Гафур. Роман. Книга 2. Фантастика

Глава 2. О Времени, генетике и не только

Известно, что ложью можно достичь очень многого. Но на очень короткое время. Ненадолго. Может быть даже тебе хватит до конца жизни дивидендов лжи. Но всегда нужно помнить, что жизнь не заканчивается окончанием земной жизни, и тело, которое лгало и наслаждалось профитом лжи, оно не сможет спрятать за ширмой своей дебелости, когда эта ширма падет, всю мерзость твоего внутреннего устройства. Если ты – лжец… Чаще всего – именно так! И сколько не виться веревочке лжи, а конец рано или поздно обнаруживается.

Особенно отвратительно, когда тебе лгут твои же друзья. Те, кому ты искренне веришь. Родной человек не может стать не родным по причине наличия в природе закона наследственности. А друг в одночасье может стать для тебя предметом бесконечного расстройства, переходящего иногда даже во вражду, коль ты ловишь его на вранье. Поэтому когда дети обманывают своих мам – это плохо, но с этим как-то можно жить, занимаясь коррекцией воспитания. А вот когда ты уличаешь ближайшего своего друга в том, что пятьсот тысяч лет он тебе говорил неправду, изо дня в день поправляя на твоем носу розовенькие очки а-ля Элвис, и будучи взрослым и ответственным человеком делал это абсолютно сознательно, то чем бы ни была мотивирована эта прекрасная сказка, кроме жгучей обиды это в тебе не вызовет никакого иного отклика!

Да, я научилась за свою весьма и весьма долгую жизнь прощать людям то, за что в молодости просто убила бы. Но… Все равно каждый раз бывает крайне неприятно! И да, конечно, есть на свете вещи, к которым нельзя привыкнуть, как ни старайся!…

– Девочка моя! – Сказала мне Нити после того как выслушала мой сон. – Мне кажется, у тебя проблемы! —

– Но я до этого додумалась уже и сама! —

Я проглотила, почти не заметив, крохотную булочку, которую принес мне Алессандро, и приуныла. Не помогал даже прекрасный кофе! Могла бы немного помочь трубка папы, набитая хорошим «Герцеговина Флор», или чем-нибудь кубинским, но Алессандро еще не вернулся с покупками из города…

– Нити… что теперь делать? – Сказала я. – Если это со мной… все окажется правдой? Мне теперь не спать, что ли? Как после фильмов ужасов? —

– Фу! Какая гадость! – Фыркнула Нити. – Кажется припоминаю что-то из моего пребывания в двадцатом. Комиксы, фильмы ужасов! … Неужели ты все это … —

– В детстве смотрела! – Сказала я. – С братом и папой! —

– Дитя! – Воскликнула Нити. – Но это же… это же гадко! —

– Это просто «фу»! – Согласилась я.

Ниэтель прошлась по комнате, шаркая ногами, спрятанными в огромные пушистые тапочки в форме собачьих голов. Было понятно, что она принимает некое решение относительно меня.

– Не знаю как там в фильмах, – сказала она тоном заботливой бабушки, в очередной раз остановившись у окна, – но тебе нельзя сильно переутомляться! Отныне всякое переутомление для тебя под строжайшим запретом! Потому что это у тебя приходит из глубин мозга. – Она снова продолжила свое движение по комнате, рассуждая вслух. – Переутомление приводит к тому, что мозг переходит из обычного режима работы в режим гипервозбуждения. Как педаль газа, которую выжали до упора, и поэтому она застряла в полу. И машину остановить теперь невозможно! Точно так же действует ЛСД и некоторые другие наркотики. При этом активизируются те зоны, которые в нормальном состоянии обычно дремлют. И извлекается из подкорки на свет Божий то, что… чему положено быть спрятанным. Сокрытым. Из-за своей опасности… Некие возможности, не принадлежащие физическому, материальному миру… Это то, что во все времена было всем прекрасно известно и в столь же широком аспекте всегда находилось под строжайшим запретом! —

– Ты имеешь в виду … – Я никак не могла выудить из памяти нужное слово. – Ты хочешь сказать, что… Что ты хочешь этим сказать? – Наконец промямлила я.

