Хозяин жизни

Объект воздействия съёживается, поворачивается и направляется к двери.

– Эй ты! – окликаю второго, отвлёкшегося на первого. – Тоже – вон отсюда! Тоже – ждать на улице!

Он, точно так же съёжившись, следует за напарником.

– Вы куда? – удивлённо восклицает папашин посланец, явно шокированный происходящим. – Остановитесь!

– Было приказано идти вон и ждать на улице… – бормочет второй, не останавливаясь, следуя к двери.

– Стойте, я сказал! – пытается приказывать их начальник.

– Не трудитесь. Они сейчас выполняют МОИ команды, – уже спокойно поясняю я, интонационно выделяя слово «мои».

– Спасибо, Александр Николаевич, – явно выдыхает один из наших молодых охранников. – Я уж думал, случится ещё один инцидент.

– Ещё не вечер, так что не расслабляйтесь, – бурчу себе под нос и, тоже выдохнув, смотрю на гостя. – А теперь всё-таки извольте представиться.

Не воздействуя на него, просто спокойно жду ответа. Умея читать чужие мысли, с удовольствием воспринимаю наступившее смятение у прежде самоуверенного хама. Бедняга просто не понимает, что сейчас произошло. У него в голове до сих пор только один вопрос: почему его охранники, не послушавшись хозяина, ушли? Чувствую возникшую от состояния беспомощности досаду, а с ней и наступившее раздражение.

– Я помощник Эдуарда Палыча и приехал сюда, чтобы забрать его сына, – наконец безапелляционно заявляет он, не называя своего имени и отчества, но скользя по мне взглядом, в котором сквозит откровенное пренебрежение. – Где мальчик? И вообще, кто вы такой?

– О, как вы его назвали, мальчике мы будем говорить у меня в кабинете, – в свою очередь игнорируя его последний вопрос, информирую я и, видя желание возразить, твёрдо добавляю: – По-другому не будет. Идёмте!

Мой кабинет здесь же, на первом этаже, недалеко от приёмного покоя, в поликлиническом отделении.

– Если бы не саботаж охраны, разговор был бы другой, – бормочет посланец, но за мной идёт. – Я вынужден терять тут время, пока не зная, с кем говорю.

– Но помощник неизвестного мне Эдуарда Павловича для меня тоже пока остаётся безымянным, – через плечо бросаю я, доставая из кармана ключ, чтобы открыть дверь кабинета, на которой укреплены две таблички. На верхней написано: «Доктор Елизов». На нижней указано, что Елизов Александр Николаевич является первым заместителем главного врача. Киваю на надписи: – Вот моя визитная карточка. Заходите!

В кабинете сажусь в своё кресло, а гостю молча указываю на стоящую напротив обычную медицинскую кушетку. Усаживать его на стулья, стоящие около стола, сидя за которым веду приём, считаю излишним.

– Так всё-таки кто такой этот ваш – как вы его назвали?.. Эдуард Павлович?

– Вы должны это знать! Глава корпорации… – и следует весьма известное название.

– Я никому, кроме своих пациентов, ничего не должен, – жёстко припечатываю я и сразу интересуюсь с откровенной насмешкой: – А у помощника этого самого Эдуарда Павловича своё-то имя есть? Или вы у вашего босса по номерам числитесь?

Мужик багровеет и сначала, не найдя, что ответить, хлопает глазами, а потом взрывается:

– Какая вам разница!

– Просто я не привык общаться с пронумерованными манекенами.

Честно говоря, во время этой перепалки, слегка покопавшись в его мозгах, я уже прочёл, что зовут этого помощника Виктор Константинович Бураков, но всё равно уж очень хочется услышать это от него самого.

– Ну так всё же, может, назовётесь?.. – и держу паузу в знак ожидания.

– Бураков Виктор Константинович! – наконец подтверждает он выясненное мной самостоятельно.

– Так вот, возвращаясь к вашему Эдуарду Павловичу. Как я понимаю, вы считаете наличие в качестве папы топ-менеджера или даже, может быть, владельца фирмы даёт право сынку по пьянке творить беспредел?

– Мальчики отмечали день рождения. Ничего страшного. С каждым бывает!

– Ничего страшного, говорите? – задумываюсь. – Идёмте!

Предварительно заставив надеть требуемый у нас при любых посещениях больничных помещений белый халат и бахилы, веду этого помощника на третий этаж в палату к Ваньке.

