Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений
«Закрытая» Европа позднего Средневековья стала сценой, на которой были разыграны две грандиозные эпопеи, каждая из которых много значила для будущего Европы. Именно в этот период Англия и Франция, возрастая бок о бок, достигли поры зрелости. Они сражались между собой за Анжуйскую империю, жили в согласии на протяжении многих лет мира в XIII в., снова воевали в течение еще более долгих лет в XIV и XV столетиях; они совместно заложили основание того, что называется Западом. Запад, как отдельное целое, отличается только ему присущими идеалами гуманизма, имеет свои понятия о политическом и социальном порядке, о том, что есть религия. Контакты между Британскими островами и Францией в XII–XV вв., не всегда дружественные, будь то в области политики, религии и общественных связей, привели к созданию союза, который позднее, после присоединения к нему Нидерландов и Северной Америки, вышел за рамки Европы и стал Атлантическим сообществом, моделью «свободного мира».
Пока Запад создавался на побережье Атлантики, в сердце континента разворачивался другой процесс. С упадком Священной Римской империи Германия начала проводить политику экспансии в восточном направлении. В продвижении на восток участвовали солдаты, миссионеры и поселенцы. С этого момента Восточная Европа находилась под постоянным давлением Запада, внимательно наблюдая за всеми действиями со стороны Германии. Это касалось городов, которые были немецкими анклавами на территории иных народов, крестьян-фермеров, аристократов и высшего духовенства. Княжество Бранденбург-Пруссия и герцогство Австрия под господством Габсбургов, появившиеся на руинах Священной Римской империи в восточных ее областях, боролись с XVII по XX столетие за гегемонию в немецкоговорящих землях. Эти два государства первыми проросли на континентальной почве в XIII–XIV вв. Эта «закрытая» Европа имела, таким образом, свой собственный «Восток» и свой собственный «Запад»; это разделение вызвало серьезную внутреннюю напряженность и привело к раздорам, что могло привести, и в итоге привело, к конфликтной ситуации по линии Восток – Запад, то есть к конфликтам в самой Европе. Под влиянием имевшего места кризиса западники были готовы видеть в ближайших восточных соседях воплощение «коварного Востока». Это был взгляд французов на немцев, взгляд немцев на поляков, взгляд поляков на русских, универсальный взгляд монголов, появившихся в начале XIII в., а позднее и турок.
«Закрытая» Европа XIII–XIV вв. представляла собой фактически пороховую бочку; все политические, социальные, интеллектуальные и религиозные вопросы, которые всегда были значимы в европейской истории, уже в основном сформировались. Во всей современной истории Европы, вплоть до начала Второй мировой войны, не было ни одного кризиса, ни одной войны, ни одной катастрофы, ни одного бедствия, которое не имело бы в некотором смысле своего прообраза в происходивших в этот период в средневековой Европе событиях. Это и конфликт между папством и империей, и возникновение «Востока» и «Запада» в границах самой Европы, и образование национальных государств и особых социальных групп в самих нациях.
Однако есть много такого, что привлекает к себе внимание и вызывает восхищение даже в столь внешне непривлекательной Европе. Здесь сформировалось свое искусство и культура, сложились политические институты, которые и в наше время лежат в основе свободных сообществ свободных людей. Готические соборы неразрывно связаны с начальным периодом борьбы французских королей за свое существование в той крайне малой части Франции, которая у них оставалась и которую они могли назвать своей. Точно так же европейский интеллектуализм, университеты, гуманитарное школьное образование были неразрывно связаны с постоянным соперничеством пап, королей, епископов, белого и черного духовенства; с ожесточенными спорами, считать ли великих учителей древности, исламского и нехристианского миров, своими союзниками или врагами в совместной борьбе против еретиков и неправоверных. Конфликты были питательной почвой для новых идей. В огне сгорали осужденные на смерть на костре, но существовал и иной, невещественный внутренний огонь, пылавший в душе тех, кто в мирной обстановке вел научный диспут.
