Книга Илстар Апейрон

…Свет от свечи не распространяется дальше стола. Еле вижу слова, написанные моей сестрой. Она приедет завтра утром. У меня трясутся руки, и отчаяние просыпается внутри. Она не должна приходить сюда. Выхожу из дома и ступаю в кучу листвы. Иду по истоптанной тропе в церковь, где служу священником.

Люди здесь недавно умирали со страшными муками, обессиленные, неспособные к покаянию. Везде лежали мертвецы, и даже живые были похожи на них. Приехал в эту деревню, чтобы помочь бороться с эпидемией чумы. Мне следовало молиться за спасение от бесов, прятавшихся во тьме. Стал просить тьму для их изгнания. Когда на просьбы не откликнулись, стал умолять. Снова ад молчания. Тогда отдал свою душу тьме через молитвы. Тьма сгустилась… и пошла чума в другие города и деревни. Но остаюсь здесь, чтобы не дать чуме вернуться назад.

Ясновижу людей в масках с длинными клювами, высовывающимися из-под чёрных капюшонов. Они приходят ко мне во сне каждую ночь. Но вчера, как наяву, ясновидел одного без маски. Он постучался в дверь и ему отворил, как давнешнему знакомому, даже не изумившись его странной внешностью: он был лысый, с жёлтыми глазами и бескровно-бледным лицом. Во сне сразу понял, что он человек в маске, доктор по делам болезни, мне помощник, а догадался тем, что на нём был длинный чёрный халат. Хоть думаю: ну и что? – это ничего не значит, потому что у многих такие халаты. Предложил ему присесть за стол, поинтересовался его делами и здоровьем, даже предложил ему похлёбку, и пока всё пытался увлечь его разговором, он сидел и молчал. Сам же неустанно продолжал болтать о чём-то, как будто сам с собою, и затем он неспеша встал и… тихо вышел из моего дома. Проснулся. Позже, за окном некоторое время лаяла дворняжка, звала соседскую собаку, которая умерла вчера ночью.

Дома не чувствую приюта. Дверь скрипит, когда открываю её настежь. Темнота засиживается здесь, как чёрная напасть. Огонёк свечи колеблется от биения тёмных стен, давящих, как мрачные руки, сжимающие моё сердце. Уже стар, но одиночество для меня – это спасение для других. Доски, из которых сделан дом, гниют и скрепят. Между стен – шорохи, – не уж-то крысиные? А то в городе сегодня говорили, что крысы все куда-то исчезли. В углу лежит дохлая крыса, объеденная личинками, и смотрит на меня пустыми глазницами. Внутри меня сидит что-то и тоже скребётся, и чувствую это давно. Стук в дверь. Это она, но моё тело не двигается с места. Она стучит опять и просит меня открыть. Но не могу… Молящий плач за дверью… Слишком изменился. Мне не даёт жить чёрная желчь.

Помню: был один человек, кто всегда любовался солнцем и тянулся к нему руками, как бы поласкать его. Он хотел научить других людей ясновидеть ту красоту, что он ясновидел. Но его первый ученик не выдержал испытания и сгорел дотла. С тех пор, этого наставника звали бесславным, и все держались от него стороной из-за страха к неизвестности, но уважали его за редкую доброту и службу народу. Он мог направлять огонь в выгодные места, но был робок с людьми и не влюблялся, так как боялся, что близкие ему умрут, посмотрев на солнце через него. Он ушёл далеко, и все забыли про него, но нашли его последнее пристанище, и узнали, что раскопав его останки и посмотрев на них, люди сгорали заживо. Его народ использовал останки для ковчега, через который они сеяли испепеление на своих врагов.

На следующий день дом священника был найден сгоревшим.

