Полуночный прилив

Особой срочности в этом не было, и повеление отца показывало, что он недоволен Руладом.

Тот вздрогнул, но тут же совладал с собой:

– Как скажешь, отец.

И с этими словами юноша повернулся и покинул дом.

Лицо Томада стало еще сумрачнее.

– Ты пригласил на важный разговор нечистокровного воина?

– Да, отец.

– Зачем?

Трулль предпочел промолчать. Ему не хотелось говорить отцу о том, что Рулад проявляет чрезмерное внимание к невесте Фэра.

Томад вздохнул и принялся разглядывать лежащие на коленях руки – сильные, покрытые шрамами.

– Что-то слишком мягкотелыми мы становимся, – прогремел он.

– Отец, но разве уважительно относиться к тем, с кем мы связаны соглашениями, – это проявление мягкотелости? – рискнул возразить Трулль.

– Конечно. Они ведь уже не впервые нарушают договор.

– Тогда почему король-колдун не отменил Великую встречу с летерийцами?

Темные глаза Томада вспыхнули и буквально вонзились в Трулля. Из всех четырех сыновей Сенгара только Фэр выдерживал отцовский взгляд и имел глаза того же цвета. Трулль невольно поежился.

– Я сморозил глупость и беру свои слова обратно, – произнес юноша, отворачиваясь и желая скрыть овладевшее им смятение.

«Летерийцы явно проверяют нас на прочность, – подумал он. – Их намерения нам неизвестны, но в любом случае это дерзкое нарушение договоренностей. Они ведь прекрасно знают, что мы не оставим сие без ответа. Их дерзость – обоюдоострый меч, который ударит по обоим народам».

– Нечистокровные воины обрадуются возможности показать себя, – сказал Трулль через некоторое время.

– Скоро мы доживем до того, что нечистокровные воины будут заседать в совете, – проворчал отец.

– Но разве это не награда, которую нам дарит мир?

Томад оставил вопрос сына без ответа.

– Ханнан Мосаг обязательно соберет совет. Тебе тоже нужно будет пойти туда и рассказать обо всем, что ты видел. Но это еще не все. Король-колдун просил меня, чтобы я разрешил вам четверым выполнить его особое поручение. Не думаю, что твои новости изменят его решение.

– Говоришь, нам четверым? – удивленно переспросил Трулль. – А я на подходе к деревне встретил Бинадаса.

– Он уже знает и вернется спустя одну луну.

– А Рулад тоже знает?

– Нет, хотя он и пойдет с вами. Нечистокровный воин – он и есть нечистокровный.

– Как скажешь, отец, – привычно ответил Трулль.

– А сейчас иди отдыхать. Перед советом тебе надо как следует выспаться.

Белая ворона вспорхнула с узловатого, покрытого соляным налетом корня и принялась рыться в куче отбросов. Сначала Труллю показалось, что это чайка, решившая чем-нибудь поживиться на речном берегу. Но громкое карканье развеяло его сомнения. Ворона зажала в бледном клюве раковину с мидией и лениво перелетела поближе к воде. День стремительно терял яркость красок, уступая место сумеркам.

Труллю так и не удалось заснуть. Он беспокойно ворочался с боку на бок и в конце концов все-таки встал. До совета, назначенного в полночь, оставалось еще достаточно времени. Какое-то смутное беспокойство выгнало молодого человека из дому, и он, с трудом переставляя гудящие, не успевшие отдохнуть ноги, побрел на север, к устью реки.

Сумерки всегда наступали внезапно. Лениво плескались волны, и на их границе белел силуэт необычной вороны. С каждой волной птица изгибала клюв и опускала свою добычу в воду. И так шесть раз подряд.

«Привередливая тварь», – подумал Трулль, глядя, как ворона отмыла раковину, уселась на ближайший камень и принялась ее расклевывать.

Белый – цвет зла. Это знает любой ребенок. Цвет мертвых костей и ранней зари, ненавистный цвет Менандоры. И паруса у летерийских кораблей тоже белые. Ничего удивительного. А сквозь прозрачные воды Калешского залива проглядывает дно, и оно стало белым от костей тысяч убитых тюленей.

