Книга Илстар Апейрон

Скорая везёт меня… В больнице, вижу медсестру.

– А где… она? – спрашиваю у неё.

– Сейчас придёт доктор и всё вам скажет, – говорит она и выходит из комнаты.

Полоски света растянулись по потолку от жалюзи на большом окне, в которое хотел глянуть, но оно было выше уровня глаз. Хотел приподняться, чтобы встать и стоять спиной к миру, глядя через это окно. Её образ был где-то рядом. Чувствовал её здесь, со мной у этого окна. На улице лают собаки, и бьёт колокол. Там идёт толпа людей в процессии…

– Дышите, пожалуйста, у вас тяжелое ранение. Мы спасли вас, но… у вашей жены была… смертельная рана. Пожалуйста, сделайте глубокий вдох и… – Чистая белая форма на докторе не облегчает его слов. Не мог говорить и не мог плакать, сдерживал слёзы, но кровь внутри меня лилась и лилась, и темнота схватила меня за узды. Чёрные слёзы пролились во мне, и их соль смешалась с кровью…

Белое менялось на чёрное, голоса с тишиной, плач со смехом, церемонии с пустотой… Не знаю, сколько прошло времени, но комната передо мной опустела. Жалюзи убрано, окно приоткрыто, но от солнца нет тепла. На потолке зайчик от кольца на руке. Вожу пальцем по кольцу и опускаю палец по линии жизни.

Это всё сон, страшный сон. Что есть ревность и как её побороть? В каждом человеке лишь часть от общего, каждая женщина лишь часть вселенской женственности, которая разлилась по всем женщинам, открыв каждой по несколько секретам из множества. Так вот, секс – это саморазвивающееся занятие, которое должно всегда эволюционировать творчески, всегда подпитываться общей валютой вселенной – любовью. Если между партнёрами отношения становятся скучными, но по-прежнему остаётся любовь, это следствие застоя любви в данной изолированной системе. Из чувства неполноценности исходит недоверие, а из недоверия – ревность. Но если человек сильный, то с ним хочется жить вместе. Слишком много любви к одному человеку вёдет к концентрации ненависти, так как любовь становится темнотой, она расходится от давления во все стороны. Открытость к любви в полиаморных отношениях, построенных на силе, согласии и доверии, подобно путушествию, которое приведёт обратно домой. Такой путешественник, поддавшийся соблазну, любви и нежным ласкам любовницы, вернётся домой, обогащённый новым опытом, откроет в себе и для своей спутницы что-нибудь новое и станет ещё прекрасней, за счёт переполнявшей его любви, и этим усилит энергию обоюдного влечения. И так же для женщин…

… Она могла бы любить другого, но сам бы мог убить даже её блаженного, психически больного, неразумного брата, чтобы доказать мою любовь. Истинную любовь, а не то, что мы видем вокруг – измены, из-за которых рушатся семьи, рвутся сердца и гибнут жизни. Пусть её брат будет козлом отпущения – он не будет сопротивляться. По её глазам вижу, что она шутит, но сам могу принять её предложение серьёзно…

… Вдруг в мысли врывается картина, словно ветер в настеж открытое окно. В нашей спальной комнате, на фиолетовой кровати, моя любовь изменяет мне с ним, этим, в чёрном. Неслышно вхожу сам. Что бы сделал тогда? Убил бы его? Нет, так нельзя. Она меня замечает первой и останавливается, как будто замерзает с удивлённым, таким прекрасным лицом. У неё уже вырывается крик, но ещё до того, как он из неё выходит, словно в замедленном времени, говорю: – Не останавливайся, если тебе хорошо, милая.

В спешке раздеваюсь и начинаю ласкать её, присоединяюсь к ним.

Сколько хотел бы сделать для твоего наслаждения! Только будь с нами. Дай нам двоим вдоволь натерзать, растеребить твои прелести ласками, продлить страстную эйфорию любви до невозможности глубоко. Кричи, кричи от сладости, милая. Твой отзвук слышен в наших сердцах. Только не будь скорой, милая, а мы то тебя доведём, доведём, «ласточка», но оборвём и не дадим. Всю тебя прелестную расцелуем, язычками длинненькими ублажим, жар твой лютый охладим, чтоб запылал он снова в иной раз.

