Катарина

– Вы не в том положении, чтобы ставить условия и уж тем более угрожать мне, – раздался его грубоватый надтреснутый голос.

– Я всего лишь хочу, чтобы нас поменяли местами! – воскликнула я, чем привлекла внимание мимо проходившей женщины. – Уверена, вам ничего не стоит…

– Я не буду это делать по одной простой причине, – Мюллер неожиданно остановился и из-за высокого роста будто бы навис надо мной, угрожая своим грозным видом. – Фрау Шульц и Артур не переживут вашего ухода. Мальчик вновь перестанет разговаривать и замкнется в себе, а у фрау слабое сердце, и оно не выдержит, если все повторится вновь. Ее супруг, гер Шульц, заменил мне отца, а Альберт стал мне как брат, поэтому их семья для меня как родная… и я не прощу себе, если с ними что-то случится. Особенно по моей вине.

Я стояла и растерянно хлопала глазами, вглядываясь в его лицо. Из его слов я уловила три главные вещи – он меня не убьет из-за малыша Артура и будет до последнего прикрывать мое истинное положение в обществе, но и помогать тоже не собирается. Означает ли это, что однажды я смогу воспользоваться положением и сбежать к Аньке?

Я вдруг невольно отвела взгляд в сторону карусели и ужаснулась: на ней каталась очередная партия десяти детишек, и Артура среди них не было. Даже когда я пересмотрела детские лица во второй и третий раз.

– Артура нет, – заключила я опустошенным голосом.

Мюллер пустил в мою сторону недоуменный взгляд, а затем и сам принялся рыскать по толпе людей, окруживших аттракцион. Как только он убедился в правоте моих слов, тут же выругался на немецком и рванул в сторону карусели. Мужчина разворачивал каждого ребенка, который восторженно наблюдал за аттракционом. Я бежала вслед за ним, пока он расспрашивал работников и близстоящих женщин о мальчике. Люди неопределенно пожимали плечами и растерянно оглядывались по сторонам. Тогда офицер созвал ближайший патруль полицейских и приказал передать остальным искать потерявшегося ребенка.

Я мысленно билась в истерике, подходя к каждому человеку, который попадался на пути.

– Светлые волосы и кожа, глаза голубые, шесть лет, зовут Артур, – как мантру вторила я, натыкаясь на растерянные лица людей.

Они махали головой, пожимали плечами, кто-то и вовсе молча обходил меня стороной, но ответ одной полноватой женщины и вовсе шокировал:

– Фройляйн, вы описали типичного мальчика арийского происхождения. Я могу указать на любого из них, и он будет точной копией вашего, – в открытую усмехнулась она. – Вы лучше за детьми следите, а не торгуйтесь на ярмарке.

Я растерялась, отступив от язвительной ухмылки женщины на два шага назад. Ощутив, как меня кто-то потянул за локоть, я сдавленно пискнула и через мгновение едва ли не врезалась в грудь офицера Мюллера.

– Вы идете со мной патрулировать близлежащие улицы. Патрули прочешут всю ярмарку, – скомандовал он на русском, уловив мое бледное от страха лицо. – И только попробуйте сбежать от меня в очередной раз. Артур потерялся по вине нас обоих, поэтому и расхлебывать будем вместе.

– Удивительно, что вы не обвинили меня во всех смертных грехах, – недоумение сорвалось с губ, прежде чем дошел смысл самих слов.

– Я не такой изверг, каким вы меня возомнили, – безразличным тоном ответил он, продолжив всматриваться в каждого ребенка на улицах Мюнхена.

«Но от вашего молчаливого согласия гибнут люди на моей Родине», – подумала я, но решила промолчать, чтобы не нагнетать обстановку. Вместо этого задала другой интересующий меня вопрос.

– Откуда вы так хорошо знаете русский?

