Полуночный прилив

И узрел я ледяное копье, недавно воткнувшееся в сердце земли. Душа его жаждала убивать. Всякий, кто возьмет это копье, познает смерть. И будет познавать ее снова и снова.

Глава первая

Слушай! То шепчут моря,

Правду мечтая поведать

Крошащимся камням.

Год Запоздалого Мороза

Год, предшествующий Седьмому завершению

(по летерийскому летоисчислению)

Восхождение Пустой Обители

Вот как начиналась сия легенда: под шум приливов, когда великаны преклоняли колени и становились горами. Это было в ту давнюю пору, когда они падали, словно каменные ядра с небес, и не могли противостоять рассвету. Под шум приливов поведем мы разговор об одном из таких великанов, ибо история эта переплетается с его собственной, что явно вас позабавит. Ну так слушайте же…

С наступлением темноты великан закрывал глаза и не открывал их, пока не рассветало. Какой смысл вглядываться во мрак, когда все равно почти ничего не увидишь?

Все было ему в диковинку, в том числе и темнота. Он дошел до края земли и обнаружил, что дальше простирается море. Таинственная жидкость, наполнявшая море, удивила его до глубины души. В тот судьбоносный день изумление возымело над ним особую власть. Великан смотрел, как вздымаются волны, как несутся они к берегу и набрасываются на землю в бессильных попытках овладеть ею. Весь день он следил за игрой волн, будоражимых ветрами. Казалось, вода вот-вот захватит берег, но она неизменно отступала.

Когда пришла ночь, великан закрыл глаза и улегся спать, твердо решив, что завтра снова будет глядеть на море.

В темноте он закрыл глаза.

Ночной прилив добрался до великана. Волны захлестнули и потопили его, а он даже не проснулся. Вода прибивала к мертвому телу песок и камешки, пока сам великан не превратился в скалу – этакий щербатый хребет на морском берегу. И еще тысячи лет накатывали волны, размывая его и сглаживая очертания.

Но им так и не удалось сделать это до конца. И чтобы по-настоящему увидеть великана, нужно заглянуть в темноту. Или сощурить глаза, когда ярко светит солнце. Посмотреть вбок, сосредоточившись на чем угодно, кроме самого камня.

Из всех даров, которыми Отец-Тень наделил своих детей, этот дар – наивысший. Чтобы увидеть, нужно непременно отвести взгляд. Поверьте в это, и вы попадете в мир Отца-Тени, где прячутся все истины.

Отвести взгляд, чтобы увидеть.

Запомнили? Ну а теперь – попробуйте сами.

Мыши бросились врассыпную, торопясь затеряться в полосах синих сумеречных теней. Они неслись, обезумев от страха, но судьба одной из них уже была предрешена. Когтистая лапа сжала пушистый комочек, хрустнув нежными мышиными косточками.

Сова приземлилась неслышно и так же неслышно взмыла в воздух с добычей в когтях. Она не стала возвращаться на прежнее дерево у кромки поляны, а опустилась на ближайшее и тут же принялась пировать.

Человек, который вскоре пересек эту поляну, ничего не заметил. Мыши давно скрылись, а снег был достаточно плотным, и следов от их лапок не осталось. Сова затаилась в ветвях ели и пристально следила за медленно бегущим двуногим. Как только он исчез из ее поля зрения, птица возобновила пир.

Сумерки принадлежали охотникам, а эта хищница лишь начала свою обычную охоту.

Воина, бежавшего по схваченной морозом земле, звали Трулль Сенгар. В иное время он заметил бы и пирующую сову, и множество других подробностей, но сейчас его мысли находились слишком далеко от окрестного леса. Он даже не остановился, чтобы совершить традиционный ритуал и умилостивить Шельтату Всеведущую – Дочь Сумерек, самую любимую и почитаемую из трех дочерей Отца-Тени. Завтра, на закате, он обязательно воздаст ей вдвойне. Точно так же и днем, погруженный в свои собственные мысли, юноша бездумно проскальзывал мимо пятен солнечного света на тропе, не выказывая должного уважения другой дочери Отца-Тени – Сукуль Коварной, Дочери Обмана, которую еще называли Пятнистой.

