Хозяин жизни

– Может, за время твоего отсутствия этот Вовик объявится или его найдут?

– Даже и не знаю, насколько это будет хорошо. Если он объявится здесь, то опять могут случиться неприятности. Ладно, сегодня вечером всё-таки поговорю с Николаем Сергеевичем и спрошу у него совета. Пока давай начинать приём.

Я в гостях у Зорина в его несколько тяжеловесном, хорошо мне знакомом коттедже. После моего звонка он предложил заехать, когда закончится вечерний приём.

– Сейчас мы вас после всех трудов накормим, – радушно заявляет хозяин, приглашая к столу. – Надеюсь, Даша не станет на меня за это сердиться.

Отказываться даже не помышляю и за обильным ужином рассказываю Николаю Сергеевичу о разговоре с Бураковым.

– Есть из-за чего беспокоиться, – задумчиво произносит он. – Уверен, теперь вы признали мою правоту насчёт вашей охраны. Слушайте, а может, вы всё-таки, применив свои способности, поможете его найти? Согласитесь, сейчас это в наших общих интересах. Если этого мальчика по вашим указаниям найдут, то, может быть, потом будут хоть как-то контролировать?

– Николай Сергеевич, на юношу вы тоже не очень похожи, – практически перебив, ехидно замечаю я, вспоминая его слова в ответ на высказанную мной надежду, что высокопоставленного сынка отправят в СИЗО.

– Уели вы меня, – усмехается Зорин. – Ну хорошо… Только в любом случае, я считаю, в начавшейся истории позиция нашей стороны должна быть активной, а мы пока только реагируем на уже сделанные против нас шаги. Согласны? Уверен, если сейчас опасность стала абсолютно реальной, то существующее положение вещей требует от нас решительных действий, – смотрю на собеседника и вижу строгий взгляд. – Сергей связался со мной сразу после того, как его адвокат рассказал ему о посещении Ваней следователя. Звонил в крайнем возмущении. И это вполне естественно, ведь ситуация, когда следствие до сих пор не удосужилось рассмотреть представленные вами материалы, а явно ожидало, пока противоположная сторона накатает своё липовое заявление, ничего, кроме возмущения, у нормальных людей вызвать не может. Это вообще чудовищно! Ваня – и вдруг хамил… Чушь сплошная. Ангелы не способны хамить!

Вспоминаю оценку, которую дал братишке мужик из посёлка. Всё сходится!

– Мы обсудили предложение юриста передать материалы на какой-нибудь из популярных каналов телевидения, – сделав паузу, продолжает хозяин дома. – Думаю, идея очень неплохая. Это и будет активным шагом с нашей стороны. Пусть обыватель узнает, как всесильный глава корпорации, ручкающийся с самим президентом, нагибает следствие для вызволения при помощи клеветы своего отмороженного сынка. Причём клеветы не на рядового врача, а на брата многим известного доктора Елизова.

– А вот это уже будет перебором, – замечаю я. – Я понимаю, моё имя уже стало достаточно известным, но не хочу этим пользоваться.

– Александр Николаевич, дорогой вы мой, ваше имя теперь тоже может являться оружием. Логика проста: любого другого эта команда очень высокопоставленных лиц спокойно затопчет и пойдёт дальше, не оглянувшись. С вами у них такого не получится.

– Со мной у них такого не получится по другой причине.

– А вот этого как раз я больше всего и боюсь… Ну что вы так смотрите?

– Думаю о том, что в вашем лице получил кроме Кирилла Сергеевича и Ваньки ещё одного воспитателя, – усмехаюсь я.

– Вы мне сейчас сделали просто огромный комплимент. Спасибо… – задумчиво произносит Николай Сергеевич. – Ваше сравнение меня с этими двумя людьми… не только приятно, но и, как говорится, ко многому обязывает. Это в первую очередь ваша заслуга! – и сделав паузу, он снова переходит в наступление: – Поймите, предложенное адвокатом Сергея и вместе с ним мной позволит вам не совершать… доступные действия. Боюсь, именно такие шаги, если можно так выразиться, перетянут вас из поля закона в поле понятий.

Мобильник, как всегда, звонит не вовремя. Номер мне неизвестен.

– Слушаю!

– Добрый вечер, Александр Николаевич… Это… Эдуард Павлович беспокоит…

Хорошо, что я сижу, а то бы просто грохнулся на пол от неожиданности.

