Последний рассвет

– Что же это такое?! – воскликнула она, примерив на себя, любопытный взгляд Фурье.

– Я думал, тебя волнуют проблемы поважнее! – невозмутимо сказал он, бережно взяв её за руку. Его изящные, длинные пальцы, обхватили ладонь графини, словно это было не в первый раз, словно она чувствовала что-то подобное уже – пойдём со мной, и не стыдись своих босых ног, ступай спокойно.

Аделии была приятна его компания, ей казалось, что этот незнакомец, был тем человеком, о котором думаешь, тепло и нежно, с самого первого взгляда, и позже, уже не меняешь о нем мнение. Однозначно, он располагал к себе, обладая скрытым магнетизмом. Недаром, Аделия сама, того не желая, лишний раз прижималась к его высокому плечу, засматривалась на утончённый профиль, и в смятении, доказывала себе, что это случайность. А он, это прекрасно видел, да что говорить, он с уверенностью знал о внутренних смятениях. Ему было, безоговорочно не меньше тридцати, или с лишком больше. Терзало любопытство её, она была поглощена им, и только им, понимая это, пыталась отвлечься, но не могла.

– Ты обладаешь гипнозом? – напрямую, без стеснения спросила она.

– Никогда не задумывался об этом – не меняя маску безразличия отозвался он.

– А ты сможешь раскрыть мои мысли? – не унималась Аделия.

– Если только захочу.

– А ты…

– Больше никаких вопросов – воскликнул рассердившись он. Аделия ликовала, она добилась эмоциональной перемены в его лице. Он взял её за плечи, и склонившись над ухом, предельно ласково прошептал – я не должен быть здесь сейчас, мой статус слишком высок для этого. Я не должен был тебе помогать, ни тогда, ни сегодня ночью, так не было предписано! Я не должен сейчас, разговаривать с тобой, и обнимать тебя! Так не должно быть – он замолчал, и горячим дыханием скользнул по её щеке – всё это недопустимо, всё это наказуемо, но всё это неудержимо… – Фурье, практически коснулся застывших губ графини, но резко отстранившись от неё, нервно заговорил – забудь, слышишь, забудь. Мимолётная слабость, прости, лорд Монферан был действительно прав, ты являешь собой некую тёплую силу.

Растеряно собирался он с мыслями. Ему было стыдно за свой поступок, он клял себя, ненавидел. Затем, словно сменив лицо, воспрял прежним, сдержанным, немногословным и всё той же, притягательной и грациозной натурой. Долго не решался повторно коснуться её руки, он замедлил решительное движение, и поспешно сжал ее ладонь. Никто не проронил не слова, они шли молча, погрузились в размышленья.

Не просто было Фурье, человеку открывшему для себя свет в её лице, потушить его, как долго он искала себе свечу, что бы светила, согревала, не гасла, Монтескьери была для него таковой, но он слишком поздно вспомнил, что оступился, очень жестоко и безвозвратно, она несла на плечах, свою судьбу, свои слёзы и улыбки, имела ограниченный круг людей, но среди этих людей, он не находил себя. В момент, и жизнь текла бы по другому, её жизнь, а точнее, её бы и не было вовсе, если бы не вмешалась его интеллигентная сущность. Фурье имел смелые цели, которые, с помощью неё, с лёгкостью бы совершил, но он пока остановился, бросил открытыми, запертые двери, и отошёл в тень, приняв решение, пока не совсем поздно. Хотя, он и осознавал, что не в праве так поступать, навязывать свой интерес, который был на протяжении долгих лет накоплен в избытке, и переполнял его, возжелая осуществиться.

Аделия больше не пыталась украдкой взглянуть на него, мистическая волна притяжения растворилась, словно её и не было вовсе. Всё исчезло, и ей тоже стало стыдно за себя, за доступность, навязчивость, мысли, которые в порыве забвения, были ей не подвластны. Её сердце радостно заколотилось, она открыто и широко улыбнулась, всматриваясь в полупрозрачные черты своего каменного дворца, горделивую, золочёную крышу часовни, плывущий по тёмным облакам флаг на главной башне. Но окунувшись в мутное сознание, разлились кровью по всему телу скорбь, опустошение, гибель.

– Хочу дальше пойти одна – отшатнувшись от Фурье сказала она.

– Я понимаю.

