Они выбрали ночь

– Простите, я видимо заблудился, – произнес Форсберг первое, что пришло в голову.

– Здесь невозможно заплутать, – отрицательно замотав головой, не согласился старик. – По доброй или злой воле, а все равно окажешься среди пирамид. Ведь, зачастую, наитие само ведет нас к смерти.

Для простого могильщика старик показался инспектору весьма красноречивым. В отличие от этого бессердечного отребья, которые не гнушались снимать с умерших любую золотую побрякушку, этот случайный человек походил на истинного философа, окончившего академию Новых наук: эдакая белая ворона среди мрачной стаи.

– Стало быть, моя интуиция… – предположил Форсберг.

– Ваша интуиция помогает вам. Но твой путь пока идет стороной от смерти, – достаточно уверенно произнес старик, невежливо перебив констебля.

– Это ведь совсем неплохо, – на лице Джинкса появилась едва заметная улыбка.

– Может быть да, а может, и нет. Всему свое время, – согласился старик.

Повернувшись к собеседнику спиной, могильщик быстро потерял интерес к разговору и продолжил свой тяжелый труд. Лопата с треском врезалась в сухую, твердую землю – раздался противный хруст. Могильщик тихо выругался, удобнее обхватив инструмент. Из-под земли, извиваясь будто змеи, торчали длинные, толстые корни.

– Идите вы в преисподню!

Быстрый удар лопаты, как результат работы ловкого палача, разрубил противника пополам.

– Вот так, – победоносно произнес старик и небрежно смахнул проступивший на лбу пот.

– Разве в этой части кладбища еще хоронят? – не спеша распрощаться с незнакомцем, поинтересовался констебль.

– Из любого правила бывают исключения, – все с тем же налетом глубины мысли, пояснил могильщик, и тут же добавил, – а бывает, что и не бывает.

С жадностью, пожирая слова старика, Джинкс не знал, как реагировать на загадочные изречения. Вроде бы наполненные глубоким смыслом фразы, в общем-то, по сути, были абсолютно лишены логики, отчего, тут же, нещадно разбивались о стену непонимания.

Осторожно приблизившись к одному из захоронений, инспектор невзначай коснулся серой грани и в одну секунду, песчаник превратился в песок.

Вначале зашевелилась трава, передав эстафету ветвистым деревьям; в мгновение ока, шелест листьев разбежался по закоулкам кладбища, растворившись едва различимым перешептыванием.

Лицо могильщика сделалось бумажно-белым и, прижав палец к губам, он вкрадчиво пролепетал:

– Не стоит их беспокоить. На их долю и так выпало достаточно испытаний. Они этого ужасно не любят.

– Простите, вы это о ком? О покойниках?! – догадался констебль.

Безусловно, внезапный ветерок и протяжное эхо, посетившее мертвый мир, любому смельчаку чудились чем-то зловещим – но поверить в то, что усопшие умеют общаться, покидая владения бессмертных, казалось инспектору полнейшим абсурдом.

– Они ненавидят непрошеных гостей, – продолжил старик. – Особенно те, кто натворил в свое земное время достаточно греховных страстей. Обычно их называют Падшими. Ненавижу этих бездушных тварей.

– Хотите сказать, что мертвецы могут возвращаться в наш бренный мир, – без особого энтузиазма поинтересовался Джинкс.

В груди странной дрожью откликнулся недавний сон, но констебль быстро прогнал ненавистное воспоминание. Слепые доводы, сомнения, страх перед признанием очевидного окончательно пленили разум инспектора, не дав ему ни единственного шанса.

– В сущности, загробный мир не ограничивается сентиментальной надписью на надгробии и слезами убитых горем родственников. Есть нечто большее, – сплюнув на руки, старик продолжил свой тяжелый труд.

– И где же этот самый мир находиться?

– Не так далеко. Достаточно обернуться, – продолжая копать, буркнул могильщик. – Но, к сожалению, банальной логикой ты не отыщешь путь к иному миру.

– Благодарю, но как мне кажется, пока еще рановато общаться с мертвецами и слушать советы Падших, – поблагодарил констебль, уже собравшись закончить этот разговор, и в подтверждение добавил: – Спасибо за содержательную беседу.

– Не за что, – старик надавил на лопату и откинул очередной пласт земли. – Как только поверите, приходите. Надеюсь, перо не даст вам слишком долго витать в небесах.

