Всё чаще попадаются баррикады на шоссе – из мешков с хлопком, из камней, из песка.
На баррикадах красные и черно-красные знамена, вокруг них вооруженные люди в больших остроконечных соломенных шляпах, в беретах, в головных платках, одетые кто как или полуголые.
Одни подбегают к нам, спрашивают документы, другие просто приветствуют и машут винтовками.
На некоторых баррикадах кушают – женщины принесли обед, тарелки расставлены на камнях, детишки в промежутке между ложками супа ползают по бойницам, играют патронами и штыками. – Такая картина по всей Испании…, – в который раз комментирую я ошеломлённому Кольцову.
И чем ближе к городу, с первыми улицами предместий, мы вступаем в «поток раскаленной человеческой лавы, неслыханного кипения огромного города, переживающего дни высшего подъема, счастья и безумства», – как метко описал всё это мой друг.
– Была ли она когда-нибудь такой, как сейчас, празднующая свою победу, неистовая Барселона?, – воскликнул Миша восторженно.
Всё сейчас тут, как и в Мадриде, было наводнено, запружено, поглощено густой, возбужденной людской массой… «Всё всколыхнуто, выплеснуто наружу, доведено до высшей точки напряжения и кипения», – ярко и красочно сказал об этом мой московский друг.
С трудом продвигаемся в сплошной толчее, среди молодежи с винтовками, женщин с цветами в волосах и обнаженными саблями в руках, стариков с революционными лентами через плечо, среди портретов Бакунина, Ленина и Жореса, среди песен, оркестров и воплей газетчиков, мимо свалки со стрельбой у входа в кино, мимо уличных митингов и торжественного шествия рабочей милиции, мимо обугленных развалин церквей, пестрых плакатов…
Беспрерывно движется по улицам и густой поток автомобилей…
Это сборище машин всех марок, большей частью новые, дорогие, роскошные машины.
Они все исписаны белой масляной краской, огромными кривыми буквами по кузову и по крыше: названия разных организаций и партий или просто лозунги.
Краска тяжелая, крепкая, несмываемая, – исписанную так машину её бывший владелец не сможет без полной перекраски вернуть в частное своё пользование.
В машинах выбиты и прострелены стекла, текут радиаторы, сорваны подножки… некоторые украшены цветами, бусами, лентами, куклами.
В машинах ездят все, возят всё… они скопляются на перекрестках, на площадях, сшибаются друг с другом, ездят по левой стороне, – это озорной праздник вырвавшихся на свободу автомобилей, – комментирует Кольцов.
– Такие же процессы происходят по всей Испании… и Мадрид с Барселоной не исключение…, – говорю я в который раз Мише, когда он в очередной раз раскрывает рот от удивления.
Все большие здания и тут тоже уже заняты, реквизированы партийными организациями и профсоюзами.
Анархисты взяли отель «Риц». Другой громадный отель, «Колумб», занят Объединенной социалистической партией.
В десяти этажах «Колумба» ноев ковчег комитетов, бюро, сборных пунктов, комиссий и делегаций. Сильно напоминает мне Смольный в 17-м, каким я его видел в кино про Революцию.
По лестницам тащат тюки газет, связки оружия, арестованных, корзины винограда, бутылки с оливковым маслом.
Между взрослыми бегают и играют в пятнашки дети, – их оставляют на день родители, несущие караульную службу в милиции. Здесь работают и спят. Кроме каталонцев и испанцев много иностранных лиц и голосов.
Немец приводит в порядок склад оружия, американки устроили санитарную службу, венгерцы сразу занялись любимым делом – создали пресс-бюро, стучат на восковках и крутят на ротаторе информационный бюллетень на пяти языках, итальянцы смешиваются с испанской толпой, но чувствуют себя старшими.
Рабочие приводят в отель «Колумб» захваченных фашистов. Им объясняют, что этим должна заниматься республиканская полиция. Но они этого не понимают и уходят, оставив пленников, их бумаги, их золото, бриллианты и пистолеты.