Культура этой эпохи была также культурой чувств; придворное общество полагало предел страстям и учило искусству любви и утонченных манер. Правила поведения, существовавшие в XVIII–XIX вв., – в Англии это было время джентльменов, во Франции – аббатов и салонов, в Германии – век Просвещения, сентиментализма и молодого Гёте – сложились под влиянием куртуазности, Прованса и испано-арабской цивилизации, которые были сметены в результате нашествия с севера, уничтожившего альбигойцев и их культуру.
Лишь спустя значительное время после эпохи Шекспира и первых романов в прозе европейские авторы вновь обратили внимание на сохранившееся богатейшее собрание сказаний, народных легенд, романсов и «романтических» сюжетов, созданных в XII–XIII вв. на утеху почтенной публике, жаждавшей новизны. Средневековое искусство и цивилизация достигли одной из вершин в творчестве Данте, произведения которого отражают все религиозные и политические устремления мира Средневековья. Данте создал «Божественную комедию», наделив своими чувствами – скорбью, гневом, печалью и восторгом своих персонажей, которые во время странствий посещают Рай и Ад. Этот шедевр Средневековья появился, когда он находился в изгнании и ему было запрещено до конца своих дней возвращаться в родную Флоренцию. Никто не был способен ненавидеть так, как Данте, но, несмотря на это, он продолжает оставаться одним из самых благороднейших певцов любви, земной и небесной.
В эпоху Средневековья не было ни одного года, который не был бы отмечен войной, гражданским конфликтом или междоусобной распрей. Но на этой поистине вулканической почве смогла произрасти лоза, подарившая нам вино готики; на ней процвели лавры поэзии, и на ней же укоренился мирт мистицизма. Немецкий мистицизм берет свое начало в распадающейся империи, когда светские князья постоянно пререкались с князьями церкви о том, кому должна достаться большая часть военных трофеев, в то время как мужчин, женщин и детей сжигали на кострах как еретиков в Страсбурге и Кёльне. Мастер Экхарт, Таул ер, Сузо и их сестры и братья по вере обращались к чувственному и рациональному началу в душе человека, и их проповедь была успешна и приносила плоды. Их учение подготовило почву для становления неоплатонизма в Англии XVI–XVII вв.
Римо-католицизм, остро реагируя на все новые вызовы, предпочел придерживаться закостенелого догматического мышления и сохранять в неизменности свои институты, время от времени ревизуя и совершенствуя их в связи с потребностями и амбициями папства в последующие столетия. И эта тщательно выстроенная величественная система власти и доминирования стала предметом критики со стороны университетских преподавателей и студентов, монашества. Это был эмоциональный и интеллектуальный протест. Уже не раз было сказано, что Реформация зародилась в этот период Средневековья. Налицо все ее составляющие: страстная критика духовенства и Рима; приступы религиозного безумия, поражающие народные массы и мистицизм. Монархические и гражданские правительства приступают к реформированию своих «собственных» церквей, присваивая себе самые широкие полномочия, что предвосхищает их абсолютную власть, которую они обретут во времена Реформации. Более того, в самой церкви образовалась глубокая пропасть между епископатом и рядовым духовенством. К низшему клиру относились деревенские священники, фактически крепостные, жившие вместе со своей сельской паствой в нищете и невежестве, и клирики-пролетарии в городах, не имевшие прихода, которые зарабатывали себе на жизнь, служа мессы для обеспеченных священников и бродячих монахов. Другую часть клира составляло высшее духовенство, которое осознавало свое превосходство и понимало, что оно не ровня этим священникам-голодранцам. Ведь они обладали связями с аристократами и, что было не менее важным, имели университетское образование. Лютеранство, кальвинизм, Англиканская церковь, нонконформистские протестантские секты Европы и Америки провели свое детство в средневековой колыбели.
