Петр I. Материалы для биографии. Том 1. 1672–1697.
Вопрос о времени начала учебных занятий Петра надо считать пока нерешенным и открытым до тех пор, пока не будет найден какой-либо новый документ, который позволит решить его с точностью.
Неизвестно также, кто начал обучать Петра грамоте. Тот же Крекшин дает очень живо написанный рассказ о начале занятий Петра, где первым учителем является «из приказных» Никита Моисеевич Зотов. Крекшин повествует, как царь Федор Алексеевич обратил внимание царицы Натальи Кирилловны, что царевичу Петру приспело время учиться, как по докладу боярина Ф.П. Соковнина был призван к этому делу Зотов, как он был представлен царю, проэкзаменован в его присутствии Симеоном Полоцким и найден пригодным к новой обязанности, как затем патриарх отслужил молебен, благословил отрока, вручил его учителю и тот посадил его за учение, разнообразя его показыванием «кунштов», т. е. картин, и рассказами из русской истории, к которой мальчик почувствовал интерес и охоту[50]. Но все ли в этом рассказе верно? Зотов ли начал обучать царевича грамоте?
Никита Моисеев сын Зотов в 1669 и 1670 гг. значится в списках подьячих Челобитного приказа, занимая среди подьячих этого приказа второе место с окладом поместным в 200 четей и денежным в 35 рублей[51]. В 1671–1673 гг. он в том же приказе занимает среди подьячих первое место с теми же окладами[52]. В мае 1674 г. он был произведен в дьяки того же приказа[53]. Можно думать, что Зотов был на виду в правительственных сферах как опытный приказный делец. В 1675 г. царем Алексеем Михайловичем была учреждена следственная комиссия для расследования злоупотреблений бывшего на Дону воеводой думного дворянина И.С. Большого Хитрово. В состав этой комиссии вошли боярин И.Б. Милославский, думный дьяк Стрелецкого приказа Ларион Иванов и дьяк Челобитного приказа Н.М. Зотов[54]. В 1679 г. Н. М. Зотов значится уже дьяком Владимирского Судного приказа, находящегося под начальством князя В.В. Голицына[55]. Может быть, знакомство по комиссии 1675 г. с думным дьяком Ларионом Ивановым, который при Федоре Алексеевиче стоял во главе Посольского приказа, а также знакомство по Владимирскому Судному приказу с князем В.В. Голицыным, в конце 1670-х г. одним из виднейших московских сановников, содействовало дальнейшим служебным успехам Зотова. В августе 1680 г. он получает серьезное и ответственное назначение из Посольского приказа по дипломатической части: он назначен был ехать в Крым в товарищах с посланником стольником и полковником В.М. Тяпкиным, отправлявшимся туда для заключения перемирия[56].
Если бы Зотов в это время, в 1680 г., был уже учителем царевича Петра, то, спрашивается, зачем понадобилось бы отрывать его от занятий с царевичем и назначать в посольство в Крым? Дело об этом посольстве сохранилось, и дьяк Зотов ни в одном из документов этого дела не называется учителем царевича, а это, несомненно, имело бы место, если бы он действительно в то время был учителем. В Крыму Зотов пробыл зиму 1680/81 г., участвовал в заключении Бахчисарайского перемирия и вернулся в Москву в июне 1681 г. Так как в Крыму было тогда моровое поветрие, то Тяпкин и Зотов по приезде в Москву подвергнуты были карантину. 22 июня 1681 г. к ним на дворы был послан подьячий Посольского приказа Силин с предписанием стольнику Тяпкину со двора, где он стоит, никуда не съезжать, а дьяку Зотову – отдать статейный список посольства и все дела и казну Тяпкину, а самому ехать в деревню, в Москве не жить, ни с кем не видеться, в городе никуда не разъезжать, платья и никаких товаров никому не давать. Зотов был очень обижен распоряжением о выезде в деревню и приписывал это распоряжение злобе на него управлявшего Посольским приказом думного дьяка Лариона Иванова, с которым у Зотова уже тогда была ссора и на которого он подавал челобитье государю. Между Зотовым и подьячим Силиным произошел такой разговор: «А дьяк Микита Зотов подьячему говорил и спрашивал, прислан ли де к нему с ним, подьячим, о том государев указ из Посольского приказу на письме, что ему ехать в деревню.