Калешское лежбище просто поразило Трулля обилием тюленей. В этом году они явились на свои брачные игры раньше обычного. На время воин даже забыл про зеленый нефрит, куски которого разыскивал в прибрежном песке. Но радость юноши длилась лишь до тех пор, пока он не переместил взгляд в сторону моря и не увидел чужие корабли, явившиеся сюда добывать тюленей.

Корабли принадлежали летерийцам – белокожим людям с юга.

Весь путь до родной деревни молодого воина не оставлял гнев. Трулль представлял, как рассердятся соплеменники, узнав от него эту новость. Летерийцы дерзко вторглись в края тисте эдур и по-воровски били их тюленей, словно бы издеваясь, открыто насмехаясь над давним соглашением.

Конечно, глупцов хватало и среди летерийцев, и среди тисте эдур. Кто-то решил нажиться, думая, что это сойдет ему с рук. Трулль был уверен, что летерийские власти сознательно не пошли бы на столь дерзкий шаг. Зачем? До Великой встречи оставалось всего две луны, и кровопролитие противоречило интересам обеих сторон. Тисте эдур имели полное право атаковать вторгшиеся корабли и уничтожить их. Но это наверняка разозлило бы летерийских посланцев. Сородичи всегда остаются сородичами, даже если они и нарушили чужие законы. Так можно ли после такого рассчитывать на заключение нового договора?

Племя Трулля Сенгара только-только завершило одну тяжелую войну, так что мысли о новой сейчас были особенно тягостными.

Его сородичи-хироты стремились подчинить себе соседние племена тисте эдур. Ни в одном сражении Трулль не посрамил отца и братьев. Его широкий пояс насчитывал двадцать одну кровавую полосу, и каждая означала битву, в которой участвовал молодой человек. Семь полос, окаймленных белой краской, свидетельствовали о количестве поверженных лично им врагов. Только Фэр – старший сын Томада Сенгара – превосходил Трулля количеством трофеев. Но это и неудивительно: Фэр считался среди хиротов непревзойденным воином.

Разумеется, сражения против других племен тисте эдур не особо приветствовались и жестко ограничивались всевозможными правилами и запретами. Раненых хватало, но убитых можно было пересчитать по пальцам. И все равно подчинение соседних племен сильно изнурило хиротов. Однако в битвах против летерийцев тисте эдур не сдерживали никакие законы. Никакого правила «до первой крови». Враг заслуживал лишь одного – убийства. И не важно, был ли это воин с оружием в руках или безоружный. Смерть ожидала каждого. Такая бойня одинаково позорила воинов тисте эдур и их жертв.

Трулль не был кровожадным, и возможность нового сражения его вовсе не радовала. Но эти мысли он будет благоразумно держать при себе. А если понадобится, встанет бок о бок с братьями и его меч понесет возмездие незваным гостям. Иного выбора просто не существовало. Стоит оставить одно преступление безнаказанным, как завтра их уже будет целая дюжина.

Трулль выбрался на край леса и миновал дубильни с их канавами и особыми ямами, стенки которых были выложены камнями. Заметив его, летерийские рабы побросали работу и почтительно склонили голову, пока он не скрылся из виду. Вскоре юноша выбежал на знакомую поляну, на другом конце которой высилась крепостная стена из толстых кедровых бревен. Над нею поднимались струйки дыма от деревенских очагов. Трулль свернул на насыпь, ведущую к воротам. По обе стороны от нее тянулись плодородные черноземные поля. Зима лишь совсем недавно ослабила свою власть, и до начала сельскохозяйственных работ еще оставалось несколько недель. К середине лета на полях появятся всходы почти трех десятков различных растений и трав, дающих племени пищу, целебные снадобья, волокна для веревок и канатов, а также корм для скота. Были у хиротов и цветущие растения, которые специально высевали для привлечения пчел, дабы получать мед и очень нужный в хозяйстве воск. На полях трудились рабы и рабыни. Присматривали за ними женщины из родного племени Трулля. Мужчины, разбившись на небольшие отряды, уходили в лес – охотиться и заготавливать древесину, или садились в кнарри (так назывались у тисте эдур баркасы) и отправлялись за рыбой и морским зверем.