Потрескавшаяся бесплодная земля. Вдруг вырывается гейзер смрадного пара, а за ним вихрь когтистых шипов. С криком отразила удар и, перекувырнувшись, кинулась бежать. Частое дыхание в ушах и тревога от страха в сердце. Мой труп мог бы остаться высыхать в этой пустыне. Но вместо этого мой кинжал остался в песке, у песчаного демона-исполина, от которого еле унесла ноги. Мне редкостно повезло. Позади, на горизонте – столб чёрного дыма в безжалостном небе…

… За окраинным домом была чёрная калитка в заборе из переплетений железных ветвей. Ночь. Сгорбленная тень и вздохи. Скрепят двери, в окнах мелькают огоньки. В таверне гарь, люди пьют, на столах разбросаны монеты и разлита выпивка. Разглагольствуют про северную страну великанов, завоевательные и оборонительные войны в дальних землях и про чудеса, про расхождения вод.

На меня смотрят. Подхожу к хозяину за стойкой, чтобы снять комнату, но не решаюсь сдвинуться с места и спросить что-либо. Мне страшно смотреть в другие глаза и не чувствовать ничего. Как будто вижу упрёки на себя со стороны неизвестных мне людей.

Один здоровяк подходит ко мне и говорит:

– Эй, красотка, хочешь хорошо провести время? – От него несёт хмелем. Пьяница пытался схватить меня, но увернулась. – Ну что молчишь? Давай развлечёмся!

Стою и смотрю, моя рука держит кинжал за пазухой, а сердце громко бьется. Краснею от негодования.

Хозяин щурится на мой лук со стрелами, cо страхом переводит взгляд на меня, и говорит с усмешкой, словно вопросительно: – Нечего тебе тут делать.

– Посмотрим… – цежу сквозь зубы в знак обиды на него, отворачиваюсь и медленно ухожу, бросая на них взгляд. Про себя даю обет, что первый из них, кто выйдет, будет наказан.

Голодна и устала. Горло пересохло, а небо безоблачно, давно закупорилось и не хочет лить дождей. Скоро рассвет. Сижу на крыше. Первый вышел из таверны, облачённый в тёмное одеяние, под которым поблескивали латы, не уберёгшие его от моей бесшумной стрелы. Сдавленный крик в ночи…

Закрываю глаза и представляю себя в пустыне: одинокая стрела всё летит и летит, её наконечник зажигается под солнцем – горящая стрела продолжает полёт, не находящий себе цели. Только гиены стоят и смотрят голодными глазами.

Брожу по пустой рыночной площади. Тихо, как на кладбище. Только на кладбище лужи свежей крови со странными узорами, а здесь ни души, ни криков. Мои стрелы тут никому не нужны. В моём сердце пустота и тяжесть. В голове продолжают сидеть голоса, но мне не привыкать к их боли. Только моменты тишины мучают меня. Заслужила смерть за грехи.

В переулке скрипнула дверь, и тёмная фигура меня манит. Старик закрывает передо мной дверь, и слышу его хрипящий голос:

– Уходи отсюда. Это проклятое место, чтоб его опаяло пламенем. – Он напоминает сумасшедшего с глубоко израненным сердцем. Чернота пожирает здесь людей, а ночь длится вечно…

С восходом солнца, на площади начинает шмыгать народ и торгаши. Меня обнаруживает хозаин таверны и громко говорит, чтобы все слышали: – Эта дикарка из племени пиктов принесла беду со своими стрелами. Она убила моего жильца, – и плюнул мне под ноги, так как убоялся плюнуть выше. Солдаты направились ко мне, но не дошли. Успела проскользнуть в смятенной толпе.

Ему это могло стоить одной стрелы с облитым маслом и подожжённым наконечником, направленным в деревянную крышу таверны. Как крепко натянутой могла быть эта стрела, как резко промчалась бы, скользнув с моей щеки ветренным натиском, всколыхнувшим локоны моих чёрных, слипшихся волос. Но была слишком голодна и бессильна. Не ела целую вечность.