– Здравствуйте, Эдуард Павлович! Не стану спрашивать, откуда у вас номер моего мобильного. Уверен, вам его дал кто-то из бывших пациентов. Чем обязан вашему звонку?

Не знаю, какое в эти моменты выражение на лице у меня, но у хозяина дома оно какое-то растерянно-озадаченное.

– Вы правы. Этот номер мне действительно дал один из ваших пациентов в прошлом. Александр Николаевич, я вынужден просить вас о встрече. Готов подъехать в Чистые Озёра в указанное вами время.

Как бывает всегда в таких ситуациях, мысли начинают просто носиться в голове. Что ж, ничего особо серьёзного на завтрашнее утро не запланировано…

– Хорошо! Приезжайте завтра к десяти. Я предупрежу в приёмном покое, и меня позовут.

Дав отбой, смотрю на Зорина.

– Решил-таки приехать сам… – усмехается он.

– Главное, он позвонил сам, а не приказал соединить, как было однажды. Уверен, будет просить найти сына, поскольку употребил слова «вынужден просить о встрече». И тут, я думаю, вы правы: этого отморозка придётся ему найти. Во-первых, я не смогу отказать просящему отцу. Это будет не по-людски. Во-вторых, нам всем будет спокойнее, если этот «мальчик», как вы предположили, окажется под присмотром.

Некоторое время мы оба молчим, но наверняка думаем об одном и том же.

– Несмотря на высказанное мной предположение о контроле за сынком, не думаю, что с людьми типа его папаши можно о чём-то всерьёз договариваться, не будучи в их понимании в одном с ними статусе, – задумчиво произносит Зорин. – Я не верю людям из верхов иерархии. При переговорах с ними для достижения своей цели им всегда надо показывать их собственную заинтересованность в ожидаемом от них действии.

– В любом случае, я попробую. Согласитесь, благодаря моим способностям меня трудно обмануть.

– Хорошо. Давайте решение о предании гласности всего имеющегося сегодня безобразия отложим до результатов вашей встречи.

– Я думаю, лучше его отложить вообще до возвращения Кирилла Сергеевича. Я за ним лечу послезавтра.

– Согласен. Но с Сергеем мы всё равно обсудим варианты. А номерочек-то всесильного Эдуарда Павловича вы на всякий случай сохраните. Вдруг когда-нибудь ещё пригодится.

Правильное напоминание! Произвожу на телефоне необходимые действия и фиксирую номер под инициалами ЭП.

Звонок мобильника поднимает меня в половине шестого утра.

– Слушаю! – и, боясь разбудить сладко спящее семейство, полуголый выскакиваю с трубкой из дачного домика на улицу.

– Александр Николаевич, нам сейчас позвонили и предупредили, что на федеральной трассе случилось серьёзное ДТП с большим количеством пострадавших. «Скорые» везут всех к нам, поскольку наша больница ближайшая, – сбивчиво сообщает дежурящий сегодня по части хирургии Алёшин.

– Понял. Сейчас выезжаю… Чёрт! Моя машина ведь стоит там, у больницы! Ладно, определюсь. Ждите!

Действительно, начав ездить с охраной, свою «Ауди» я оставил припаркованной рядом с приёмным покоем. Ну что ж… Звоню Ваньке.

– Что у тебя стряслось? – сонно бурчит он в трубку.

Быстро излагаю свою просьбу.

– Через десять минут выезжаю, – звучит совсем по-другому. – Жди, я быстро!

Возвращаюсь в дом. Дашу своим резким подъёмом я, конечно, разбудил. Повторяю ей полученную информацию и иду умываться, чтобы к Ванькиному приезду быть в полной форме.

Замечательная у меня жена! Всё понимает с полуслова, и к моменту завершения утреннего туалета завтрак ждёт меня на столе. Всё-таки сначала звоню Алёшину, чтобы вызвал всю нашу хирургическую команду. Умница! Он успел всех обзвонить. На всякий случай ещё сам звоню Юре Кушелеву. Беспокоюсь! Личный транспорт у него есть, но права он получил только два месяца назад, и если будет слишком спешить, может случиться всякое, поэтому пусть ждёт Ваньку, который проедет почти рядом. Потом даю команду братишке немного изменить маршрут.

…Ну вот, Ванькин «Пежо» вижу из окна, целую Дашу и выхожу.

– Привет! Уступи место профессионалу, – командую хозяину, подойдя к машине.

Поскольку водительский стаж у меня почти двадцать лет, то в экстренных ситуациях лучше рулить самому.

