Тир Нан Ог

Стас полулежал в кресле, поигрывал красным вином в бокале и щурился по-кошачьи, разглядывая вино на просвет. Он был всем доволен, всему искренне рад, потому что был доволен собой.

– Когда нас свои из миномётов поливать стали, первым летёха погиб! Командир! Зелёный был, растерялся! Я ему ору – ложись, он стоит! А я – чуял, ты прикинь – чуял, что в землю надо закапываться. Кто бежать кинулся, тех порвало! Всех! В клочья! А мы выжили. Потому что я не ждал, когда летёха что-то скомандует! Я сам скомандовал! А те, кто погиб, они ведь тоже себе отдали команду! Не ту! Ты понял, брат?!

– Я понял, что ты герой, – с восхищением оглядел его Ксар. Сам он, скорей всего, отдал бы себе неправильную команду. И Бог это знал, потому и не послал Ксаверия под миномётный огонь. Если верить, что у Бога есть виды на тебя – легче жить!

– Ты только мамам – ни слова, – покосился на дверь комнаты Стас. – Им знать не надо.

– Ежу ясно!

– Отслужил и отслужил, и всё класс! А бабы… женщины, – поправился он, отмежёвываясь от недавнего прошлого. – Нельзя к ним прикипать! Любить надо, а прикипать – нет! Разорвёт, как из миномёта! Светку взять, любовь мою первую! Я же знал, что хрен она меня будет ждать, и я это заранее в себе пережил. До её письма. Пришло письмо – ага, думаю, ну и мозги у тебя, Стаська, всё ты правильно просчитал! А вешаться из-за баб, стреляться, своих пацанов мочить – это… – Стас передёрнул гневно ртом, так и не подобрав нужного цензурного слова, и закончил: «Кто так делает – плесень!».

– Люди все разные, – вступился Ксар за парней с более тонкой, чем у Стаса, психической организацией. Ортодоксальность ближних Ксару претила.

– Есть табу! – возвысил Стас голос. – Предел, через который – никогда! Меня баба кинула, а я бегай с автоматом, в своих стреляй?! А у них, между прочим, матери есть! Невесты!

– Ну, срывает крыши у мужиков…

– Это что, оправдание?! – грозно свел Чапан брови.

– Это объяснение, – ответил миролюбиво Ксаверий. – И, заметь, на гражданке очень мало кто стреляется, вешается, едет крышей оттого, что делается не люб!

– Ну! – горделиво усмехнулся Чапан. – У мамок под крылышком все герои!

Вспомнил о понесённой Ксаром утрате и сменил тему, интонацию и выражение глаз. – С бабами… С женщинами, блин, всё ясно! У них всегда преимущество перед нами – они нас рожают! Но, заметь, не только мы к ним стремимся, но и они к нам! Тут важно – совпасть! Если б Светка меня не бросила, я бы сам её бросил. Вернулся бы и расстался. И были бы сопли, слёзы, упрёки, а так – всё спокойно! Потому что Светка – не мой человек! Мне общаться с ней не о чем!

– Жену заводят не для того, чтобы поговорить о Сократе, – возразил Ксар. – Для умных разговоров есть гетеры, гейши…

– Были! – категорично опроверг Стас. – Раньше! А нам теперь подавай их в одном флаконе, жён и гетер! И они есть такие, универсальные! Твоя Лера, например… Прости, брат, что соль сыплю, куда не надо, но ты зря Леру не удержал! Она – славная! А ты пренебрёг. Да, брат, именно так!

– Скажи ещё, что я сделал Леру предметом своего домашнего обихода! – ощетинился Ксар.

– Именно так! И раз ты сам так точно сформулировал, значит, понимаешь! Просто не хочешь принимать!

– Вот уж не думал, что армия – кузница философов!

– Армия – кузница всего! Кто плесень, тот становится вонью! А если есть у тебя тут, – постучал себя Стас кулаком по груди, – огонь! Бог! Тогда ты бережёный! Никогда и нигде не пропадёшь, потому что тебя – направят!

– А если у женщины там – свой Бог? – с иронией справился Ксаверий. – Тогда как?

– Если вас направили в одну сторону – это союз! – не замешкался Стас с ответом. – А если в разные… Тоже хорошо! А Лерка… Она вернётся! Не навсегда ушла! Ей передышка понадобилась. Обоим вам. Психопауза! – придумал определение Стас и чрезвычайно обрадовался находке. – Отдохнёте друг от друга, соскучитесь, начнёте по-новой!

– В одну воду…

– Это не новая вода! – опроверг Стас уверенно. – Это ваша вода! Ваша семейная лагуна!

Лера в семейную лагуну не возвратилась. Всякий раз, когда они встречались с Ксаверием, глаза её загорались радостью, а губы сами собой растягивались в улыбку, но всякий раз на предложение Ксара вернуться Лера отвечала отказом.