Пробралась в логово кугуаров. Чувствую кровь и мясо. Они затащили свежую добычу. С кинжалом в руке и с бесстрашным огнём в глазах, крадусь к ним. Их двое. Одна из них вгрызается в грудь красного зверя и начинает рычать. Из последних сил размахиваюсь и режу воздух перед собой, резкими, беспрерывными движениями, кажущимися наполненными стремительной силой. Подбираюсь к ним всё ближе. Оба скулят и убираются с моего пути.

Вижу первое дерево после суток в пустыне. Сгорбленное и старое, оно чёрными сухими когтями пытается отчаянно изодрать небо, отобрать себе хоть бы его клочок. Вокруг начинается еле заметная трава и редкие папоротники. Слышу топот копыт, а за склоном начинается лес. Вооруженный конный отряд спешит по моему следу. Они делятся в лесу, и двое направляются к месту, где мне пришлось укрыться.

Мужчина спотыкается об меня в траве, и хватаю попавшуюся сухую палку и замахиваюсь на него – палка ломается. Он ранит моё плечо мечом, и ударяю его ногой. Сзади, за плечи, хватает меня другой – резко оборачиваюсь и падаю на него. Мы кувыркаемся на земле; царапаю его лицо ногтями и глубоко прокалываю глаза… и его вопль раскатывается по округе. Его меч уже в моей руке, и колю им подошедшего вплотную воина…

Бегу как можно дальше от этого места и прячусь в зарослях. Сидя отдыхиваюсь, останавливаю сильное кровотечение на плече и привожу себя в порядок. В кармане у одного из них был свиток с оповещением привести меня живой или мёртвой в какой-то город…

… Волны бьют о корму галеры. Сижу в каюте, на мне длинное платье, и длинный шрам под вуалью. Мне некуда бежать, и кроме того, тут полно охраны. Слышу гулкий хор гребцов. Меня позвал к себе хозяин судна, этот всеядный жировик. Вожу рукой по деревянному столбу и смотрю, уставившись, на гладкий бугорок, вздутый на дереве, словно пузырь. Ненавижу его, как саму себя. Эта уродливая кочка на моём пути…

… На пути мне встречается пруд. Раздеваюсь догола. Моя кожа приятна, моё гибкое тело тёплое. Беру себя за талию, и мои руки спускаются к бёдрам. Но так грязна. Моё перевязанное плечо болит. Окунаюсь в холодную воду и погружаюсь в неё, чтобы смыть всё с себя, всю соль и запёкшуюся кровь. Воспоминания не дают мне покоя. У дерева стоит парень и говорит со мной. Не хочу его слышать.

– Хочу тебя, почему ты так холодна? – он ищет меня под водой. Медленно всплываю. В моих глазах отражён лунный свет. – Зачем ты делаешь мне больно?

– Не могу, не готова, – отвечаю сама себе, и у меня всё накатывается и бурлит внутри. – Иду в город, должна покончить с этим…

… У ворот большого города – города царя царей – к которому, наконец, пришла, меня останавливают стражники. Не даюсь им легко. Они наваливаются на меня и по-зверски избивают, сажают в клетку, а на площади продают в гарем к работорговцу на галере. Здесь моя жизнь затухает и тускнеет. Мы попали в шторм, который, думаю, покончит с нами…

… Мне снится сон, как тону, погружаюcь в пучину. Ноги подкошены, тело изогнулоcь, и из груди плавно раcходитcя кровь. Но меня выносит на берег. Держу путь к горам с заснеженными вершинами. На склоне, толстый слой льда, как мне кажется, отражает знакомые и незнакомые мне лица. В пещере, покинутой древним племенем каннибалов, нахожу колдуна, холодного, как смерть, но он ещё дышит. Его волосы примёрзли к коже, а тусклые глаза раскрываются, когда подхожу, и он с рычанием кидается на меня, но хватаю и держу его за горло. Он мякнет, и отпускаю. Он хрипит:

– Тебя забрали у меня, но ты вернулась.

– Папа. – Думаю, что он мой отец.