И дьяку Миките Зотову подьячей говорил, что де письменного государева указу к нему не прислано, а наказано говорить о том ему словесно. И дьяк Микита Зотов говорил: опасенье де он имеет в том, что к нему письменного его государева указу не прислано, что ему с Москвы в деревню ехать. Как де он с Москвы поедет в деревню, чтоб ему того в побег не поставили, потому что челобитие де у него было великому государю на думного дьяка на Лариона Ивановича. А он де его с Москвы посылает в деревню; хотя де он с Москвы в деревню и поедет, только де добрые люди у него на Москве останутся и проведают: по указу де великого государя его, Микиту, думный дьяк Ларион Иванович в деревню посылает, всем де людем свет, а ему тьма». Зотов указывал далее, что Ларион Иванов не боится заразы, пускал к себе на дом переводчиков и представлял их переводы государю, а его, Зотова, считает нужным держать взаперти и даже высылать в деревню. «И переводчиков Ларион Иванович в домы свои отпускает, и к нему в дом ходят, и письма они к нему всякие приносят и переводы переводят, и те их письма он, думный дьяк Ларион Иванович, доносит до великого государя, а он де, Микита, сидит взаперти, в пустом дворишке, а ныне де ево ж и в деревню посылает. А после того он, дьяк Микита Зотов, говорил: дела де у него, которые есть, отдаст он стольнику Василию Тяпкину, а сам ехать сбиратца будет и поедет с Москвы в коломенскую свою деревню»[57]. В переписной книге 1678 г. за дьяком Никитой Моисеевым Зотовым значилось в Коломенском уезде в стану Большом Микулине поместье в сельце Донашеве, а в нем один двор крестьянский, двор задворных людей и двор бобыльский[58].
Если бы Зотов был до поездки в Крым учителем Петра, едва ли его стали бы так бесцеремонно выпроваживать из Москвы, так как он мог бы прибегнуть к заступничеству царицы или людей, близких ученику. Вероятно, и в своих жалобах перед подьячим Силиным он сослался бы на свое прежнее положение учителя. Итак, посылка Зотова в посольство в Крым в августе 1680 г. и обращение с ним по приезде в Москву летом 1681 г. показывают, что до поездки он не был учителем царевича. К тому же ни в одном официальном документе он до поездки и по возвращении из посольства не именуется «учителем» Петра.
Только с 1683 г. в хозяйственных дворцовых записях мы встречаем его имя со званием учителя. С этой поры преподавание им Петру несомненно. С 1683 г. в тех же записях упоминается и другой, младший, судя по размерам выдаваемых ему сравнительно с Зотовым наград, – Афанасий Нестеров. Что Петр учился в 1680 г., это бесспорно. Но кто вел с ним тогда занятия – предстоит еще исследовать.
IV. Стрелецкое движение 1682 г
27 апреля 1682 г. скончался царь Федор Алексеевич, не назначив себе наследника. Предстояло избрание нового царя, причем неминуемо должна была произойти борьба партий. При Федоре придворное общество раскалывалось на три партии. В первые годы его царствования политическое влияние принадлежало его родственникам по матери – Милославским. Во главе этой партии стоял старейший из Милославских – боярин Иван Михайлович; далее мы видим в ее составе бывшего казанского воеводу И.Б. Милославского, стольника Александра Милославского, двух братьев Толстых: Ивана и Петра Андреевичей. В тесном союзе с Милославскими действовал влиятельный боярин Б.М. Хитрово со своими родственниками. Душой партии была одна из дочерей царя Алексея, царевна Софья. В последние годы царствования Федора партия Милославских была, однако, несколько оттеснена выдвинувшимися царскими любимцами. Влияние получил возведенный в бояре Иван Максимович Языков, тонкий и ловкий придворный, «глубокий», по отзыву современника, «московских прежде площадных, потом и дворских обхождений проникатель», человек незнатного происхождения, появлявшийся сначала только «на площади», т. е. на площадке внутреннего крыльца, где толпилось по утрам придворное общество низшего ранга, а затем проникнувший и во внутренние апартаменты дворца. Вместе с ним выдвинулись постельничий Алексей и чашник Семен Лихачевы. Значение Языкова и Лихачевых с их родичами особенно усилилось в последние месяцы жизни царя Федора, со времени его второго брака со свойственницей Языкова Марфой Матвеевной Апраксиной.