– Не знаю, Джеррард, благодарить мне тебя или клясть, ты подарил мне частичку себя, вернув в этот мир, но мне стало тяжелей, чем было – взволнованно звучал голос Аделии – быть в долгу, очень трудно, особенно, когда этот долг жизнь. Я обязана тебе всем, ты был со мной всегда. Время покажет, и мы с тобой сочтёмся. Спасибо за заботу. Я повзрослела, Джеррард, мне теперь не семнадцать, мне гораздо больше.

– Надеюсь, Аделия. Бойся не войны, она поспешна, многогранна, так что ты легко найдёшь выход, ты справишься. Не ассоциируй с этим словом – оружия и сражения, у неё другой смысл – психологический, риторический… Бойся совершенно другого, именно это может сломить тебя – рассудительно, обучал Фурье, ошибочно забегая вперёд – а теперь, тебе надо спешить, Лансере не в силах подавить свою печаль, он обеспокоен твоим отсутствием, будь помягче с Икером, он несчастен…

– А отец? – спрятав понурый взгляд, спросила она.

– Он не верит, Аделия…не верит, что ты решишься уйти – машинально, повторив её взгляд, ответил Фурье – тебя ждёт Лансере, он позаботиться о тебе.

– Спасибо – скорбно и холодно отозвалась Аделия – я хочу насладиться последними днями пребывания в родных стенах. Не говорю тебе – прощай, до встречи…

Аделия не ответила, на его скупую улыбку, она бесчувственно побрела вперёд, не разбирая дороги, всё рухнуло, не успев начаться, всё померкло и стало бесцветным. Казалось, дальше только хаос, непроглядный и жуткий, а те слова, которые она говорила отцу, в порыве гнева, что теплеет надежда, что брезжит новая жизнь, были угнетены, страхом и тревогой. Становилось тоскливее от мысли, что в мутном одиночестве и грусти, придётся преодолеть не одну милю. Не видеть земли, а созерцать только небо и океан, безбрежный, далёкий, её страшило неизведанное. Хотя, ею прочитано было немало книг, и обучалась у лучших учителей, которых частенько настойчиво просила, рассказать, о жизни вне замка. Немного насторожившись, и нахмурив лоб, начинали скромно, затем разгорячено ведали, о городской суете, людных и грязных рынках, не менее шумных пристанях, кишащих торговцами, моряками, визгливыми лавочницами, и бездонным количеством нищих и попрошаек. Графиня была лишена возможности покидать поместье, и ей всегда хотелось узнать почему, но теперь, ощущая близкую потерю, мечтала вернуть, всё как было, и не рваться, не спешить никуда, не задумываться о том, что всё, к чему так привыкла, придётся оставить, и родиться заново.

Графиня, нисколько не удивилась, появлению Лансере у главных ворот, который сумасшедше ринулся ей на встречу. Посеревший и печальный, за ним поспешно следовал Икер. Они оба, как сговорившись, взяли Аделию под руки, и перебивая друг друга, пытались выведать о случившемся. Как им было больно слышать молчание. Не наблюдалось ни порыва эмоции, ни малейшего жеста у потерянной графини, просто холодное безразличие, именуемое острой реакцией на стресс. Так же, и все последующие дни, просуществовала в своём собственном мире, затворническом и одиноком. Она боялась слов, улыбок, общения, избегала всех, и запираясь в комнате, желала зарыдать, но не могла, слёзы высохли, даже они, её вечные спутники, покинули её. Силились помочь ей, но, отвергнутые, отступали. Лансере, пытался занять её разговорами, но тщетно, измученный стараниями, возвращался к подготовке в путешествие, расстроенный и убитый.

Оставались считанные дни, до отправления. Время, спешившее ранее, остановилось, оно издевалось над терпением юной графини, оно вытягивало последние нити надежды, превращаясь в звонкую струну, содрогающую, каждый островок, убитого создания. Графиня отчётливо слышала стоны и рыдания несчастных сестёр. Они истерически молили Лансере остаться, их тревожила дорога, неуютная, опасная, полная неудобств и лишений. Не найти слов, какими бы можно было описать метания Лансере, его страшили слёзы дочерей, они его доводили до отчаяния. Не заладилось общение с капитаном, который предложил не малую сумму за свои услуги. Лансере самовольно, полагаясь на помощь хороших знакомых, выбирал моряков, он очень утомился, его извели неглубокие познания в морском деле, он не знал критериев, рамок, на какие нужно было опираться. Его можно было понять, он хотел всего самого лучшего, он пытался все нюансы предугадать, свести к минимуму, он считал, что если сам займётся всем объёмом намеченной деятельности, то можно вздохнуть с облегчением, и отправиться в путь. Его окружение состояло в основном, из таких же добряков, поэтому, помощь ему была оказана серьёзная, качественная, капитальная. И Лансере, увлечённый и ушедший в суету, просто напросто удивлялся себе, как у него, всё так складно получается, он совершенно не обращал внимания на рой теней, подающих знаки и сигналы, ведущие его, а ведь в роли этих теней и были, те верные и преданные дружбе люди.

