– Нет, – ответила жена, – мы просто никуда не поедем.
– Ненавижу вас. Рабы… холопы.
Арнаутов вышел, хлопнув дверью.
Кафе «Домино»
В зале кафе «Домино» окна были завешены тяжелыми портьерами из некогда темно-вишневого рытого бархата.
Два десятка столов теснились в зале, который венчала импровизированная эстрада.
Дымно было в кафе и шумно.
Непростое это было место. Ах не простое. Именовалось оно кафе поэтов, но колючий ветер революции, потом гражданской войны, заносил сюда всех, кому надо было сесть на душевный ремонт. Как бабочки на свет прилетали сюда дамы, подзабывшие, что такое мораль, которую и вдалбливали в гимназиях.
Уголовники то же облюбовали это кафе, но вели себя степенно, дружески относились к поэтам, писателям и актерам.
Ну и конечно люди из ЧК, не могли пропустить столь удобное для оперативной работы место. Здесь поигрывали в карты, спекулянты сбрасывали свой товар, налетчики отдыхали после дела, а творцы, чуть выпив, вели разговоры крамольные.
Непростое было это кафе. Ах, непростое.
Арнаутов вошел в зал, расстегнул пальто.
Стал высматривать знакомых.
И увидел.
В углу у эстрады за сдвинутыми столами сидели журналисты во главе с Олегом Леонидовым.
– Павел Сергеевич, прошу к нам.
Арнаутов подошел.
Посмотрел на богато по-нынешнему времени накрытый стол.
Сел.
Леонидов налил ему стакан водки.
– Что это? – Арнаутов понюхал стакан.
Не бойтесь, пейте смело, чуть разбавленный спирт. У меня праздник. Книжка вышла.
– Поздравляю.
Арнаутов одним глотком выпил крепкую смесь.
Ткнул вилку в блюдо с котлетами.
– Котлетки-то из-под дуги?
– Именно. Благословенная конина, – засмеялся журналист с трубкой.
– А где же книга? – спросил Арнаутов.
– А вот она.
– «В стане батьки Махно». Занятно. Когда-то продавали «Похождения великого русского сыщика Путилина», теперь сочинения о Махно. Но все же поздравляю. Я зачитывался вашей книгой «В окопах».
– Спасибо.
Внезапно заиграла гармошка.
В зал вошел элегантнейший донельзя Анатолий Мариенгоф, в роскошном пальто-реглан и в цилиндре, в котором отражались огоньки ламп.
Рядом с ним тоже в цилиндре, который еле держался на золотистой голове, растягивал меха гармошки Сергей Есенин.
– Олег, – крикнул он, – я тебе подарок принес. Настоящую тальянку.
Он подошел к столу и они обнялись.
Мариенгоф положил на стол несколько книжек Леонидова.
– Мой подарок.
– Садитесь, друзья.
Есенин сел, выпил, повернулся к Арнаутову.
– Что грустный, классик?
– Жизнь такая.
– А ты, Петя, выпей, давай, давай. Со мною вместе за Олежку, короля сенсаций. Ишь, что учудил, из-под расстрела сбежал от Махны.
Он выпил. Вскочил. Оглядел зал.
Потом вспрыгнул на эстраду.
– Слушайте, други. Для милого мне человека Олежки Леонидова читаю.
Он помолчал и сказал негромко:
– Исповедь хулигана.
Зал взорвался аплодисментами.
– Давай, Сережа!