Так бывало в мирные годы. В последние двенадцать лет главным занятием сородичей Сенгара оставались сражения. Хироты, прежде не знавшие голода, впервые столкнулись с нехваткой провизии. Труллю очень хотелось, чтобы все тяготы и лишения войны остались в прошлом. Ханнан Мосаг – король-колдун хиротов – ныне правил всеми шестью племенами тисте эдур. Враждующие племена объединились в Содружество, хотя Трулль прекрасно понимал, насколько этот союз шаткий. В заложниках у Ханнана Мосага находились старшие сыновья всех племенных вождей. Их он сделал своими к’риснанами – когортой магов. Мир, установленный королем-колдуном, держался на острие меча, но все-таки это был мир.

Увидев вышедшего из ворот Бинадаса, Трулль остановился на развилке.

– Приветствую тебя, Бинадас, – сказал он младшему брату.

За спиною у того висело копье. На плече он нес мешок из шкур. Помимо копья Бинадас был вооружен простым длинным мечом в деревянных, отделанных кожей ножнах. Ростом он на полголовы превосходил Трулля. Его лицо, как и одежда из шкур, было хорошо знакомо с природными стихиями. Из троих братьев Трулля Бинадас был самым замкнутым и непредсказуемым, иной раз и не поймешь, что у него на уме. В деревню он наведывался лишь изредка, предпочитая дикие просторы лесов, что тянулись далеко на запад, или горы, находившиеся к югу от селения. Бинадас редко сражался бок о бок с остальными, но из походов неизменно возвращался с трофеями, ни у кого не оставлявшими сомнений в его храбрости.

– Ты чем-то встревожен, Трулль, – заметил Бинадас. – Более того, опечален.

– Летерийцы высадились на Калешском лежбище.

– Тогда не буду тебя задерживать.

Новость заставила нахмуриться и младшего брата.

– Ты надолго уходишь? – спросил у него Трулль.

В ответ Бинадас лишь пожал плечами и двинулся по тропе, уводившей на запад.

А Трулль Сенгар миновал ворота и оказался в родной деревне.

Сразу за стеной располагались четыре большие кузницы. Каждую из них окружала канава с крутыми стенками. Канавы соединялись с подземным каналом, прорытым из деревни на поля. Несколько лет подряд кузницы работали днем и ночью, изготавливая оружие, отчего в воздухе постоянно висел едкий, зловонный дым. Ветви и кора окрестных деревьев были густо покрыты коркой сажи. Сейчас же работа шла лишь в двух кузницах, да и там рабы трудились с прохладцей.

Дальше тянулись приземистые, похожие на пчелиные соты строения – главные деревенские амбары. Их деревянные стены для большей прочности были обложены кирпичом. Здесь держали запасы зерна, копченую рыбу и тюленье мясо, китовый жир и стебли растений, из которых вили веревки. Такие же хранилища были устроены и вне деревень, в глубине лесов, но сейчас большинство из них пустовало. Войны лишь забирали запасы, не оставляя времени для их пополнения.

За амбарами начинались каменные дома ткачей, гончаров, резчиков, оружейников и прочих ремесленников, а также младших писцов. Узнав Трулля, жители приветливо здоровались с ним. Он лишь кивал в ответ, чтобы соблюсти приличия, давая понять, что торопится и времени на разговоры у него сейчас нет.

Молодой воин продолжал быстро двигаться по деревенским улицам. Летерийские рабы называли поселения таких размеров городами, но ни один здравомыслящий тисте эдур не видел причин заимствовать чужие слова. Если с самого начала это было деревней, то пусть деревней и останется. И не важно, что сейчас здесь проживает двадцать тысяч тисте эдур и втрое больше летерийских рабов.

Над улицами возвышались два священных места – кумирни Отца-Тени и его любимой дочери Шельтаты. Они располагались на насыпях, окруженные особой породой черного дерева – так называемым живым деревом. Поверхность священных мест покрывали тяжелые каменные диски, испещренные рисунками и письменами. Над ними беспрестанно сиял Куральд Эмурланн, оживляя камни пляшущими тенями. Днем его свет слабел, а к сумеркам – времени ежедневных приношений – разгорался вовсю.