Сменился ещё один день тёмной и жуткой ночью, не было звёзд, тучи наглухо запрятали луну, даже её свет, порой навящевый и настырный, обессилев, молчал, не пытаясь сопротивляться, он просто устал, за столько светлых, озаряемых холодным светом ночей.

Аделия молчаливо пересчитывала часы, уже какой раз, изматывая себя, и ей это не надоело, даже похоже нравилось, быть увлечённой хоть чем-то. Думать о чём угодно, только не о последней встрече, судьбоносной для неё встрече, с загадочным незнакомцем, который должен стать для неё всем. Тихий шорох за дверью смутил её, недовольно ожидала появления Икера или Лансере на пороге, но нет, её посетил, нежданный гость, с не меньшей трагичностью на лице, с побледневшими и холодными руками, которые нежно и ласково коснулись её, но почему-то не так как раньше, не было трепета и покорности.

– Мне очень жаль, что всё так получается, мне очень тяжело, дитя моё, я не могу не думать о плохом. Твой отец снова пропал, и мне кажется, что причиной является, не та привычка, о которой мы никогда не забудем.

– Прости меня мама, но я ничего не смогу тебе рассказать – Аделия подняла глаза, и недоверчиво взглянула на мать, которая плотно закутавшись в тёмную накидку, ожидала ответа – прекрасно понимаю, что чувствуешь неладное, и так возможно и есть, пускай отец потрудиться объяснить тебе, в чём дело, уж он-то точно знает.

Аделия неохотно встала с кровати, и ненароком зацепив мать, поспешила выйти.

– Твоя привычка уходить мне уже знакома, вот только сейчас, это совершенно лишённый смысла поступок – строго произнесла Ариана, повернув голову в сторону уходящей Аделии – вернись пожалуйста обратно.

Ариана, спокойный и уравновешенный человек, имеющий способность, управлять своими эмоциями и чувствами, на редкость была строга, и холодна в разговоре. Она терпеливо ждала повиновения своей дочери, которая с глубоким вздохом недовольства, вернулась на своё прежнее место. Аделия, подобно матери, тесно укуталась, но только в тёплое одеяло, казавшееся ей замечательной крепостью.

– Нет, я не прошу тебя раскрыть все секреты и тайны, это уже лично твоё дело, и твоё право. Я понимаю, что Лансере для тебя, гораздо ближе меня, и сердце твоё раскрыто только для него. Я благодарна ему, что в своём лице, он позволил увидеть отца, которого всегда тебе не хватало.

Ариана замолчала. Было очевидно, что говорит она с трудом, ей было тяжело находить в себе силы для разговора. Ей казалось, что объясняется она не перед дочерью, а перед мужем, которого сильно боялась, но и с не меньшей силой любила. Аделия чувствовала страх, замаскированный под строгость и холодность, она явно видела, что мать теряется и выворачивает себя наизнанку.

– Вот видишь – начала Аделия, выныривая из своего убежища – твой ложный страх напрасен, и нет в нём никакого смысла. Ты уверена в Лансере, значит, всё будет в порядке, так как он едет с нами, он позаботиться о нас всех, ведь глупо сомневаться!

– Да, ты права – задумавшись ответила Ариана. На её круглом лице появилась улыбка, правильные черты её доброго и женственного лица проступили чётче, но мгновение спустя, стёрлись трагичностью душевных метаний.

– Отец очень любит тебя, и я это знаю. Ты должна простить его за всё и пожалеть, пойми, сейчас, в данное время, он заслуживает этого. Он уехал из-за меня, как только я покину стены этого замка, он вернётся к тебе. Прости меня, ещё раз прости, я и так слишком много тебе рассказала – Аделия откинула одеяло, и осторожно подошла к матери – мы же с тобой не прощаемся, я вернусь к тебе, обещаю.

– Не говори так – Ариана как можно крепче обняла дочь, покрывая поцелуями её лицо – такое чувство, что хочешь покинуть меня навсегда.