– Простите что? – Джинксу показалось, что он ослышался.

– Я говорю, последнее время здесь стало слишком мало птиц. Странно, не правда ли? – старик вновь улыбнулся, лишь на секунду остановившись, вновь вернулся к работе над свежей могилой.

– Безусловно, – задумчиво согласился собеседник, откланявшись.

3. глава – Не доверяй чужим словам.

После посещения Старого кладбища, у констебля остался неудачный привкус, словно его гортань наполнилась теми ужасными запахами, что сопровождали погребальные церемонии. Видимо, подобный незримый след оставался у посетителей некрополя в назидание, тем, кто считал, будто смерть никогда не отыщет его за каменными стенами Прентвиля.

Еще раз, остановившись у входа и покосившись на огромные семейные склепы, инспектор краем глаза заметил невысокую девичью фигуру. Склонив голову и спрятав лицо за черным платком, она оплакивала обреченную душу своего родича. Рядом, утешая несчастную, стоял пожилой худощавый мужчина средних лет. Одежда выдавала в нем морского волка, либо одинокого служителя маяка. Не скрывая эмоций, сопровождающий прикрывал единственный глаз, другой был скрыт повязкой.

Встретившись взглядом с девушкой, мистер Форсберг быстро отвел глаза.

Следовало как можно скорее покинуть это царство обреченности и уныния, в противном случае, трясина несчастья еще долго будет будоражить сны впечатлительного служителя закона.

Быстро свернув на ремесленную площадь, констебль постарался поскорее стряхнуть с себя шелуху недавних воспоминаний. При этом не мешало бы переодеться, и сжечь почти новый жакет, вместе с этим невыносимым запахом. Но сейчас, к сожалению, просто не было времени. Из головы ни как не выходили слова могильщика.

'Неужели он углядел в моем кармане воронье перо? Или я всего-навсего ослышался?' – терзался сомнениями констебль.

– Мистер инспектор. Мистер инспектор, – окликнули служителя закона.

Перед Форсбергом стоял Смотрящий, который прошлой ночью охранял труп Ларкиса Фрита. Смущенно переминаясь с ноги на ногу, он нервно теребил полицейский котелок.

– Стенли? Что вы здесь делайте?

– Мистер Форсберг, я искал вас повсюду, – голос Смотрящего заметно дрогнул.

– Вот как, – инспектор был явно удивлен. – Что же заставило вас…

– Вы были правы. Ну, на счет возницы. Это все не к добру. Тем более в праздник Порока. Такие вещи случайно не происходят. Это явное предзнаменование! – перебив собеседника, затараторил полицейский.

– Простите, я не совсем понимаю, – Джинкс почувствовал как стремительно забилось сердце.

Полицейский быстро закивал и, повернувшись, указал на дальнюю улицу, туда, где кончалась граница цивилизованного города, и начинался квартал Отрешенных.

– Прошу вас, не задавайте пока вопросов. Я покажу. Все покажу! Пойдемте.

Джинкс не стал спорить.

Стенли Фишбор был славным малым, отдавшим всю жизнь служению закону, и редко чесал языком почем зря, а стало быть, десять раз думал перед тем как заводить подобные разговоры.

Высокие трех этажные дома резко сменились, старыми заброшенными лачугами и каменными, покосившимися от времени торговыми постройками. В квартале Отрешенных царили свои правила, и служители закона редко чинили здесь произвол, разыскивая в здешних трущобах душегубов и разбойников. Все происходило иначе. Здешний мир сам выдавал полицейским неугодных лиц, дабы не нарушать временного перемирия. Избавляясь от слишком заносчивых, а может быть, излишне заигравшихся Отрешенных – преступный мир вырывал их из своего сообщества, словно гнилой зуб.

Мистер Форсберг не оправдывал подобную политику, но спорить с теми, кто уже давно захватил власть в Прентвиле, не имело никакого смысла. Город не одно столетие жил по своим правилам, а те, кому они не нравились, шел на корм рыбам или питал червей в сточных канавах.

Они свернули в один из закоулков и оказались в огромном тупике. Редкие окна, выходившие внутрь двора, были закрыты ставнями, а узкая деревянная дверь – крест- накрест заколочена досками. По углам лежали кучи старого, сгнившего мусора. Между дырами в осыпавшейся кладке бегали огромные крысы.

– Не самое приятное место, где мне когда-то приходилось присутствовать, – осмотревшись, подытожил мистер Форсберг.