«Сегуридад» – управление безопасности, не торопится принимать арестованных – так при комитетах всех партий образовались маленькие кустарные полиции и тюрьмы.
На втором этаже «Колумба» военный отдел. Здесь формируют рабочие отряды для взятия Сарагосы.
– Записывается много молодежи, но есть и старики. Уже отправлено пять тысяч человек. Не хватает винтовок, – мне говорят, а город ими наводнен.
– Такая же картина и в Мадриде…, – говорю я Мише, с огорчением.
На бульварах все гуляют с винтовками. За столиками кафе сидят с винтовками. Женщины с винтовками. С оружием едят, с ним ходят смотреть кинокартины, хотя уже есть специальный декрет правительства – оставлять винтовки в гардеробе под номерок.
– Рабочие получили в руки оружие – они не так легко отдадут его, – сказал со знанием дела Кольцов, который прошёл нашу гражданскую.
По улицам проходят похоронные процессии, призывают живых продолжать борьбу.
Вслед за похоронами несут растянутые одеяла и простыни – публика щедро швыряет в них серебро и медь для помощи семьям убитых.
Но, несмотря на оружие и ежечасные беспорядочные стычки и перестрелки, в городе нет озлобления.
Атмосфера скорее взвинченно-радостная, лихорадочно-восторженная.
Ещё длится столь неожиданный и столь заслуженный триумф уличных боев народа с реакционной военщиной.
– Безумство храбрых, дерзость рабочей молодежи, пошедшей с карманными ножами на пушки и пулеметы и победившей, гордость своей пролитой кровью наполняет огромный пролетарский город упоением и уверенностью, – восторженно говорит Миша.
– Да, верно, – соглашаюсь я, – все преклоняются перед «человеком с винтовкой», все льстят ему. В кафе и кабачках отказываются брать с него деньги.
– Лучшие артисты поют для него на бульварах, тореадоры обнимаются с ним на перекрестках, элегантные звезды кабаре и кино дразнят его прославленными своими ногами, они не жалеют цветных каблуков в танцах на асфальтовой мостовой, они серебристо смеются соленым остротам портовых грузчиков, – описывает виденные нами картины Миша.
– Такова романтика любой Революции… её «медовый месяц»…, – соглашаюсь я.
Затем, оставив Мишу Кольцова на попечение местного хозяина города и главаря всех анархистов – Дуррути, который был рад меня видеть, я убыл назад на Аэродром.
Вернувшись, я на скорую перекусил у полковника Сандино в его павильоне в Прате.
За столом было шумно, говорят по-испански и по-французски. Сандино сказал, что пока все идет отлично. Сегодня республиканцы взяли остров Ибицу. Теперь Мальорка зажата с двух сторон – с Ибицы и с Менорки.
Валенсийцы собрали, за свой счет и своими людьми, экспедицию для занятия Мальорки. Там держится около тысячи человек мятежников.
Под Сарагосой республиканцы ждут подкреплений. Как только отряды из Барселоны подойдут, можно будет штурмовать город.
Этим Арагонский фронт будет ликвидирован.
Конечно, неправильно называть его фронтом. Никаких сомкнутых фронтов здесь, в Испании, пока нет.
Есть отдельные разобщенные города, в которых держатся либо правительственная власть и комитеты Народного фронта, либо восставшие офицеры.
Сплошной линии фронта между ними нет. Даже телефонная и телеграфная связь кое-где работает по инерции – мятежные города разговаривают с правительственными.
Подробно говорить мне с ним не довелось – всё время нас прерывали, поднимали тосты и ссорились.
Я только спросил у Сандино, – есть ли единоначалие и кому подчинены все военные силы? Он ответил, что единоначалие уже есть, что в Каталонии все вооруженные силы подчинены ему, Сандино, а об общих вопросах он договаривается с Мадридом.
На этом мы с ним попрощались, и я продолжил свой полёт в сторону столицы третьего рейха…
В Берлине меж тем разразилась настоящая олимпийская горячка.