– Материнское сердце не обманешь, как и не обманешь себя – Аделия чувствовала, что не может подарить ответных слёз, и крепко прижав Ариану к себе, добавила – прошу, забудь сегодняшнюю ночь, а вспомни те счастливые времена, когда мы собирались тесным кругом у камина в гостиной, вспомни, как нам было хорошо тогда. Пускай это сохранит твоя память, но не этот прощальный траур.

– Да, да, не хочу с тобой спорить, ведь ты истинно права – сказала Ариана Монтескьери дочери, поправляя ее длинные тёмные волосы, имевшие чуть заметные остатки локонов – не слушай никого, не верь незнакомцам, оставайся покорной лишь себе. Не приручай никого, и главное не приручайся сама!

Слова Арианы резали как нож, они были просты и правильны, они излагали суть. Не понять их было невозможно, а поняв, становилось до трагизма плохо. Как часто Аделия с Арианой вели подобные жизненные беседы, сколько было оговорено о любви, о ненависти, о душевных метаниях и насущных проблемах. Даже порой приводились примеры из их семейной ячейки, но всё это вдруг померкло, и выдвинуло на первый план коварные и смелые слова, отражающие реальность.

– Ты узнаешь много нового, совершенно неизведанного, которое не было знакомо тебе никогда раньше. Я знаю, что жизнь это не только изобилие шелков и бриллиантов, это и полный крах, безденежье, нищета. Всё это я прошла, выжив в том, другом мире, и познав все его причуды и кошмары, теперь я здесь, благодаря твоему отцу, и обрела счастье – Ариана остановилась, уловив чуть скользнувшую ухмылку и удивление в лице дочери, нет, она не вторила лжи, и не приукрашивала, она просто недоговорила.

– Счастье? – переспросила Аделия, попятившись обратно к кровати.

– Да, да и ещё бесконечное да – воскликнула Ариана. Она обернулась на красочный портрет, запечатлевший ее, с крошечным ребёнком на руках, а рядом он, Дериан, любовь всей её жизни, с неизменным безразличием и прохладой, в насупленном и серьёзном лице – Аделия, девочка моя любимая, меня он свёл сума, своим умением расположить к себе. Сейчас, всё совершенно по-другому, не так как было тогда. Прошу, послушай. Я работала в трактире, хороший знакомый отца предложил мне там местечко служанки, я согласилась, деваться было некуда, выжить на выручку от продажи сухофруктов и овощей было бы трудно. Прошло не больше недели, как этот безобразный и мерзкий тип стал проявлять ко мне, наглые, и до жути грубые знаки внимания. Я сопротивлялась, как могла, молила его успокоиться, на время он затих, я уж понадеялась, что всё улажено. Но нет. В один из будних дней, посетителей было очень мало, и не удивительно, что это небольшое количество людей было пьяно. Я спешила к отцу, протирая последнюю посуду, он меня ждал. Вдруг я услышала крик хозяина, крик сменился душераздирающей песней, затем, быстрые шаги торопливо приблизились ко мне, мне стало страшно, очень! Только позже осознала что произошло. Рядом со мной, держа в своих ладонях мои руки, совсем так же как сейчас держу твои, был он, Дериан Монтескьери. Он стоял на одном из колен, словно просил мои руку и сердце. За его спиной, распластанный и неплохо поколоченный лежал этот грубый мерзавец. Знаешь Аделия, в этих зелёных боевых глазах я прочитала судьбу, и это было действительно так. Это был последний день моего нахождения в этом заведении. Он сказал мне «пошли», и потянув за собой повёл меня в неизведанное. Да Аделия, это словно сказка, я до сих пор удивляюсь. Сказал, что видел меня раньше, а ведь я его совсем не замечала, оказывается поэтому, он стал частым гостем пивной. Он снял для нас дорогую и роскошную комнату, с превосходным обслуживанием, с интерьером, которого мои глаза и не посмели представить. Приобрёл для меня невообразимое количество нарядов, парфюма, даже нанял личную служанку. Дериан, не раскрывался о себе, говорил отвлечённо и поверхностно. Мы прожили там около полугода, и жили верно и больше, если бы в один из дней, я не заставила поверить себе, что ожидаю новой жизни.

– Господи – прикрикнула Аделия. Как её удивила и поразила эта история, блажь и нега разлились по телу, она почувствовала прилив сил и эмоций, ей захотелось раскачать весь мир, побежать и разбудить всех громким признанием, что она счастлива, и что нет сравнения её радости – мамочка, а что было дальше? Ты меня так впечатлила, так встревожила, я безумно признательна тебе, что ты мне всё прояснила.

