– Почему именно мне? – нахмурился Багратион, уже понявший, что осколок действительно был «его» и только что он чудом остался жив.
– Я знал это, также как и все то, о чем говорил вам раньше!
– Ладно! – махнул рукой князь. – Сейчас не до этого! – Скачите к подходящим резервам. Поторопитесь и узнайте, сколько нам прислали!
– Давайте, Павел Андреевич, поторапливайтесь! Дорога каждая минута! – опять вставил свои «пять копеек» флигель-адъютант Марин.
Взобравшись на свою лошадь, я потрусил в тыл. Подходящие резервы я нашел довольно быстро и, выяснив, сколько и чего прислал нам фельдмаршал, поспешил обратно. Нехорошее предчувствие меня не покидало.
Мимо меня солдаты бегом на носилках пронесли укрытого кровавой шинелью генерала.
– Кто несете? – окликнул я их – Неужели Багратиона?
– Генерал Сен-При! – ответили мне мрачно солдаты.
А черт, ведь Сен-При был ранен почти одновременно с Багратионом. Отчаянно понукая свою не слишком послушную лошадь, я поспешил к месту, где располагался штаб Второй армии. Когда я прискакал в расположение штаба, то застал там полное смятение.
– Я знаю, что ранен генерал Сен-При! – сказал я Марину. – Но не вижу нашего князя. Где он?
– Только что ранен! – хмуро глянул на меня Марин.
– В бедро? Осколком ядра?
– А вы откуда знаете? Ах, да я забыл, что вы знаете все и обо всех! Только толку от ваших знаний никакого! – зло сплюнул Марин и отвернулся.
Тут мне крыть было нечем. Как ни крути, а Марин был прав – толку от меня действительно было сегодня немного. От ранения я князя Багратиона так и не спас. Однако время ранения Багратиона сейчас все же несколько иное, чем в классическом варианте, так может, и рана будет несколько иная, чем та, которая оказалась для князя смертельной? И, как знать, может быть, колесо истории все же провернется в другую сторону? Мне бы быть сейчас с князем рядом, чтобы помочь ему выкарабкаться, ведь я кое-что читал о том, как его лечили, и, быть может, смог бы помочь ему. Но ведь не покинешь в разгар сражения поле брани – это уже дезертирство, даже для морского пехотинца из другого времени, даже если у него имеются на это самые веские основания. Что ж, покоримся судьбе.
– Его превосходительство повезли в Москву, и он приказал, чтобы вы его сопровождали! Так что догоняйте! Они только что отъехали! – неожиданно заявил мне флигель-адъютант Марин, открыто не скрывая неприязни.
И чего он на меня взъелся? Я что ему дорогу перешел? Впрочем, черт с ним. Отношения будем выяснять потом.
– И чего это князь в вас нашел! Все ваши пророчества чистый вздор! – снова подал голос дежурный генерал армейского штаба.
– Держу пари, что армию через четверть часа временно возглавит Коновницын, а потом Дохтуров! – огорошил я на прощание Марина своим очередным откровением. – Проигравший ставит ящик шампанского. Счастливо оставаться!
Может быть, это покажется непатриотичным, но покидая поле бородинского побоища, я испытывал сильное облегчение, причем вовсе не от того, что я сохраню собственную жизнь, а от того, что не стану свидетелем еще множества смертей, да и сам буду избавлен от неизбежности убийства других.
Глава вторая
Как мне впоследствии рассказали, Багратион поначалу отказывался покидать поле боя, «истекая кровию без перевязки раны». Тем временем адъютанты, «видя изнеможение, искали врача для подания ему помощи». Старший врач лейб-гвардии Литовского полка Яков Говоров оказался первым из таких и сразу же сделал князю простую перевязку на перевязочном пункте Литовского полка, провел наскоро зондирование, исследовав глубину и ширину раны. Осмотр раны и ее зондирование производили по обычаям того времени без всякого обезболивания. Несмотря на жуткую боль, Багратион не произнес ни слова, лишь изгрыз свой янтарный мундштук. Так, увы, безжалостно поступали в то время все врачи. К концу перевязки Багратион находился уже в состоянии шока.
Когда я нашел князя, ему только что закончили осмотр раны и заканчивали перевязку. В это же время на санитарный пункт принесли и тяжело контуженного начальника штаба Второй армии графа Сен-При. Граф был в сознании и держался хорошо. Услышав голос Сен-При, Багратион открыл глаза и спросил:
– Кто командует на левом фланге?
