Не он
Идти оказывается очень тяжело. Тело кажется чужим, неуправляемым. Элинор потряхивает от слабости, каждый шаг дается с болью, усиливая головокружение. Пару метров – и остановка, чтобы отдышаться. К горлу подкатывает тошнота, сердце разбивается о ребра с каждым новым ударом.
– Это ненормально, что меня так накрывает, – вслух рассуждает Эль. – Успокоительное! Да. Они чем-то накачали меня.
Оказавшись в коридоре, Эль дает себе секунду, чтобы передохнуть, и, придерживаясь за стену, продолжает идти вперед. Необходимо добраться до детской. Она не сумасшедшая. Это Саммерс обезумела. Тэм всегда ей завидовала. В глубине души Эль чувствовала, что Саммерс хотела бы оказаться на ее месте, и не раз замечала, как она смотрит на Криса.
– Элли, что ты творишь? Приди в себя! Куда ты собралась? Ты едва держишься на ногах. – За спиной раздается стук каблуков Тэмзин.
– Пошла к черту, дрянь. Ты не получишь мою семью, – не оглядываясь, агрессивно отзывается Элинор.
– Я хочу помочь тебе, Эль. Послушай меня…
– Заткнись, сука! – рявкает Элинор, распахивая дверь в детскую.
Застыв на пороге, она издает истошный вопль, взрывающий барабанные перепонки. В голове раздается скрежещущий треск, и Эль сгибается от дикой боли в затылке, висках – везде. Ноги подкашиваются, и она падает на колени. Глаза слезятся от дикого напряжения, пока она с ужасом обводит взглядом расставленные вдоль стен незаконченные идентичные портреты. Их так много. Не меньше дюжины. На всех одно и то же мужское лицо с недостающими деталями.
Вместо кроваток малышей и стеллажей с одеждой и игрушками – полки с кисточками, красками, чистые холсты и мольберт у центрального окна, на котором закреплена последняя законченная работа. Не дыша Элинор смотрит в изображенные на портрете глаза цвета ртути, в глубине которых клубится тьма, пожирающая ее сознание. Туман становится гуще, опутывая ее, словно кокон. Голова взрывается от переговаривающихся голосов.
– У меня не выходит! Не получается!
– Ты слишком спешишь.
– Я боюсь не успеть.
– Мы все этого боимся, Эль. Каждая прошедшая секунда становится прошлым. Расслабься и позволь времени течь сквозь пальцы, и, поверь, тогда все получится.
– Хватит! Замолчите! – отчаянно умоляет Элинор.
Она бьет себя по щекам, пытаясь проснуться, но ничего не происходит, только звон в голове усиливается, прогоняя голоса. Ее выворачивает наизнанку прямо на белый мраморный пол комнаты.
– Я этого не рисовала! – хрипит она, почувствовав, как чьи-то сильные руки тянут ее вверх. – Я не рисовала!!!
– Это твой подарок, Эль. Твой подарок для меня, – произносит низкий мужской голос из ее кошмара. – Ты очень старалась успеть и нервничала, что у тебя не выходит.
– Нет, нет, – всхлипывает Элинор и перестает дышать, прочитав надпись в уголке написанного портрета: «Самому важному человеку в моей жизни». Это ее почерк, и роспись, и стиль, но она точно знает, что не притрагивалась к краскам после рождения Джонаса. Да она уверена в этом, черт побери, как в том, что человеческий организм не выживет без кислорода.
– Он идеален, Элинор. Я никогда не сомневался, что у тебя невероятный талант. – Теплое дыхание раздувает волосинки на ее затылке, горячие ладони крепко сжимают талию, разворачивая Эль на сто восемьдесят градусов. Ее воспаленный взгляд останавливается на лице с портретов, которыми завалена детская, и, отчаянно всхлипнув, она проваливается в спасительную темноту, безвольно повиснув в руках незнакомца, притворившегося ее мужем.
Когда она снова открывает глаза, спальню заливает яркий солнечный свет. В приоткрытое окно залетают звуки улицы. Шелест ветра и безмятежное пение птиц. Утро. Может быть, даже полдень. Приподнявшись на локтях, Элинор оглядывается по сторонам, отмечая, что движение не приносит физического дискомфорта. Головная боль ушла, чего нельзя сказать о той, что терзает сердце.
Она помнит все, что происходило в последние сутки. Безумие, которому нет ни малейшего объяснения. И хотя она проснулась в своей постели, в любимой шелковой пижаме, а на прикроватной тумбочке стоит остывающий кофе и блюдце с круассанами, она уже знает, что это новое пробуждение не принесет ей спасение от жутко-реального сна. Она в западне. Своего разума или тайного замысла человека, решившего превратить ее жизнь в ад.
– Привет, Элли, – личный дьявол появляется, стоит ей упомянуть его в своих мыслях.
Проглотив яростное желание запустить в ублюдка чем-нибудь тяжелым, она молчит, до скрежета стиснув зубы, удостоив чужака только полным ненависти взглядом. Сукин сын вырядился в спортивные штаны и футболку ее мужа.
Больной придурок. Это не сработает.
Он абсолютно не похож на Кристофера, несмотря на то, что они носят один размер. У Криса средне-русые волосы, голубые глаза и бледная кожа, мгновенно обгорающая на солнце, а когда он улыбается, на его щеках появляются ямочки, в которые она безоглядно влюбилась много лет назад. Никто не отнимет у нее эти годы, никто не заставит усомниться в их общих воспоминаниях.
– Ты проспала восемь часов. Тэмзин считает это хорошим знаком. – Чужак оставляет дверь приоткрытой, проходя внутрь. Его улыбка пустая и холодная. Нельзя сыграть то, что не чувствуешь.
Это не он. Не он.
А значит, ей нужно понять его мотивы, чтобы решить, как действовать дальше, как вернуть своих детей и настоящего мужа, а еще необходимо разобраться, как этот урод связан с Тэмзин, и какого черта она ему помогает.
– Не хочешь разговаривать? – вкрадчиво спрашивает мужчина.
Эль отрицательно качает головой. Смяв в кулаках пододеяльник, с небьющимся сердцем она наблюдает, как он неторопливо приближается. Бесшумно, словно змея, или паук, или любая другая мерзкая тварь. Безмятежно улыбается, присаживаясь на край кровати. Протянув руку, убирает выбившийся локон за ухо Элинор.
– Как ты себя чувствуешь, Элли? – его вкрадчивый неторопливый голос опутывает невидимыми вибрациями, сбивает с толку. Это похоже на гипноз или наваждение.
– Мне нужен мой телефон, – выдавливает из себя Эль и, не выдержав напряжения, отводит взгляд в сторону.
– Он здесь, в тумбочке. – Чужак открывает ящик, и Элинор недоверчиво смотрит на лежащий внутри гаджет. – Снова будешь звонить в полицию? – с ноткой усталости уточняет он, когда Эль жадно хватает мобильник.
Разблокировав экран отпечатком пальца, она листает журнал вызовов. Последний звонок с телефона был сделан вчера в семь часов вечера. Эль звонила Тэм, чтобы напомнить про игрушку дочери. Полицию она вызвала при помощи часов.
– Что ты им сказал? – требовательно спрашивает Элинор.
– Им?
– Полицейским.
– Правду, Эль.
– И они поверили, что ты Кристофер Хант?
– А почему бы им сомневаться в этом?
– Потому что это ложь, – агрессивно бросает Элинор.
– Докажи, – невозмутимо парирует ублюдок.
Она изумленно вскидывает голову. Это признание или провокация? Или зашкаливающая самоуверенность? Их взгляды сталкиваются в немом противостоянии. Эль замирает, попав под подавляющее влияние светло-серых глаз.
От чужака исходит леденящая душу опасность, кроющаяся за каждым жестом, словом, взглядом. Нет сомнений, этот человек способен на что угодно, на любую гнусность. Если она продолжит бросать ему вызов, то может никогда больше не увидеть Джонаса и Милли. От мысли о том, что они проснулись этим утром вдали от нее, все внутренности несчастной матери сжимаются в тугой комок. Они никогда не расставались надолго, и Элинор чувствовала опустошающую боль от невозможности быть сейчас рядом с детьми. Милли еще совсем малышка, и никто кроме матери не сможет позаботиться о ней правильно, а у Джонаса аллергия на лактозу. Эль молила Бога только об одном – чтобы ее детям не причинили вреда, и лелеяла в душе надежду, что Кристофера держат вместе с ними, что он жив и сможет защитить малышей.
– Легко, – наконец произносит Элинор, открывая галерею с фотографиями, уверенная, что там найдется около тысячи кадров доказательств ее правоты. Но то, что она видит, листая многочисленные снимки, вводит Эль в полнейший ступор.
– Ты взломал мой телефон, – очнувшись, она яростно бросает обвинение в лицо ублюдку. – Я оставила его в детской. Это было проще простого, – бормочет надтреснутым голосом.
Одну за другой Элинор открывает знакомые фотографии с одним единственным изменением, присутствующим на каждом совместном снимке –: вместо лица Кристофера Эль видит гнусную физиономию чужака – и ни одного единого кадра с Милли и Джонасом.
– Ты стер моих детей, сукин сын. – Стиснув телефон в ладони, она яростно смотрит в стальные глаза мужчины.
– Зачем мне это делать, Эль? – сдержанно спрашивает он.
– Это ты мне скажи, какого черта тебе нужно от моей семьи?
– Я твоя семья, Эль. И это ты хочешь стереть меня, и я не могу понять почему.
– Я тебя не знаю, – цедит она по слогам.
– Меня зовут Кристофер Хант. Я твой муж. Я могу показать тебе удостоверение личности и свидетельство о браке, но это тебя не убедит, так?
– Ты наверняка их подделал! – взбешенно бросает Элинор.
– Зачем? Задумайся, для чего мне это нужно? Выкуп? Это просто смешно. А Тэмзин? Зачем ей лгать? Если хочешь, позвони Келли. Или ты и мою тетю считаешь соучастницей? Она уже на пути сюда, чтобы помочь тебе восстановить провалы в памяти.
– У меня нет никаких провалов! – шипит Эль, до хруста стиснув кулаки.
– Это ты так думаешь, – спокойным до тошноты голосом возражает чужак.
– Я не сумасшедшая.
– Я этого не говорил. – Он наклоняется вперед, и их лица оказываются на одном уровне. В раздувающиеся ноздри Элинор проникает родной аромат мужа, и ее мутит от страха и отвращения, хотя она сама много лет назад выбрала для Кристофера этот запах. – У тебя уже случались вспышки диссоциативной амнезии. Это происходило, когда ты переставала пить лекарства.
– Ложь, – отрицательно тряхнув головой, бросает Эль. – Я абсолютно здорова.
– В последние месяцы ты часто жаловалась, что таблетки влияют на твои художественные способности, – тем же тоном продолжает мужчина. – Ты говорила, что твои пальцы дрожат и линии получаются нечеткими. Вероятно, ты снова бросила пить лекарства, потому что не могла закончить портрет.
– Что за бред ты несешь?
– Это не бред, Эль, – знакомый голос заставляет Элинор вздрогнуть от неожиданности.
Оторвавшись от ненавистного лица, она переводит взгляд на стоящую в дверях высокую стройную шатенку, взирающую на нее со смесью сочувствия и сожаления. Элегантное коралловое платье сидит идеально, подчеркивая все достоинства идеальной фигуры, и, несмотря на яркий цвет, не выглядит вульгарным. Возраст гостьи с ходу определить проблематично. Келли Хант из тех женщин, кто шесть часов в сутки отдает уходу за своей внешностью, а остальное время – сну и удовольствиям. Правда, она заикалась как-то, что у нее есть работа… Как-то между путешествиями, салонами красоты и прогулками по бутикам.
– Я не ждал тебя так рано, – буднично произносит самозванец, обращаясь к вошедшей.
– Келли… – Элинор потрясенно выдыхает имя единственной близкой родственницы мужа. К ставшему обыденным чувству ужаса и шока добавляется изумление.
Эль много лет знакома с Келли Хант, чтобы сомневаться в ее реакции на присутствие чужака, называющегося именем Кристофера, но именно это она и делает – сомневается. После скоропостижной смерти сестры от тяжелой болезни Келли Хант принимала активное участие в воспитании Кристофера и вряд ли может перепутать любимого племянника с кем-то другим, а значит, ее вынудили притворяться и принимать участие в этом ужасающем фарсе.
Крис, как и Эль, рано лишился матери. Это был один из общих факторов, что когда-то сблизили их. У обоих имелись любящие отцы, у Криса – заботливая тетя, а у Эль – мачеха и младший брат, но они все равно чувствовали себя одинокими. У одиночества нет социальной градации, это чувство одинаково терзает каждого из нас. Богатая девочка и бедный мальчик дали друг другу то, что не смогли все остальные, они создали свой идеальный маленький мир и были в нем по-настоящему счастливы, пока не появился чужак, разрушив за один день то, что строилось с таким трудом.
Келли Хант переступает порог спальни и медленно приближается к постели. Поравнявшись с псевдо-Кристофером, она кладет руку на его плечо и, наклонившись, по-родственному тепло целует в щеку.
– Пришлось ускориться. Поняла, что без меня ты не справишься, – негромко отзывается Келли.
Эль не верит собственным ушам. Отказывается верить глазам.
Почему? Почему, черт возьми, они все это делают с ней?
В горле застревает отчаянный стон. Если Келли лжет, то кому верить? Эль чувствует, как все краски отливают от лица и леденеют пальцы на руках и ногах.
– Оставь нас, Кристофер. Я сама поговорю с твоей женой, – строго произносит Келли, остановив на Эль обеспокоенной взгляд.
– Я буду в кабинете, – не возражает лживый извращенец. Элинор передергивает, когда он касается ее щеки тыльной стороной ладони. Длинные черные ресницы опускаются, и она физически ощущает его взгляд на своих губах.
– Зайдешь, как будешь готова обсудить проблему? – мужские пальцы властно подхватывают ее подбородок. – Прошу, Эль, подумай о том, что не ты одна страдаешь. Я чувствую полное бессилие, когда ты такая. – Подушечкой большого пальца он проводит по ее нижней губе, и Эль резко уклоняется, одарив его ледяным взглядом.
– Не смей сравнивать. Ты даже приблизительно не можешь понять, что я сейчас чувствую, – грубо бросает она, шумно втягивая воздух. Темные ресницы мужчины вздрагивают, но он встает быстрее, чем Эль успевает поймать его взгляд.
– Ты знаешь, где меня найти, если возникнет желание поговорить, – с этими словами самозванец стремительно покидает спальню.
Глава 3
Дышать стало легче, как только за фальшивым мужем закрылась дверь. Никогда еще присутствие другого человека так сильно не подавляло Элинор, высасывая все жизненные силы, как это происходило в минуты взаимодействия с тем, кто только что покинул спальню.
Встав с кровати, она подходит к окну. В теле ощущается странная необъяснимая легкость, но в голове все еще стоит легкий туман. Однако он не влияет на ее когнитивные способности. Она знает, что у нее нет никакой амнезии. Ни одна женщина не сможет достоверно придумать процесс родов, если никогда этого не переживала в реальности. И Эль имеет в виду не боль. Существуют шрамы, напоминающие о потерях и страданиях, о событиях, оставивших след, выжженное клеймо в душе. Но есть и другие шрамы. Она называет их счастливыми. И боль, через которую они запечатываются в сердцах, несет благословение.
Она помнит, как плакала от счастья, когда Джонаса положили ей на грудь. Крошечного, но уже очень звонкого. Малыш кричал так, что у нее уши закладывало, и первый год Эль практически не удавалось нормально высыпаться. Джо постоянно требовал материнского присутствия и делал это очень и очень громко, а когда Элинор забеременела дочкой, внезапно успокоился, словно почувствовал, что скоро у него появится соратница для игр.
Малышка Милли родилась точно в срок и немного крупнее, чем старший брат. И второй счастливейший момент в жизни Элинор – распахнутые мутноватые глазки, с любопытством взирающие на нее. Считается, что маленькие дети плохо видят в первые дни своей жизни, но только не Милли. Она смотрела на плачущую маму во все глаза. Разве можно забыть это чувство безграничной эйфории, ощущение чуда и прилив безусловной любви от первой встречи с маленьким существом, пришедшим в этот мир, чтобы стать самым важным в жизни родителей? Самой большой любовью и одновременно самым большим страхом.
Шумно вдохнув воздух, Элинор морщится, словно проглотила что-то горькое, и шире распахивает окно. Ей необходимо выветрить отсюда въедливый запах мужского парфюма. Она больше никогда не сможет спокойно реагировать на этот аромат. От бессильной злобы сводит зубы, но она не собирается показывать свою слабость перед врагами. А в том, что в этом доме у Эль не осталось друзей, сомнений нет. Она обязана быть хитрее и сдержаннее, не взрываться, не кидаться на них, ставя под сомнение каждое слово. Действовать так же, как они, притвориться, что верит, выиграть время и потихоньку выбраться из дома. А дальше уже дело полиции.
Келли все это время молчит, но Эль ощущает на себе изучающий взгляд, внимательно следящий за каждым ее передвижением. Элинор вновь охватывает напряжение, нарастающее с каждой последующей минутой молчания. Оторвав взор от безмятежной зеркальной глади озера, стелящегося от подножия холма до самого горизонта, она задерживает внимание на очередной фальшивке, замеченной на туалетном столике. Фото из свадебного путешествия.
Денег у молодоженов почти не было, все, что удалось заработать Крису, ушло на свадебное платье Эль, кольца и билеты до Парижа. Банальный выбор, но для них этот город и крошечный номер двухзвездочного отеля в пешей доступности от Елисейских полей стал своеобразным символом становления их семьи. И Эль переполняет гремучая ярость от того, кто-то осмелился посягнуть на принадлежавшее только им двоим.
– Красивое фото, – проследив за ее взглядом, с улыбкой произносит Келли. – Вы оба такие счастливые здесь. Ты просто светишься, а Крис похож на голливудского актера.
Элинор скептически поджимает губы, с испепеляющим гневом глядя на чужое и ненавистное лицо мужчины, обнимающем ее на снимке.
– Того, что играет Ганнибала Лектора в «Молчании ягнят»? – холодно отзывается она.
– Элли, – укоризненно вздыхает Келли, и Эль снова срывается:
– Ты тоже будешь настаивать на том, что я сошла с ума, забыла собственного мужа и придумала двоих детей? – нападает, благополучно забив на то, что еще секунду назад обещала себе быть сдержаннее.
– Давай спустимся на кухню и спокойно обо всем поговорим. Я заварю тебе твой любимый ежевичный чай. – Келли максимально непринужденно и миролюбиво отвечает на яростную тираду Элинор и выразительно кивает на кружку с остывшим напитком и засыхающие круассаны. – Твой кофе, по-моему, замерз. Можем вместе приготовить тыквенный пирог? – Считав исходящую от Эль неуверенность, мисс Хант продолжает вести себя так, словно не происходит ничего из ряда вон выходящего.
Проглотив горький комок, вставший попрек горла, Эль медленно кивает. Можно сколько угодно отстаивать свою правду, но чтобы покинуть захваченный незнакомцем дом и попросить помощи у полиции, ей для начала нужно выбраться хотя бы из спальни.
– Пошли. – Накинув шелковый халат поверх пижамы и сунув ноги в мягкие тапочки, не удостоив родственницу мужа даже мимолетным взглядом, Эль уверенно пересекает комнату и выходит в коридор. Келли молча следует за ней, не отставая ни на шаг и не донимая разговорами. Уверенность подводит Эль напротив дверей в смежную с детской спальню, которую она занимала, чтобы быть поближе к своим детям. На глаза наворачиваются слезы, стоит вспомнить, как Джонас, едва проснувшись, прибегал к ней с утра и забирался в постель, чтобы получить порцию утренних объятий.
– Что такое, Элинор? Хочешь зайти? – раздается за спиной вопросительный голос Келли. Ничего не ответив, Эль протягивает руку и, нажав на ручку, тихонько толкает дверь. Она задерживает дыхание, отчаянно пытаясь не выдать своего истинного состояния. В конце концов, увидеть полностью измененную детскую было куда страшнее, чем это…
На кровати, где Элинор так часто засыпала, обнимая своих детей, лежит аккуратно сложенная одежда Тэм. Никаких погремушек, бутылочек и игрушек на прикроватных тумбочках. Теперь территория, что она делила с Джонасом и Милли, состоит из студии и гостевой, где ночуют незваные гости. И дверь в ванную комнату… Она действительно на месте.
Незаметно вытерев скатившуюся слезу, Элинор стоически принимает очередной четко рассчитанный и спланированный удар.
– Как часто Тэм остается на ночь в моем доме? – сухо спрашивает она, захлопывая дверь и поворачиваясь лицом к тетушке Келли.
– Это твоя подруга. Откуда мне знать, как часто ты приглашаешь ее в свой дом, – женщина очень достоверно разыгрывает удивление, и сказанные слова не лишены логики.
– Вчера я ее не приглашала, – уверенно произносит Элинор. Выражение лица Келли смягчается, в прозрачно-голубых глазах проскальзывает жалость.
– Вчера был исключительный случай, и Кристофер был вынужден попросить Тэмзин приехать, – отвечает родственница.
– Ладно, с этим разобрались. – Решив не акцентировать внимание на очередном вранье, Элинор спускается по лестнице в гостиную, где от вчерашнего погрома не осталось ни следа.
Не задерживаясь там дольше необходимого, она проходит на кухню и застывает возле обеденного стола. Эль была готова к тому, что увидит, но это не мешает лавине адской боли обрушиться на кровоточащее материнское сердце. Примагниченный снимок улыбающихся Джо и Милли исчез, его заменили сляпанные в фотошопе фотографии Эль и сероглазого чужака.
Взгляд Элинор перескакивает на свадебное фото в рамке на полке. Оно стоит точно в том же месте, и только лицо мужчины, смотрящего в объектив, совсем другое.
Эмоции оказываются сильнее голоса разума. Элинор не успевает осознать до конца, что творит, когда хватает фотографию и со всей яростью, на которую способна, запускает в стену. Стеклянная рамка разлетается на множество осколков, и только сам снимок ни капли не страдает. Вытащив его из-под груды острых стекляшек, она собирается продолжить расправу, пока не останется и пыли от чужой изощренной игры.
– Элли, хватит! Перестань! – громко окликает ее Тэмзин, появившись словно из-под земли.
Какого черта она все еще тут? Что им всем от нее нужно?
– Прошу тебя, милая, прекрати терзать себя, – рядом с лживой подругой плечом к плечу встает Келли Хант. Они обе смотрят на нее как на умалишенную, и это намного хуже, чем жалость, которую минуту назад Эль увидела в глазах женщины, вырастившей ее мужа.
– Поверь, мы здесь чтобы помочь. Никто не желает тебе зла, – снова вмешивается Тэмзин Саммерс. Холеная блондинистая сука в идеально сидящей элегантной блузке под цвет глаз и обтягивающей точеные бедра узкой юбке, не скрывающей бесконечною длину ног. Она выглядит роскошно, словно гребаная модель с обложки модного журнала, и Эль ненавидит гостью за это еще сильнее.
– У нас с вами разное понимание зла, – раздраженно огрызается Элинор.
– Ты сможешь это узнать наверняка, только когда выслушаешь нас наконец, – сдержанно отвечает Келли Хант и, отодвинув один из стульев, садится первая, жестом предлагая Эль занять соседний. Вспомнив, что стоит на кону, Элинор делает над собой усилие и послушно опускается на сидение.
– Так-то лучше, милая, – удовлетворенно произносит Келли, ободряюще улыбаясь. – Мы во всем разберемся. Вот увидишь! – оптимистично добавляет она, погладив Эль по плечу.
– Я сделаю чай, – с энтузиазмом вызывается Тэмзин, начиная суетиться возле плиты.
– Давай вернемся к вчерашнему вечеру. Что ты помнишь? – воспользовавшись покладистостью Элинор, Келли сразу переходит к главному вопросу.
– Ты серьезно? – Скрестив руки на груди, Элли откидывается на спинку стула, принимая вызывающую позу.
– Абсолютно, – подтверждает Келли. – Чтобы понять суть проблемы, мы должны ее обсудить. Разве нет?
И хотя произнесенные слова не лишены смысла, разум Эль воспринимает все сказанное в штыки.
– Я бы предпочла, чтобы этот диалог состоялся в полицейском участке.
– Это можно устроить, Элли, – сдержанно соглашается Келли. – Напомню, что полицейские, приехавшие вчера по твоему вызову, не нашли никаких причин, чтобы усомниться в подлинности личности Кристофера. Поэтому хорошенько подумай о возможных последствиях. Что будет, если ты ошибаешься?
– Пусть о последствиях думает человек, прячущийся в кабинете Кристофера, – не собираясь поддаваться на провокации, парирует Эль.
– Кристофер никогда не прячется от проблем, и ты лучше всех знаешь об этом, – возражает Келли.
И здесь она абсолютно права, за исключением того, что человек в кабинете ее мужа – не Кристофер.
– Его здесь нет только по одной причине – он беспокоится о твоем душевном состоянии, как и все мы.
– Тогда почему, раз все вы так беспокоитесь о моем душевном состоянии, никто не удосужился вызвать специализированную помощь? Вы думаете, что я свихнулась? Окей, почему тогда здесь нет психиатра? Пусть проводят необходимые тесты, обследуют меня и поставят диагноз.
– Ты снова хочешь оказаться в клинике Святой Агаты? – в лоб спрашивает Келли.
Тэмзин тем временем ставит перед Элинор кружку с ежевичным чаем и осторожно присаживается напротив.
– Что значит снова? – взрывается Эль, едва не опрокинув на себя кипяток.
Она один раз была в данном заведении. Это случилось пять или шесть лет назад. Кора, приятельница по университету, попала в «Святую Агату» с приступом острой шизофрении. Ей стало плохо прямо на занятиях. Это было ужасное зрелище. Девушка просто встала посреди пары, сняла с себя трусы и помочилась на пол аудитории. Стоя. Элинор навещала ее только однажды. Кора не узнала посетительницу, она никого не узнавала…