Катарина

Не обделял офицер вниманием и Артура, когда тот вытворял странные для неподготовленного человека вещи. К примеру, стучал кулаком три раза по столу перед едой, считал каждую ложку, которая отправлялась в рот, окружил себя шестью кусочками хлеба по три ломтика и ел поочередно каждый из них. Фрау тихо одергивала сына, оправдывая его поступки перед Нойманном обыкновенной детской шалостью.

Впервые Кристоф заговорил, когда Лëля унесла пустые тарелки, а Тата подоспела с чаем.

– Горничные у вас больно необычные, – подметил он, зорко наблюдая за Татьяной. – Остарбайтеры?

– Вы очень наблюдательны, гер Нойманн, – осторожно ответила фрау Шульц, убирая белоснежную салфетку с колен.

– Почему они не носят нашивки? – укоризненно спросил мужчина, прочистив горло. – Вы воспринимаете их за членов семьи, фрау Шульц, или хотите проблем?

Душа моя вмиг ушла в пятки после вопроса. Голос его звучал грубо и уверенно, от того он и производил впечатление человека, которому лучше не перечить.

Фрау тут же побледнела и смутилась, но виду старалась не подавать.

– Я подумала, что… что девочки работают не в городе, а на ферме и здесь…

– Вам не нужно думать, фрау Шульц, за вас уже все придумали. Правила на то и созданы, чтобы им подчиняться. А кто не подчиняется… сами знаете, что ожидает.

Женщина растерянно кивнула. Она опустила взгляд на стол и еще больше выпрямила спину. А спустя пару минут, решив сменить тему, тихо спросила:

– Как обстоят дела на Восточном фронте?

Кристоф показательно прокашлялся в кулак, и устремил твердый взгляд в сторону Генриетты.

– Давайте не будем терять время, фрау Шульц. В наши дни оно как-никогда ценно, – настойчиво объяснился офицер Нойманн. – Исходя из этого, предлагаю перейти сразу к делу. Как вам известно, мою дивизию могут в любой момент отправить на фронт, поэтому я намерен жениться на вашей дочери в самое ближайшее время. Амалия из хорошей семьи, подходит мне по статусу, внешне весьма недурна, да и, к тому же, благополучно закончила обучение в школе невест.

Лицо фрау озарила тревожная и растерянная улыбка. Она нервозно поправила идеально уложенные волосы и вновь натянула дежурную улыбку.

– Но как же… как же так быстро… Ведь нужно подготовиться…

– Об этом не беспокойтесь, мои люди обо всем позаботятся, и разрешение на брак от партии будет у меня на руках в ближайшие пару недель, – уверенно изрек мужчина. – От вас будет требоваться красивая невеста в подобающем виде. И позаботьтесь, чтобы свадебное платье выглядело достойно, на церемонии будут лучшие фотографы Мюнхена, и наши фотографии будут печататься во всех газетах Баварии, как минимум неделю. К слову, вступим в брак мы не в церкви, а на новых церемониях, возглавляемых членами партии. Я позвоню вам, чтобы сообщить о дате и месте проведения церемонии.

Бедняжка Амалия была так бледна. На мгновение мне показалось, что она вот-вот лишиться чувств. Генриетта же старалась стойко держаться, как и подобает немецкой женщине. Воздух в помещении сгущался и накалялся каждую секунду. От напряжения он был такой плотный, что его можно было потрогать руками. От волнения я сжимала вилку в ладони с такой силой, что кулак тотчас же побелел, а мышцы руки изнывали от боли и напряжения.

– Полагаю, ваше молчание означает полное согласие, – заключил Кристоф, встав из-за стола и поправив черный офицерский китель. Вслед за ним встали и все присутствующие, включая меня. – Фройляйн Шульц, могу ли я надеяться на прогулку с вами по вашей чудной ферме? Я хотел бы поближе познакомиться и с вами, и с вашими владениями.

Бледная как лист бумаги, Амалия покорно кивнула и приняла руку офицера Нойманна. Вскоре они покинули столовую и фройляйн Шульц с громким вздохом сожаления обессиленно уселась на стул.

– Не думала, что так скоро буду выдавать дочь замуж, – сдавленно произнесла она. – Алекс, я очень надеюсь, что он достойная партия для нашей Амалии.