Мы живём вместе под заснеженными горами…

За окном идёт снег, еле видимый в темноте. На окне начали появляться ледяные узоры. В комнате горит тусклый свет. Пишу новую картину о красивой, тёмной роковой женщине: она моя постмодернистская мечта, которую зову Лукава.

Живу один в студии и работаю только ночью. Поздно ночью, после трудоёмкой работы, в ванной комнате, позади моей длинноволосой нечёсаной физиономии с кругами под глазами, ясновижу тёмный образ в отражении зеркала. Но рядом со мной никого нет. Затем бездумно рисую странные картины карандашом, как будто кто-то водит моей рукой. На них изображены средневековые воины. На следующую ночь, на стенах комнаты появляется тень и увеличивается. Слышу тяжёлое дыхание. На бумаге появляются люди в чёрном облачении. В голове яснослышу чей-то хриплый голос.

Ещё одной ночью, передо мной появляется чёткий силуэт мужчины. Не вижу его лица, но он говорит со мной неизвестными звуками. Чувствую неимоверные страдания в этой тени из прошлого. Что-то как будто продолжает мучить моего посетителя. Он направляет на меня темноту. Сливаюсь с ним через неё. Потерянный, блуждающий, он, наконец, нашёл своё место и применение в моей душе. Принял его полностью, но теперь понимаю, что от него не смогу избавиться никакими способами, разве только…

… Ясновижу, как сижу в таверне и слышу, как собравшиеся, старомодно одетые люди говорят о тайном городе, полном сокровищ. Послышалось «патэрон» или «парфенон», что принял за название этого города. Имя города – звучит устрашающе и сильно; в нём мелькают эмоциональные образы, перемешанные со строгостью, невинностью и с капелькой жалости – вызывает у меня интерес. Ко мне обращаются воины моего отряда, и говорю им:

– Собираемся, нам предстоит долгий путь.

На следующую ночь, ясновидение продолжилось. Вёл свой отряд вояк к потаённому городу, спрятанному в горах далеко на юго-востоке. Мы шли ведомы. Когда появились стены города, мои преданные пятьдесят меченосцев заволновались, что мы не сможем проникнуть в город, но их успокаивал. Ясновидение резко оборвалось…

Много думал и задавался вопросами о моём посетителе. Почему он пришёл ко мне? В его речи слышал звук, мягкий, словно женский образ, но пугающий. Он обволакивал меня тьмой и чувствовал, как огромная вина ложится на меня за что-то, чего не знаю, или не помню. Говорили, что в моей квартире произошло убийство или кто-то умер при странных обстоятельствах, не помню точно. Может это неискуплённый грех.

Мои близкие говорят, что сильно похудел и плохо выгляжу. Забыл, когда последний раз спал или ел. Не выхожу из квартиры. Часто просто лежу или сижу при выключенном свете. Иногда чувствую, как зло просыпается во мне, но меня держит что-то… или кто-то. В голове у меня стены древнего, загадочного города. Что находится за ними? Рисую их на обоях – эти нерушимые высокие стены.

Бесстрашен. Вокруг сгущается тьма, но она мне не грозит, потому что чувствую её изнутри. Её переизбыток вырывается из меня. Боюсь выходить на люди и чувствовать на себе их взгляды. Превращаюсь в кого-то страшного. Представляю, как у меня из головы растут длинные винтообразные рога, крючковатые ногти из пальцев, клыки, гребень на спине, тонкий хвост, острые костяные шипы на локтях и предплечьях. Моя кожа становится жёсткой, но отходит щитами, похожими на дерево, местами гладкое, как обсидиант, но словно покрыто вулканическим пеплом. Весь чёрный, и одни глаза светятся красным огнём. Слышу женский крик в тёмном городе… и пропадаю в ночи одним прыжком, перемещаюсь по крышам домов. Получать наслаждение от чужого мучения. Меня следует бояться всем детям тьмы, потому что избранник вышних сил вышел на их след, на охоту за теми, кто нарушает тишину и покой невинных в обьятиях ночной шали…