Казалось бы, шести племенам тисте эдур сейчас самое время воспользоваться щедростью природы и начать усиленно восполнять запасы, истощенные недавней войной. Но летерийцы их опередили. Мысли Трулля вновь вернулись в тревожное русло:

«До чего же точно эти летерийские наглецы рассчитали время. Их замысел понятен: нанести удар по хрупкому Содружеству племен, чтобы на Великой встрече выторговать себе желаемые условия. Они хотят снова заставить нас смириться с неизбежностью. Те же самые слова мы слышали, когда на Длинной косе появились летерийские деревни. Нам тогда говорили, что Летерийское королевство расширяется и ему требуются новые земли. А нам, дескать, Длинная коса все равно не нужна. В противном случае мы бы не ушли из своих временных лагерей, а превратили бы их в постоянные поселения».

И теперь все больше и больше чужих кораблей начнут рыскать в богатых водах северного побережья: сие неизбежно, как выражались летерийцы, очень любившие это слово. Да уж, за всеми не углядишь.

Еще одно красивое слово из языка летерийцев – «равноправие». Только тисте эдур знали, чем оно оборачивается в действительности. Достаточно вспомнить о судьбе других племен, что жили на границах с Летерией. Все они когда-то поклялись в верности летерийскому королю Эзгаре Дисканару. И что с ними сталось теперь?

«Но мы – не такие, как те племена».

Белая ворона громко каркнула со своего каменного насеста. Швырнув на песок опустошенную раковину, птица взмыла вверх и растворилась в темноте. Вскоре оттуда донеслось ее прощальное карканье. Трулль начертил в воздухе знак, ограждающий злые силы.

По берегу кто-то шел. Обернувшись, юноша увидел старшего брата.

– Приветствую тебя, Трулль, – негромко произнес Фэр. – Твои вести сильно взбудоражили воинов.

– А что сказал король-колдун?

– Пока ничего.

Трулль продолжал следить за игрой темных волн, накатывающихся на берег.

– Нашим воинам не отвести глаз от этих кораблей, – промолвил он.

– Но Ханнан Мосаг умеет смотреть в сторону, – возразил Фэр.

– Он попросил у отца разрешения отправить нас с каким-то поручением. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Фэр встал рядом. Трулль не столько увидел, сколько почувствовал, как старший брат пожал плечами.

– Видения с детских лет управляют жизнью нашего короля, – помолчав, произнес он. – Его память крови простирается очень далеко – вплоть до Темных времен. Отец-Тень сопровождает каждый его шаг.

Услышав о видениях, Трулль поежился. Он не сомневался в их силе, но вот только кому она служит? Темные времена были отнюдь не радостной эпохой. Пора раскола между тисте эдур, чудовищных войн неведомо с кем и безудержного чародейства. Наконец именно тогда исчез и сам Отец-Тень. И хотя племена не утратили магии Куральда Эмурланна, цельность магического Пути была нарушена, а его осколки попали под власть недостойных правителей и ложных богов. Трулль подозревал, что замыслы Ханнана Мосага простирались куда дальше простого объединения шести племен тисте эдур.

– Трулль, я ощущаю в тебе странную неохоту, – вдруг сказал Фэр. – Ты ловко скрываешь ее, но я вижу то, чего не видят другие. Сдается мне, ты предпочел бы вообще не сражаться.

– О сражениях мечтают лишь юнцы, которые их даже не нюхали, – ответил Трулль и тут же добавил: – По числу трофеев в нашем роду я уступаю лишь отцу и тебе.

– Брат, я не сомневаюсь в твоей храбрости. Но мужество – это далеко не самое главное, что нас связывает. Не забывай: мы – тисте эдур. Когда-то мы были повелителями Гончих Тени. Мы владели троном Куральда Эмурланна. Он и сейчас принадлежал бы нам, если бы не цепь предательств: вначале соплеменников Скабандария Кровоглазого, а потом и тисте анди, которые вместе с нами пришли в этот мир. Наш народ постоянно пребывает в осаде. Летерийцы – всего лишь один враг из множества. Король-колдун это понимает.

Зеркальные воды залива отражали свет ранних звезд.

– Можешь быть уверен, Фэр: когда понадобится, я без колебаний выступлю против любых наших врагов.

– Замечательные слова, брат. Этого вполне достаточно, чтобы Рулад наконец замолчал.

Услышав подобное заявление, Трулль напрягся:

– Он что, поднимает голос против меня? Этот нечистокровный… щенок?

– Ну, просто если Рулад вдруг видит слабость…

– То, что он видит, сильно отличается от того, что есть на самом деле, – сердито бросил Трулль.