– Некие активные возможности человека, которые, очевидно, заложены в его геноме и которые наглухо скрыты у подавляющего большинства простых индивидов. Просто иногда случается так, что все это у кого-нибудь вылезает наружу, и тогда необходимо это немедленно пресекать! – Предельно четко и так же предельно жестко отрезала Ниэтель. Она умела быть непреклонной в своих принципах, когда до этого доходило дело. И в этом случае никакие прежние отношения между ней и собеседником в счет не шли. Я это знала на деле. И лучше всего сейчас для меня было бы минутку-другую помолчать. Пока Нити не выговорится! Но я, все-таки, рискнула спросить.

– Откуда ты это знаешь? —

– Знаю! – Отрезала Ниэтель, но мгновенно взяла себя в руки. – Ты же понимаешь! … Прости! Наша… моя работа как агента. Был двадцатый век… Век всяких… самых разных революций. В том числе и в науке. Я работала там по коррекции деятельности, а вся Европа как раз тогда лежала в северном рукаве огромнейшего эвентального циклона, который перекачивал Стасис из будущего в прошлое. Причем из очень далекого будущего … – Она на секунду замялась, – Я трудилась у Сеченова, Бехтерева, Мечникова и Павлова. И конечно же с Сергеем Вавиловым. В разные годы… Моей задачей было, как ты вероятно уже догадалась, не допустить прорыва в науку… точнее, прорыва науки в тонкий мир. Для этого тогда были все предпосылки! … И полно гениев! Да. И мне это удалось… Проблема в том, что я, имея ряд дипломов уровня двадцать третьего века, моего родного времени, – скрипела Ниэтель, – не могла не понять всей мощи того, над чем трудились эти доблестные мужи… Это было гениально! То, к чему они могли бы прийти… если бы мы им это позволили… Именно это спровоцировало бы… с высокой вероятностью… падение… точнее, обрушение нашей реальности в сферу действия нестационарных законов. В такую область времени и пространства, где правят законы физики, которые легко могут сами видоизменяться! Если быть еще более конкретной, то там даже мировые константы варьируемы в своих значениях! Но… Как бы тебе это сказать, чтобы не напугать до смерти? … —

– Меня?! Я и так уже напугана до смерти! – Вставила я. – Говори как есть! —

– Я сейчас отлучусь на минутку и вернусь. – Сказала Ниэтель. – Не спи! Приду и все тебе расскажу. —

Милая и очень вредная старушка не спеша удалилась за двери, и мне был слышен ее голос, когда она шла по коридору, разговаривая с кем-то из прислуги то по-французски, то по-итальянски. Она только что вылила на меня такое количество свежайшего навоза, что теперь я пребывала вместо прекрасного настроения в какой-то панике немыслимой. Видимо потому, что мы все вступили в какую-то совершенно иную фазу жизни вследствие моих новых способностей. В некий мир, законов которого я совершенно не знала и поэтому была перед ним безоружна!

– Что ты знаешь о Нестационарных Законах природы? – Прямо с порога спросила она меня, когда после довольно-таки длительного отсутствия вернулась в нашу комнату.

– Ничего. – Честно призналась я. – Более того, я никогда даже и не слышала таких названий! Я ведь изначально историк. А всякие точные науки познавала значительно позже своего призыва и ровно в той мере, чтобы понимать нашу работу. Впрочем. Нити, ты это итак все знаешь! —

– Да, конечно. Риторический вопрос. Тогда вот послушай. – Тут она протянула мне уже забитую табаком деревянную трубку, от которой еще пахло табачными смолами и коробочку спичек. И пока я с наслаждением раскуривала это громоздкое устройство, она сказала.

– Ты кладешь на рычажные весы два… две гири. Одна в пять килограммов, а другая в два. На какую сторону покажет уточка весов? —

– Что за вздор, Нити? – Обиделась я. – Мы же не в школе! —

– В школе? Представь, что в школе. Отвечай! —

Перечить старушенции не имело смысла. А часто случалось так, что она могла тебя просто отходить веником за твой норов! Поэтому…

– Уточка весов покажет на сторону, где пять килограммов. – Огрызнулась я, выпуская огромное облако сизого дыма прямо в сторону любимой старушки!