– Ваша правда. Днем выглядит также жутко как ночью, – согласился Смотрящий. – Аж мороз по коже, когда представишь, что здесь произошло.

На лице инспектора застыл немой вопрос.

– Сейчас я все объясню, – заметив взгляд Форсберга, тут же отреагировал Стенли. – Мы прибыли сюда вчера за полночь, сразу после того, как гробовщик Лизри забрал труп возницы. Местные рыбаки сообщили, что здесь произошло убийство… Но на самом деле они ошиблись, поэтому случившемуся не дали огласки, а ограничились вызовом Смотрящего.

– И причем здесь господин Фрит? – поинтересовался констебль.

В ответ полицейский нервно закивал.

– Я такого не в жизть не видел. Здесь нашли юношу, совсем еще мальчик. Местные нашептали, что, мол, работал он по карманам, да иной мелочи. Ни с кем на дороге не пересекался, нравом был кроток. Ничего необычного. А тут…

– Что же в его смерти такого необычного? – не понял инспектор, внутренне ощущая некое беспокойство.

Привычного укола, острого пера не последовало, но внезапно, страшно разболелась голова. Где-то неподалеку раздались пьяные крики и глухие удары. Смотритель дернулся, нервно обернулся и, перейдя на шепот, продолжил:

– Это не прямое убийство, и не яд, а иное душегубство. И вот что странно, мистер Форсберг. Сердце мальчика просто разорвало в клочья. Будто изнутри. Его словно что-то напугало, да так сильно, что на лице застыла гримаса ужаса…

После последнего слова Смотритель умолк, вновь закрутив головой. Только сейчас Джинкс заметил, насколько утомленным выглядит полицейский: мешки под глазами, бледная кожа, двухдневная щетина, волосы, торчащие в разные стороны, – он словно затравленный, ощетинившийся зверь не мог найти себе места.

Неважно с чем это было связано, но теперь Джинкс наконец-то почувствовал томительное волнение. Ускользающая от него нить расследования помахала ему хвостиком, в последний миг, показав верное направление. Следующим шагом, стоило немедленно сопоставить все 'за' и 'против', узнать все подробности и обстоятельства происшедшего в квартале Отрешенных.

Еще одна странная смерть. Пытаясь отыскать ее концы на Старом кладбище, он обнаружил след в том месте, где убийство стало такой же обыденностью, как прием пищи.

Сорвавшись с места, будто цепной пес констебль внимательно осмотрел плохо освещенный закуток, пыльную поверхность земли и старые испещренные дырами стены двух домов-близнецов. И только тщательно изучив тупик, затем обратился к Стенли:

– Внешне он был цел? – и, заметив на лице собеседника замешательства, инспектор тут же пояснил – Простите, Стенли, я выразился не совсем точно: я имел в виду труп юноши.

– Да, безусловно, – без промедления откликнулся Смотритель. – Ни единой царапины или шрама. Да и в кармане нашлось пару суонов, стало быть, не ограбление. Местный знахарь осмотрел его внимательнейшим образом, никакой зацепки, как и с мистером возницей. Я вот тогда и подумал, что происшествия эти очень похожи… Одной ночью… Внезапно… И у обоих сердечко не сдюжило. Не правда ли, слишком много совпадений. Что же его смогло так напугать, вот в чем большой вопрос?

До последней фразы констебль слушал собеседника в пол уха, но когда тот вновь завел шарманку про внезапный испуг, не выдержал:

– Скажите, Стенли. Почему вы считаете, что юношу напугало что-то неживое?

– Ну как же… это же очевидно, – в голосе полицейского мелькнули нотки откровенной обиды.

В один миг он оказался у правой стены и указал на землю и начал рассказывать:

– Смотрите же, вот здесь и здесь. Это явно следы женских туфелек. Ночью они были совсем свежие, такие, как от ботинок умершего. И еще вот здесь… – Смотрящий переместился к левой стене и продолжил: – Она прошла вот здесь, по краю, словно чего-то опасалась. А здесь что-то обронила. Воришка, видимо, хотел поднять, но она заметила его. И никаких иных следов…

– То есть вы считаете, что хрупкая девушка уж точно никак не могла напугать юного вора? – Джинкс захотел улыбнуться, но в последний момент передумал. Это могло оскорбить полицейского в его рвении.

Но как оказалось, тот и не думал отступать от своей смелой версии.