– Так покажи ему истинную картину, – парировал Фэр тихо и невозмутимо.

Трулль молчал. До сих пор он сквозь пальцы смотрел на задиристость Рулада, прощая младшему брату его постоянные выпады. Нечистокровный воин – тот же мальчишка, который по глупости хорохорится. Первое же настоящее сражение быстро вправит ему мозги. Но не это было главной причиной снисходительности Трулля. Он пытался окружить защитной стеной девушку, которой вскоре предстояло выйти замуж за Фэра. Сейчас не время высказывать свои опасения. Велика опасность, что старший брат истолкует их по-своему, сочтя наветами на Рулада. И потом, Майена была невестой Фэра, вот пусть тот и заботится о защите ее чести.

Все было бы куда проще, если бы Майена сама давала повод к тому, чтобы их младший брат вел себя таким образом. Но она вовсе не искала внимания Рулада и никоим образом не поощряла его. Она вообще даже не глядела в его сторону. Майена была на высоте; держала себя безупречно пристойно, как и полагается девушке из знатного рода, и в особенности той, кому оказана честь стать женой главного оружейника племени хиротов. Трулль, в который уже раз, мысленно твердил себе, что все это его совершенно не касается.

– Я не собираюсь ничего доказывать Руладу! Много чести! – Трулль наконец выплеснул накопившуюся в душе ярость. – Покамест он ничем не доказал, что достоин моего уважения. Уж не маленький, пора бы ему самому научиться видеть вещи в истинном свете.

– У Рулада пока слишком мало жизненного опыта. Он еще не умеет различать оттенки. Отсутствие у тебя желания воевать видится ему слабостью.

– А почему это должно меня волновать?

– Да потому, что Рулад сейчас похож на слепого старика, оказавшегося у брода через ручей. Без провожатого он поскользнется на первом же камне.

– Интересные у тебя сравнения, Фэр. Сначала ты говоришь, что Рулад не умеет различать оттенки, а потом и вовсе сравниваешь его со слепцом. Да с какой стати мне опасаться мальчишеской брехни? Любой здравомыслящий воин только посмеется над его рассуждениями.

– Пойми, брат: Рулад – не единственный, кто заблуждается подобным образом.

– Да ты никак хочешь, Фэр, чтобы между сыновьями Томада Сенгара началась вражда?

– Рулад не враг – ни тебе, ни кому-либо из наших соплеменников. Он просто еще очень молод и жаждет поскорее стать чистокровным воином. Ты ведь сам проходил этот путь. Вспомни-ка себя в его возрасте. Сейчас не время наносить раны, чреватые шрамами. А презрение оставляет в душе нечистокровного воина самые глубокие раны.

Трулль поморщился:

– Я чувствую правду в твоих словах, Фэр. Впредь постараюсь заботливее нянчиться с Руладом.

Брат как будто и не заметил его колкости. И невозмутимо произнес:

– Совет соберется в крепости. Ты войдешь в Королевский зал рядом со мной?

– Почту за честь, Фэр, – встрепенулся Трулль.

Братья повернулись и зашагали к деревне. Ни один из них не заметил силуэта бледнокрылой птицы, парящей над ленивыми водами залива.

Тринадцать лет назад Удинаас был молодым моряком. Тогда шел третий год его работы по контракту, заключенному с торговцем Интаросом из Трейта – самого северного города в Летерийском королевстве. Китобойное судно «Напористый», на котором плавал Удинаас, возвращалось из плавания к Бенедскому заливу. Шли с богатой добычей, торопясь еще затемно достичь ничейных вод, начинавшихся к западу от Калешского залива. И надо же было такому случиться! Словно призраки, из тьмы вдруг вылетели пять к’ортанских баркасов, в которых сидели воины из племени хиротов. Началась погоня.

Если бы не алчность капитана, их корабль наверняка ушел бы от преследователей. Но этот сквалыга не захотел расставаться с уловом.

Удинаас хорошо запомнил, какие лица были у капитана и офицеров «Напористого», когда тех привязывали к одной из китовых туш, чтобы бросить на съедение акулам и дхэнраби. Матросов хироты забрали с собой. Кроме того, нападавшие взяли все железные предметы, какие только имелись на корабле, а также все, что годилось в качестве трофеев. После этого «Напористого» отдали на растерзание духам Тени, которые быстро изничтожили мертвое дерево летерийского судна. Хироты прихватили также и две китовые туши.