Наконец, третью партию, отстраненную, находившуюся в тени, составляли Нарышкины с царицей Натальей во главе. Сила этой партии заключалась в А.С. Матвееве, опытном государственном дельце, человеке, также выдвинувшемся своими трудами и заслугами. Но Матвеев был сослан вскоре же по воцарении Федора, и без него положение партии было печально. Нарышкины – отец царицы Кирилл Полуектович и ее многочисленные братья – были политически ничтожными людьми, а сколько-нибудь видные и выдающиеся из Нарышкиных были тоже сосланы. Впрочем, в последние месяцы жизни Федора, именно со времени его второй женитьбы, появились признаки наступления для Нарышкиных лучших дней. Царица Марфа Матвеевна Апраксина была крестницей Матвеева и хлопотала перед царем о возвращении крестного. Языковы и Лихачевы обнаруживают стремление сблизиться с Нарышкиными, и Матвеев был переведен из Пустозерска сначала на Мезень, а затем «до указа» в один из костромских пригородов – Лух. Таково было положение дворцовых партий, когда умер царь Федор.
Царь скончался в 4 часа пополудни, и три удара в большой соборный колокол возвестили московскому населению об этом событии. В присутствии патриарха и высшего духовенства начался печальный обряд прощания с почившим царем. В числе прощавшихся упоминаются члены Боярской думы, придворные чины, столичное и городовое дворянство иноземного и московского чина: генералы, полковники, стольники, стряпчие, дворяне и дети боярские, наконец, высший чин торговых людей – гости. Поклонившись праху почившего, прощавшиеся целовали руки у обоих царевичей – Ивана и Петра. Затем патриарх, высшее духовенство и члены Боярской думы собрались в Передней палате дворца, и здесь происходило совещание, кому из обоих царевичей быть на царстве. Раздались голоса, что этот вопрос может быть решен только собранием всех чинов Московского государства, т. е. Земским собором. Эти чины и были тотчас «для того» призваны, по выражению официального объявления о кончине царя Федора и об избрании Петра на царство. Созвание собора не представляло затруднений, потому что чины, в него входившие, были здесь же, во дворце, и только что прощались с умершим царем. Служилые чины: стольники, стряпчие, дворяне московские, дьяки, жильцы, городовые дворяне и дети боярские, а также представители тяглого населения: гости, члены гостиной и суконной сотен и, вероятно, по обыкновению старосты черных сотен Москвы, – находились на крыльце, что перед Передней палатой, и на внутренней дворцовой площадке у церкви Спаса на Бору. Известно, что служилые и тяглые московские столичные чины рассматривались как представители также и провинциального населения. Служилые московские чины – стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы – представляли те уезды, где они владели поместьями и вотчинами, а высшие разряды московских посадских людей – гости, члены гостиной и суконной сотен, набиравшиеся в Москву из провинциальных посадов, но продолжавшие нередко владеть в этих посадах имуществом и вообще не терявшие с родными посадами связей и отношений, служили представителями посадского населения всего государства, так что в лице столичного населения у правительства был всегда под рукой готовый Земский собор. Такой собор в экстренных случаях оно и собирало. Но кроме московских тяглых чинов на дворцовой площади 27 апреля 1682 г. могли присутствовать и выборные от посадов, находившиеся тогда в Москве для обсуждения податной реформы и распущенные только 6 мая 1682 г.[59] Когда патриарх с высшим духовенством и боярами вышел на крыльцо, что перед Передней, к собравшимся на этом крыльце и на площади у Спаса чинам, – Земский собор оказался налицо в полном своем составе. И в самом деле, присутствовали все общественные группы, обыкновенно входившие в состав земских соборов: Освященный собор с патриархом во главе, Боярская дума, представители служилого и тяглого классов. К этому собору патриарх и обратился с речью о кончине царя Федора, которую закончил вопросом, кому из царевичей быть на царстве. В ответ послышались крики за Петра Алексеевича; были голоса и за Ивана Алексеевича. Один из таких голосов занесен в записки современника события А.А. Матвеева: «От противные стороны некто Максим Исаев сын Сумбулов, в ту же пору будучи в городе Кремле, при собрании общем с своими единомышленниками, гораздо из рядового дворянства, продерзливо кричал, «что по первенству надлежит быть на царстве государю царевичу Иоанну Алексеевичу всея России»[60]. Но первые крики были сильнее или, по крайней мере, так казалось руководителям собора. Был провозглашен царем Петр, и патриарх, вернувшись во дворец, благословил его на царство.