Общественные институты и законы, которые лежат в основе нашей юридической и политической систем, также имеют свое начало в позднем Средневековье. «Беззаконие бродит по нашим путям». Этими словами Вальтер фон дер Фогельвейде, величайший немецкий поэт-миннезингер Средних веков, подытоживает свой горький опыт. С полной уверенностью можно утверждать, что так обычно думали все простые люди Средневековья. Закон нарушался каждый день, на него покушались магнаты, большие и малые. Все, кто только мог. Столь вопиющее беззаконие было трудно переносить, и это рождало уникальную в мировой истории веру в необходимость закона. Средневековая приверженность праву заложена в основу всех общественных институтов и законов Европы. «Сам Бог есть закон», и люди призваны осознать это, обязаны хранить закон и бороться за него. Бароны, горожане, крестьяне и даже крепостные (их положение невозможно было сравнивать с положением рабов Античности) – все жили с глубоким убеждением, что у каждого есть свои права; все прилагали всевозможные усилия в деле поддержания закона в своем окружении, в своем городе, в своем доме.
Эта вера в закон требовала знаний законов. Каждому человеку требовалось разбираться в юридических вопросах в большей мере, чем это необходимо нам сегодня. В городе и на селе он каждодневно должен был отстаивать свои права. Эту веру в закон и в действенность судебного разбирательства олицетворяют суд присяжных, королевский суд и суд общей юрисдикции и английский парламент. Благодаря этой вере появились многие хартии свобод, такие как английская Великая хартия вольностей и подобные ей в Испании, Венгрии и Польше. В этих хартиях монарх подтверждал права различных сословий и гарантировал их соблюдение. Завоеванные однажды гражданские свободы стали бесценным приобретением, залогом будущих демократических преобразований.
Закон был своего рода договором, который связывал обязательствами обе стороны: Бога и человека, короля и народ, короля и баронов, короля и сословия. Если правитель преступал закон, то народ имел право на восстание; оно даже вменялось ему в обязанность. Это естественное право средневековой Европы стоит за каждым актом сопротивления «тиранам», когда бы и где бы они ни пытались ввести тоталитарное и абсолютистское правление. Даже в Конституции Соединенных Штатов Америки имеются отголоски юридической практики Средних веков.
Глава 2
Аристократия и крестьянство
Средневековая Европа – это царство множества замков. Только в Германии их насчитывалось более 10 тысяч, большинство из которых не сохранились до нашего времени, и от них остались одни руины. Однако любой путешественник обнаружит на большом пространстве от Испании до Двина и от Калабрии до Уэльса множество разбросанных тут и там замков. Эти бывшие твердыни европейской родовой аристократии все еще можно увидеть в пустынной малонаселенной местности, вдалеке от дорог и городов, где кочуют одинокие пастухи со своими стадами да кружат высоко в небе над зубчатыми стенами орлы.
Влияние аристократии на общественный строй и церковь, на господствовавшие в обществе взгляды и настроения ощущалось еще долгое время спустя после Французской революции. На протяжении длительного времени духовенство, буржуазия и «простой народ» Европы перенимали ее многие характерные черты. Правила поведения аристократии стали для них нормой, образцом и идеалом. Общество восприняло ее моральные ценности наряду с ее традициями. И все же аристократия стала объектом резкой критики и нападок; начиная с XIII в. ее военная и политическая роль была поставлена под сомнение. Тем не менее ее оппоненты продолжали оставаться ее основными подражателями. Вельможи, которые стали епископами или основали новые духовно-рыцарские ордены, помогли глубоко внедрить аристократические принципы и формы управления в организационные структуры и духовную жизнь церкви. В XII–XIII вв. разбогатевшая городская буржуазия приходила во власть в качестве слуг и ставленников монарха. Городской патрициат был настроен критически по отношению к аристократии и враждебен ей. И все-таки он подражал в поведении аристократам, пытался получить доступ в их закрытые сообщества и обрести подобный им статус. Даже безоружные крестьяне, которые обычно в большей степени страдали от своеволия аристократии, долгое время продолжали оставаться лояльными своим сеньорам, они выражали свою покорность со смешанным чувством любви и страха, amor et timor, что было столь характерно для средневековых отношений между сеньором и слугами, между Богом и человеком.