Даже сейчас, вспоминая о судьбе капитана и офицеров, Удинаас не испытывал ни малейшего сочувствия. С какой стати их жалеть? Он уже родился должником, повторяя путь отца и дела. Задолженность и рабство, по сути, означали одно и то же. Жизнь в неволе у хиротов не была слишком уж тяжелой. Послушание вознаграждалось: хозяева защищали рабов от врагов, обеспечивали кровом над головой. Пока не началась война за объединение племен, их всегда кормили досыта.

Удинааса, который достался семье Сенгар, приставили к хозяйству. Среди его многочисленных обязанностей была и починка сетей для четырех рыболовных кнарри, которыми владело это знатное семейство. Поскольку Удинаас раньше был моряком, ему не разрешалось отправляться на промысел. Он латал сети и прицеплял к ним грузила, расположившись на берегу речного устья. К морю ему запрещалось даже подходить. Однако Удинаас не испытывал желания сбежать из плена. В деревне было более чем достаточно рабов, и абсолютно все – летерийцы. Так что он имел возможность общаться с соплеменниками, хотя зачастую это лишь нагоняло на него тоску. Естественно, жизнь в Летерии имела свои привлекательные стороны, но Удинаас твердо знал: случись чудо и вернись он на родину, на него сразу же вновь повесят семейный долг. Кое-кто из рабов тяжело вздыхал, вспоминая о былых временах. Однако сам Удинаас при виде подобных страданий лишь усмехался: да, дома, что и говорить, имелось множество соблазнов, однако они всегда были ему не по карману.

В сумерках на другой берег речного устья пришли двое старших сыновей Томада Сенгара. Они о чем-то оживленно беседовали. Слов Удинаас разобрать не мог, но без труда догадывался о содержании разговора. Летерийские корабли снова вторглись в воды тисте эдур. Весть об этом разнеслась еще раньше, чем молодой Рулад успел добраться до крепости. Как и следовало ожидать, король-колдун созвал совет. Значит, вскоре снова разразится яростное сражение, густо приправленное магией. Удинаас втайне желал, чтобы воины тисте эдур разбили его соплеменников и отняли у тех добычу. Война и так истощила запасы. Если у тисте эдур начнется голод, первыми от него пострадают рабы.

Удинаас хорошо понимал сородичей. Для летерийцев все измерялось золотом. Можно сказать, весь их мир крутился вокруг него. Власть, положение в обществе, уважение окружающих и чувство собственного достоинства – все это можно было купить за деньги. Их королевство, словно паутина, опутывали сети долгов, больших и малых. Долги определяли отношения между людьми, бросая тень на любой замысел, решение и поступок. Дерзкое нарушение договора, самовольная охота на тюленей – это наверняка лишь первый шаг. Летерийцы применяли подобную стратегию ко всем соседям. И до сих пор она не давала сбоев. Неудивительно, что соотечественники Удинааса считали тисте эдур очередным племенем, которое вскоре тоже будет завоевано и покорено.

«И вот здесь, летерийские умники, вы крупно ошибаетесь», – мысленно хмыкнул он.

Чего ждать дальше? Похоже, Великая встреча все же состоится. И скорее всего, король-колдун и его советники, какими бы рассудительными и дальновидными они ни были, позволят летерийцам втянуть их в новое соглашение. Больше всего Удинааса тревожили возможные последствия.

Мимо, неся на плечах тяжелые мешки с водорослями, прошли трое рабов из дома Бунов.

– Эй, Удинаас! – окликнул его один из них. – Сегодня Ведьмино Перышко будет гадать на черепках. Начнет аккурат в то время, когда соберется совет.

Удинаас принялся развешивать сеть на сушильных распорках.

– Спасибо за известие, Хулад, – поблагодарил он. – Я обязательно приду.

Рабы удалились. Удинаас вновь остался один. Взглянув в северном направлении, он увидел Фэра и Трулля, поднимавшихся по склону к сторожевым воротам внешней стены.

Полностью развесив сеть, Удинаас собрал свои орудия в корзинку, приладил крышку и выпрямил спину.