– А я обязан перед вами отчитываться? – ухмыльнулся он, продолжив выглядывать знакомые черты мальчика в мимо пробегающих детях. – И только попробуйте сказать об этом кому-то из девушек. Особенно Ольге, она чрезмерно болтлива, в этом я уже убедился.

– Никто не знает о том, что вы говорите на русском? Даже фрау Шульц? – удивилась я, пытаясь угнаться за ним. – Очень жаль… Лëлька бы до потолка прыгала, если бы узнала вашу тайну…

Но он решил тактично промолчать в ответ на мое праздное любопытство. Около часу мы молча обходили две улицы, усыпанных старинными историческими зданиями. Никто из прохожих даже близко не видел Артура, и я уже начинала откровенно нервничать. Мое состояние тут же передалось и непоколебимому Мюллеру. Он несколько раз снимал серую офицерскую фуражку, нервозно запускал пальцы в волосы, взъерошив светло-русые концы, устало проводил ладонью по лицу, скурил три сигареты и всеми силами избегал моего взгляда.

И когда отчаяние уже подкатывало к горлу, вызвав неприятную тошноту, позади раздался долгожданный спасительный голос:

– Китти-Митти!

Артур радостно завопил что есть мочи на всю улицу, я молниеносно обернулась, и все внутри сжалось от неизвестности и ужаса. Мальчик бежал в нашу сторону в одной бежевой рубашке и коричневых носочках по влажной брусчатке в самый разгар декабря. Он тут же сжал меня до хруста костей, и я испустила тяжкий вздох, ощутив, насколько продрогли его руки.

– Артур, где…где твоя одежда?! – ужаснулась я, оглядев его с ног до головы. – Что… произошло?

– Юнгер манн, где твои шляпа, пальто и обувь? – обеспокоенно спросил Мюллер, сняв офицерскую шинель.

Через пару мгновений теплая серая шинель с двумя рунами СС уже свободно свисала на худощавых плечах мальчика, а офицерская фуражка красовалась на светлых волосах, свисая и едва не перегораживая мир вокруг. Мужчина, оставшийся в одном легком кителе, не раздумывая, тут же взял ребенка на руки, чтобы тот больше не наступал на холодную брусчатку босыми ступнями.

– Китти, Алекс, я познакомился с веселыми друзьями! – восторженно воскликнул Артур, похлопав по спине офицера три раза. – Вот они!

Мы с Мюллером как по команде оглянулись и обнаружили банду из пятерых мальчишек лет десяти-двенадцати за сотню метров от нас. После того, как Артур воскликнул и ткнул пальцем в их сторону, они заметно напряглись и еще быстрее рванули вперед с краденой одеждой ребенка в руках.

– Это не друзья, Артур, – рассерженно произнес офицер, не сводя с них глаз, и тут же громко оповестил ближайший патруль полиции. – Поймать воров!

Все то время, что мы шли до машины, мне было безумно горько и обидно за Артура. Обида затмевала разум и выходила в виде не поддающихся контролю слез. Я вытирала их тыльной стороной ладони и беззащитно шмыгала носом, чем только привлекала внимание мальчика. Пару раз в утешающем жесте он дотронулся до моего плеча, пока Мюллер нес его на руках, а я все недоумевала, как можно обокрасть и оболгать такого наивного ребенка…

Полиции не удалось догнать преступников и Артур остался без одежды буквально посреди улицы. Несмотря на то, что декабрь в Баварии был по-настоящему теплый в сравнении с нашими морозами и ежедневными снегопадами, погода на улице стояла такая, словно осень была намерена продолжаться ближайшие три месяца. Дожди были примерно три-четыре раза в неделю, но благодаря занимательным решеткам, встроенным в брусчатку на каждой улице, что в городах, что в пригородах, луж на дорогах не было. Все осадки чудесным образом стекали в эти решетки в неизвестном направлении.

Следующие два часа мы проездили по городу в поисках детской одежды в ателье – возвращать матери сына в подобном виде Мюллер категорически не хотел, да и вопросов ненужных возникло бы множество. А в том случае, если мы привезем Артура в целости и сохранности, то у фрау Шульц возникнут вопросы исключительно касаемо нашего позднего возвращения.