– Видишь! Боится Александр Николаевич со мной ездить на правом сиденье, – шутливо апеллирует Ванька к Юре, сидящему сзади, но место за рулём уступает.

– Пристегнулись? – в том же тоне спрашиваю я у пассажиров, отрегулировав под себя кресло и руль. – Тогда взлетаем!

Домчались без проблем. Подъехав к приёмному покою, видим сразу три «скорые». А ведь будут ещё! Беда… Оставив братишку парковаться, вместе с Юрой идём вникать в проблему.

…Все операционные нашей больницы заняты. Некоторых не очень сильно пострадавших пользуют в процедурных. Светлана Сергеевна вместе с Павлом определяются с установкой дополнительных коек в коридоре хирургического отделения. Пришлось из подвала грузовым лифтом поднимать старые. Когда во время замены мебели эти кровати хотели утилизировать, мудрый Кирилл Сергеевич настоял, чтобы их оставили на всякий случай. Вот он и наступил, этот случай.

Себе, как обычно, взял самого тяжёлого пациента. Это мальчик лет десяти с многочисленными переломами и разрывами некоторых органов. Работаем четвёртый час. Очень приятно, когда бригада понимает тебя с полуслова. Команды, даже самые неожиданные, исполняются чётко. Сегодня Новиков, приехавший по вызову позже нас, работает самостоятельно, а у меня в ассистентах Юра. Вижу его сосредоточенность и предельную аккуратность. Школа Шахлатого!

…Мальчика увозят в реанимацию. Вызываю Ваньку и прошу взять состояние маленького пациента под неусыпный контроль. Конечно, в реанимационном блоке есть свои специалисты, но здесь случай особый. Эта работа как раз для доктора Серёгина. Теперь надо выяснить, как дела в других операционных. Вспомнив о назначенной на утро встрече, предупредил, чтобы приехавшего Эдуарда Павловича, если он согласится в такой ситуации ждать, проводили в мой кабинет.

– Ну что, Юра? Наверно, испугался, когда мы мальчишку чуть не потеряли? – интересуюсь у ассистента, сидящего в кресле и с непонятной тупостью смотрящего на свои руки.

– А вы? – он поднимает на меня взгляд, который только теперь начинает становиться осмысленным.

– Испугался, – признаюсь честно и добавляю: – Испугался, что не успеем… Но мы успели! А ты – молодец! Ну иди отдыхай пока, а я зайду к соседям, – имею в виду соседнюю операционную. – Посмотрю, что там у Новикова с…

Договорить не успеваю, поскольку быстро входит Шитова.

– Александр Николаевич, Алексей Сергеевич просит подойти.

Значит что-то очень серьёзное и там…

Переодеться просто нет сил. Хорошо хоть теперь кроме грузовых лифтов у нас есть и пассажирские, а то ноги почти не ходят. Так во всём хирургическом и спускаюсь на первый этаж. Тут стало спокойнее. Всех, кому требовалась экстренная помощь, уже прооперировали. Остались совсем лёгкие.

– Александр Николаевич, человека, который к вам приехал, мы, как вы сказали, проводили в кабинет, – не прекращая накладывать повязку, докладывает сестра.

Значит, всё-таки ждёт меня мой гость! А как бы хотелось, чтобы он, не став ждать, уехал и можно было бы немного отдохнуть. У себя вижу сидящего на стуле у моего стола плотного мужчину под пятьдесят, седого, с намечающейся плешью. Он поднимается навстречу и протягивает руку. Обращаю внимание на его дорогой костюм. Я, наверно, себе такого никогда не смогу позволить.

– Здравствуйте! Извините, у нас сегодня неожиданный аврал, – объясняю я, отвечая на рукопожатие.

– Сказали, на трассе набитый микроавтобус попал под фуру, – с некоторой сухостью произносит он, рассматривая меня с нескрываемым и колючим интересом.

– Ну вот, теперь хоть узнал, что произошло, – усмехаюсь я, – а то всё не было времени выяснить.

Усталость просто валит с ног, и пусть гость думает обо мне, как хочет, но пока себя в порядок не приведу, никаких бесед у нас не будет. Подхожу к умывальнику и плещу себе на лицо холодную воду. Умывание всегда бодрит. Повесив полотенце на место, открываю окно и закуриваю. Это мне сейчас тоже очень нужно, чтобы просто прийти в себя и взять некоторую паузу перед разговором. Да и, в конце концов, я тут хозяин!

Стук в дверь, и появляется Шитова с кружкой на подносике.