Сзади послышалось хлопанье крыльев. Он повернулся на звук, удивляясь, какая же это птаха отваживается летать после захода солнца. Однако ничего понять не успел: бледный силуэт мелькнул и исчез. Удинаас заморгал, напрягая зрение и пытаясь увидеть птицу снова. Тут явно что-то не так. Ох, похоже, дело нечисто. Он переместился влево, туда, где тянулась песчаная полоса. Присев на корточки, закрыл глаза, мизинцем левой руки быстро начертил призывающий знак, а двумя пальцами правой коснулся век и прошептал молитву:

– Костяшки брошены. Спаситель, воззрись же на меня из тьмы ночной. Скиталец! Обрати на всех нас взор!

Потом Удинаас опустил правую руку, взглянув на изображенный им знак:

– Сгинь, Ворона!

Ответом были вздохи ветра и шелест волн. А затем издали донеслось карканье.

Весь дрожа, он вскочил на ноги и, схватив корзинку, помчался к воротам.

Королевский зал представлял собой просторное круглое помещение. Потолочные балки из черного дерева придавали ему вид шатра, верхняя часть которого терялась в дыму. По краям зала стояли нечистокровные воины из знатных семей, образуя внешний круг тех, кому дозволялось присутствовать на совете. Далее шли ряды скамеек со спинками, на которых устроились замужние женщины и вдовы. Незамужние и невесты, скрестив ноги, восседали на шкурах. В шаге от них начиналась яма глубиной не более двух локтей. Там на утрамбованном земляном полу сидели воины. В самом центре зала располагался помост шириною в пятнадцать шагов, на котором в окружении пятерых принцев-заложников стоял Ханнан Мосаг, король-колдун.

Пока Трулль и Фэр спускались в яму, чтобы занять свои места среди чистокровных воинов, Трулль украдкой взглянул на правителя. Внешне – ничего примечательного. Среднего роста, обычного телосложения. Самое заурядное лицо, только разве что чуть бледнее, чем у большинства тисте эдур. Вдобавок король был косоглазым, отчего его физиономия всегда казалась удивленной. Ханнан Мосаг не отличался телесной силой. Настоящая его сила таилась в голосе, низком и глубоком. Для того чтобы заставить себя слушать, этому человеку вовсе не требовалось повышать голос или тем более кричать.

Король стоял молча. Казалось, Ханнан Мосаг обрел власть по чистой случайности, а теперь и сам удивляется: как же это он вдруг попал на помост в самой середине громадного зала? Одеждой Мосаг совершенно не отличался от остальных воинов. На его поясе не висели трофеи. Да и к чему они, когда вокруг сидят живые трофеи – пятеро старших сыновей пяти покоренных им вождей?

Но стоило приглядеться к королю-колдуну попристальнее, как всякие сомнения тут же исчезали. Глаза замечали странную тень, отбрасываемую Ханнаном Мосагом. Тень эта принадлежала не столько ему, сколько духу-телохранителю. Внешне тот напоминал рослого воина в доспехах и шлеме, в руках которого застыли два смертоносных меча. Защитник сей всегда бодрствовал. Скользнув по нему взглядом, Трулль поспешно отвел глаза.

Телохранитель короля был порождением собственной тени Ханнана Мосага. Такое удавалось лишь немногим чародеям и требовало изрядного умения обращаться с магической силой Куральда Эмурланна. Молчаливый, недремлющий страж был весь пропитан ею.

Трулль перевел взгляд на королевских к’риснанов. Они не просто представляли здесь своих отцов. Принцы также являлись учениками Ханнана Мосага, которых он обучал премудростям чародейства. Король-колдун взамен прежних имен дал заложникам новые, тайные, связанные с ним особыми магическими заклинаниями. Наступит день, и к’риснаны вернутся в родные племена, чтобы стать там вождями. Но и тогда их верность королю останется безраздельной.

Трулль сидел напротив заложника, происходившего из мерудов. Самое многочисленное из шести племен тисте эдур, оно держалось до последнего. Их насчитывалось сто тысяч, причем сорок тысяч из них были чистокровными воинами или же теми, кому в самом скором времени предстояло сделаться таковыми. Меруды всегда утверждали, что они должны стоять во главе всех тисте эдур. У них больше воинов, больше кораблей, а у их вождя столько трофеев, сколько еще никогда и ни у кого не было. Следовательно, власть должна принадлежать мерудам.

Возможно, так и случилось бы, если бы не исключительное умение Ханнана Мосага черпать магическую силу из доступных ему осколков Куральда Эмурланна. Ханрад Халаг – вождь мерудов – был искусным воином, но по чародейским способностям значительно уступал королю-колдуну.