Входим. Братишка лежит так, как я его, усыпив, и оставил. Пусть отдохнёт. И ночное дежурство, и ещё я намучил…

– Вот, видите? – показываю на изуродованное лицо. – Это сделал, как вы назвали, мальчик. Повалил человека и бил ногой по лицу, крича, что научит врачишек правильно обслуживать хозяев жизни. А этот врач находился при исполнении своих обязанностей и должен был работать с пациентом, которого привезли по «скорой» с серьёзным сердечным приступом. Царапины на лице сынка вашего хозяина в такой экстренной ситуации могли бы и подождать.

Сказав это, тем не менее читаю в мозгах своего визави полное равнодушие. Там висит только одна задача: забрать, уехать и забыть. Понимаю, что это точно представитель неких небожителей, или, как, оказывается, они себя называют, «хозяев жизни».

– Зачем вы мне всё это показываете? – наконец следует раздражённый вопрос.

– Об этом мы продолжим разговор в моём кабинете после того, как ещё посмотрим на вашего… мальчика, – отрубаю я. Этого скота я и сам ещё не видел.

В смотровой на кушетке развалился и похрапывает здоровенный смазливый детина лет двадцати с небольшой, явно нестрашной ссадиной на лице. С его комплекцией справиться с Ванькой было нетрудно. Обращаю внимание на ботинки. На их носках укреплены блестящие металлические накладки. Теперь ясно, откуда у братишки такие переломы!

– Вы считаете вот это, – показывая на травму, обращаюсь я к посланцу папаши, – более срочным, чем сердечный приступ?

Ответа не жду, ведь уже прочитал его мысли.

– Идёмте!

В кабинете снова сажусь за стол, а гостю вновь киваю на кушетку.

– Хотелось бы услышать ваши комментарии показанного вам сначала на третьем этаже и потом на первом, – приглашаю я его к разговору. – Надеюсь, вы увидели разницу между первым и вторым случаями?

– Разница есть, – неохотно соглашается он и переходит в наступление: – А вы, я тоже надеюсь, понимаете разницу между сыном Эдуарда Палыча и каким-то местным сердечником, ну и вашим… районным врачом тоже?

– Тогда припишите к перечисленным вами и меня, – и не могу подавить усмешки. – Судя по поведению в присутствии вашей охраны, которое я сейчас наблюдал, себя вы причисляете к людям на уровне сынка шефа. Так?

– Конечно, не к самому верху, но весьма близко, – со спокойной уверенностью констатирует посланец папаши, явно успокоившись и собравшись с мыслями. – В ином случае я, возможно бы, так не сказал, но поскольку мы с вами сейчас тет-а-тет, замечу: в мире люди делятся на две неравные группы. Есть те, кого требуется обслуживать, а есть те, которые должны обслуживать, и их большинство. Я понятно излагаю?

– Достаточно понятно для мозгов какого-то «врачишки», – и снова усмехаюсь. – Но вам и отцу «мальчика» придётся учесть: я тоже делю людей, но совсем по другому принципу. По принципу человечности и морали.

Сказав это, включаю паузу и неожиданно начинаю анализировать свой опыт общения с подобными субъектами, то есть с сильными мира сего или с теми, кто себя таковыми считает. Искренне полагая, что высокое положение, а значит, и возможности, соответствующие такому положению, дают им больше прав, нежели всяким там «врачишкам», «учителишкам», «инженеришкам» и прочей неуважаемой такими людьми публике, они позволяют себе её бессовестно нагибать или вообще топтать. Тогда получается, например, вооружённый человек, а значит, тоже имеющий повышенные возможности, может спокойно по праву сильного грабить безоружного. Или я со своими сверхвозможностями в области биоэнергетики, гипноза и прочего из этой же области… Тоже ведь могу творить, что хочу! И сдерживающим элементом тут является лишь мораль. Только по признаку «морально или аморально» можно проводить границу! Но, увы, такие, как сияющий от лоска господин, сидящий напротив, проводят её совершенно по-другому.

Однако пора продолжить общение и наконец расставить все точки над i.

– Так вот… – я начинаю основную часть разговора. – Этого вашего мальчика до моего разрешения вы не заберёте, – и набираю по внутреннему телефону номер нашего юриста. – Лена, здравствуй. Я попрошу тебя подготовить заявление в полицию по сегодняшнему событию… Ах, уже готово! И свидетельские показания тоже? Спасибо тебе!

Положив трубку, смотрю на папашиного представителя.