– Александр Николаевич, вот, как всегда после операции, ваш традиционный кофе! И ещё… Должна сказать, работая с вами более семи лет, я многое видела, но сегодня у меня было потрясение. Вы же этого мальчика просто по частям собрали! Что он остался жив – это волшебство какое-то! Абсолютно точно вы теперь ему как второй отец!

Прекрасно понимаю, что сказанное ею адресовано в первую очередь гостю в качестве представления ему моей персоны.

– Спасибо, Елена Михайловна, за заботу, – беру кружку и ставлю на стол. – Однако чтобы ребёнок не только остался жив, но ещё и не стал инвалидом, с ним сейчас постоянно должен работать, – бросаю взгляд на посетителя, – доктор Иван Николаевич Серёгин. От его терапии зависит слишком многое.

Я не случайно назвал Ваньку официально и полным именем. Пусть папаша знает!

– Уверена, что с Ваниным отношением к детям мальчик будет с нетерпением ждать каждой их встречи и в успехе можно не сомневаться, – она демонстрирует свою замечательную улыбку и выходит.

– Понимаю, почему персонал вас так обслуживает. Они объяснили, если в такой ситуации сам Александр Николаевич оперирует, то ситуация… пограничная, – странно бесстрастным тоном произносит высокопоставленный гость. – И сказали, вы мальчика с того света вытащили…

Не глядя на него, молча несколько раз киваю. Не могу пока отойти от пережитого в операционной, ведь реально очень испугался потерять нашего маленького пациента, о чём абсолютно честно и признался Юре. Раздавая спокойные и жёсткие команды, я постоянно старался сделать своё состояние незаметным. Это было необходимо, ведь все в бригаде должны были чувствовать мой ежесекундный контроль над ситуацией. И опять же спасибо моему дару! Благодаря ему я видел невидимое и предвидел последствия своих действий. Как я молил Господа о помощи на всём протяжении работы у стола!

– Насчёт, как вы сказали, обслуживания, просто мои сотрудники знают, что, закончив операцию, я всегда пью крепкий кофе. А уж после сегодняшних практически двух… – и наконец делаю глоток любимого ароматного напитка. – Если хотите, могу вам тоже сварить, но здесь в своей кофеварке.

– Нет, спасибо. Я пью только чай.

– А вот с чаем у меня никак, – и, сделав ещё один глоток, затягиваюсь сигаретой. – У нас все… кофеманы.

Не знаю, то ли я абсолютно выхолощен испытанной эмоциональной нагрузкой, то ли чего-то жду, но пока не хочу начинать разговор. Смотрю на больничный парк… Вот бы сейчас там побродить и привести себя в порядок! Снова затягиваюсь… Однако всё же надо объяснить гостю своё не совсем правильное поведение. Оборачиваюсь.

– Простите меня, Эдуард Павлович, я понимаю свою некоторую невежливость, но перед нашим разговором мне нужно уложить в себе прошедшие шесть с лишним часов. Не знаю, что бы я делал, если бы не получилось вынуть ребёнка с того света, – и, снова глядя в окно, задумчиво повторяю: – Не знаю…

Пытаюсь понять, проникся ли этот человек происшедшим сегодня. Можно, конечно, влезть к нему в мозги, но сил для этого в данный момент нет. По тону же его реплик полагаю, мои надежды на понимание не оправданы.

Ещё какое-то время продолжается взаимное молчание, которое я не тороплюсь нарушать, но тут дверь распахивается и, как обычно, влетает Ванька. Ну не умеет он входить спокойно! А ведь я не успел ему сказать, с кем собрался пообщаться утром. Ну и ладно. Потом объясню.

– Как мальчик? – обернувшись, спрашиваю резко.

– Выходит из наркоза. Саш, считаю, надо, чтобы он пока продолжил спать, и чем дольше это будет, тем лучше. Что скажешь? Ты же… основной, тебе виднее.

– Ты прав. Мягонько усыпи его. Только контроль и ещё раз контроль! Да! Я ведь даже не узнал, как его зовут. Как-то времени не было…

– Артём. Короче, Тёма.

– В общем, с завтрашнего дня как можно больше с ним общайся. Говори ему о чём угодно. Хоть сказки рассказывай! Он должен слышать голос человека, твой голос.

– Понял, – и скрывается.

– Скажите, а Серёгин действительно ваш брат? – следует осторожный вопрос.