– Безусловно. Я много думал, и вот что пришло мне на ум. Если бы вора напугал человек или какое другое существо, девушка тоже лишился бы чувств. Правда, все могло быть совсем иначе…

– И как же?

– А что если ту, что мы считали хрупкой девицей, вовсе таковой не являлась, – вкрадчиво, почти шепотом, произнес Стенли.

– А кем же она являлась? – искренне удивился мистер Форсберг.

Но Смотрящий так ничего и не ответил, а лишь растерянно пожал плечами.

– Не знаю. Я всю голову сломал. Только ничего на ум не приходит.

Проследив за полицмейстером, Джинкс ощутил, что его вновь разрывают на части непреодолимые противоречия. Вроде бы, все сходилось, и события действительно могли происходить так, как предположил Стенли. Только здравый смысл никак не хотел одобрить нарисованную картину – слишком уж все было предсказуемо… Впрочем и смерть Фрита казалась вполне простой и объяснимой.

Если бы только не было того странного сна!

Присев на каменную ступень перед входом в заколоченную дверь, Стенли уставился в полумрак узкой улочки, обреченно произнес:

– Я чувствую, что схожу с ума. Этот юноша просто не выходит у меня из головы. Только закрываю глаза, а его лицо передо мной.

Не зная как утешить служителя закона, констебль отошел в сторону и отвернулся. Трудно представить, что такой крепкий и мужественный человек мог в одночасье обмякнуть, превратившись в беззащитное создание.

– Спасибо за помощь, Стенли. А теперь, идите домой. Вам просто необходимо отдохнуть. А мне – побыть одному и все взвесить.

Смотритель молча кивнул. Его понурый силуэт быстро исчез в узких переулках домов, оставив мистера Форсберга одного.

Воспринимать смерть постороннего человека как собственную трагедию, прямой путь к душевным страданиям и расстройствами разума – данную аксиому молодой инспектор запомнил навсегда еще с институтской скамьи. Только избежать этой участи было гораздо сложнее, чем виделось на первый взгляд. Место преступления, как водоворот затягивало каждого, кто хоть раз оказывался здесь – и тогда на плечи служителя закона ложилась не только ответственность, но и боль, и отчаянье тех трагических обстоятельств, которые вихрем врывались в его размеренную жизнь. Многие не выдерживали, ломались, и необязательно сразу, а, к примеру, как Стенли, через долгие годы службы. И это было неизбежно!

Джинкс грустно вздохнул. Мысли возникли сами собой.

 ' Настоящее безумие. Подумать только, иду на поводу у собственного ночного кошмара. Пытаюсь отыскать следы там – где их не может быть по определению. Зачем? Собственная блажь или желание выискать истину?' – ответа не нашлось. – 'Всеединый, кажется, я схожу с ума', – растирая уставшие глаза, инспектор вернулся к своей работе.

Стоило еще раз тщательно осмотреть место происшествия – так, как учили в университете. Без тени сомнения и оглядок на противоречия.

Шаг за шагом, Джинкс измерил периметр – никаких зацепок, только следы, внезапно появляющиеся и исчезающие возле стены каменного дома и крохотные, почти кукольные отпечатки у самого угла.

– И не надоело капаться в человеческих трагедиях? Имейте хоть какое-то уважение!

Услышав за спиной чужой голос, констебль заметно вздрогнул. Отпрянув к стене, он резко обернулся. В узком переулке, преградив единственный выход, стоял стройный мужчина с черной повязкой на лице. Мистер Форсберг сразу узнал его. Именно этот мрачный тип утешал молодую мисс у Старого кладбища.

 2

Спотыкнувшись о последнюю ступеньку, Кайот выругался и, поставив подсвечник на небольшой стеклянный столик, зябко поежился.

Комнатка была небольшой, но невероятно уютной. Стены, украшенные старинными гобеленами, обволакивал приятный малиновый свет, источаемый парой пузатых ламп, а в дальней части комнаты у камина, стояло большое кожаное кресло.

– Скажи, Рун почему мы предпочитаем дню, ночь? – поинтересовался из полумрака мужской голос.

Вопрос явно застал гостя врасплох:

– Не знаю.

– Ночь скрывает недостатки таких как мы, – пояснил голос.

Кайот кивнул, так и не решаясь пройти внутрь.