… Стою с распростёртыми руками перед пробоиной в огромной стене, из которой волнами льётся свет. Он такой яркий, что щурюсь и отвожу взгляд вниз. С моих рук течёт кровь, весь в крови. Земля усеяна окровавленными телами моих людей. Вокруг меня напрягшаяся тишина, и только впереди шумит энергия света. Сзади слышу глухие удары по воздуху. Оборачиваюсь и ясновижу тьму крыльев летучих чудовищ, и безликие тени в чёрных латах идут бесчисленными рядами и смотрят на меня, как на предводителя. Небо над ними застлано тучами. Они ждут меня и надеются, что сейчас дам команду на штурм города. Но живой свет так прекрасен впереди. Хочу взять его, забрать с собой, но не уничтожить это сокровище. Хочу и должен идти вперёд к свету, но стою как вкопанный. Не дам им пройти сюда, через меня. Множество недовольных, угрожающих рычаний и возгласов демонов позади. Стою…

Тело молодого художника нашли в его комнате. Соседи сказали, что он был ещё одним наркоманом, умершим от передозировки. Когда его нашли, в его глазах ещё тускнел свет.

Заезжаю на ланч в один ресторанчик на углу таких-то улиц. Хочу гамбургер, и заказываю его с напитком. Много мест занято, но один диванчик у окна свободен, только за столиком с другой стороны сидит мужчина в костюме и читает газету.

– Можно? – обращаюсь к нему.

Он вздрагивает газетой:

– Да, конечно.

Сажусь и приступаю к трапезе. Нёбо щекотит зелень, по языку плавно проплывают помидорчики, пережёвываю говяжий фарш и всё время смотрю на газету в руках моего соседа. Наверное он уже поел. О чём он читает? Газета немного отклонена от его лица, и он ловит мой взгляд, кладёт газету на стол и говорит:

– Хотите почитать?

Отпил по соломинке из пластикового стакана и перед тем, как откусить ещё раз от моего гамбургера, отрывисто отвечаю: – Нет, нет, спасибо. Просто забыл купить газету. Интересные новости пишут?

– Да всё как обычно: про смерть.

Сам смотрю на него, глазами поддерживаю разговор, и он продолжает:

– Всё-таки ужасно опрометчиво умирают молодые люди. Сам работаю в морге, и недавно привезли двадцатидвухлетнего парня.

– От чего же он умер?

– Говорят, что от наркотиков. Но сам в это не верю, хотя… пока не известно.

– Да, жаль. Но знаете, они сами на это идут, то есть… имею ввиду, испытывают свои пределы. Вот читал недавно про то, как сейчас нанимают и тренируют беспризорников, создавая из них опытных и безжалостных убийц. Ими интересуются элитные военные подразделения, а также частные лица…

– Тоже слышал об этом. Они, в основном, сироты. Им некуда деваться.

– Может быть. Но то, что в молодости они не думают о смерти – это точно.

– Безрассудная молодость – она и наша с вами.

– Не спорю, главное, чтобы рождалось больше, чем умирало, – ухмыляюсь.

– Да уж, другие об этом позаботятся, – и мы немного засмеялись. – У вас есть дети?

– Да, мальчик, восемь, и девочка, десять. – Хочу показать ему их фотографии в моём бумажнике.

– Сам почему спрашиваю, меня тут затронуло самого, потому что у меня тоже… а да, красивые… просто выписываю один научный журнал об альтернативных вселенных. Там была интересная статья о том, что случается после смерти, или что параллельным жизням достаточно одного поступка для полного отличия. Забавные истории там пишут. Вот например, вы встретили не нынешнюю жену, а жену своего друга и стали маньяком…, – он смеётся, – или, вот ещё лучше пример: представьте, что вы приезжаете домой и находите, скажем, не вашего сына и дочь, а только дочь, и так окажется, что сына у вас вовсе никогда не было.