Замки и крепости аристократии напоминают нам о ее реальной силе и власти. На протяжении многих веков, отмеченных постоянными войнами, когда простой люд остро ощущал свою беззащитность и отовсюду ему грозили беды, укрепленное поместье сеньора обеспечивало защиту и безопасность всем, кто укрывался в нем. Начиная с IX и вплоть до XI в., если не позже, Европа была во многом слишком «открытой». Набеги совершались обычно со стороны моря – чаще всего это были викинги. У викингов были быстроходные, маневренные драккары с вырезанной из дерева головой дракона на носу судна. На каждом было шестнадцать пар гребцов, всего на судне могло разместиться до 60 человек. Были такие времена, когда Британские острова и побережье Франции каждый год страдали от набегов викингов, а в сердце континента венгры противостояли другой опасности – набегам сарацин. Вблизи Сент-Морица в Швейцарии расположена коммуна Понтрезина, латинское название которой Pons Saracenorum, что означает «укрепленный сарацинский мост». Это является напоминанием о бурном X столетии. Именно в этом месте были остановлены отряды захватчиков, пришедших из Средиземноморья.
В теории признавалось, что церковь и монархия были основными центрами власти, и, естественно, их обязанностью было поддерживать мир, и обеспечивать безопасность, и осуществлять правосудие. Но в эту эпоху они были слишком слабы и их терзали внутренние конфликты, и потому они не могли выполнять свои обязанности. Власть постепенно переходила в руки рыцарства, которому монархия передавала свои полномочия, а церковь – земли и право суда. Взамен они обязывались поддерживать своих сюзеренов и защищать безоружное крестьянство.
Однако первейшей их задачей было защитить себя. Нам трудно представить, насколько примитивными были большинство этих «замков» периода раннего Средневековья. Приблизительно до 1150 г. поместья англо-нормандской аристократии были обыкновенными жилыми строениями; они имели двор, обнесенный деревянным частоколом, внутри которого или рядом с ним находился насыпной холм, на вершине которого возвышалась деревянная башня, называемая донжоном. Это был особый тип замка, называвшийся мотт и бейли (англ. Mott-and-bailey; рус. название курганно-палисадный замок). В случае необходимости для защиты холма и двора выкапывали ров, заполненный водой. В более позднее время донжон возводили из камня, особенно в тех местностях, где его добывали, и тогда он становился неприступной крепостью. Каменные замки французской и немецкой аристократии обычно имели одно общее жилое помещение.
В таких стесненных условиях с минимальными удобствами не существовало возможности для устройства полноценной личной жизни. Нетрудно понять, почему нравы поместной аристократии были столь грубы, жестоки и разнузданны, даже в более позднее «рыцарское и благородное» время. Повседневная жизнь баронов не была отмечена событиями; войны и охота (что было не чем иным, как репетицией войны) перемежались пирами и турнирами. Будущие воины начинали обучение военному искусству в возрасте 7–8 лет, а в отдельных случаях и в 15 лет, которое продолжалось до тех пор, пока им не исполнялся 21 год. Крестьяне, связанные с сеньором множеством уз, могли обеспечивать себе и ему только скудное пропитание; это было все, на что было способно слаборазвитое сельское хозяйство раннего Средневековья. Необходимой потребностью была охота, которая давала возможность хотя бы частично восполнить нехватку продовольствия. В Англии и Германии в XI–XII вв. даже короли были вынуждены переезжать из одного королевского поместья в другое, из одной епископской резиденции в другую, чтобы прокормить себя и свою свиту.