– То есть, надежды никакой? – решился внести ясность в их будущие отношения Ксар. – Мы уже никогда не будем вместе?

– Может быть, когда-нибудь, – ушла от ответа Лера.

– Когда состаримся?

– О, когда состаримся – обязательно!

– Будем возить друг друга в инвалидных колясках? По очереди?

– Не говори так, а то накаркаешь! Нет, мы будем гулять по набережной под ручку, есть мороженое и вспоминать золотые деньки!

– Почему бы нам прямо сейчас не поесть мороженого на набережной?

– Рано, Ксар! – рассмеялась гортанно Лера. – И некогда мне… Марфа, стой! Ты что тянешь в рот?

И, сорвавшись со скамьи, Лера бросилась к детям, возившимся под деревьями. Ксар и Лера с детьми гуляли в Детском парке. Они сводили трёхлеток на аттракционы и выпустили их в клумбу – собирать букеты из опавшей листвы.

Малютки были очень разные – и внешне, и по характеру. Дорофея уродилась в Ксаверия – такая же тонкокостная, русая, с «хамелеоновскими» глазами. Марфа пошла в Лерину породу – темноволосая и темноглазая, с фамильным носом, несколько снивелированным кровью Кораблина. Марфа, по словам Леры, могла часами играть одна, что-то тихонько бормоча себе под нос. Феле, «бедовой девке», не сиделось на месте, и она часто доводила сестру до слёз: ломала её города из кубиков, прятала куклу, для которой Марфа только-только накрыла к обеду стол, или просто прыгала вокруг с индейскими боевыми воплями, не давая Марфе углубиться в свой внутренний мир.

Ксаверий любил слушать о своих дочках и с удовольствием рассказывал о них друзьям и знакомым – «пересказывал Леру», но по детям он не скучал. Ему нравилось наблюдать за ними – такие смешные, совсем ещё маленькие, а уже – индивидуальности! Нравилось покупать им сладости и выбирать в Детском мире подарки. Выбор подарков превращался для Ксара в праздник, он словно попадал в собственное детство, когда, в дни маминых получек, они со Стасом возбуждённо мотались по торговому залу, размахивали руками, спорили, теребили мам, а на лицах мам сиял отсвет их радости. Делание подарков и для мам становилось праздником. Но мамы знали, чего хотят сыновья, а Ксар своих дочек знал со слов Леры. И он окружал себя толпой продавщиц, стремившихся помочь молодому папане, и все вместе они выбирали радость.

– Будь это пацаны, – делился с продавщицами Ксар, – я б машинку взял или, вот, «пестик». А девчонки…

– Во что они у вас играть любят? В куклы?

– Кукол им дед понадарил выше крыши. Мне бы что-нибудь… неожиданное! Может, и правда пистолет?

– А что? Девки сейчас такие пошли, любому пацану дадут фору! Берите, мужчина, пневматическое ружье. Мишень повесите на дверь, и всей семьёй будете упражняться.

И Ксар очень живо себе воображал, как все они по очереди целятся в яблочко на мишени, и входят в азарт, и хохочут, и аплодируют друг другу… Он дарил ружьё и мишень – передавал свёрток Лере – и ему становилось грустно. Правда, ненадолго.

Ксар дочек любил, но не нуждался в них. Почти как те мужики, что поспособствовали появлению на свет Ксара и Стаса. Но те честно отказались даже называться отцами. Размышляя о них посредством собственного отцовства, Ксар их оправдал: женщины навязывали мужчинам детей, к которым те не были готовы. Когда стали готовы, завели их себе. Других. От других женщин. И ходили с ними в парк, и на родительские собрания, и переживали за каждую простуду и каждую двойку. Правы мамы – незачем Ксару и Стасу разыскивать чужих дядек! У Ксара и Стаса было счастливое детство. Неизвестно, каким бы стало оно, находись рядом нелюбящий человек. Невольник долга, чем дальше, тем больше свирепеющий в душе от доли раба. Марфа и Дорофея знают, что отец у них есть, они видятся, а в будущем научатся общаться друг с другом, а пока в качестве мужчины в доме девочкам за глаза и за уши хватает деда Савелова. К внучкам Павел Анатольевич относился иначе, чем к Лере во дни детства её, с ними он был добрейшей души человеком. Личностное его «потепление» отразилось благотворно на дочери и жене – атмосфера в доме разрядилась и прояснилась. На Ксаверия перемены в характере тестя не распространялись. Для Павла Анатольевича Ксаверий оставался элементом чуждым, даже враждебным. Поэтому дома у Савеловых Ксар появлялся редко – лишь когда там наверняка знали, что глава семьи не нагрянет. Мама Люда бывшего зятя встречала ласково – так, словно он и не бывший – поила чаем с печеньем и старалась накормить обедом: «Вы совсем исхудали, Ксаверий! Чаем кишки полощете в своем театре, а так нельзя! Садитесь, садитесь, я всё уже подогрела! Лера, скажи ему!!». И Лера говорила с улыбкой: «Ксар, не обижай маму!».