– Вы с ума сошли? – искренне удивляется он. – Вы что, ничего не понимаете? Я могу позвонить, и приедут настоящие… парни, а не эти саботажники. Мы же просто заставим вас отдать мальчика.

– Насчёт, как вы сказали, саботажников… Попытайтесь уложить в голове: они не виноваты, поскольку просто НЕ МОГЛИ не выполнить моего приказа, – объясняю я терпеливо. – Не заставляйте меня с целью убеждения приказать ещё и вам сделать что-нибудь… экстравагантное, а потом наблюдать, как вы будете это исполнять. То же самое случится и с теми людьми, которые приедут по вашему вызову. Умею я так! Понимаете?

– Вы что…

– Да-да! Именно то, о чём вы сейчас… возможно, подумали. Я не случайно показал вам свою, как я называю, визитную карточку. Вечером дома наберите в Интернете мою фамилию и почитайте, с кем ваша компания собирается связаться.

На лице моего визави снова откровенное смятение.

– Может, мы как-нибудь сумеем договориться?

– Договариваться я не намерен, – предупреждаю жёстко. – Считаю, поступать надо по закону. Этот отморозок нанёс нашему врачу телесные повреждения – пусть сумеет ответить. А что касается звонка папы в Управление полиции, так они, кстати, тоже по закону, просто обязаны принять у нас заявление и показания. Можете не сомневаться, я за этим прослежу.

– Хотите повоевать с системой? – теперь он насмешливо улыбается. – Это, знаете ли, опасно!

– А я привык. Не в первый раз, – и внимательно смотрю ему в глаза. – Выдюжу! Пойдёмте, хочу ознакомиться с заявлением и показаниями лично, а вашему мальчику уже пора просыпаться и ехать в отделение полиции. Да и нам надо освежить и прокварцевать помещение после его перегара.

Когда мы выходим из кабинета, представитель высокопоставленного лица ещё раз изучает содержание табличек на двери и даже всё записывает.

Наш юрист размещается в небольшой комнате рядом с бухгалтерией, и я захожу к ней вместе с папашиным посланцем.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! – она поднимается из-за своего стола. – Я необходимые документы подготовила в двух экземплярах. Все свидетели избиения написали свои показания. Также в присутствии наряда полиции сделаны копии данных с камер видеонаблюдения. Они эти копии заверили по акту. Вот, посмотрите… А на заявлении в полицию нужна ваша подпись как исполняющего обязанности главного врача.

Ну и ну… Умница! На редкость грамотно сработала!

Лена – жена нашего с Ванькой друга Павла, работающего здесь же, в больнице, замом по хозяйству. С ней я знаком столько же лет, сколько и с ним, поэтому наше общение всегда происходит на «ты», но сейчас эта умнейшая женщина, прекрасно всё понимая и оценив обстановку, держится строго в рамках официальной лексики.

Пробегаю глазами по протянутым бумагам, потом подписываю заявление. На своего спутника даже не оборачиваюсь.

– Я хочу посмотреть, – заявляет он.

– Вам это покажут в полиции, если сочтут нужным, – сухо бросаю я, ловя при этом одобряющий взгляд юрисконсульта.

– Я потом и у Ивана Николаевича, как у пострадавшего, возьму заявление, чтобы представлять его интересы в суде, – как бы между делом замечает она. – Как он? Я пока к нему не ходила.

– Сейчас и не надо. Я там сделал всё, что требовалось, и теперь он спит. В общем, ещё раз спасибо! Наряд полиции ждёт, пойду и скажу им, чтобы паковали этого… – оборачиваюсь на папашиного представителя, – мальчика. А вместе с ними надо попросить съездить Павла, являющегося официальным лицом, чтобы он проследил входящую регистрацию нашего заявления и взял подписи на копиях документов.

На улице вижу перекуривающий около патрульной машины наряд полиции и странно топчущихся у двери двоих парней из охраны посланца. Подхожу к полицейским.

– Вот заявление от нашей больницы и свидетельские показания людей из числа персонала, видевших это безобразие, – и отдаю полицейским документы в «несгибайке». – Там же диск со знакомыми вам материалами с камер видеонаблюдения. Ваш клиент в смотровой – забирайте! Насколько я знаю, вы можете его задержать на двое суток. Наш сотрудник поедет с вами, чтобы забрать копии с визами о принятии оригиналов.

Не знаю, с какой интонацией у меня прозвучали эти слова, но старший наряда укоризненно качает головой.

