Как только победил «Народный фронт», консервативно настроенные генералы стали готовить переворот… Особо этого не скрывая…
Мне было известно, что во главе заговора стоит эмигрировавший в Португалию генерал Санхурхо, пытавшийся свергнуть республику еще в 1932 году. Но помилованный тогда и отпущенный…
Позже стало известно, что реальное руководство подготовкой осуществлял генерал Эмилио Мола Видаль – псевдоним «Директор».
Большую роль играл также подавитель октябрьского восстания – Франко.
Уже в марте ко мне поступили первые тревожные сведения и по требованию коммунистов, правительство тоже наконец «заметило» подозрительные приготовления и провело кадровые перестановки, которые ослабили позиции заговорщиков, но не остановили их конспираций.
События следовали одно за другим с удивительной быстротой.
Фашисты перешли к открытому насилию, организуя покушения и уличные беспорядки.
Явно чувствовалось намерение реакции спровоцировать народ, столкнув его лицом к лицу с жандармерией и армией.
Так называемые «силы порядка» продолжали щедро субсидировать группы наемных убийц.
Фашисты совершали покушения не только на таких видных республиканских деятелей, как магистр Педрегал, преподаватель университета Хименес де Асуа или адвокаты Ортега и Гассет, но даже на продавцов левых газет.
Причем правительство не принимало никаких мер, чтобы пресечь эти преступления и наказать подстрекателей и исполнителей, хотя их знала вся Испания.
Каждый раз после очередного, совершенного фалангистами убийства правые газеты с наглым цинизмом обвиняли во всем анархию, ответственность за которую якобы несет Народный фронт.
Однажды утром ко мне приехал Сиснерос и сообщил, что только что в военное министерство прибыл генеральный директор Управления безопасности и принес плохие вести.
Он привёз список с фамилиями четырнадцати военных-республиканцев.
Из них Сиснерос запомнил Фараудо, Кастильо, Морено, Гонсалеса Хила и свою, под четвертым номером.
Оказалось, что несколько дней назад этот список попал в руки полиции. Там не обратили на него особого внимания, так как в Управлении безопасности имелось много подобных списков с именами республиканцев, которым правые угрожали расправой.
Однако в данном случае дело оказалось значительно серьезнее.
В то утро около своего дома выстрелом в спину был убит капитан Фараудо.
С ним расправились только за то, что он был республиканцем. Его имя фигурировало первым в этом списке.
Напряжение в Мадриде достигло предела.
Редкий день мы не получали сообщений, что восстание назначено на такой-то день.
Партии и организации Народного фронта срочно мобилизовывали своих членов, устанавливали ночные дежурства.
С огромными усилиями, несмотря на сопротивление военного министра, нам все же удалось поставить на наиболее важные посты верных республике военных.
К сожалению, офицеров-республиканцев, на которых можно было бы полностью положиться, не хватало.
Среди офицеров было много колеблющихся. Я лично опасался, что большинство из них примкнет к восставшим.
Каждый раз, когда поступали сведения о дне начала восстания, а такие сообщения приходили ежедневно, мы… коммунисты… организовывали по ночам службу специального наблюдения. Все это страшно утомляло и выматывало нас.
С каждым днем дебаты в кортесах становились всё более ожесточенными.
Я занимал место на дипломатической трибуне, откуда наблюдал за горячими спорами депутатов.
Однажды Сиснерос предупредил меня, что предстоит особенно бурное заседание.
Действительно, в тот вечер я стал свидетелем, пожалуй, самых интересных дебатов в кортесах того созыва.
Первым говорил Хиль Роблес – один из главарей реакции, которого безоговорочно поддерживала церковь. Он защищал предложение, выдвинутое правыми.
Я всегда испытывал к нему личную антипатию. Но в тот памятный день после его циничных и наглых обвинений в адрес Народного фронта я почувствовал ненависть и презрение к этому политикану, так бесстыдно искажавшему факты.
Затем выступил Кальво Сотело. Он яростно нападал на Народный фронт, приписывая ему преступления, совершенные правыми и фалангой.
Меня особенно поразила та часть его выступления, где он хвалил НКТ-анархические профсоюзы.
В своей речи премьер Касарес дал отпор Кальво Сотело, обвинив его в антиреспубликанской деятельности.
И наконец, от коммунистов выступила пламенная Долорес Ибаррури.
Её внешность производила на всех сильное впечатление. Она была по-настоящему привлекательна. Её простая, но сделанная со вкусом прическа подчеркивала тонкие и правильные черты лица.
Долорес Ибаррури была женственна и в то же время производила впечатление энергичного человека.
Коммунисты вновь удивили всех…
У Долорес был исключительно приятный голос, и говорила она свободно и легко.
Её выступление, четкое и ясное, простой и понятный язык произвели в конгрессе большое впечатление.
В своей речи Долорес Ибаррури упрекала правительство в пассивности перед лицом открытого наступления реакции. Приведя множество доказательств и неоспоримых фактов, свидетельствовавших о неминуемости восстания, она прямо обвиняла его в попустительстве заговорщикам.
Я почувствовал прилив сил и энергии. Слова Долорес Ибаррури совпали с моими мыслями о положении в стране.
Выступление Долорес Ибаррури было самым сильным.
После окончания заседания в баре конгресса к нам присоединился Хиль Роблес.
Он очень хвалил Ибаррури, но все же не удержался, чтобы не высказать свою антипатию к коммунистам.
– Очень жаль, – сказал Хиль Роблес, – что такая талантливая и выдающаяся женщина находится в рядах коммунистической партии…
На что Долорес только величественно усмехнулась…
А 11 июля фалангисты захватили с оружием в руках радиостанцию и призвали к вооруженным действиям против правительства.
Как мне доложили, Примо де Ривера удалось прямо из тюрьмы сообщить ещё одному военному заговорщику Моле, что Фаланга активно поддержит военный переворот.