– Странно. Что же это будет по вашему?

– Что вы попадёте в параллельный мир и не заметите этого. Учёные говорят, что это как переход в другое сознание. Знаю, звучит замысловато, но меня поразила эта идея. Что если мы переходим из одного мира в другой, даже не замечая этого?

– Хм, интересно, правда… – доедаю гамбургер и смотрю на часы. Мне скоро нужно ехать.

– Простите, не спросил где вы работаете… Мне уже пора идти.

– Да ничего. Работаю в корпорации IASO. Может слышали?

– А да, это те, кто производит digital booklet?

– Они самые, – улыбаюсь.

– Кстати, меня зовут, – он называет своё имя, а ему говорю своё. Он встаёт и протягивает руку, и мы делимся крепким рукопожатием. – Ну что ж, было приятно с вами познакомиться.

– Да, спасибо за разговор. Может встретимся ещё.

– Да, сам захожу сюда на ланчбрейке. Тут делают отличные гамбургеры.

Мы смеёмся.

– Пожалуй, что да.

Он выходит. Несу поднос к другому столику и сбрасываю остатки в контейнер. В голове возникает вопрос:

«А что будет, когда все параллельные миры исчерпаны? Куда тогда попадут души?» Странное ощущение. Выхожу на людную улицу и сажусь в припаркованную красную машину.

Заезжаю за партнёром. Он меня ждёт у перекрёстка и садится в машину.

– Где остальные?

– Сейчас заедем.

– Давай, а то уже скоро.

– Да знаю, не подгоняй.

Встречаемся с остальными тремя партнёрами, и мы едем вместе.

Перекрёсток – зелёный свет переключается с красного. Газую… Краем глаза замечаю справа несущуюся на нас фуру или… Закрываю глаза при столкновении – вставленный чёрный кадр продливается – затем останавливаю машину у обочины, не понимая что случилось. Выхожу. Смотрю по сторонам на перекрёсток позади: машины едут, проезжают мимо. Сажусь вновь в свой старый чёрный пикап. Веду машину смело, чётко, показно, чувствую полностью все габариты.

В зеркале заднего вида появляются мои карие глаза: «А он ничего, симпатичный такой, тёмный, высокий, подтянутый, даже немного изящный».

Если бы она сидела рядом, то предложил бы ей с просящими глазами и улыбкой:

– Хочешь ротиком поработать, детка?

– Ты что, не сейчас, – она бы сказала с удивлением. Но в ней бы также читалось любопытство, которое всегда проглядывается, когда сталкиваешься с чем-то новым.

– Да ладно, тебе ведь хочется.

Она наклоняется ко мне. «…Do it baby, do it baby…». Одну руку убираю с руля и кладу на её мягкие, чёрные распущенные волосы. От её ведьминой ласки давлю на педаль газа и мы ускоряемся. «…Dig through the ditches and burn through the witches and slam in the back of my…» Она меня ненавидит, да? Говорит: умри подонок, умри, умри, хоть бы ты умер. Но с тобой никогда не смогу умереть. И по радио, под аккомпанемент электронной музыки и под жёсткую ритмику баса, грубым эхом продолжает вторить: «I can never die…»

Распущенные тёмно-русые волосы. Такие мягкие, длинные. Она лежит на сухом полу. Её кожа подтянутая, упругая, румяная на щёках, как у красавицы славянки, но в общем, она блестит здоровой белизной; она такая гладкая, и в то же время нежная и приятная на ощупь, податливая на ласки. Мягкость и насыщенная красочность её полных губ – верх всякого блаженства! Стройная шейка поддерживает овал её лица. Редкие родинки на её шее и лице придают ей привлекательность и сексуальность. Женственность округлой формы и насыщенный, мягкий цвет – всё это даёт ей её кожа. Мужчина касается, гладит её лицо и волосы и шепчет:

– Восхитительно, замечательно. Как увидел тебя такою прелестною, так моё сердце зашлось от влечения к тебе и до сих пор не отпускает. И эта память моя драгоценность, ибо в ней ты всегда останешся красивой для меня.