– Как только Дериан узнал об этом, крепко обнял меня, и прошептал, тихо-тихо, красивое и нежное признание, от которого, я растроганно, долго плакала. На следующее утро, сказал, что бы я собирала вещи, потому что мы уезжаем. Я жутко растерялась, не зная что ему ответить, я хотела как можно быстрее оповестить об этом предложении своего отца, до безумия желала, чтобы он последовал с нами – она смутившись замотала головой – но вопреки всем моим убеждениям, он коротко и ясно ответил, что позаботиться о себе сам, что не намерен жить за чужой счёт.

– И неужели жизнь позволила случиться тому, что ваше родство стало пустым и ненужным? – воскликнула Аделия – раскидав так негоже и грубо!

– Ты сама ответила на свой вопрос, ответ всему – жизнь, и как ни спорь, как ни опровергай её причуды, всё одно – смириться придётся, и существовать под её строгим присмотром, кивая в ответ головой. В данный момент знаю одно, что отец не беден. Не изменяя себе, продолжает хитрить, и великолепно группируясь под нужды и потребности горожан, предоставлять только необходимое и важное, что действительно в цене. Ему легче одному, я в этом не сомневаюсь, он подвижно и шустро познаёт торговлю, успешно обновляя свои идеи… Но есть у меня и догадки, о спонсорской помощи, которую охотно осуществляет твой отец.

Ариана побледнев, вздрогнула, её лицо казалось, вспыхнуло белизной, резко контрастируя с тёмными тканями атласной одежды. Она силилась встать, но упрекнув себя в несдержанности, хмуро опустила голову. Но Аделия в свою очередь медлить не стала, и подгоняемая задором, опрометью бросилась в коридор, который мгновенно разорив тишину, наполнился громкими криками. Ничего нового и удивительного для себя Аделия не открыла, её глазам покорилась знакомая картина. Озлобленная Мадлен, раскрасневшаяся и растрёпанная, с ярко красными, пухлыми, совсем такими же щеками, как у Лансере, шустро и неуклюже, подняв как можно выше приторно ажурное платье, босиком, пыталась скрыться от не менее возбуждённой сестры. Изабелла, громко крича и возмущаясь, в сердцах, поспешила отправить ярко розовый туфель, в след убегающей:

– Твоя невероятная наглость, мне ужасно не нравиться – она задыхаясь, теребила в руках вторую из туфель – ты получишь по заслугам, мне всё надоело!

– Нет-нет даже и не вздумай – остановившись, застонала Мадлен, видя как пальцы сестры грубо пытаются сорвать золотую пряжку – ты не посмеешь этого сделать!

– Не зная моих способностей, не суди по мне, глупая кукла! – пряжка звонко коснулась паркета, отскочив к ногам Аделии.

– Боже ты мой, Боже мой – прибежал Лансере вытирая платком пот со лба – ну нельзя вас оставить одних без присмотра, за двадцать лет вашего существования на этой земле ничего не изменилось – положив руку на живот, он повторно глубоко вздохнул, спрятал платок, и отдышавшись продолжил – что на этот раз?

Ни Мадлен, ни Изабелла не спешили с ответом, их смущала Аделия, которая без лишней скромности и стеснения следила за происходящим. Она это прекрасно понимала, но терпеливо продолжила любопытствовать.

– Я спрашиваю ещё раз, что произошло? – раздражённо спросил Лансере.

Ему абсолютно не шла злость, гнев не искажал черты его лица, он просто казался ещё заботливее, а временами, просто забавнее. Поэтому Аделия не удержавшись, мило улыбнулась, прикусив губу.

– Не собираюсь при посторонних ничего никому говорить! – фыркнула Мадлен, скрестив на груди руки.

–Тем более, когда ухмыляются, видя чужую беду! – подтвердила Изабелла, поморщив лоб.

– Во-первых, я не наблюдаю здесь посторонних – рассудительно начал Лансере попеременно глядя то на дочерей, то на Аделию, желая быстрее закончить с детским абсурдом – а во-вторых, ваши действия и поступки это какое-то шутовское ребячество, Изабелла и Мадлен, как понять эту несерьезность?