– Здесь достаточно прохладно. Даже я чувствую этот вездесущий сквозняк. Огонь не греет, и вообще обстановка не очень, – пояснил голос. – Располагайся.

Гость еще немного помялся у входа, но все-таки подошел к камину, осторожно прикоснувшись к спинке кресла. Огонь за кованой преградой приятно потрескивал, извиваясь ужом, но действительно не грел, словно все тепло из него высосала неведомая сила.

Осторожно повернув кресло, Кайот уставился на пустую спинку.

– Присаживайся, – учтиво предложил голос. – Извини, что не могу предложить легкого вина. Тебе сейчас не помешало бы ощутить приятный, слегка терпкий аромат, как раз в тон разговора…Но на нет, как говориться. Так что придется пить прокисшее. И разговор видимо будет соответствующим.

Только теперь Кайот поднял голову и посмотрел на огромную кабанью голову, чучело которого немым стражем застыло над камином. Смоляные глаза убитого животного смотрели поверх гостя. Видимо и после смерти, животное сохраняло непреклонность перед жестокой судьбой. Из открытой пасти выглядывали крохотные обломанные клыки и глубокие рытвины шрамов – было очевидно, что зверь проиграл в бою, недооценив хитрого противника.

– Зачем они пришли? – обратился к чучелу Рундо. – Мы ведь исправно оплатили дань. Ответь: чего им нужно?

Комната наполнилась тишиной. Голос не спешил давать ответ, а Кайот не мог скрыть своего волнения.

– Да, давненько я не видел главу Отрешенных таким встревоженным. Ты действительно сильно обеспокоен, – сочувственно произнес голос.

Глаза гостя и чучела встретились. Крохотные пуговки стеклянных буркал, казалось, смотрели сквозь Кайота, не замечая его.

Не выдержав, Рундо отвел взгляд.

Огонь в камине затрещал и сошел на нет, исчезнув между головешек, не став тревожить беседующих.

– Я знаю, что они в городе. Почему? – настойчиво повторил Кайот. – Прошу, ответь!

Огонь вспыхнул ярко-ярко. Лепестки резко взмыли вверх, извиваясь змеями. Мистер Рундо заметно вздрогнул.

– Нервы совсем не к демону, – с сожалением произнес голос. – Твои мысли слишком тревожны. Интересно, где же былое холоднокровие, а?

Скулы Кайота нервно заиграли, и он едва сдержался, чтобы не плеснуть в чучело вином. Глава гильдии несказанно презирал своего предшественника. Долгие годы, преклоняясь перед этим тираном и самодовольным убийцей, мистер Рундо взрастил в себе настоящую ненависть к этому скверному человеку. Так поступали практически все, кто хотел задержаться в гильдии – иные незамедлительно шли на корм червям.

Тот, чья душа таинственным образом задержалась в этом мире, в голове давно убитого кабана, уже седьмой год держал в страхе квартал Отрешенных. На пирсах стали поговаривать, что осторожный во всех отношениях Кайот нашел себе тайного покровителя, который направляет его на истинный путь, оберегая от интриг и случайной смерти. Мистер Рундо не раз слышал за спиной настороженные перешептывания и надо заметить был несказанно рад такому положению вещей. Страх неизвестности в таких делах лучший хранитель от любой неприятности и коварного врага. Пускай те немногие, кто решит подсыпать ему яда или воткнуть в спину кинжал, десять раз подумают, чем оголтело решатся на хитрую расправу.

– Ты всегда думал лишь о своем бренном теле, хе-хе, – прохрипел голос. Кайот поднял усталый взгляд – на морде чучела сияла широкая улыбка.

– Зато тебя, кажется, подобная проблема давно не беспокоит, – желчно парировал Рундо.

 Ухмылка чучела мгновенно сменилась устрашающим оскалом:

– А ты изменился, падальщик. Раньше твой язык обычно скрывался за зубами и помалкивал от греха подальше. Что за времена? Что за нравы?

– Мы, кажется, отвлеклись, – решив не доводить беседу до бессмысленных пререканий, Рундо смочил горло отвратительным вином и добавил: – К чему нас посетили Дорианцы? Разве кто-то нарушил закон? Отрешенных хотят призвать к ответу? Или все дело в Крылатых? Олисийцы затеяли очередную игру?

Быстрого ответа не последовало. Голос либо выжидал, либо просто издевался, не забыв недавнюю обиду.