Он любуется ею, водит руками по её коже, его глаза и всё его осязание и обоняние, как цветком, увлечены лежащей на полу полуголой девушкой. Через некоторое время он снова продолжает свои рассуждения вслух:

– Верю, что можно сломить холодный нрав бесчувственной женщины нежностью ласк, вниманием, заботой, и тогда растает её железный нрав, и убедится мужчина, что это было всего лишь игрой; она всегда ждала его и желала, хоть словесно отвергала. Полностью открытые друг другу, интимные, без каких-либо между нами проблем, сам для тебя и ты для меня, а если ты похолодеешь и не будешь отвечать взаимностью на мою теплоту и ласки, тогда могу стать перед тобою на колени и попросить, чтобы мы вместе разрешили то, что отделяет тебя от меня… Однако, также верю, что к мужественным следует относиться нежнее, а к таким женственным – жёстче. Из женщины, как из глины, можно сделать что угодно и побыть с ней на волне. Пока она любит, она будет податливой. Главное действовать, стремиться и захотеть, чтобы сердце разбежалось с тобою, а не с пустотой. Нам дан момент, чтобы схватить и отобрать для себя этот лакомый кусочек, оторвать её ото всех, кто был с ней, чтобы теперь она была с тобой.

Вдруг она открывает испуганные глаза. Страх перед неизвестным, перед смертью, придаёт ей такую ясную отрешённость от вещественного мира, такую сказочную потерянность вне времени, что она ещё больше привлекает. Но не буду её убивать. Её целую. Она кричит, отталкивает меня. Развязываю одну её руку и кладу себе на уже довольно набухший, большой чёрный…

– Сожми, детка, сожми его крепко, не бойся, и почувствуй эту пульсирующую силу.

Он жаждет войти в её влажную розовую киску. И он войдёт. Он обязательно войдёт, но так медленно, чтобы ей не было больно, а было только приятно. Это ведь для неё тоже. Да, для тебя.

– Человек владеет природой, а ты – женщина – такое же естественное явление или часть, которая соединяет меня – мужчину – с природой. Это значит, отчего же мы вами так же не должны силою владеть? Ты ведь хочешь, чтобы в твой мир вошли, слились с тобой, стали частью тебя? Чтобы превышающие твои чужие силы были переданы-отданы только тебе единственной? Это сладострастное наслаждение, прелестное ощущение соития. Ты будешь вдвойне, нет втройне сильнее, потому что сам теперь являюсь твоим и умножаю твои силы.

Она смотрела на него, как на помешанного.

– Мои силы хочу отдать тебе, хочешь или нуждаешься ты в них или нет. Но конечно ты хочешь. И тебе они нужны. Отдаю себя тебе полностью, в твои руки, а ты питаешь меня своей красотой, как будто кормишь молоком и мёдом, – живее и с большим воодушевлением, как будто с мольбой, продолжал говорить он:

– Только ты одна для меня. Только тебя и больше никого. Хочу тебя всю изучить, взглянуть внутрь тебя, увидеть твою…

Он представил себя на её месте, как если бы он был ею:

Моё наслаждение не имеет границ, его не описать – сама на седьмом небе; внутрь, в сокровенный, розовенький, бархатный ларчик мой, врывается сладкое пламя, мои губки скользят по нему, а шейка нежно целуется с его головкой; так приятно и тесно внутри, давление, скользящее там – всё внутри меня; он наполняет меня собою, своей любовью с бушующей, страстной кровью; вся нахожусь в его стремительных, пылких объятиях, двигаюсь в ритм, ловлю резонанс; как он сосёт мои груди и водит язычком вокруг сосков!; пусть он наполнит меня своей силой, такой тёплой, пусть оставит часть себя во мне. Ааа-х.