– Хорошо. – Сказала она, отмахиваясь от облака рукой. – И нет никакой возможности выровнять положение уточки, не докладывая на ту чашку, где два килограмма, ничего и так же ничего не снимая с пятикилограммовой чашки? —

– Нити … —

– Отвечай! —

– Ну, можно пружинку приделать к более легкой и оттянуть вниз, или магнитиком? – Меня начала забавлять наша детская беседа. – Раньше, на базарах моего детства, так обвешивали народ! – Я хихикнула.

– А если без пружинок и магнитиков? —

– Невозможно. —

– А если я тебе скажу, что это возможно? – Вид у нее был самый что ни на есть серьезный!

– Я бы здорово удивилась! – Парировала я.

Табак в трубке был превосходный. Не крепкий, терпкий, с неким незнакомым мне ароматом. После парочки невероятных затяжек, как говаривал принц Корвин, " … мне удалось, наконец, снять с ног двухпудовые гири!» Нити опять ушла к открытому окну, так как табачный дым, очевидно, сильно ее раздражал! И оттуда сказала.

– Представь, что теперь у твоих весов смещена ось вращения чашек в сторону чашки с бОльшим грузом. —

– Представила. Да. Это еще один вариант обвеса покупателя. Но я по-прежнему не понимаю … —

– А теперь представь в уме уравнение Эйнштейна. Е = мс2. – Продолжала Ниэтель.

– Представила. —

– Знак равенства в этом уравнении выражает… э-э… и даже изображает внешне именно такой вот рычаг весов, как на весах из твоего детства. Просто представь, что знак равенства – это некая планка, жесткая, с просверленной в ней дыркой и неким штырем, вокруг которого может осуществляться поворот. Ось отцентрирована таким образом, что если расстояние от той чашечки, на которой лежит энергия покоя Е, до оси равенства принять за 1, то чашечка, на которой лежит масса покоя «м», будет удалена от оси равенства аж на целых с2 единиц! То есть хрен знает куда, поскольку число это огромно! То есть единичное плечо этого рычага со стороны энергии покоя Е компенсируется гораздо большей длины рычагом с2 со стороны массы покоя. По сути это уравнение выражает собой правило моментов. Произведение массы на рычаг с обоих сторон должно быть одинаковым. Тогда мы можем поставить знак равенства. Если же уточка этих весов куда-то уклонится, тогда мы должны ставить не знак равенства, а, скажем знаки больше или меньше. Но в современной теории Нестационарных Законов знаков больше или меньше вообще нет. А есть только вместо знака равенства некий контейнер, наподобие записи бра- и кет-векторов в символике Поля Дирака, в котором, – в контейнере, – указаны те параметры левой и правой частей этого «рычага эквивалентности», при которых равенство будет строгим. Понятно? Вот каким образом маленькая величина может «весить» столько же, сколько и огромный вес. Закон рычага! —

– Кажется, понимаю! —

– Так вот. – Продолжала Ниэтель. – В нормальном пространстве, знаки равенства во всех законах Природы отцентрированы жестко. Раз и навсегда. А есть пространства, миры… в которых сама центровка знака равенства, а точнее сказать, отношения эквивалентности, может меняться и влево и вправо. Вот эти пространства, или же миры, как мы их называем, и являются пространствами с Нестационарными Законами. —

– Кто это мы? – Подловила я старушку на слове.

– Мы – это те, кто давно и системно их исследует. – Ответила мне Ниэтель.

