даже с вызовом глядела в глаза комфронта. Тот явно нервничал – приезд Троцкого всех выбил из колеи, и куда больше, чем все на свете прорывы белых. Особенно – команда Бешанова. Эти немедля заняли здание Харьковской ЧК, а уже через сутки последовал расстрел «с распубликованием в газетах».

Расстреляли дюжину «бывших». Купцов, священников, пару старых, вышедших в отставку генералов, доживавших свой век в имениях на Харьковщине и решивших почему-то, что их никто не тронет. «Распубликовано» было, что все казнённые были «агентами царской охранки». «Эта же участь, – предупреждала статья в «Харьковской правде», – ожидает любого изменника народной власти!»

Бедняга Яша Апфельберг совсем сник. С бойцами батальона ещё держался, а потом запирался со своей казачкой и плакал.

– Вы преувеличиваете, товарищ Шульц.

– Ни в малейшей степени, товарищ командующий. Через наше машбюро проходят все приказы штаба фронта, даже совершенно секретные. А кого набрали туда работать? Насколько тщательно их проверили, этих пишбарышень? Они грамотные, служили в конторах присяжных поверенных, в городской Думе, в банках… как вы думаете, преданны ли они всей душой нашей пролетарской революции?

– Так ведь, товарищ Шульц, вы тоже не из пролетариата… –   не растерялся Сиверс.

– Не из пролетариата, верно. Зато я Таврический штурмовала! А они?..

– Что вы предлагаете, конкретно?

– Поручить ЧК тщательно проверить всех машинисток штаба – это раз. Ввести правило, что документы с грифом «особо секретно» и «совершенно секретно» печатать могут только командиры штаба.

Последнее Сиверсу совсем не понравилось.

– Да вы что, Ирина Ивановна! У нас никто печатать не умеет, одним пальцем ударяя, круглые сутки сидеть станем!

– Я умею. Можете мне давать.

– У вас другие обязанности! – всполошился Сиверс. – Держать все документы в порядке! Лев Давидович, кстати, отметил образцовое ведение дел… Так и надо продолжать!

– Ну, смотрите, товарищ командующий. Потом не надо меня винить, что, дескать, беляки что-то сумели разузнать. Вообще отношение к секретному делопроизводству в штабе совершенно нетерпимое. Я делаю всё, что могу, у меня ни единой бумаги на виду, всё в сейфах, а черновики оперативно уничтожаются; в то же время многие краскомы, особенно не из военспецов, разбрасывают служебную документацию, доклады с мест и штабную переписку где попало, с теми же пишбарышнями крутят, простите за такие подробности, романы, склоняют к сожительству, а для пущего эффекта болтают языками, хвастаются своей «осведомлённостью». Да, и, кстати, я заметила – печать штаба фронта у вас, товарищ командующий, на столе стоит, а не в сейфе, как положено.

– Хорошо, хорошо, товарищ Шульц! Возьмите на себя печать наиболее ответственных и секретных документов. В этом, пожалуй, есть известный резон. А печать…

– Должна быть в сейфе, – железным голосом повторила товарищ Шульц.

Сиверс поморщился.

– Мой кабинет – не проходной двор, прошу помнить. Но я приму к сведению ваши слова.

Ирина Ивановна кивнула. И словно удовольствовавшись достигнутым, тотчас отошла – наводить страх на штабных машинисток.

А приказов и впрямь печаталось немало. В такие наступления Красная армия ещё не ходила – безумный рывок Антонова-Овсеенко не в счёт. Да и царская не ходила тоже – чтобы не одна дивизия, не один корпус, а сразу пять армий, два фронта, друг другу навстречу! С турками воевали в Болгарии – и то ничего подобного не случалось.

Всем полкам точное место задай, укажи. Марш организуй. Вагоны выдели. Погрузку-выгрузку. Чтобы паровозы имелись. Чтобы огнеприпасы подвезли. Чтобы сухари отпустили в достаточном количестве, и крупу, и сало, ещё царскими запасливыми генералами заложенные на хранение.

Ирина Ивановна сидела одна в оперативном отделе, пальцы так и порхали над клавиатурой «ундервуда». Пачка свеженапечатанных приказов быстро росла.

Вечером вновь появился Лев Давидович Троцкий. Был товарищ народный комиссар бодр, весел, как всегда, энергичен и не сомневался в успехе. Стоял, заложив руки за спину, негромко насвистывая что-то себе под нос, разглядывал карту, на которой отмеченный синим клин Добровольческой армии глубоко врезался в территорию Советской России, остриё почти достигло Воронежа.

Но зато фланги открыты. Лучшие части добровольцев – на острие, по бокам же – полки из мобилизованных, из бывших пленных, в общем – «силой поставленные на службу гидре контрреволюции». Их смять нетрудно будет, это не те, что окружили в Юзовке Южармию!