Помню, как играл наш животный магнетизм, как любил слушать музыку её тела, легонько касаясь и быстро нажимая на все её клавиши; держал ладонями её лицо, поглаживая и затем сжимая ушки, смаковал её мочкой; целовал её шею и еле заметно проводил по ней языком; обходил сзади и погружался в её длинные, тёмные, мягкие волосы, которые переливались и завораживали меня, и окунался в мир её запахов; любил тешиться её нежными, маленькими грудями и твёрдыми, игривыми сосочками; целовал её прелестные коленочки и пухленькие, такие мягкие и изнеженные, роскошные бёдра; когда был внутри неё, чувствовал прекрасный рай, весь её трепет, всю влагу, мягкость, нежность и тепло, что невозможно было остановиться крутиться, вращаться, тереться, погружаться всё глубже, замедлять скольжения на осторожные, бережливые толчки и смотреть ей в глаза в тот миг, и моя душа порхала с нею… Хочу говорить с нею, как раньше, обо всём, о всяких пустяках. Как мне не хватает её. Хочу держать под волосами твою нежную шею и целовать, и целовать… Любиииимаяяя…

Встаю с кровати и срываю капельницу. Мои ноги еле идут, но ясновижу её образ передо мной. Она как будто притрагивается ко мне. Её ладонь оставляет сияющий след из многоцветных огоньков. Упругая, как настоящая ладонь, но нет её руки. С одной стороны чувствуется как ладонь, а с другой – пустота. Тянусь к ней, но ноги не держат меня. Болит сердце. Не могу… Хватаюсь за забинтованную грудь и пытаюсь сорвать бинты, так как мне тяжело дышать. – Где ты, любиии… Залфиии? – В моём горле комок, падаю на пол и не могу пошевелиться.

Нахожу себя в маленькой тусклой комнате с серой дверью. Странные люди оборачиваются на меня, когда выхожу из помещения и потерянно бреду по коридору. Они останавливаются и ждут чего-то, как замороженные.

– Где она? – спрашиваю.

Люди продолжают заниматься своими делами, как будто вновь запустили переигранное кино под аккомпанемент надоедливого, без конца повторяющегося гудения. Кто-то смеётся. Кто говорит необычно. Кто хватается за волосы и пытается их вырвать. Слышу вереницу мужских и женских возгласов:

– Не она, не она… Бедный дружок не нашёл ещё свою любимую… Любимая, любимая – какая любимая?

– Не надо его раздражать. Пожалуйста, имейте уважение друг к другу. – Женщина подходит и говорит: – Не волнуйся, тебе всего лишь нужно принять таблетку. – Она обращается к вышедшему навстрему ей седому мужчине в белом халате: – Доктор, у него рецидив.

– Она здесь? – повторяю свой вопрос.

– Ты её придумал, – улыбается она и ведёт куда-то.

– Нет, – трепетно отвечаю.

Появляются двое мужчин и быстрым шагом идут ко мне.

– Любимая! – кричу куда-то в потолок, когда они берут меня за руки и вносят обратно в серую комнату, – Хочу видеть Люб… Залфи! Зал… – слабею, когда они вкалывают в меня шприц. Чувствую лёгкость, как перед сном, но не хочу больше спать. Порхаю по комнате, но они не видят меня. Входит мужчина в халате, и они переговариваются, но их речь обрывается:

– У него уникальный мозг… разум снов… договор… самой знаменитой… исследования… его надо… спал пока не…

Не стал больше прислушиваться. Мне всё так надоело. Мне уже всё равно.