Трулль выбрался на дорогу, называемую аллеей Колдуна. Она вела к массивной крепости, служившей одновременно храмом и дворцом, в котором жил Ханнан Мосаг, король-колдун. По обе стороны дороги, настолько плотно к друг другу, что даже в самые солнечные дни она тонула в сумраке, стояли древние кедры с черной корой. Говорили, что им никак не меньше тысячи лет. Они возвышались над всей деревней, но ветви сохранялись лишь на самых верхушках.

Крепость и примыкающий к ней обширный квартал окружала дополнительная стена, не столь высокая, как внешняя. Она тоже состояла из черного дерева, и на каждом бревне были вырезаны многочисленные охранительные знаки. Главные ворота представляли собой проход, состоящий из изогнутых древесных стволов. Под их пологом было совсем темно. Проход выводил к мосту через канал, где на волнах покачивались к’ортанские баркасы – быстроходные лодки, пригодные и для морских сражений, и для набегов. По другую сторону моста располагалась просторная мощеная площадь, окаймленная казармами и хозяйственными постройками. Далее тянулись каменные и деревянные дома знати – тех, кто был связан кровными узами с Ханнаном Мосагом. Крыши с коньками из прочного черного дерева покрывала толстая дранка. Продолжение аллеи Колдуна аккуратно разделяло строения на две половины и оканчивалось возле другого моста. Он вел уже непосредственно в крепость.

На площади тренировались молодые воины. Трулль сразу же заметил своего старшего брата Фэра, рослого и широкоплечего мужчину, который стоял рядом и вместе с помощниками пристально наблюдал за упражнениями. Трулль невольно посочувствовал юнцам, вспомнив годы своего обучения. Как и сейчас, Фэр тогда зорко следил за всеми его движениями, не давая родному брату ни малейшей поблажки.

Внезапно Трулля окликнули. Он повернул голову в другую сторону. Там самый младший из его братьев – Рулад – упражнялся вместе со своим ровесником Мидиком Буном. Трулля удивило неожиданное усердие Рулада, однако вскоре стало ясно, чем оно вызвано. По площади вместе с четырьмя подругами шла Майена – невеста Фэра. Их сопровождало не менее дюжины рабов и рабынь. Скорее всего, компания направлялась на рынок. Правила хорошего тона (а их у знати тисте эдур существовало более чем достаточно) требовали от девушек хотя бы ненадолго остановиться и понаблюдать за состязаниями. При этом Майена была обязана выказывать одинаковое уважение всем братьям Фэра.

Хотя подобное зрелище было вполне привычным, Труллю почему-то сделалось не по себе. Желание Рулада покрасоваться перед девушкой, которая вскоре станет женой его брата, грозило вот-вот перехлестнуть рамки приличий. Трулль считал, что Фэр чересчур потакает Руладу.

«Все мы слишком его разбаловали».

Разумеется, на то были свои причины.

У Рулада горделиво раскраснелось лицо. Умением он явно превосходил своего друга детства.

– Эй, Трулль! – крикнул юнец, размахивая мечом. – Я сегодня уже один раз пролил кровь и жажду еще! Иди сюда! Давай счистим ржавчину с твоего меча!

– Как-нибудь в другой раз, братец! – крикнул в ответ Трулль. – Мне нужно срочно поговорить с отцом.

Рулад понимающе улыбнулся. Но в его ясных серых глазах все равно сияло ощущение собственного превосходства.

– Ну что ж, можно и подождать, – промолвил он.

Рулад взмахнул мечом, словно бы позволяя брату идти дальше, и повернулся к девушкам. Но увидел лишь их спины: Майена, ее спутницы и рабы продолжали путь. Рулад раскрыл было рот, намереваясь что-то крикнуть Майене, однако Трулль опередил его, заявив:

– Брат, я приглашаю тебя пойти вместе со мной. Я должен сообщить отцу крайне серьезные вести и хочу, чтобы и ты тоже присутствовал при нашем разговоре и сказал свое слово.