В войске начиная с X в. были уже не только пехотинцы; появилась потребность в кавалерии, чтобы сражаться с армиями опытных конных воинов – венгров и сарацин, а вскоре и с норманнами. Эти кавалерийские сражения не имели никакого тактического плана; конные воины устремлялись навстречу друг другу еп mass (скопом), а затем исход сражения решали одиночные поединки. Обучение благородным манерам дало результат, и в XII–XIII вв. противника часто брали в плен, а не убивали на месте. Победитель, взявший пленного, получал ценные трофеи – его боевого коня, оружие и доспехи, а вскоре и деньги за выкуп. Но пленных низкого социального положения, из другого народа и иной веры продолжали убивать или же казнили через повешение.
В Европе с давних пор в сословии аристократов выделялись Herren и Ritter в Германии, barons и chevaliers во Франции, barons и knights в Англии, grandes и hidalgos в Испании, magnates и ur в Венгрии. Естественно, в разные времена и в разных странах были и иные деления. К 1100 г. произошло окончательное становление французской аристократии, ставшей закрытым классом общества, не принимавшим чужаков. В это же время англо-норманнскую аристократию Англии в основном представляли бедные, безземельные авантюристы, жившие за счет своего сеньора. Очень медленно шло становление класса землевладельцев; норманнская знать вытесняла старую англосаксонскую аристократию, которая в большинстве своем эмигрировала либо была изгнана. В Германии начиная с XI в. несвободные министериалы становились слугами короля и занимали административные посты в империи, а в XII в. их ряды уже стало пополнять все большее число свободных вассалов, получая возможность быстро продвинуться по службе, особенно в итальянских землях империи.
Вассалом (слово кельтского происхождения) называли во франкский период рыцаря на службе сеньора. Он был свободным человеком, который отдавал себя под покровительство более богатого и могущественного сеньора, входил в состав его «двора» и начинал жить по его законам. Вассал был обязан поддерживать сеньора во всех его делах, многочисленных судебных исках и в спорных вопросах с людьми его круга и другими вассалами. Если непосредственным его сеньором был сам король, вассалу вменялось в обязанность давать ему советы в вопросах внутренней и внешней политики. Короли Средневековья, даже величайшие из них, как бы своенравны они ни были по натуре, зачастую внимательно прислушивались к советам своих преданных вассалов. Также вассал нес воинскую повинность, а во Франции он оказывал своему сеньору также и денежную помощь в четырех случаях: при посвящении в рыцари старшего сына своего сюзерена, при устройстве свадебных торжеств старшей дочери сюзерена, при выкупе самого сюзерена из плена и его снаряжении в крестовый поход. Военная служба проходила только в домене сеньора. Участие в крестовом походе представляло собой исключение. Имперские вассалы исполняли свою рыцарскую службу, когда их сюзерен и король отправлялся в Рим на свою императорскую коронацию.
Торжественная церемония оммажа (дань уважения), подтверждавшая заключение договора между сеньором и вассалом, проходила следующим образом. Вассал, безоружный, опускался на одно колено и с непокрытой головой вкладывал свои ладони в руки сюзерена и обещал быть его человеком. Образовавшаяся таким образом связь была взаимной. Этот средневековый обряд имел фундаментальное, концептуальное значение, особенно в Западной и Центральной Европе. Гленвилл, один из первых великих английских юристов Средневековья, высказался достаточно ясно, что вассал обязан своему сеньору не больше, чем сеньор обязан своему вассалу, односторонние обязанности исключены. Если сеньор нарушал свою клятву, вассал уже не был обязан служить ему. Это было кардинальное событие в череде происходивших перемен в области политики, общественной жизни и юриспруденции. Идея о праве на восстание уже была заложена в этом взаимообязывающем договоре между правителем и его подчиненным, между высшим классом и низшим. Об этой идее часто вспоминали во время гражданских войн, когда один оммаж противоречил другому; так, вассал, владевший феодами у нескольких сеньоров, был вынужден выбирать, на чьей стороне ему участвовать в сражении, какого сеньора поддерживать. Идея о совместных обязательствах проникла и в сферу религии. Бог и его святые давали обещание быть вместе с верующими и защищать их; но Господь мог разорвать договор и оставить человека, вассала, в конфликтной ситуации со смятенной душой, ввергая его в тяжелейший духовный кризис, какой был только возможен в мире Средневековья. Кризис, который мог привести к полному разрыву с Богом, к отказу от послушания. Эта тема присутствует в известнейшем средневековом немецком романе Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль».