На поиск подходящей одежды, нужного размера, да и в целом, ателье, в котором был в наличии хоть один комплект, ушло еще около двух часов. Наконец, спустя бесконечное количество времени, Артур стоял перед нами в обновленном коричневом пиджаке, поверх которого было накинуто черное пальто, а на ногах красовались новенькие блестящие ботиночки темно-коричневого оттенка. Детской шляпы ни в одном ателье не оказалось, поэтому пришлось обойтись без нее. Офицер отдал приличную сумму, и вскоре мы уже ехали в машине в сторону Эрдинга.

За окном смеркалось. Об крышу автомобиля падали крапинки дождя, а на стеклах оставались лишь едва уловимые разводы. Как только Мюллер разгонялся, дождь с удвоенной силой барабанил по переднему стеклу машины, а как сбавлял скорость, он тут же затихал.

Артур заснул на моем плече, и я аккуратно уложила его себе на колени, чтобы уберечь от нескончаемой тряски. Я медленно поглаживала его пшеничные волосы и утирала мелкие слезинки с щек, некоторые из них падали на новую одежду мальчика, оставив небольшие темные круги. Ткань еще пахла новизной и на ощупь была весьма не из дешевых.

– Ни слова Фрау Шульц о том, что произошло, – вдруг раздался суровый голос офицера с водительского сиденья, отчего я испуганно дернулась. – Для нее мы загулялись на рождественской ярмарке.

Я коротко кивнула, хотя он продолжал смотреть на дорогу, даже не собираясь поворачивать голову в мою сторону. Мой молчаливый ответ его полностью устроил, и я решилась задать очередной интересующий вопрос.

– Что это были за мальчики и что они будут делать с одеждой Артура? – спросила я, надеясь, что за тарахтением мотора Мюллер услышит мой лишенный блеска голос. – Она ведь совсем им мала…

Я не видела его лицо, но готова была поклясться, что именно тогда он забавно ухмыльнулся.

– А вы не так глупы, – произнес он спустя минуту молчания. – Они… как это по-русски… беспризорники. Их родители почти наверняка евреи и погибли в лагерях… или доживают там последние деньки. Каким-то образом им удается убегать и прятаться от правительства. Выживают они благодаря подачкам сердобольных немцев. Но зачастую грабят людей, особенно на массовых мероприятиях. А костюмчик Артура уже наверняка продали за копейки какому-нибудь бедняку, который не может себе позволить купить своему ребенку новую одежду из ателье. Ну или выкрали ее для своих младших братьев и сестер, чтобы те не замерзли холодными ночами.

– Какой ужас… – пробубнила я, мысленно представив кошмар, в котором изо дня в день приходилось выживать бедным детям. – Зачем столько смертей? Ради чего…

Офицер заехал на территорию усадьбы семьи Шульц, заглушил мотор и развернулся в мою сторону с непроницаемым выражением лица. Его глубокие синие глаза в тот момент казались темного, практически черного кровожадного оттенка, и от этого я на мгновение перестала дышать.

– Вы спрашиваете это у того, кто носит немецкие погоны? – его глаза с сомнением сощурились. – Осторожнее с вопросами, не забывайте в какой стране вы находитесь…

Я испугалась его грозного голоса, но виду не подала.

– Артур, сынок! Боже мой, наконец-то! – с обеспокоенными криками выбежала фрау прямиком из дома. – Куда же вы запропастились? Я едва не сошла с ума!

– Все в порядке, фрау Шульц, Артур просто не хотел слезать с каруселей, а Китти не могла насмотреться на рождественскую ярмарку, – убедительно соврал Мюллер, предельно осторожно беря на руки спящего мальчика.

Я последовала за ними.

– Маменька… маменька… мы уже дома? – вдруг проснулся Артур со взглядом беззащитного слепого котенка.