– Не сомневайтесь, фрау Шульц, – одобрительно кивнул Мюллер. – Кристоф он… один из самых влиятельных людей Баварии. К тому же, имеет хорошую репутацию в партии. С ним Амалия не пропадет.

– Маменька, ты обещала мне сегодня прогулку по Мюнхену! – вдруг спохватился Артур, который все это время не проронил ни слова.

– Ох, я и совсем забыла, – Генриетта обессиленно опустила голову на руки. – Алекс, дорогой, не мог бы ты сопроводить Артура и Китти в Мюнхен?

По спине пробежали неприятные мурашки, и я замерла в томительном ожидании.

– У меня сегодня внеочередной выходной, так что вполне могу отвезти их в город и привезти обратно, – произнес офицер так, словно отдал очередной приказ.

– Ура! Ура! Ура! – торжественно воскликнул Артур, подпрыгнув на месте. – Китти-Митти, мы едем в Мюнхен!

Я слегка потрепала мальчика по пшеничным волосам и выдавила слабую улыбку.

– Благодарю тебя, – выдохнула фрау, по-матерински погладив мужчину по спине. – Не знаю, что бы я делала, не будь тебя рядом.

– Вам нельзя думать о плохом, – отозвался Мюллер со слабой улыбкой на устах. — И чтобы хоть как-то приподнять вам настроение, хочу оповестить, что со дня на день ожидается корреспонденция с фронта.

– Бог мой, какая радость! Я буду с нетерпением ждать писем от Фридриха и Áльберта с хорошими вестями! – женщина одарила офицера сдержанной улыбкой, а затем приобняла меня и сына. – Пойдемте я провожу вас до машины.

Я едва успела поправить миниатюрную шляпку и надеть длинное серое пальто, как Артур тут же потянул меня за руку к выходу из дома. Мюллер помог залезть мальчику в закрытый автомобиль на заднее сиденье, и тут же протянул мне руку с раскрытой ладонью. Я гордо вздернула подбородок, схватилась за дверцу машины, и без чьей-либо помощи села рядом с Артуром.

– Китти, впредь не будь так безрассудна, особенно в городе! – упрекнула фрау. – У нас не принято отказывать в помощи, особенно в мужской! И надень перчатки, на дворе декабрь, женщины ходят в них еще с октября… И пальто не вздумай снимать, а то тело больно худощавое у тебя, много лишних глаз привлечешь!

Я послушно кивнула, достав из сумочки черные кожаные перчатки и, надев их, уловила короткую усмешку со стороны Алекса Мюллера. Нахмурившись, я отвела взгляд в сторону, и офицер сел за руль машины, на этот раз разъезжая без личного шофера.

– Будьте осторожны! – обеспокоенно крикнула фрау Шульц, когда в воздухе загремел рев мотора. – Мюнхен довольно большой город, не привлекайте к себе внимание! И Артур, не смей отходить от Китти и Алекса ни на шаг!

– Не беспокойтесь, фрау Шульц, я за всем прослежу, – убедительно изрек офицер.

Дорога до города заняла не больше получаса. Все это время я была как на иголках, а Артур не сводил восхищенного взгляда с местных окрестностей. Он продолжал удерживать мою руку, время от времени сжимая ее своей влажной ладонью. Мальчик то и дело восторженно тыкал пальцем в сторону красивых домов, конюшен, резвящихся в поле детей или мычащих коров. Я же натянуто улыбалась и дежурно кивала, с ужасом ожидая совместной прогулки с офицером полиции. Неизвестность поглощала с каждой секундой, проведенной в машине, и не оставляла никаких шансов на непоколебимое спокойствие.

Мюллер остановился на специальном участке, где стояли множество автомобилей, зачастую принадлежащих старшим офицерам. Артур выскочил из машины, как только мужчина едва затормозил, и офицер открыл дверь, протянув мне раскрытую ладонь с язвительной усмешкой на устах. В его глазах глубокого синего оттенка стоял некий вызов, ведь он прекрасно осознавал, что у меня не было иного выбора, и я буду вынуждена принять его помощь. Поэтому не упускал возможности подколоть моей бесправностью. Одной рукой я захватила длинное пальто, чтобы оно не мельтешило под ногами, а вторую, скрипя зубами, вложила в протянутую теплую ладонь Мюллера. Все то время, пока я спускалась, он не сводил с меня любопытных глаз с небольшой долей злорадства. Поэтому, едва ощутив землю под ногами, я показательно вырвала ладонь и поправила воротник пальто, чем только позабавила немца.