Огонь мерно потрескивал в камине, наполняя комнату ледяной прохладой. Кайот по привычке сделал еще один глоток и поморщившись, отставил вино в сторону. Морозный воздух принес странный запах – запах жимолости.

– Олисийцы. Дорианцы. Бесконечная война добра и зла. В белом есть что-то черное, а в черном виднеются яркие пробелы. Поверь, Кайот, их паритетные отношения существуют только на бумаге. Они могут улыбаться друг дружке, но как только представиться возможность, не прочь разыграть интереснейшую партию…

– Стало быть, небольшая схватка, прихоть бессмертных, – мрачно подытожил Рундо.

– Скорее пари. Некое время препровождение, – голос на миг замолк и продолжил: – хотя я могу ошибаться. Скука иногда толкает на подобные меры. Если бы ты только знал, как меня бесит это бесконечный треск огня. Не спеши жить, Кайот. Не спеши жить…

Собеседник оставил последние слова без ответа. Слишком много мыслей вихрем ворвалось в его голову, взбудоражив, закрутив, заставив погрузиться в тревожные воспоминания.

Их портовый городок редко становился полем случайной битвы. Не смея совать нос в дела бессмертных, Отрешенные исправно приносили жертвы демонам, и зыбкий нейтралитет продолжал сохраняться долгие столетия, и по сей день.

Но когда среди узких улочек внезапно, в одну из ночей, возникал образ безликой женщины или мужчины – мир замирал. Горожане, скрываясь за крепкими ставнями, трепетно вспоминали Всеединого, вознося молитвы, а улицы после захода солнца казались тише погоста, и только перекати-поле гонимый ветром по пустынной брусчатке пересекал границу города. И вот тогда Прентвиль застывал, прислушиваясь к каждому постороннему шороху. И одинокие свечи, исчезая в темных окнах, сливались с ночным мраком, заставляя воображение живо представлять ужасных чудовищ, призванных властью демонов.

Кайот поморщился и щелкнул пальцами, отгоняя тревожные мысли. Ему совершенно не хотелось становиться даже сторонним наблюдателем подобных 'споров' бессмертных.

Взгляд господина Рундо в очередной раз покосился на замершую над камином щетинистую морду. Кабан выглядел высокомерно, будто насмехаясь над бесчисленными проблемами и страхами простых смертных.

 3

Вернувшись в свою старую, пропахшую стружкой и сыростью лачугу, Шрам заварил чай и осторожно присев на краешек низкого стула, кинул короткий взгляд на свои куклы. Тошнотворный запах ударил в нос, заставив мастера поморщиться. Сплюнув, он отвернулся. Как же ему опостылел этот бесконечный труд. Время уже давно растянулось для него словно патока, в один большой день. Каждое утро было похоже на предыдущее и предугадывало последующее. И только тот самый рассвет, когда он приобрел свою новую профессию, запомнился ему навсегда…

 … Лучи солнца нагло пробивались сквозь завешенное занавесью окно, заставляли хозяина комнаты щуриться. По улице серыми тенями мелькали случайные горожане, не взирая по сторонам и не заглядывая в узкое окно старого дома. Им не было дело до Шрама, и он был не против подобного безразличия.

Отойдя от окна, он вальяжно развалился в кресле-качалке и достал из-за спины нож с широким клинком, выемкой на пяте и ограничителем. С интересом повертел оружие в руке, ловя яркий отблеск. На лице Шрама возникла довольная улыбка.

Лезвие было идеальным. Конечно, это не охотничий нож для свежевания туши и не чужеземный клинок с зазубринами – но последние дни он доставлял своему хозяину истинное удовольствие.

Внезапно взгляд Шрама привлекла едва уловимая капля крови, на самом конце лезвия.

На лице убийцы появилось раздражение. Он просто ненавидел грязное оружие, словно грязную женщину, предлагающую всем и каждому любовь всего за пару суонов.

Подхватив кусок крахмального платка, Шрам с наслаждением протер лезвие.

В этот самый миг раздался стук в дверь.

 Убийца ругнулся. Он не любил, когда его отвлекали, от любимого дела, к тому же давно нужно было сменить ночлег. Не ровен час, нагрянут Смотрители или того хуже пронырливые ищейки.

Но сейчас Шрам был спокоен. Случайный гость не был полицмейстером, иначе убийца наверняка почувствовал его гнилое нутро. Внутреннее чутье еще не разу не подводило убийцу.