Офицер тут же опустил мальчика на ноги и тот лениво потер глаза.

– Милый, пойдем, я уложу тебя спать, – ласково проговорила женщина, погладив ребенка по спине. – Пожелай Китти и гер Мюллеру доброй ночи.

– Доброй ночи! Мне очень понравилось с вами гулять, я обязательно еще раз попрошусь у маменьки в Мюнхен…

После того, как дверь за хозяевами захлопнулась, мы обменялись неловкими взглядами. Я посмотрела испуганно-настороженно, а он на меня с безразличной ухмылкой. Я подумала тогда, до чего же Мюллер противоречивый человек… Внешне выглядел как неприступная стена со стальной выдержкой и ничем не прикрытым безразличием, но при этом безмерно трепетно относился ко всем членам семьи Шульц, а значит умел любить и сострадать. Он был хорошо воспитан и к каждому относился по-человечески, но при этом служил в СС, имея офицерский чин. Он с хладнокровием соблюдал все законы Третьего Рейха, служа в полиции, но в буквальном смысле закрывал глаза на то, что остарбайтер свободно разгуливал по улицам города без хозяина и узнаваемой нагрудной нашивки.

Я настолько погрузилась в мысли, что и не заметила, как офицер подошел едва ли не вплотную и угрожающе наклонился к моему уху, чтобы тихо сказать напоследок:

– Надеюсь, вы больше не собираетесь сбегать, и мне не придется расставлять своих подчиненных на каждом углу. Доброй ночи, Катарина.

Я нервно сглотнула и очнулась, когда он уже завел мотор автомобиля и выехал на темную дорогу. От его тихого, хрустящего как гравий голоса по всему телу пробежались мурашки, а мочки ушей тотчас же загорелись ярким пламенем. Я даже и не пыталась понимать происходящее, а иной раз и вовсе отвергала его.

Как же так? Я не знала, что же делать: продолжать его бояться или считать своим негласным помощником, который сохранил мне жизнь, а не отвел на виселицу? Быть может, тот факт, что он не допустит моего побега не столь из-за наказания, сколь из-за Артура и фрау Шульц, мне стоило воспользоваться этим? В конце концов, моя смерть не выгодна этой семье, верно? Тогда и терять было нечего…

– Катруся, ты що оглохла?! – завопила Лëлька. Некоторое время она махала руками у меня перед носом. – Рассказывай що у тебя с лицом и що такого тоби мой Сашка наговорил.

Она и Танька с двумя хлопцами появились словно из ниоткуда перед крыльцом дома, и у меня закрались сомнения, что они видели все то, что происходило пару минут назад.

– А ты не видишь, Катька наша смущена, – хихикнула Таня, с широкой улыбкой разглядев меня с ног до головы.

– Та що ти несешь?! – Ольга махнула рукой в сторону подруги, а потом призадумалась. – А ну и вправду, що це до тебе он подходил так близко?

– Та що вы, дуры, несете? – вдруг смешался Иван, вглядевшись в мое лицо. – Катька, ты это… скажи, если он вдруг обижает тебя. Мы с хлопцами знаем как фрицев на место ставить, а то любят они руки распускать.

– Ой, та що вы там знаете? Знают они… ага… – рассмеялась Оля, переплетая руки на груди. – Герои нашлись…

– А ты, Лëлька, не встревай, – пригрозил Ванька хмурым взглядом. – А то умничать много стала. Ты уже год томно вздыхаешь по своему фрицу, а не думала, що он к Катьке приставать вздумал?

– Що ти свистишь тут? – оскорбилась Ольга. – Сашка благородна людина!

– Ага… до того благородна, що благородно наших убивает… – проворчал Колька.

– Он не на фронте, щоб наших убивать! – воскликнула Оля, взмахнув руками.

– Где Ася? – устало вымолвила я, пока ребята стреляли друг в друга возмущенными взглядами.