– Александр Николаевич… Вы с нами так говорите, будто в чём-то подозреваете.

– Да. Я подозреваю, что будет ещё какой-нибудь приказ, который вам надо будет выполнять. Даже знаю какой, – и горько усмехаюсь. – Для такого предвидения не требуется моих способностей.

Взяв бумаги, наряд идёт за мной в смотровую, где по-прежнему безмятежно отдыхает главный виновник всех событий. Посланец папаши, присев на корточки около кушетки, начинает осторожно трясти его за плечо.

– Володя… Володя! Проснись… Ну, Володя!

Детина сначала что-то мычит, чмокает губами, потом нехотя открывает глаза.

– Ну чего?..

Потом он обводит непонимающим взглядом всех присутствующих, садится и трясёт головой.

– Бу-у-у… Ох… – снова обводит всех нас взглядом покрасневших глаз и брезгливо спрашивает: – Ну чё надо?

При этом выражение его лица чем-то неуловимо напоминает то, какое я видел на лице Буракова, когда он командовал приступом брать нашу смотровую.

– Володя, к тебе есть претензии, – с усталостью в голосе объясняет папашин гонец и кивает в мою сторону. – Вот у этих людей…

– Опять я кому-то морду побил? – довольно ржёт сынок и с видимым удовольствием заявляет: – Люблю я это дело по пьянке!

– Вы задержаны по подозрению в нанесении телесных повреждений врачу больницы во время его дежурства, – сухо констатирует старший наряда. – Идёмте в машину!

– Ещё чего! – презрительно скривив губы, бросает высокопоставленный детина. – Сейчас отцу позвоню – попрыгаете! Константиныч, где мой телефон?

– Посмотри, он у тебя всегда лежит в правом кармане, – с той же усталостью тона подсказывает посланец.

Телефон находится там, где и предполагалось.

– На! Найди, где там папаня, – Володя протягивает Буракову мобильник, и тот начинает перебирать меню.

Сцена, которую я наблюдаю, вызывает чувство омерзения. Я и так зол, а сейчас просто боюсь сорваться в бешенство.

– Эдуард… Палыч, это я, – предварительно бросив на меня взгляд, странным тоном представляется помощник после ответа. – Нет. Не позволили забрать… Здесь написали заявление в полицию, и сейчас Володю повезут в отделение… Я не смогу его забрать! Главврач не разрешает… Сейчас дам, – и протягивает мне трубку.

Как мне это знакомо! Так часто по разным поводам возникают подобные ситуации!

– Слушаю.

– Нет, это я вас слушаю! – звучит раздражённый голос. – Что вы там устроили с моим сыном?

Делаю глубокий вдох, чтобы погасить приступ ярости. Однако эта вынужденная пауза явно подхлестнула папашу, который, как видно, ждать не привык.

– Я спрашиваю, что за цирк вы там устроили с моим сыном? – раздаётся повелительный ор в моё ухо.

– Во-первых, прекратите орать, иначе я не стану с вами разговаривать. Кто бы вы ни были, а мне это совсем не интересно, призываю вас блюсти хоть какие-то нормы этики.

Папаша пытается перебить, но я уже давно знаю, что для прекращения таких попыток достаточно продолжать говорить, не повышая голоса и чётко разделяя слова, тогда оппонент будет вынужден молчать и слушать.

– Во-вторых, я подписал заявление в полицию на вашего сына о нанесении им телесных повреждений врачу нашей больницы во время его дежурства. У этого доктора сломаны лицевые кости, ведь ваш сын его повалил и бил по лицу ногами. На записи с камер видеонаблюдения это отлично видно. Вы хорошо слышите?

Специально делаю паузу, поскольку понимаю, каким бы этот папаша ни был, размер бедствия должен его впечатлить.

– Слышу, – отрывисто произносит он.

– Так вот, мы здесь расцениваем этот случай как злостное хулиганство, и наш юрист мне объяснила, поскольку речь идёт о травмах черепа, он может потянуть на несколько лет… отдыха, к чему мы и будем стремиться через суд.

– У вас ничего не получится, – в его тоне я слышу усмешку. – Я не позволю вам этого сделать.

– Не обольщайтесь. Я, доктор Елизов – запомните, пожалуйста, такую фамилию, – вам обещаю: в любом случае получится. Всех благ! – и даю отбой.

Папашин помощник, хлопая глазами и поправляя галстук, смотрит растерянно. Не знаю, что его так потрясло – неудача в попытке вызволить сынка шефа или тон моего разговора с этим человеком.