Итак, на предварительном совещании Освященного собора с Боярской думой, а затем и в созванном вслед за этим совещанием Земском соборе не было полного единодушия. Когда патриарх предложил избрать на царство кого-либо из двух братьев, пишет по близким и свежим воспоминаниям участников события автор «Гистории о царе Петре Алексеевиче» князь Б.И. Куракин, то «стало быть несогласие, как в боярех, так и площадных: один одного, а другие другова. И по многом несогласии избрали царем царевича Петра Алексеевича»[61].
Решение собора было результатом того взаимоотношения, в какое стали дворцовые партии к моменту выборов. На ожесточенность предвыборной борьбы партий указывает, например, тот факт, что приверженцы Петра – князья Борис и Иван Алексеевичи Голицыны и князья Долгорукие, отправляясь во дворец по случаю кончины царя Федора, надели под платье панцыри, опасаясь, что спор с Милославскими дойдет до ножей[62]. Всего естественнее был переход царского венца к старшему царевичу – Ивану. Но царевич Иван был хилый, болезненный мальчик с ограниченными умственными способностями. В случае его воцарения власть перешла бы к Милославским. Хорошо понимая это, партия Языковых и Лихачевых стала на сторону Нарышкиных. К союзу Языковых с Нарышкиными примкнул и патриарх Иоаким. Этот союз и решил дело в пользу Петра[63].
Итак, Петр был избран на царство. С его избранием обстоятельства должны были перемениться. Правительницей государства на время малолетства Петра по народному обычаю при отсутствии закона о регентстве становилась его мать царица Наталья. Теперь Милославские должны были, казалось, ожидать той участи, которую испытывали Нарышкины. Но ни Иван Михайлович Милославский, ни царевна Софья не были людьми, способными легко примириться с неудачей, и с необычайной энергией принялись поправлять дело. Первое столкновение между Софьей и царицей Натальей произошло на другой же день после царского избрания на похоронах царя Федора 28 апреля 1682 г. За гробом шли, как полагалось, обе вдовствующие царицы, Марфа Матвеевна и Наталья Кирилловна, и царь Петр в «смирном» (траурном) платье. Но, вопреки обычаю, запрещавшему царевнам показываться открыто среди публики, на похоронах Федора явилась, презирая общественное мнение, и царевна Софья. Наталья Кирилловна, раздраженная этим поступком падчерицы, поспешила проститься с телом царя Федора, вышла из Архангельского собора и увела сына, не дослушав литургии и отпевания и дав повод к разным толкам и пересудам, которыми воспользовались Милославские. Впоследствии, чтобы положить пересудам конец, царица принуждена была оправдываться, указывая, что малолетний царь не мог вынести долгой службы и голода. Царевна Софья после погребения на обратном пути из собора во дворец, обращаясь к народу, «вопила» и причитала, что враги брата Федора отравили, а Ивана отстранили от царства. «Умилосердитесь над нами, сиротами, – говорила она, – или отпустите в чужую землю к королям христианским». Этими жалобами царевна, очевидно, хотела указать, что считает происшедшие накануне царские выборы незаконными.