Ирина Ивановна вышла из комнаты оперативного отдела с пачкой свежих приказов. Все – с грифом «секретно».

– Товарищ народный комиссар, вы приказали подать вам на подпись последние распоряжения…

– Именно, – Троцкий вальяжно устроился за столом. – Товарищ Сиверс! Вы эти приказы лично составляли?

– Лично составлял. Со всем штабом.

– Значит, понимаете свою за них ответственность. – Лев Давидович обмакнул перо в чернильницу, занёс над первым из выложенных перед ним Ириной Ивановной документов – ни дать ни взять художник, готовый положить на холст финальный мазок.

Вообще-то ответственность была на том, кто ставит подпись, но об этом товарищу народному комиссару никто напомнить не решился.

– Понимаете свою ответственность, – продолжал разглагольствовать Троцкий. Ему, похоже, очень нравились звуки его собственного голоса. – Наступление надлежит осуществлять с неослабной решимостью. И это важнее даже всех законов военной науки. Нам надо покончить с заразой контрреволюции раз и навсегда. На нас сейчас смотрят пролетарии всех стран и континентов. Победим – и мировая революция не заставит себя ждать, наиболее вероятно – в Германии, Англии и Франции. Не сумеем разгромить врага, будем его отпихивать, терять время – и рабочие Европы, наши товарищи, подумают, что лучше жить и дальше как жили, вырывая у капитала мелкие подачки то тут, то там. Так, мои дорогие красные командиры, дело не пойдёт. Нам нужна не просто победа, нам нужен полный и тотальный разгром белого движения. Нам нужен царь. А выталкивать их медленно, в час по чайной ложке… конечно, кто-то скажет, что, мол, какая разница, если мы всё равно победим? Мы, конечно, победим. Но очень важно, как именно мы победим. И сейчас у нас есть всё, чтобы победить сокрушающе, полностью и абсолютно. Упустить такой шанс будет преступлением перед мировым пролетариатом. А преступления подобного рода наша революция не прощает.

Сиверс и все остальные краскомы старательно кивали. Не кивал один лишь Бешанов, обводя собравшихся нехорошим взглядом. Особенно злобно он пялился на товарища Шульц. И не напрасно.

Лев Давидович, закончив пламенную речь, принялся наконец подписывать ожидавшие его приказы. Подписывал он размашисто и тоже с явным удовольствием.

– Необходимо понимать, товарищи, – молчать для Троцкого, похоже, было невыносимой му́кой, – что каждый из нас отвечает сейчас не только за свой полк, или дивизию, или даже армию. Человечество получило – благодаря нам – величайший шанс избавиться от эксплуатации, неравенства, несправедливости. Мы ввели – директивно – режим военного коммунизма. Товарообмен – вместо купли-продажи. Ибо любые финансовые отношения порождают и тех «специалистов», что будут извлекать из этого прибыль, торговать воздухом. А деньги, как известно, – даже золотые – нельзя ни есть, ни надеть, и обуться в них нельзя тоже. Не все наши товарищи оказались к этому готовы, даже среди сознательных рабочих. Однако по мере того, как нам удавалось обеспечить главные заводы страны пайковым снабжением по твёрдым нормам, отношение начало меняться. Нашим главным врагом остаётся крестьянство…

Краскомы невольно шевельнулись. Кто-то переступил с ноги на ногу, кто-то поднял руку к затылку.

Троцкий, разумеется, не мог этого не заметить.

– Успокойтесь, товарищи командиры. Слово «враг» здесь означает не то, что принято считать у военных. Пролетариат, взявши в руки власть, не сможет ограничить себя буржуазными рамками в революции; для обеспечения своей победы пролетарскому авангарду придётся на первых же порах своего господства совершать глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную собственность. И нам пришлось это сделать, ибо иначе это никакая не революция, а просто переворот, и буржуазия, приспособившись, при сохранении товарно-денежных отношений в любом виде просто вернёт себе командные высоты в обществе.

Пролетариат же, осуществляя упомянутое мною выше глубокое вторжение в собственность, придёт при этом во враждебные столкновения не только со всеми группировками буржуазии, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришёл к власти. Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране – с подавляющим большинством крестьянского населения – смогут найти своё разрешение только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата! Ибо пребывая во враждебном окружении, когда великие державы Европы пытаются использовать нас в своих интересах, мы будем вынуждены идти с ними на те или иные соглашения – следовательно, сохранять какие-то буржуазные порядки. То есть соглашения эти в лучшем случае могут помочь нам залечить те или другие экономические раны, сделать тот или иной шаг вперёд, но подлинный подъём социалистического хозяйства в России станет возможным только после триумфа пролетариата в важнейших странах Европы. Теперь вам понятно, товарищи, почему так важна ваша полная, стремительная и абсолютная победа?