Только Мосаг и Халаг знали все подробности окончательной капитуляции мерудов. Воины непокорного племени стойко держались против сил хиротов и подчиненных ими племен: арапаев, соллантов, ден-ратов и бенедов. Ритуальные законы ведения межклановых войн трещали по швам. На смену им приходила невиданная прежде жестокость, порожденная отчаянием. Казалось, еще немного – и древние каноны будут окончательно опрокинуты.

В одну из ночей Ханнану Мосагу удалось незамеченным проникнуть в родную деревню вождя мерудов и явиться к нему в дом. С первыми лучами пробудившейся Менандоры Ханрад Халаг и его племя сдались.

Трулль не знал, как относиться к упорным слухам о том, что с тех пор Халаг не отбрасывает тени, ибо сам никогда не видел вождя мерудов. Сейчас он смотрел на старшего сына Халага. Голова к’риснана была обрита наголо – знак того, что он порвал со своим родом. Лицо испещряли широкие и глубокие шрамы. Глаза заложника, внешне спокойные, тем не менее внимательно смотрели по сторонам, словно бы он опасался, что сюда могут подослать убийц.

Масляные лампы под потолком принялись мигать. Разговоры стихли, а глаза собравшихся устремились на Ханнана Мосага.

Королю-колдуну не понадобилось повышать голос; каждое его слово и так было отчетливо слышно в самых дальних уголках круглого зала.

– Минувшим днем Рулад, нечистокровный воин и сын Томада Сенгара, передал мне слова своего брата Трулля Сенгара. Тот побывал на берегу Калешского залива, где собирал зеленый нефрит. Неожиданно для себя Трулль стал очевидцем тревожного события, заставившего его в течение трех дней и двух ночей подряд безостановочно бежать сюда.

Ханнан Мосаг перевел взгляд на Трулля:

– Трулль Сенгар, поднимись ко мне, встань рядом и поведай о том, чему ты был свидетелем.

Сидевшие воины подвинулись в сторону, освобождая проход. Трулль запрыгнул на помост, отчаянно борясь с усталостью: ноги так и норовили подогнуться. Выпрямившись, молодой человек прошел между двумя сидящими к’риснанами и встал справа от короля-колдуна. Прежде чем начать говорить, он оглядел собравшихся. Лица воинов были мрачными от гнева и желания отомстить. Чувствовалось, многие готовы хоть сейчас выступить в поход.

– Я обращаю свои слова ко всем, кто собрался на совет. В этом году тюлени раньше обычного пришли на свое брачное лежбище. Там, где заканчивается мелководье, я видел скопище акул, предвкушавших добычу. Но не эти хищницы насторожили меня. На якорях стояло девятнадцать летерийских кораблей.

– Девятнадцать! – эхом пронеслось по залу.

Слова говорящего на совете полагалось слушать в полном молчании, но Трулль вполне понимал настроение собравшихся. Немного помолчав, он продолжил:

– Низкая посадка кораблей подсказала мне, что их трюмы битком набиты тюленьими тушами. Вода вокруг была красной от крови и внутренностей животных. Возле судов я увидел множество лодок. Оттуда на палубы беспрестанно поднимали десятки, нет, даже сотни новых туш. Еще двадцать лодок стояло на мелководье, пока семьдесят летерийцев на берегу безжалостно били зверей.

– Они заметили тебя? – поинтересовался кто-то из воинов.

Похоже, сегодня Ханнан Мосаг терпимо относился к нарушению правил, ибо даже не одернул спросившего.

– Заметили и на время прекратили бойню. Летерийцы что-то кричали мне, но ветер относил слова в море. Зато я видел их лица. Эти нечестивцы смеялись.

Воины начали в гневе вскакивать со своих мест. Тогда Ханнан Мосаг слегка махнул рукой, и зал успокоился.

– Трулль Сенгар еще не закончил свой рассказ, – напомнил король-колдун.

– Сегодня утром я вернулся в нашу деревню и теперь стою перед вами. Воины, вы знаете, что мое излюбленное оружие – копье. Можете ли вы припомнить, чтобы когда-нибудь видели меня без моего верного друга с железным наконечником? Но домой я явился безоружным. Мое копье осталось в груди летерийца, засмеявшегося первым.

Ответом на эти слова был одобрительный гул голосов.

Ханнан Мосаг дотронулся до плеча Трулля, и тот отступил назад. Король-колдун оглядел собравшихся. Вновь установилась тишина.