– Забирайте молодца! – командую я наряду.

– Я тебя ещё размажу… – бормочет сынок, с ненавистью глядя мне в глаза.

– Это если сумеешь допрыгнуть, – усмехаюсь я, – а пока отдохни. В том числе и от такой мысли.

На улице наблюдаю, как его пакуют в полицейскую машину. Двое изгнанных мной парней продолжают топтаться у входа в приёмный покой.

– Поехали! – командует Бураков, собираясь сесть в машину.

– Приказано ждать… – бормочет один из них, не сходя с места.

Ну что ж, пора дать им свободу. Подхожу.

– Смотреть на меня! – смотрят. – Всё! Свободны! – щёлкаю пальцами и поворачиваюсь к посланцу. – Забирайте ваших сотрудников.

Бросив в мою сторону опасливый взгляд, он повторно произносит уже почти без командных ноток:

– Ну, поехали…

Проследив за отъездом полицейских с задержанным, Павла на его «Ниве» и Буракова с сопровождающей охраной, хочу вернуться к себе в кабинет, но вижу, что от «Лексуса», по-прежнему стоящего за шлагбаумом, в мою сторону направляются те двое парней, которые, по всей видимости, и привезли сюда «мальчика». Спокойно стою и жду. Кажется, всё происшедшее их несколько озадачило неожиданной развязкой. Неужели начинается «вторая часть Марлезонского балета»?

Подходят. На вид им тоже лет по двадцать. Скорее всего, ровесники виновника.

– Что вы хотели, парни? – интересуюсь я. Ведь не просто же так они решили подойти!

– А куда Вовика повезли?

Да уж, Вовик…

– В отделение полиции. А у вас были на этот счёт сомнения?

– У него отец…

– У него отец, а у всех нас – закон! – перебиваю я. – И по этому закону ваш приятель будет отвечать.

– Ой, мужик… Ты насмешил! Да его батя только даст команду, и будешь ты… полностью счастлив! – начинает ржать свита «мальчика». – Запомни! Он его всегда вытаскивал, вытащит и сейчас. Вовик будет в шоколаде, а вот ты на свою жопу приключений уже точно нашёл! Палыч такого не прощает.

Смотрю на их довольные рожи и чувствую, как внутри растёт… омерзение. Не знаю, являются ли эти недоросли отпрысками каких-то влиятельных особ или просто прихлебателями этого Вовика, но в любом случае они явно тоже причисляют себя к хозяевам жизни.

– Так, парни… Вы меня утомили, – мой голос действительно звучит устало. Сам это слышу. – Езжайте-ка отсюда… подобру-поздорову.

– А если не поедем, что будет? – звучит довольно наглый вопрос.

Ох, как я устал! Полночи в самолёте, теперь тут всякие приключения, да и с Ванькой намучился, а ещё надо будет с ним сейчас сеанс энерготерапии повторить! И это не проходящее раздражение…

– Повторяю, езжайте отсюда. Иначе плохо будет. Я вас честно предупреждаю.

– Мужик, ты что-то не догоняешь. Мы же тебя сейчас за Вовика и сами можем… – и ко мне тянется рука.

Резко чувствую злое веселье. Вспоминаю детскую игру и, поймав взгляд нападающего парня, резко со щелчком пальцев командую:

– Замри!

Противник цепенеет. Стоя истуканом с протянутой рукой, он явно не понимает, почему вдруг его тело одеревенело, старается преодолеть такую неожиданность и, от этого сопя, таращится на меня.

– Мужик, ты чё… – и второй делает шаг в мою сторону.

– Тоже – замри!

Окидываю взглядом результат своих «трудов». Оба стоят в нелепых позах и с идиотскими лицами.

– Значит так, парни… Надеюсь, вам уже понятно: сколько вы будете вот так тут стоять статуями, зависит от меня, – после паузы почти ласково сообщаю я. – Не советую вам испытывать моё терпение дальше. Может случиться что-нибудь похуже, и от вас зависит – это завершение или пока только начало. Ясно вам?

Тупо смотрят, поскольку больше ничего сделать не могут.

– Будем считать, что ясно… Ну всё. Свободны! – и опять щёлкаю пальцами. – Пошли вон отсюда! Чтобы я вас здесь больше не видел.

Получив свободу, они с теми же оторопевшими лицами, сначала отступая задом, делают несколько шагов, потом разворачиваются и, периодически оглядываясь, перебежками двигаются к своей машине.