Тотчас же по избрании Петра Наталья Кирилловна вызвала в столицу А.С. Матвеева, на советы которого она рассчитывала опереться, и своих родственников Нарышкиных. Но Матвеев прибыл в Москву только 12 мая вечером, а между тем неопытная царица-правительница действовала робко и нерешительно и допускала ошибки, которыми тотчас же пользовались в своих целях враги. Неблагоприятное впечатление произвели награды и пожалования, полученные родственниками царицы по поводу царского избрания. В особенности большие укоризны возбудило пожалование 22-летнего брата царицы Ивана Кирилловича, никакими заслугами не отличившегося, прямо в бояре и в оружейничие. Пользуясь недальновидностью и промахами нарышкинского правительства, И.М. Милославский до приезда в Москву Матвеева, по образному выражению С.М. Соловьева, «кипятил заговор». По ночам к нему собирались выборные от стрелецких полков, а с «верху», от царевны Софьи, по стрелецким слободам также посылались агенты с деньгами и с обещаниями. Милославские пустили в ход находившуюся в Москве готовую для осуществления заговора силу, которую проглядели и не сумели взять в свои руки Нарышкины. Этой силой было московское стрелецкое войско – московский пехотный гарнизон, состоявший из 20 полков. Стрелецкое войско к концу царствования Федора находилось в возбужденном, нервном состоянии. Дисциплина в нем совсем расшаталась. В полках завелся после похода против Разина казацкий обычай: собираться на сходки, или «в круги», для обсуждения своих дел. Большое недовольство в войске вызывали притеснения командиров, полковников, людей прежде всего чуждой стрельцам социальной среды. Стрельцы набирались из вольных людей, из свободных от тягла родственников посадских людей или из свободных элементов сельского населения. В полковники над стрельцами назначались обыкновенно дворяне, приносившие на службу привычки и приемы своей крепостной вотчины. Стрельцы жаловались, что полковники берут их в свои дворы в денщики, облагают их всякими поборами и работами в свою пользу и тем отвлекают их от промыслов. Полковники, очевидно, распоряжались в полках, как в своих имениях. Жалобы на злоупотребления полковников подавались стрельцами правительству еще в последние дни царя Федора. После его смерти жалобы эти раздались сильнее. 30 апреля 1682 г. во дворец явились уполномоченные от стрельцов с обвинениями против некоторых командиров и с требованием выдачи их войску на расправу. Царица Наталья и окружавшие ее лица были застигнуты этим требованием врасплох, растерялись и уступили стрельцам: 16 полковников[64] были арестованы, лишены полковничьего чина, приговорены к наказанию батогами и, кроме того, подвергнуты суровому правежу, какому обыкновенно подвергались недоимщики и не расплатившиеся должники, пока не уплатят взыскиваемых с них денег. Войско совершенно разнуздалось. Старый начальник всего войска, управлявший Стрелецким приказом, боярин князь Ю.А. Долгорукий и товарищ его по управлению приказом сын его князь Михайло Долгорукий теряют всякую власть над стрельцами. Особый авторитет среди стрельцов приобретает и становится фактическим командиром войска князь И.А. Хованский, воевода, принимавший участие в войнах при царе Алексее Михайловиче, большой болтун и хвастун, «Тараруй» по народному прозвищу. Хованский до поры держал сторону Милославских, возмущался избранием Петра и разжигал и без того взбудораженных стрельцов, стращая их, что при новом царе, которого бог весть почему выбрали, будут они у бояр еще в большем ярме, чем прежде, будут у них работать самые тяжкие работы, а дети их будут уже совсем невольниками. Хованский пророчил, что новое правительство «поддаст» и все Московское государство в неволю какому-нибудь чужеземцу, а веру православную совсем искоренит. Раздражение клокотало в стрелецком войске. Достаточно было первого же повода, чтобы оно вылилось страшным потоком. Искусными мерами Милославских это раздражение было направлено против враждебной партии, которую решено было разгромить и терроризировать. По рукам стрельцов ходил список «изменников»-бояр, которых надо было истребить. Для начала мятежа был пущен слух, что Нарышкины извели царевича Ивана.