– Вот то, что действительно не серьёзно, так это мчатся сломя голову на другой конец света, и ради чего? Ради пару милых улыбок в наш адрес, со словами, о том, как мы выросли и похорошели! – недовольно процедила Изабелла, перебирая кучеряшки кричаще рыжих волос – ну ведь папочка, это больше чем бессмысленно!

– Устала я от всего и всех, надоели! – выплеснула клокочущие слова Мадлен. Пафосно и вызывающе подняла затерзанную пряжку, и подойдя к Лансере забубнила – ты нас любишь, а мы вот так вот с тобой!

Лансере обнял дочерей, и как можно ласковей и нежней промурлыкал:

– Сейчас, вы пойдёте каждая по своим комнатам, спокойно укутаетесь в тёплые одеялки, и уснёте, а я тем временем подумаю над очередной загадкой, кого и чем порадовать. Вы наверно прекрасно знаете, что для каждой из вас у меня припасён сюрприз. Девочки мои, доброй вам ночи, нежных снов! – он не поскупился на объятья и поцелуи, задобрил каждую ласковым шёпотом на ушко, ему была приятна забота, тем более о родных.

– Аделия, милая моя, почему не спишь, в столь поздний час? – спросил Лансере, оборачиваясь в след уходящим дочерям – всё улажено! В порту нас будет ожидать величайшей красоты парусник! Я его видел, эх сокровище ты моё! – воскликнул он, предвкушая искусить плоды своих трудов – тебе бы следовало выспаться, отдохнуть, гляжу на тебя, на твою болезненную бледность, и содрогаюсь, следующим утром нам в путь, а твоё личико не свежо, не бодро, не излучает яркого света!

– Я в полном порядке, не стоит переживать, моё состояние кажущееся бессилие. На самом-то деле, я полна уверенности! – она скользнула в полуоткрытую дверь, своего собственного мирка, ограничивающегося четырьмя стенами. Лансере последовал за ней, уловивший момент, расположения и полного доверия. Ему не хватало общения с Аделией, её искреннего тепла, которое она щедро дарила ему.

– Эти бессонные ночи меня сводят с ума, как думаю и тебя тоже. В нашем замке, в последнее время, никто не знает сна и спокойствия – Лансере улыбнувшись замолчал, в свете горящих свечей он увидел Ариану, неподвижно сидевшую на краю широкой кровати. Балдахин частично скрывал её силуэт. Желтовато – розовый свет свечей, дрожа, прерывисто играл на её добром и милом лице, предавая её печальному лику, мистический оттенок, такой таинственный и манящий. Лансере оробел. Панически глядя на Аделию, спросил – возможно, я помешал вашей беседе, но разрешите мне остаться в вашей милой компании. Не посудите и не посчитайте это за наглость, хочу признаться, мне просто тоскливо, и возвращаться к себе, мне не очень бы хотелось.

– Лансере, нам твоей компании очень не хватало – искренно сказала Аделия, и потянула его за руку в сторону софы.

Не смея, а точнее не желая возразить, он скромно устроился скрестив руки на груди. Ему не хватало уверенности, и он это знал. Тогда решил в корне измениться, нет, совсем не для того чтобы произвести впечатление, или заинтересовать своей персоной, просто, найдя в себе силы, создал иллюзорный, непринуждённый вид. Одну руку, он положил на колено, вторую, протянул чтобы достать крохотную миниатюру, изображавшую Аделию, совсем ещё ребёнком, рядом с улыбающимся Икером, чья улыбка не смогла стереть горечи печальных серых глаз, а лишь наоборот нагнетала несоответствие, улыбки и слёз… Так и он сейчас, прервал свою попытку измениться, и оставшись прежним, удручённо опустил глаза.

– Мне безумно неудобно и горько, возможно я поступаю бесчеловечно и жестоко, отбирая у Вас дочь, на столь длительный срок, но голос совести, не пророчит поступить мне иначе. Ваши чувства, вполне понятны мне, и нет желания у меня встать на Ваше место Ариана, позвольте понять меня правильно – взволнованно говорил Лансере, так и не осмелившийся поднять глаза на собеседницу – уважая Ваши чувства, мне велит судьба поступить иначе вашему желанию.

– Не стоит таких переживаний – ответила Ариана, немного помедлив с ответом – мои интересы, в данной ситуации не существенны. Желание человека, который находиться напротив Вас, для меня наиглавнейшее, и поэтому, я не имею никакого права запретить ей или опровергнуть.

Аделия заметила, что Лансере, подавлен, убит раскаянием, его угнетали слова сорвавшиеся с губ.