Такие приглашения обычно делались опытным воинам, показавшим себя в сражениях. Лицо Рулада зарделось от гордости.

– Сочту за честь, Трулль, – коротко ответил он, убирая в ножны меч.

И, оставив Мидика Буна разглядывать раненное в поединке запястье, Рулад вместе с Труллем поспешил к родному дому.

С внешней стороны стены их жилища были увешаны трофейными щитами, многие из которых насчитывали не одну сотню лет и уже успели выцвести. Под крышей покачивались на легком ветру китовые кости. Вход украшала причудливая арка из тотемов племен, с которыми враждовали хироты. Тут были меховые лоскуты, куски шкур, украшенных бусинами, морские раковины, когти и зубы животных.

Братья прошли в дом.

Внутри было прохладно. Воздух слегка пах кисловатым дымом. По стенам, в нишах между шпалерами и шкурами, горели масляные лампы. Посередине помещения, как того требовала традиция, располагался семейный очаг. Он был наполнен дровами и трутом, но теперь рабы готовили еду в отдельной кухне, чтобы уменьшить опасность пожара. Поскольку внутренних стен в доме не было, он разделялся на комнаты громоздкой мебелью из черного дерева. С веревок, прикрепленных к потолочным балкам, свешивались десятки мечей, копий и кинжалов. Некоторые из них были совсем древними и относились к эпохе исчезновения Отца-Тени, когда тисте эдур на какое-то время утратили секрет обработки железа и делали свое оружие из бронзы. Бронза еще годилась для щитов, но вот бронзовые мечи выглядели совсем хрупкими.

Позади очага росло живое черное дерево, из которого на высоте, чуть превышающей средний рост тисте эдур, торчала треть лезвия клинка. Это был настоящий эмурланнский меч. Нынешние кузнецы, сколько ни бились, не могли разгадать секрет сплава. Фамильное оружие Сенгаров – символ их принадлежности к знатному роду. Обычно такой меч прикрепляли к черному дереву, когда оно было совсем молоденьким; растение постепенно обволакивало его своей древесиной, и через несколько столетий клинок полностью исчезал внутри. Но ствол дерева в доме Сенгаров искривился и обнажил часть черного с серебристым отливом лезвия. Такое случалось, хотя и очень редко.

Проходя мимо, оба брата протянули руки и коснулись фамильного меча.

Их мать Урута вместе с рабынями трудилась над фамильной шпалерой, завершая последние сцены, изображавшие участие Сенгаров в войне за объединение племен. Она была настолько поглощена работой, что даже не заметила вошедших сыновей.

Томад Сенгар и трое его гостей из числа знати сидели за доской, сделанной из цельного рога какого-то древнего зверя. Игральные кости были вырезаны из моржового бивня и зеленого нефрита.

Трулль остановился возле играющих, опустив правую руку на рукоятку меча. Жест этот означал, что он принес важные известия, таящие опасность для племени. Рулад встал у него за спиной и быстро глотнул воздуха.

Не поднимая глаз, старейшины одновременно встали, а Томад отодвинул доску с незаконченной партией в сторону. Гости молча удалились. Глава семейства перемешал кости и снова опустился на корточки. Трулль присел напротив:

– Приветствую тебя, отец. К побережью Калешского лежбища подошел летерийский флот. Тюлени в этом году явились на брачные игры раньше обычного. Летерийцы убивают их. Я видел это собственными глазами и сразу же отправился сюда.

Томад кивнул. И спросил:

– Значит, ты без остановки бежал три дня и две ночи?

– Да, отец.

– А летерийцы все это время продолжали бить тюленей?

– Уверен, что так оно и есть. Отец, Менандора, Дочь Зари, наверняка встретила это утро, видя корабли летерийцев, целиком заваленные тюленьими тушами. Когда они отплывут, за каждым судном потянется красная река из тюленьей крови.

– А на место груженных добычей кораблей придут новые! – злобно прошипел Рулад.

Вмешательство младшего сына заставило Томада нахмуриться.

– Рулад, сообщи обо всем, что слышал, Ханнану Мосагу.