Чувствую себя легче пёрышка, и вокруг небесная белизна. Лечу, и только яркая серебристо-белая кручёная нить держит меня, словно пуповина. Изрытые пики непоколебимых гор вдали и благоухающая зелёная равнина. Течёт звонко речка. Везде царит мир и благо. Мы сидим на траве, и вокруг нас жёлтые и белые цветы с распускающимися, ранимыми бутонами. Наши головы окутывает нежное небо. Она в длинном сером платье. Говорю: – Любимая, – и обнимаю её. Её улыбка и всё… исчезает, и хватаю воздух. Небо бледнеет, сгущаются серые облака и ветер перемен поднимает падающие снежинки, образуещие комы снега. Бугор, словно ковёр из упавших листьев, на котором сижу, застилает меня белизной, сковывая ледяным замком мою трепещущую грудь и дрожащее дыхание. Но даже в самом начале, у самой пропасти, скрывается надежда, которая стремится залечить боль, теряющуюся во времени безумного терпения.

12.5.1

Из проплывающих облаков вдруг хлынул холодный дождь. Вскочил, подняв голову к небесам и прокричал:

– Зачем? Ты-ы! Зачем?

– Меняется только то, что любишь, – раздался голос с неба.

Успокоившись, пролепетал, угрюмо:

– Нет, хочу ещё, – прошу и ясновижу со стороны, как бы вдалеке, за дымкой пространства:

Они были в старом, заброшенном доме, который защищал путешественников от жестокой, русской зимы, штурмующей снаружи. Он подошёл к ней, когда она стояла, терпеливо ждала его, в большой, уютной комнате с камином, который отбрасывал тени светом от горящей, тихо трескавшейся древесины. Тем не менее, скрытое присутствие теней, разжигающих романтические чувства, по-прежнему заполняло большую часть мебели и многочисленные полки, которые были набиты старыми, пыльными книгами. Её тело было в тени, но он ясно видел её лицо. Её мягкая кожа на лице была с небольшим оттенком жёлтого огня, который робко колебался.

Он приблизился и обнял её. Он увидел искру удовлетворения и любовь в её глазах и изгиб её губ. Он видел себя, счастливый быть с ней – его отражение в её голубых глазах, которые темнели, из-за таинственной, заманчивой пропасти в ней, её прекрасной бездны. Она хорошо понимала свою цель в жизни и глубоко знала, что она хотела быть с ним. Он взял её на руки и поднял её гибкое, стройное тело. С нею в руках, он подошёл к мягкому дивану и отпустил её. Он погрузился в диван вместе с нею и поцеловал её. У неё были мягкие розовые губы. Он вспомнил, когда его губы коснулись её, он вспомнил, что этой сладости он желал больше всего на свете. Он не удержался и ускорил касания. Они касались друг друга энергично, и они не могли остановить себя. Губы с губами, губы с кожей, сладострастие; всё объединилось в единое целое – мир и они…

– Подойди ко мне, – он ей говорит, лёжа. Она садится скромно рядом. Он обнимает её и медленно тянет к себе, небрежно притрагивается к её волосам, пальцами заплетаясь в них, касается лица и губ и ведёт рукою по шее, и говорит:

– У тебя прекрасная внешность, – затем встаёт и отходит.

– Ты меня не поцелуешь?

– Зачем? Сам не из тех; у меня всё в голове.

– Хочу тебя поцеловать, – она дрожит от страстного влечения к нему, и её щёчки горят румянцем.

– Тебе дай любого приглянувшегося парня, и ты его расцелуешь с закрытыми глазами…

Но она от него не отходит, закрывает ему рот ладонью в тот момент, когда он собирается продолжить свою речь, затем убирает ладонь, притягивается к нему и нежно целует в губы. Он отвечает на её поцелуй. Они ложатся скрестившись на кровать, и он начинает мягко целовать её прекрасное лицо на своей груди. Согнувшись, он обвивает её.

– Что ты хочешь со мной? – у неё манящая искра в глазах.

– Ты так просто ко мне порхнула. Ты такая сладкая, а сам голодный, изголодавшийся по тебе. Разве ты не боишься, что тебя съем?

– Нет, – она смеётся.

– Ты как бутон тюльпана, у которого раскрываются-разводятся лепестки…

– Почему ты так робко меня поцеловал, как будто впервые?