В полдень 15 мая раздались звуки набата, и в Кремль принесено было тревожное известие, что со всех сторон идут вооруженные стрельцы. Пока А.С. Матвеев, совершенно проглядевший волнение стрельцов, – что и неудивительно, так как он, пробыв в Москве всего два дня, не успел войти в курс событий, – докладывал царице, пока отдавали приказ запереть кремлевские ворота, стрельцы с барабанным боем ворвались в Кремль и с криками, что Нарышкины задушили царевича Ивана, подошли к Красному крыльцу. Царица Наталья, узнав о причинах тревоги, вместе с патриархом и боярами вышла на крыльцо и вывела обоих братьев: и царевича Ивана, и царя Петра. Бушевавшая толпа стихла. Несколько стрельцов, подставив лестницу, влезли на крыльцо и спросили царевича Ивана, подлинно ли он царевич и кто из бояр его изводит. Убедившись в подлинности царевича, стрельцы поняли, что обмануты; слух оказался ложным. Но вожаки движения не дремали. Из толпы раздались крики, чтобы выдали изменников-бояр, обозначенных в списке. К стрельцам спустились несколько бояр, в том числе и Матвеев, и стали их унимать. Бестактная выходка князя Михаила Долгорукого испортила дело: некстати и слишком поздно вспомнив о том, что он – стрелецкий начальник, и не понимая происходившего, он стал резко кричать на стрельцов, чтобы убирались из Кремля по домам. Долгоруких, отца и сына, не любили и не уважали в войске, а тут Долгорукий, над которым глумились в полках, позволяет себе кричать. Толпа рассвирепела. Делом одной минуты было для стрельцов взобраться на крыльцо, схватить М. Долгорукого, сбросить его вниз на копья товарищей, стоявших перед крыльцом, и изрубить бердышами. Взбегая на крыльцо, стрельцы схватывали обвиненных бояр, именами которых прожужжали им уши, и сбрасывали их на копья, других убивали на площади перед дворцом. Не довольствуясь убийствами, продолжали еще вакханалию, издеваясь над убитыми: волокли по земле трупы, крича: «Вот боярин Артамон Сергеевич, вот Долгорукий, вот думный едет, дайте дорогу!» 15 мая погибли А.С. Матвеев, стольник Ф.П. Салтыков, которого убили по ошибке вместо брата царицы Ивана Кирилловича, другой ее брат, Афанасий Кириллович Нарышкин, далее воевода, командовавший войсками в Чигиринских походах, князь Г.Г. Ромодановский, боярин И.М. Языков, думный дьяк Ларион Иванов и др.
Убийствами 15 мая кровавая трагедия не кончилась. 16 мая стрельцы вновь появились перед дворцом с требованием выдачи Ивана Нарышкина. Однако он на этот раз не был выдан. 17-го они вновь появились с тем же требованием, яростно крича, что не уйдут, пока им не выдадут изменника, и грозя боярам. Дворец оказался вновь в осаде. Царевна Софья обратилась к Наталье Кирилловне, требуя выдачи Ивана Нарышкина. «Брату твоему, – говорила она, – не отбыть от стрельцов; не погибать же нам всем из-за него». Запуганные бояре просили царицу о том же, видя в выдаче Ивана Кирилловича единственное средство погасить восстание. Царица была вынуждена уступить и велела вывести брата из темного чулана, где он прятался за перинами и подушками. Его привели в церковь Спаса за Золотою Решеткою, причастили, соборовали и затем выдали стрельцам. Стрельцы, завидя жертву, бросились на него, но не сразу убили, а потащили его сначала в застенок в Константиновской башне пытать, чтобы добиться у него признания в измене. Нарышкин мужественно выдержал пытку, не сказав ни слова, и все-таки был рассечен на части на Красной площади. В этот же день был варварски казнен, также после пыток, немец доктор Даниил фон Гаден, обвиняемый в отравлении царя Федора и, разумеется, ни в чем не повинный.
Но партия Нарышкиных казалась все еще недостаточно разгромленной. По наущению Милославских стрельцы продолжают появляться перед дворцом с требованиями, наносившими противникам новые удары. Убийства прекратились, начались проскрипции. 18 мая стрельцы подали челобитную на имя государя, чтобы указал постричь в монахи своего деда, отца Натальи Кирилловны – Кирилла Полуектовича. Спорить со стрельцами не приходилось, под формой челобитной они диктовали правительству свою волю, которая и была немедленно исполнена. Старик был пострижен и отправлен в Кириллов монастырь. 20 мая подана была другая такая же челобитная о ссылке всех остальных Нарышкиных, а также постельничего Алексея Лихачева, казначея Михаила Лихачева, окольничего Павла и чашника Семена Языковых и др. Партия Нарышкиных и Лихачевых была, таким образом, уничтожена. Милославские могли торжествовать победу: они добились власти. Но этому фактическому переходу власти надо было придать юридические формы. Это было сделано посредством тех же не допускающих отказа стрелецких челобитных. 23 мая войско заявило о своем желании, чтобы царствовали оба брата вместе. Боярская дума, обсудив это требование, решила созвать Земский собор, который опять в его экстренном малом виде был тотчас же созван и постановил, ссылаясь на примеры из византийской истории, царствовать обоим царям. 26 мая новое требование – царю Ивану Алексеевичу считаться первым царем. 29 мая стрельцы объявили свою волю боярам, чтобы правление государством по молодости обоих царей было вручено царевне Софье. Софья, наконец, достигла цели. Ее заветная мечта осуществилась. Власть, притом открыто и с соблюдением внешних юридических форм, переходила в ее руки.