Вассал за свою службу получал в дар земельное владение – фьеф (бенефиций). Чем более богатым и могущественным был даритель, тем большим могла быть площадь бенефиция. В эпоху раннего Средневековья во Франции и Германии, когда распалась империя Карла Великого, фьефы могли быть столь большими, что становились основой для будущих королевств. С другой стороны, фьеф мог быть настолько малым, что вассал и его семья были не в состоянии с него прокормиться.
Войны, в том числе гражданские, непрерывные распри и мятежи и даже крестовые походы – все это должно рассматриваться в контексте борьбы аристократии, очутившейся в условиях земельного голода, за средства существования. В результате аристократия приобретала новые земли в Англии, Южной Италии, Испании и в Северо-Восточной Европе. Не имевший земельных наделов сын короля Иоанн Безземельный своими действиями вызвал один из самых страшных кризисов, имевших тяжелые последствия. Безземельные сыновья мелкого дворянства были постоянным источником смут. Каждый, кому удалось получить их поддержку, имел возможность основать королевство, захватить новые территории. Вильгельм Завоеватель, одержав победу при Гастингсе в 1066 г., стал властителем Англии и владельцем всей земельной собственности в королевстве. Он провел межевание двух тысяч земельных поместий, преобразовал их в 200 основных фьефов и наделил ими своих вассалов баронов. Они, в свою очередь, выделили из своих владений отдельные земельные наделы и раздали их уже своим вассалам.
Однажды получив землю, вассал был обязан заботиться о собственности сеньора, обеспечивать мир, безопасность и законность в пределах его домовладения. Выше всех по значимости стояло домовладение короля, к которому примыкали домовладения главных арендаторов и субарендаторов, большие и малые. Каждое владение было под защитой более крупного, которое обеспечивало его мирное существование. Аристократическая Европа была сообществом десятка тысяч небольших и нескольких сотен больших домовладений, которые ощущали себя под защитой «Дома Господня», дома Христа-Короля, но в то же время упорно отстаивали свои притязания и заключали союзы друг против друга. Великое противостояние двух домов – Австрии и Франции, которое определило судьбу Европы в XVI–XVIII вв. (и позволило Англии создать свою обширную колониальную империю), было последней судорогой старой Европы вместе с ее тысячью соперничающих домов, ее финальным аккордом.
Слабая монархия был совершенно неспособна предотвратить неподконтрольный процесс изменения статуса наследственных владений (как это было во Франции, Германии и Италии в IX–XI вв.); не могла противостоять своим могущественным вассалам, у которых было часто больше земли и больше войск, чем у короля-сюзерена. Пожалование общественных прав играло важную роль в империи, где основными «выгодоприобретателями» были епископы, а позднее консулы и гонфалонъеры городов Северной Италии. Это породило серьезный конфликт между папством и германскими императорами, но также способствовало превращению итальянских коммун в независимые города-государства.
В Англии Вильгельм Завоеватель сохранил местное англосаксонское судопроизводство: суды графств, городские и окружные суды. Они продолжали осуществлять правосудие в соответствии с английскими законами, за соблюдением которых следила не только аристократия, но и король. Королю удалось настоять на принятии единой для всех клятвы верности, которую вассалы давали непосредственно королю. Прецедент принесения подобной клятвы был во времена правления Каролингской династии, и она появляется вновь в нормандских королевствах Англии и Сицилии и становится опорой сильной королевской власти. Во Франции возник аналогичный институт вассалитета; присяга на верность королю как сеньору была важнее клятвы в верности каждого вассала своему непосредственному сеньору.