– Ты самая драгоценная, кто у меня есть. Хочу продлить мгновения с тобой до вечности. Твои родинки манят магической глубиной и неразгаданными тайнами. Великолепная картина удивительной вселенной кистью высшего художника запечатлена на твоей коже, как на холсте. Прикоснуться к ней губами – это как дотронуться до неба. Мне не следует расточать это чувство…

12.5.2

… Не могу выдержать этого. Что есть реальность? Где видел её? На обочине ли дороги или в классе? Одну в подземном переходе или среди большой толпы? Где же эта одна, чей взгляд ищу и не могу найти? Даже если лишь один взгляд она на меня бросит, я никогда не забуду её глаз. Где именно та из множества, которая есть где-то под покровом серой массы? Где проскользнёт её прекрасное лицо, на чём остановит свой взгляд? И где же в это время?.. Почему не мог быть с ней? Есть ли эти воспоминания у меня? Все фрагменты картины, как желал её, вырывались наружу:

По улице, у автобусной остановки, идёт высокая, стройная брюнетка, собирается переходить дорогу, и к ней подходит парень и спрашивает:

– Девушка, у вас огоньку не найдётся?

– Нет, не курю.

– Это правильно. – После паузы, идя радом, не отрывая от неё взгляд: – Девушка, вы знаете, вы так тихо идёте. – Она заулыбалась. – Скажите, вам некуда спешить?

– Иду на встречу.

– Можно вас проводить? А то кругом полно бандитов, – с серьёзным выражением лица.

– С чего это должна вам верить? Может вы тоже бандит, – она мягко смеётся.

– Поверь, не сделаю тебе ни малейшего вреда, – он смотрит ласковыми и внимательными глазами. – Куда идём?

– Иду на встречу с парнем.

– Ты его очень сильно любишь?

Она глянула, кивнула головой.

– Девушка, желаю тебе от всего сердца очень большого счастья с ним. Всего тебе доброго, – и отходит.

– Подожди.

Заходим в квартиру. Наши губы в неразмыкаемом круговороте. Мои руки то жёстко, то нежно цепляются за овалы её упругого, отзывчатого тела. Она горячая и вся такая влажная снаружи и внутри – от неё как будто клубится пар, и моё тёплое дыхание покрывает её кожу. Поддерживаю её нежности, как она, словно пружинка, подскакивает на мне. Не чувствую себя, и только одно сладостное наслаждение переливается на меня от её стонов и вязкого, чувственного тепла её мира. Как бы под воздействием кокаина на слизистую оболочку, она попадает в мир незабываемого блаженства. Она извивается подо мной и как будто искрится, вся трепещет, не находя себе места, чтобы выразить неописуемое наслаждение, словно русалка, в чьи сети разом попало всё бытие, которое переполнило её душу и перелилось через край с избытком. Вдруг, после бурных колебаний и со слезами на глазах, она теряет сознание, разрывающееся на бесчисленное множество осколков, как после ошеломительного взрыва, приподнятая у меня на руках.

Она уже спала. Её грудь нежно колыхалась, а внутри билось такое тёплое сердце, шёпчущее о любви. Сначала положил её гибкое тело на диван, укутал её в одеяло. В это время накрыл кровать чистой розовой простынёй с подушками, от которых ароматно пахло свежестью. Поднял мою прелесть на руки вместе с одеялом и перенёс в постель, уложил её мягко на кроватку, и сам лёг раздетый рядом. Она проспала всю ночь. Встал пораньше, пока было темно; принял душ, побрился, слегка надушился, в общем, привёл себя в порядок. Приготовил фруктов на блюдце: клубнику, дольки мандарина, виноград. Всё это на подносе с ароматным, возбуждающим кофе внёс в зал и поставил на стол рядом с кроватью. И снова лёг под одеяло, к ней сбоку, лаская её, легонько поглаживая её волосы и кожу на лице, грудях, шее, стал её мягко целовать пока она не открыла свои прелестные глаза и с улыбкой не посмотрела на меня.

– Доброе утро, солнышко, – произношу ей на ушко ласково, шёпотом. – Моя небесная королева.

– Доброе утро, – она не менее ласково мне отвечает, улыбается такой небесной улыбкой и замечает поднос. – Как приятно!