Семья распалась, но добрые отношения сохранились – с благодарностью к миру постиг Ксаверий. Мама Люда не искала виновных, не осуждала Ксара, она просто помогала каждому, чем могла. Так же, как мама Лиля. Мама Зита всегда кого-нибудь клеймила, но лишь на словах. Шло поношение виновных от экстремальности натуры, а не из глубин души.

– Наши мамы уникальны! – объявил Ксар Стасу, когда и у того начались проблемы с женой. – Матери обычно берут сторону сыновей, невесток на дух не выносят, даже если те – зайчики, а наши – наоборот!

– Это потому, что они у нас едины в двух ипостасях! – буркнул угрюмо Стас.

Варвара обреталась в Португалии второй год, и после каждого телефонного разговора с ней мама Зита обрушивалась на сына: «Нет бы сам куда подался за длинным долларом! Так он сидит, пузо волосатое чешет»!

– Какой-то кубинский вариант жизни, – взбодрил Стаса Ксар ударом локтя в бок. – Это там женщины – кормилицы. Рождается дочь – в семье праздник! Подрастёт, в порт пойдёт, принесёт в клювике…

– Хочешь сказать, что Варька… – покосился на него Стас мрачно и подозрительно.

– Да нет! – спохватился Ксар. – Я это к тому, что бабе заработать легче стало, чем мужику. Они хоть в прислуги пойти могут к богатеньким буратинам, в няньки, в гувернантки, а мы? Только на стройку! Люмпенами!

– А я думаю – да, – не Ксару – своим мыслям ответил Стас. – Уверен, что да.

– Что – да?!

– Спит моя Варька с каким-нибудь португезом! Не с хозяином – хозяйка б её на счёт два выкинула на родину. Но с кем-то она там трахается!

– Ты тоже с кем-то трахаешься. – как мог беспечно напомнил Ксар. – Это не измена, это физиология. Потребности плоти. А они у всех одинаковы, и у нас, и у них, так что давай без дискриминации! Думай лучше, как нам разбогатеть! Станешь богатым, Варька к тебе тут же примчится!

– А к тебе – Лера? – саркастически ухмыльнулся Стас.

– Лера – нет. Никогда.

Так он говорил – и себе, и Стасу, чтобы не обольщаться надеждами. Потому что все эти годы – ждал. Ждал, что Лера позвонит и скажет: «Я еду». Или, подходя к дому, он увидит свет в своих окнах, и Лерин силуэт на фоне света… Однажды Ксар проснулся от ощущения Леры рядом. Потянулся обнять её, зашарил по простыне и, откинувшись на спину, застонал: «Это наваждение! Или – знак?! Я что, должен мечтать поскорей стать старым?!».

Старым быть не хотелось. Хотелось заработать большие деньги и помочь семье. Семьям. И маме Лиле, и маме Зите, и Савеловым. После раздела и последующего затем развала Черноморского флота Павел Анатольевич оказался выброшенным за борт. Выплата пенсий – как и жалований – задерживалась на неопределённые времена, Лера и мама Люда распродали всё, что имело хоть какую-то ценность, а когда продавать стало нечего, Лера нашла место поварихи в частном кафе. Всё-таки был капраз Савелов провидцем! В театре тоже месяцами не выдавали зарплату, и коллектив тихо, безнадёжно роптал. Ходили слухи – скорей всего, достоверные – что руководство прокручивает зарплаты сотрудников через банк, чтоб наварить проценты и положить их в свой карман, но доказать что-либо рядовые сотрудники не могли. Руководство и бухгалтерия и впрямь не выглядели измученными безденежьем. В театральном буфете, в обществе представительных мужчин, отцы и матери коллектива что ни день обсуждали какие-то совсем уж свои дела.

После одного из посещений буфета – помрежу Кораблину срочно потребовался режиссёр – Ксар в буйной ярости ворвался в помещение звукоцеха.

– Есть у нас профсоюз или как? – жарко вопросил он. – Они там опять что-то затевают! Я вошёл – аж брызнули друг от друга!

– Есть у нас профсоюз, – поглядел на него Антон как на дитя неразумное. – Купленный-проданый. И что?

– Так давайте лидеров поменяем! Уж это мы можем! А дальше выясним официально, что они там мутят, наши радетели! Народ мы или кто?

– Мы – никто, – снисходительно растолковал Антон. – Никто тебя не поддержит.

– Даже ты?

– Даже я. Я ещё хочу здесь работать.

– Бесплатно?!

– Рано или поздно заплатят, никуда не денутся. Мы все-таки не частная лавочка.