– Да, – и вдруг, может, в результате минутной слабости из-за навалившейся усталости говорю главное: – Более близкого человека у меня на свете нет. Даже жена по эмоциональной близости, увы, составить ему конкуренции не может. Иван – это моя… совесть.

Делаю ещё одну затяжку. Ну вот, кажется, немного привёл себя в порядок. Теперь можно и поговорить с этим папашей. Только пусть он начинает сам.

– Итак, Эдуард Павлович, давайте разговаривать. Я вроде пришёл в себя. Так что вы хотели мне сказать?

– Знаете, Александр Николаевич, признаюсь, мой знакомый и ваш бывший пациент, который дал мне номер телефона, описал вас как человека и сразу обратил моё внимание на необходимость вести себя с вами так же, как мы общаемся в своём кругу…

Ну слава богу! Они меня оценили… Стараясь не допустить изменения выражения на лице, внутренне усмехаюсь. Я не человек из их круга, но со мной нужно говорить, как со своими. Однако! Люди «нашего круга»… Это называется корпоративная спесь, господа! Правда, я пока не знаю, как они общаются между собой внутри своей касты. Ладно, послушаю дальше.

– После этого, не очень надеясь на своих помощников, я сам покопался в Интернете и почитал там про доктора Елизова, – эти слова произносятся с некоторым оттенком барства. – Думаю, имя любого выдающегося врача всегда обрастает легендами, и поэтому я с пониманием воспринял, как о вас в превосходных степенях там написано благодарными пациентами. Уверен, многое соответствует действительности.

Что-то он растекается мыслью… Не знает, с какой стороны подойти? Придётся поторопить.

– Эдуард Павлович, я не читаю о своей персоне, тем более в Интернете. На глупости нет времени. Возможно, вы сами сегодня это поняли. Я вон даже переодеться после операционной не успел. Скажите наконец, что привело вас ко мне?

Конечно, я знаю ответ на свой вопрос. Тут и обычная логика, и уж очень «громкий» у него мыслительный процесс.

– У меня пропал сын. Уже три дня не даёт о себе знать. Видите ли, в семье привыкли, что Володя всегда нам хотя бы звонит, говорит, где находится и чем занимается. А сейчас… Он просто исчез! Даже телефон выключил. Мы очень беспокоимся, не случилось ли с ним что-нибудь нехорошее. Это мой единственный ребёнок. Парень своенравный, гонористый и по молодости может наломать дров. Бураков, который был здесь, сказал, вы не только пользуетесь гипнозом, но ещё и в состоянии найти человека. По словам полиции, такой опыт у вас уже был.

– Могу, но не всегда, – вру, конечно, но не хочу я сразу бросаться искать его сынка, ведь о том, что натворил этот Володя, не сказано ни слова. Будто и не было такого! Мол, ты его найди, а дальше посмотрим. Да и просьба найти пока не прозвучала.

– Александр Николаевич, я вас очень прошу… помочь нам его найти.

Обращение звучит с каким-то внутренним трудом. Будто проситель что-то в себе преодолевает. Естественно! Он привык не просить, а приказывать и требовать немедленного исполнения.

– Эдуард Павлович, вот скажите, какой мне резон напрягаться для определения места нахождения человека, принесшего нам столько неприятностей? Ведь поиск – это очень серьёзное напряжение сил и способностей. Согласитесь, проще озадачить этим полицию и ждать, когда она, справившись с задачей, даст соответствующую оценку очередному фортелю, выкинутому вашим сыном. Правда, я понимаю, даже если он снова нарушил режим… доступности, ваши адвокаты, как обычно, будут уговаривать судью, погладив мальчика по головке, погрозить ему пальцем, как по сути дела произошло в прошлый и в позапрошлый раз. Так ведь?

– Считаете, я, как отец, не должен защищать своего ребёнка? – в тоне папаши улавливаю раздражение. – Вы же не будете отрицать, что защищаете Серёгина, поскольку он ваш брат.

Надо же, какая обнаруживается позиция у этого человека. Мне он её тоже приписал. Нет, господин хороший, такой подход не годится.

– Буду! Любого своего сотрудника в такой ситуации я бы защищал точно так же! – чётко выговаривая слова и глядя ему в глаза, объясняю я. – Это моя принципиальная позиция! Персоналии здесь совершенно ни при чём. А доктор Серёгин в истории с вашим сыном вообще является пострадавшим.

После сказанного занимаю место в своём кресле. С этим человеком я буду разговаривать, как говорится, через стол.