– Артур, возьми платок, у тебя текут слезы, – сказала я и заботливо вытащила из сумочки привычный хлопковый белоснежный платок с красной окантовкой.

– Китти, Китти, Китти! – воскликнул Артур. Он принял платок из моих рук, наспех вытер слезы и восхищенно оглянулся по сторонам. – Куда мы пойдем?

– На Одеонсплац, – тут же ответил Мюллер, поправив головной убор. – Заодно прогуляемся по историческим улицам.

В течение всего времени я наблюдала удивительные различия от привычных прогулок по небольшому и уютному Эрдингу. И тут же принималась скучать по нашим с Артуром беззаботным гуляниям.

Для меня тогда это была не увлекательная прогулка по красивому городу со старинными постройками, а самая настоящая пытка. Унизительной пыткой было идти рука об руку с офицером, который мог наказать меня за любую провинность. Я боялась его, ведь никогда не знаешь, чего ожидать от человека, в руках которого находились оружие, власть и судьбы сотни остарбайтеров.

Но похоже, опасалась его лишь я одна. Полицейские, патрулирующие улицы, мгновенно отдавали ему честь, некоторые подходили и о чем-то докладывали, простые граждане вежливо приветствовали, интересовались здравием его матушки и обстановкой на фронте, а некоторые дамы и вовсе позволяли себе загадочно улыбаться и строить глазки офицеру. Все то время, пока мы шли до Одеонсплац, я отчаянно желала раствориться в воздухе, слиться со зданиями или превратиться в незаметного и никому не нужного жучка, который ползал под ногами. Сделать все, чтобы не замечать тех любопытных, а зачастую оценивающих взглядов в мою сторону. И не будь по правую руку офицера Мюллера, я практически наверняка не стала бы объектом всеобщего внимания, в особенности женского. Зажиточные немки разглядывали мое одеяние с головы до ног, кто-то от праздного любопытства, а кто-то же с целью оценить мое положение в обществе или же попытаться узнать в моем лице кото-то из числа знакомых.

Я старалась держаться, ни коим образом не показывая, что меня вообще волнуют чужие взгляды. По наставлениям фрау Шульц, удерживала осанку с гордо вздернутым подбородком, и смотрела прямо перед собой, стараясь не замечать любопытных взглядов. Как выяснилось позже, очень даже зря я не позволяла себе разглядывать старинные улочки, где каждое здание несло в себе удивительную историю.

На дворе стояла середина декабря, и вся Германия потихоньку готовилась к празднованию католического Рождества. Его дух был в длинных гирляндах с разноцветными лампочками, в снежинках, вырезанных из различных бумаг, в красных носочках с белой каймой на дверях жилых домов. Повсюду красовался еловый венок, украшенный шишками и хвоей – его вывешивали на двери домов, магазинчиков и булочных. А на главной площади города, куда мы пришли, на наших глазах немцы старательно украшали ель – высокую красавицу и главный признак приближавшегося праздника. На той же площади чуть поодаль расположилась внушительная рождественская ярмарка с украшенными яркими палатками, продавцами, переодетыми в персонажей, чем-то схожими с нашим Дедом Морозом и настоящий парк развлечений для детей. Артур с восторгом смотрел на вертящиеся и крутящиеся карусели, а я, благодаря царящему духу Рождества, и вовсе позабыла, что находилась рядом с немецким офицером.

Палатки изобиловали аппетитными рождественскими блюдами, множеством сувениров и поделок на праздничную тематику. У меня разбегались глаза от ярких завлекающих вывесок, изобилия всего красного и зеленого, необычных каруселей, от которых захватывало дух, и от аппетитного аромата близлежащих крендельков и булочек. Народу было много, но не да такой степени, что нам было некуда вступить. В основном, это были резвящиеся дети и их матери, не спеша прогуливающиеся по площади.