– Временно генерал Коновницын.
– А кто назначен?
– Дохтуров.
Багратион вздохнул:
– Слава богу! Москва спасена!
Затем к нам пришло известие, что после полудня маршал Ней снова атаковал деревню Семеновскую, прибывавшие раненные рассказывали о том, как отбивались от французских кирасир наши гвардейские полки – Измайловский, Литовский и Финляндский, о блестящем отступлении генерала Коновницына за деревню. Затем раненные офицеры привезли слухи, что батарея Раевского взята французами, но случившимся поблизости генералом Ермоловым солдаты вернули ее обратно. Много небылиц рассказывали о рейде казаком атамана Платова в тыл французам. Те, кто был в силах, обсуждали новости, и радовались успехам.
Тем временем, посовещавшись, врачи решили везти Багратиона в Москву, чтобы уже там, оказать ему более квалифицированную медицинскую помощь.
Мы вместе с адъютантом Андреем Голицыным перенесли князя в коляску. Меня он не узнал. На скамью кинули бурку и несколько шинелей, чтобы страдальцу было помягче. Багратион, когда его переносили, был все еще в забытьи. Помимо генерала в коляску сели доктор Говоров со своим саквояжем и еще какой-то неизвестный мне лекарь. Мы с Голицыным решили сопровождать коляску верхами.
Когда Багратиона усаживали в коляску, он, приоткрыв глаза и, узнав меня, разлепил спекшиеся губы:
– Как резервы, подходят?
– Так точно, ваше сиятельство! Уже подошли и вступили в бой Лейб-гвардии Измайловский, Литовский и Финляндский полки, три полка первой кирасирской дивизии и две батарейные роты гвардейской артиллерии.
– Славно! – прошептал Багратион и закрыл глаза.
– Трогай! – крикнул я кучеру, и коляска поехала.
Вдоль обочины ковыляли раненные. Кто-то помогал товарищам, кто-то, выбившись из сил, падал на землю. Через последних просто переступали.
– Павел Андреевич! Павел Андреевич! Слава Богу, что вы живы!
Я обернулся. Мне махал рукой, перепачканный гарью флотский лейтенант. Ясно, что это был офицер гвардейского флотского экипажа, прекрасно меня (а вернее, моего прапрапрадеда) знавший. Но кто он такой и как мне себя с ним вести? Подумав, я решил действовать напрямую. Придержав поводья, улыбнулся:
– Здравствуйте, лейтенант! Простите, но после контузии я с трудом вообще что-то сейчас соображаю и понимаю, потому и направлен сопровождать раненного князя Багратиона в тыл. Еще раз простите за контузию, но кто вы такой?
– Я Лист… Адам Иванович Лист! Припоминайте мы с вами третьего дня вместе в палатке у вашего братца Александра пили чай с баранками.
– Да, да, что-то припоминаю.
Опана! Я же совсем забыл, что у моего прапрапрадеда был еще и младший братец Александр, который так же дрался при Бородино. Не хорошо забывать родственников!
– Ну, а как дрался наш экипаж? Большие ли потери?
– В ожидании начала боя у села Бородино мичман Лермонтов и три десятка нижних чинов находились у моста на реки Колочка, чтобы при первой потребности уничтожить мост. Когда французы у моста напали на стоявших там гвардейских егерей и те с потерями отступили. Лермонтов тот мост сжег и порушил, потеряв шестерых матросов. Я же был все время при наших пушках недалеко от вас на левом фланге, где меня и контузило. А со мной ранен еще известный вам унтер-лейтенант Киселев и семь нижних чинов. Что касается братца вашего Александра, то ни о его смерти, ни о ранении я ничего не слышал. Дай бог, живой.
– До встречи Адам Иванович! Поправляйтесь!
– До встречи, Павел Андреевич!
Подгоняя каблуками своего коня, я быстро догнал едва продвигавшуюся по забитой дороге карету. Как не стремился правивший ей казак, ехать быстрее, из этого мало что получалось. Вся дорога была запружена бредущими раненными и уходящими на Москву обозами.
Думая, что князь находится в полузабытьи, ехавшие с ним в коляске доктора начали вполголоса совещаться:
– Если не отнять ногу под коленом – антонов огонь неизбежен.