– Послушайте, я понимаю, сегодня мы с вами являемся противоборствующими сторонами, но сейчас наши интересы совпадают, – нетерпеливо и теперь уже с некоторой досадой произносит гость. – Да, я не хочу вмешивать в это дело полицию и тем более предавать его огласке. Но призываю вас понять: пока Володя неизвестно где, все мы не знаем… какие события последуют дальше.

Гм… Что будет дальше… Ничего хорошего уж точно не будет. Конечно, чуть отдохнув и теперь ползая по мозгам своего сегодняшнего собеседника, многое я уже понял сам, но хочу, чтобы прозвучали конкретные опасения.

– Что вы имеете в виду?

– У Володи в характере есть стремление всё дожимать до конца. Он… упрямый и очень мстительный мальчик. Мы заметили это, ещё когда он учился в гимназии. Призна́юсь вам, нам с ним действительно тяжело, – последнее звучит со сдерживаемым вздохом.

– Думаете, он опять себя как-нибудь проявит? – и непроизвольно усмехаюсь. – Судя по рассказу его же приятелей, у вашего сына богатый послужной список. Да и у нас, как вы знаете, он уже дважды отметился. А из ваших слов я делаю вывод: скрывшись от какого-никакого контроля со стороны родителей, он сейчас строит планы мести доктору Елизову за посягательство на своё исключительное положение.

– Александр Николаевич, я вам скажу совсем откровенно… Я очень боюсь, Володя… совершит реальное преступление.

Значит, всё случившееся до этого, с точки зрения папы, просто невинные шалости.

– В его представлении вы… – отец зачем-то понижает голос, – единственный человек, который ему не только не подчинился, но и, как он считает, посмел наказать.

Задумываюсь. Звучит как угроза или как минимум предупреждение… Хотя обо всём этом мы говорили с Николаем Сергеевичем, да и сам я прикидывал возможные способы такой мести. Только беспокойства, которое всегда сигнализирует о грядущей опасности, как уже про себя отмечал, я сейчас не ощущаю. А вот сильное беспокойство отца мне понятно. Он говорит со мной честно, я это вижу, но пока не принял для себя решение, как реагировать на его просьбу, ведь главного пока не прозвучало.

– Ну хорошо, предположим я его вам найду, а что дальше? – и понимая двусмысленность своих слов, про себя махнув рукой на сказанное собой же накануне вечером у Зорина, сразу вношу ясность: – Я не собираюсь ставить какие-либо условия, просто хочу знать перспективы, тем более, как вы сказали, ваш сын собрался мстить именно мне.

– Мы возьмём ситуацию под контроль. Я лично вам это обещаю.

– Эдуард Павлович, я сомневаюсь в ваших словах, хотя в них нет обмана. Сейчас вы со мной вынужденно честны, – луплю ему в глаза правду-матку. – Ответственно вам заявляю: от вас теперь мало что зависит в воспитании сына. Поздно! Мальчик стал бо́льшенький. Вы давно утратили контроль над процессом, и он теперь развивается по своим законам. Вряд ли вы представляете, как ваш сын себя ведёт там, где бывает. По крайней мере, то, чему я стал свидетелем, у нормального человека ничего, кроме отвращения, вызвать не может. Уверен, ваш Бураков, который, как я понимаю, при нём вроде дядьки-воспитателя, не рассказывает вам про все его… художества.

Мой гость молча смотрит на меня, и я ощущаю целый букет эмоций, переполняющих его. Это досада на то, что относительно молодой человек в данный момент практически его воспитывает, и от этого – старательно скрываемое раздражение необычностью своей роли, а ещё читаю его сомнения в собственной правоте. Нет… Эти сомнения касаются другого. Он ругает себя за позволенную себе откровенность со мной. Голубая кровь!

– Ладно! – решаю я. – Постараюсь вам помочь. Только такие процедуры требуют хорошо отдохнувшего организма, а моё нынешнее состояние далеко от свежести. Но поскольку ближайшие два дня мне придётся отсутствовать в городе, сделаю это сейчас.

– Чем я буду вам обязан? – вопрос, в котором теперь даже слышатся нотки благодарности, задан с энтузиазмом. – Сколько это будет стоить?

Смотрю на него и не знаю, что сказать. Да и нужно ли что-то говорить человеку из мира, где всё построено на получении выгоды?

– Я в состоянии себе позволить, – не могу подавить усмешку, – бесплатные и не оговоренные никакими предварительными условиями действия.

– На время вашей работы я должен выйти?