Я не стала больше пытать старушку долгими расспросами о том, в чем слабо разбиралась. Но суть мне стала ясна. Вот у тебя слева энергия, которая необходима для того, чтобы вскипятить литр воды. А справа от знака равенства произведение массы этой воды на ее теплоемкость и температуру нагрева. Можно, не меняя ни температуры нагрева, ни теплоемкости воды… Да, блин! Вообще можно ничего не нагревать! Просто каким-то образом ты вмешиваешься в ось этого рычага, смещая ее… куда? Да, в сторону энергии. И теперь вода у тебя кипит при той температуре, при которой она только что была холодной. А если эту же ось смещать в противоположную сторону, то вода мгновенно превращается в лед… Блин, это впечатляет! … О, да! Это очень, очень впечатляет! И при этом никакой тебе магии и колдовства. Просто иной способ управления процессом нагрева! … «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир!» Должным образом этот закон рычага со времен Архимеда, оказывается, никто не понимал! А изменение точки опоры в самом отношении эквивалентности может переворачивать не только предметы, но сами физические законы! Вот это да! И… конечно, я нисколько не удивилась бы, узнай, что основоположником и этого метода управления Природой тоже был мой отец. Раз это известно Ниэтель и при этом не известно более нигде и никому? Я бы услышала про Нестационарные Законы. За мою-то жизнь! Обязательно где-нибудь бы да услышала… Заговорщики хреновы! Я старалась не подавать виду, что сильно удивлена, и задала Нити вполне безобидный вопрос, который уже вовсю созрел.

– Нити, – обратилась я к старушке, – где у тебя здесь туалет? —

– В конце коридора. Оденься! У меня все слуги крепкие молодые парни половозрелого возраста! —

– Мне плевать! – Сказала я, и выйдя из комнаты в красивом кружевном нижнем белье и, попыхивая папиной трубкой в зубах, направилась по длинному коридору усадьбы.

То, что мне только что сообщила Ниэтель, заслуживало неторопливого и тщательного обдумывания. Но все это я могу спросить у нее и так. Мне было интереснее другое – зачем она меня вытащила, а лучше сказать, выкрала из номера «Олимпика» к себе в поместье, зная наверняка, что здесь меня никто искать не будет, ибо было категорически запрещено всем без исключения посещать агентов в их Безвозвратных периодах! А Ниэтель официально как раз со всеми распрощалась. И даже сказала нам свое напутственное слово. «Все – гады!» – ласково сказала она нам на прощание. Надо же! … Нити… На поверку она оказывается подпольщицей, ведущей с кем-то тайную игру. Или войну?

Я задумалась обо всем этом так глубоко, что и не заметила как вместо желаемого места общего пользования вышла во внутренний дворик ее усадьбы. И мне в лицо сразу же ударил зной. Солнце, спрятанное от глаз высоким забором из белого шершавого туфа, освещало лишь клумбу с маками и фиалками у противоположной стены двора. Но и этого послеобеденного освещения было достаточно, чтобы я моментально зажмурилась. Время сиесты здесь было принято проводить в прохладных недрах домов и усадеб. А не шляться нагишом, находясь в гостях! Среди малознакомых людей… Некто высокого роста, подметавший неспешно и без того вылизанную плитку двора, немедленно отвернулся в сторону. Что ни говори, а Нитина сволочь была вышколена превосходно! А потом этот ладно сложенный парень отложил свой веник на длинной ручке и пошел в сторону тенистой колоннады, поддерживающей балкон второго этажа здания. Вынес мне оттуда большое махровое полотенце и не отрывая взора от земли сказал.

– Al suo arrivo, la signora Savely! (С приездом, госпожа Савелия!) —

– Севастьяна. – Поправила его я, вынув изо рта папину трубку. Потом завернулась в принесенное мне полотенце и добавила уже по итальянски. – Grazie. Il mio nome e Sebastiano, non Savely! (Спасибо! Меня зовут Севастьяна, не Савелия!) —

Парень этот то ли залюбовавшись моей монументальной фигурой, то ли по какой-то иной причине, смотрел на меня неотрывно, как завороженный. Кажется мы были с ним в одной весовой категории!

– La signora ha cambiato il suo nome? (Сеньора сменила имя?) – Спросил он меня. Взгляд его при этом был чист и как-то по-детски честен. Это располагало. И вряд ли он ошибался, называя меня иным именем. Просто обознался! С кем не бывает? Ничего ему не ответив я отрицательно мотнула головой, развернулась и отправилась обратно в дом, оставив его стоять в недоумении. У меня были срочные дела с Ниэтель… Она мне лгала. Я поняла это только что. А там, где лгать было невозможно – многое от меня просто скрывала. И поэтому пора было выводить эту прекрасно воспитанную, чопорную, любимую мою врушку-старушку на чистую воду!