Она смачно потянулась.

– Выпей кофе; оно придаст тебе сил.

Она пьёт и смеётся на меня, пока неустанно не свожу с неё «спальных» глаз.

У меня намечается и ждёт её касаний бугорок. Медленно снимаю с нас одеяло. Прилегаю к ней сзади, когда она в пол оборота тянется и берёт зелёную виноградинку. Она позволяет мне медленно в неё войти, сладко вздыхает, потом немного смеётся и кладёт мне в рот клубнику.

Разглаживаю её волнистые волосы и восклицаю: – Какая ты прелесть! Я хочу сделать тебя счастливой…

Большим пальцем дотрагиваюсь до её губ, опухших от поцелуев. Она открывает рот, но только вожу пальцем по её губам из стороны в сторону, затем нажимаю на нижнюю губу и отслоняю её немного вниз. Своим ртом увлажняю этот палец и надавливаю на её правый сосок и вожу вокруг него.

– Ты такая мягкая, как плюшевая игрушка…

Когда играешься и шутишь, то нет риска ошибиться, как когда пытаешься быть серьёзным в такой ситуации. Не желание овладеть партнёршой должно присутствовать в сердце, а желание просто хорошо провести время вместе, время радостной встречи и совместного досуга, а не одностороннего и ведущего к исчерпывающим конфликтам обожания. Не секс главное, а взаимное разделение времени, даже если это секс. Ради одного секса не стоит встречаться.

Намазываю ладони аромамаслом, которое припрятал рядышком, и массажирую её тело, расслабляю её, разглаживаю и привожу в порядок, затем вожу вокруг её йони, жму и развожу её губки. Думаю о том, какие из трёх точек внутри неё массажировать, на какие буду просто надавливать головкой, а какие потирать пальцами круговыми вращениями. Она словно поле, за которым слежу и ухаживаю, которое вспахиваю и засеиваю прекрасными ощущениями, побеги которых ярко восходят и цветут. Мы смеёмся, потому что тут нет ничего серьёзного. Хочу просто доставить ей удовольствие, но ни в коем случае не быстро, чтобы не притуплять или нарушать её тонкую чувствительность, только медленно, но затрагивая всё, усидчиво и внимательно к деталям, к тому, как она реагирует, концентрироваться на том, что ей нравится, ну и конечно пробовать что-нибудь новое каждый день. Вот здесь блестает творческая сторона интима. Главное не забывать того, что являюсь инструментом, способом доставления ей чувственного наслаждения, окрыления и просветления, единения с мировой энергией. Только пусть использует меня. Сам культивирую внутреннюю энергию, наслаждаюсь самим процессом, никогда не завершая.

Затем, с этими мыслями, сидя на кровати напротив друг друга, моя левая нога под её правой и моя правая над её левой, поддерживаю её спину, поглаживая, и надавливаю на её плоский живот. По мере толчков, двигаюсь ещё кругом и восьмёрочкой, ускоряясь и замедляясь, но, в основном, двигаюсь в ней в медленном темпе, неспеша и без погонь, до того момента, когда она ловит резонанс, и её естественно накрывает приятной и тёплой волной. Но сам не сдерживаюсь, когда её конвульсии нахлынывают на меня и переливаются ко мне и от меня обратно к ней. И затем, после затухания незабываемого ощущения, наклоняюсь к ней и шепчу ей, моё лицо в её волосах за изгибом её шеи:

– Не хочу уходить, а хочу всегда быть внутри тебя. Мечтаю просто жить вот так внутри с тобою дольше, хочу быть в тебе, чтобы мы питали друг друга энергией, восполняли друг друга…

И её любящее лицо повернулось ко мне и глазами она мне дала понять, что это чувство обоюдно. Мы обнимаемся, прижимаемся друг к другу.

– Неужели только что занимался любовью с такой красивой девушкой? – нежно говорю ей, заглядываю в её блистающие от удовольствия глаза и нежно глажу её мягкие чёрные волосы, которые свободно раскинулись по розовой подушке вокруг её лица. – Ты такая красавица!