В какой-то момент я тряхнула головой и вспомнила, где находилась.

Со стороны преддверие немецкого Рождества было похоже на пир во время чумы. Как они могли спокойно праздновать, когда в это время тысячи женщин, детей гибли от рук немецких офицеров? Как эти красные, зеленые побрякушки, аппетитные булочки и еловые веночки так просто могли закрыть им рты? Как так получилось, что они были полностью одурманены речами своего фюрера, поклонялись ему и воспринимали чуть ли не как Господа-бога?!

– Китти, Китти, Китти! – звонкий голос Артура возвратил к действительности. Он тянул меня за руку куда-то в сторону. – Китти-Митти, я хочу на карусели, пойдем со мной!

Я кинула беглый взгляд в сторону аттракциона, куда хотел усадить меня Артур, и ужаснулась. Мальчики и девочки лет десяти с визгами радости катались на непонятной железной конструкции, вскидывая руки вверх навстречу прохладному ветру. Их сиденья медленно вертелись вокруг своей оси и параллельно этому они крутились против часовой стрелки на довольно большом расстоянии, а время от времени взлетали и опускались словно птицы.

Офицер Мюллер, заметив мое побледневшее лицо, взъерошил мальчику пшеничные волосы и сказал ему что-то тихое и мне непонятное. Мало того, что он понизил голос, вокруг раздавались визги детей, а также бесконечный гул продавцов и покупателей с ярмарки, поэтому у меня не оставалось ни единого шанса распознать хотя бы слово.

Мальчик с офицером подошли к карусели, я тут же последовала за ними. Они терпеливо дождались, когда работник остановит конструкцию на положенной минуте, и только потом мужчина посадил Артура рядом с девочкой лет десяти. Плату за столь странный аттракцион, как оказалось, не взимали, и сей праздник был исключительно за счет администрации города. Артур помахал нам, как только карусель загудела, и улыбнулся самой искренней и довольной улыбкой, на которую был способен.

Мюллер вдруг встал в трех метрах от меня, продолжив с невозмутимым лицом наблюдать за восторгом Артура Шульца. А я вновь съежилась то ли от страха, то ли от смущения, что мы за все полгода не обмолвились даже парочкой слов. По этикету мы были обязаны перекинуться двумя бестолковыми словами о погоде, о здравии родителей или о ситуации в мире целом. Но Алекс Мюллер был ярым немцем до мозга костей, тем более являлся ярчайшим представителем СС, черная слава о которых ходила по Союзу еще с начала войны. А надо ли мне было с ним разговаривать? Только если бесчувственный немец с помощью оружия и угроз не попытается достать из меня хоть слово. Ведь с представителями немецкой «элиты», как и с остальными немцами, я не желала иметь ничего общего.

Пока Артур наслаждался попутным ветром и в буквальном смысле захлебывался новыми впечатлениями, на время позабыв обо мне, я решилась незаметно увильнуть от Мюллера. Всего в нескольких шагах от нас находился крайний ряд ярмарки, и я, не теряя времени, направилась посмотреть, что же продают и покупают немцы. Именно так это выглядело со стороны, но по-настоящему мой план был предельно прост – под видом молодой хозяйки, которая безгранично сочувствует остарбайтерам, я намеревалась расспросить местных дам в какой стороне находилась прачечная.

Я готовилась к этому долгие месяцы: изучала язык, манеру общения женщин, как себя нужно преподнести, чтобы не словить косые взгляды и что нужно сказать, если вдруг они расспросят меня про русский акцент.

Сначала я попыталась затеряться в толпе, что было довольно-таки непросто, учитывая небольшое количество людей. Затем приглядела парочку молодых женщин в элегантных пальто, которые некоторое время выбирали сувениры. Пару минут я прислушивалась к их разговору, и как только решилась сделать шаг в их сторону, меня в буквальном смысле парализовал низкий мужской голос, раздавшийся над ухом.

С каждым его словом приходило страшное осознание.

– А вы не так просты, как кажетесь, Катарина… – тихим хриплым голосом произнес Мюллер на чистейшем русском. – Все еще не упускаете шанс разыскать сестру?