Уф… Даже не могу охарактеризовать случившееся. Вообще-то на этих двоих клоунах я немного разрядился после своего утреннего напряга. И им ещё повезло: я их только обездвижил, а не сделал что-то более серьёзное. А ведь такое могло случиться сгоряча! Плохо это, конечно… Сам понимаю! Вспоминаю, как когда-то в острой дискуссии сказал, что на каждую наглую силу должна быть бо́льшая сила, дабы наглецу дать не только отпор, но и урок на будущее.

Возвращаюсь в кабинет. Хочется просто посидеть и немного собраться с мыслями, да и надо отдохнуть перед очередным сеансом с Ванькиной физиономией.

Да… Отправив этого сынка в отделение полиции, я реально встал на тропу войны. Причём, даже не заглядывая в будущее, можно с уверенностью предсказать, войны скорее всего без каких-либо правил. Таких могущественных противников у меня ещё не было. В начале работы в этой больнице с местными чиновниками воевать приходилось, но это была чисто производственная необходимость, поскольку, придя сюда на полный развал, который их устраивал и практически поддерживался, мы тогда старались сначала хотя бы навести порядок. За прошедшие годы нам с Кириллом Сергеевичем удалось собрать отличную команду. В результате нашего совместного труда и благодаря попечительскому совету и благотворителям обычная районная лечебница, несмотря на скромные размеры, превратилась в мощную современную медицинскую организацию, обеспечивающую и излечение, и комфорт своим пациентам. По ряду показаний к нам едут буквально отовсюду, в том числе солидные чиновники из столичных правительственных структур. Часто и в очередь записываются, чтобы решить проблемы со здоровьем именно здесь, у нас. За годы напряжённой работы и после наших успехов трудно было не обзавестись влиятельными знакомствами, способными сыграть положительную роль в разрешении сложных ситуаций, но при этом я никогда ещё своими «связями» не пользовался, хотя часто достаточно было просто набрать номер телефона. Не хочу пользоваться ими и сейчас. Воевать за справедливость буду самостоятельно. Дело здесь даже не в том, что пострадал человек, которого нежно люблю, мой братишка. Я бы точно так же вёл себя, случись такое с любым другим врачом, да и вообще человеком.

Ну ладно… Немного отдохнул, теперь надо идти к Ваньке.

Чёрт! Со всеми событиями совсем забыл сообщить жене о своём благополучном возвращении. Нахожу в меню номер её телефона.

– Дашка, привет! Я вернулся и сейчас в Чистых Озёрах. Тут с Ванькой беда случилась…

– Господи! Что с ним?

Кратко рассказываю и заодно предупреждаю о своём будущем длительном отсутствии дома, а вернее, на даче, где сейчас помещается моё семейство. Объясняю необходимость постоянно проводить с братишкой свои сеансы. О грядущей войне с сильными мира сего пока не говорю.

– Ох, Сашка, – вздыхает Даша. – Ужас-то какой… Если бы не мальчишки, я бы приехала прямо сейчас. Ему ведь рядом сиделка нужна! А Рита уже там?

– Честно говоря, не знаю. Я ей не звонил, Ванька наверняка тоже, поскольку он со своим отёком лица просто не смог бы этого сделать. Правда, если бы и мог, вряд ли стал бы сразу волновать жену. Ну ладно, я сейчас к нему, а вечером тебе обо всём доложу.

Едва даю отбой, как дверь кабинета открывается.

– Саша, к тебе можно? – заглядывая, спрашивает Павел, вернувшийся после поездки в отдел полиции.

Постукивая протезом и палкой, он входит и садится на стул у моего стола. Став инвалидом в первую чеченскую войну и из-за этого насидевшись без работы, этот человек, с тех пор как принял под опеку наше больничное хозяйство, будто взлетел. Несмотря на отсутствие ноги, поспевает везде, и по его части у нас всё просто блестит.

– Ну как, заявление они приняли? – с напряжением интересуюсь я, понимая, что для полиции отношения со мной – это одно, а приказы начальства – совсем другое.

– Ну а куда они денутся? – усмехается он. – Уже Ленке отдал все завизированные копии. Теперь ты скажи: с Ваней насколько серьёзно? Я понимаю, сделали всякие там рентгены и прочее, да и Алёшин смотрел, но хочу знать твою оценку.

Вопрос звучит с беспокойством, заставляя испытать огромную благодарность за сочувствие и участие.