Вечером мы ещё продолжим веселье в постели с бокалами шампанского…

12.5.3

… Однажды мы поссорились. Не помню по какому пустяковому поводу. Вся эта борьба за сохранение лица в отношениях, борьба до тех пор, пока у обоих не смирится гордость. Помню только, что мы оба кричали, хоть думал, что сам говорил спокойно.

– Ты куда это собрался? – она накинулась на меня.

– Всё, мне надоело. Ухожу от тебя.

– Что ты всё время входишь в экстримы, что ты такой экстремист ненормальный? То ты бесстрастный, то какой-то бешеный порой. Что ты угрожаешь, надоела тебе…?

– Ты – да, мне все надоели.

– Тогда соберусь и уйду сама. А ты продолжай отделяться от людей – ты и так уже ото всех оторвался, отстранился даже от меня. Вот и живи один. Запомни, ты всегда так будешь один. Вечно! – и она хлопнула дверью. Эти, примерно, слова подтвердили мои мысли, и поэтому я поверил им и запомнил их на всю жизнь. Они прострелили мне душу…

Но она постучала снова, хоть закрыл на щеколду дверь. Она кричала пока не открывал. Когда она немного успокоилась и понизила голос, разрешил ей войти, но вместо этого она дала мне звонкую пощёчину, на которую с трудом не ответил ей, и сел, отвернувшись от неё в приступе её издевательского смеха.

– Ну и что, ты так и будешь молчать, а? Всё в молчалки играешься, как ребёнок! Когда из пелёнок вылезать собираешься, а? Дай мне собрать вещи, а потом молчи на здоровье в своём любимом одиночестве, в своём юношеском максимализме.

На эти слова встал и направился твёрдой поступью к ней.

– Что, ударить меня хочешь, да, козёл!?

Но её схватил за шею и поцеловал в губы, обнял, уложил на кровать. Она была удивлена, когда начал резко снимать её футболку, и горячо продолжал целовать её, отрываясь только на мгновение, чтобы расстегнуть её джинсы и снять их. Засунул руку под её трусики. Приподнял её и прислонил к стене, а потом вошёл в неё: наши позы менялись круговоротом, сам, не выходя из неё, не останавливал свой пыл и особенно тесно держался к ней, когда она меня пыталась оттолкнуть, громко стоная. Когда был сзади, держал и массажировал её груди и хрупкое, стройное тело, приподнял её волосы к темени, оголил её тонкую, длинную шею и целовал и водил язычком по её нежному затылку, губами сжимал её гладкую кожу. У нас была прекрасная, незабываемая любовь…

… После этого, купил ей алую розу и, когда она взяла её, сжал её ладонь. Она крикнула от боли, когда шипы глубоко впились ей в руку, и выронила розу. Снова зажав в своей руке её ладонь, расправив её и легонько поцеловав, сказал:

– Подними розу и обещаю больше никогда не сделаю тебе больно…

12.5.4

… Когда сломал ногу и попал в больницу, она приехала ко мне и вывела меня на улицу. На набережной стоял, опираясь на трость, но когда посмотрел на море, трость выпала из руки и начал падать. Со спины, её нежные, тёплые руки обняли меня и не дали упасть. Так хотел обнять её в ответ, но не мог, и так мы долго стояли. Чувствовал улыбку на её лице и сам улыбнулся, как она приютилась на мне, как лёгкий морской ветерок окутал нас, развевая её длинные волосы и поднимая концы моей клетчатой рубашки. Смотрел на море, был полон любви к ней, а она шептала мне:

– О море и небо, две вечные cтихии – как различны вы и неразлучны.

Вода была тёплой, и мы решили окунуться. Тогда в воде предложил ей следующее:

– Давай сам задержу дыхание, нырну, но не всплыву пока ты не нырнёшь за мной, и тогда мы встретимся губами – только тогда ты поделишься со мной глотком воздуха…

… В мечтах обнимаю её сзади за талию и прижимаюсь к ней, погружаюсь в приятно мучающий меня запах её волос, целую её шею и спрашиваю: