Бронзовые звери
– Утренняя свита, – заметил он. – Я польщен.
– Стойте! – раздался вдруг чей-то голос.
Северин обернулся и увидел спешившую к ним Еву. На ней был желтый шелковый халат, волочившийся по полу, отделанному красной плиткой. На ее шее виднелся знакомый серебряный медальон в форме балерины. Ева была дочерью Михаила Васильева, аристократа из Санкт-Петербурга, и покойной примы-балерины. Северин вспомнил, как Лайла уговаривала ее, говоря об отце…
– Мы можем защитить тебя, – говорила она. – Тебе ничего не надо делать… мы можем вернуть тебя домой к отцу и обещаем, что Руслан никогда не сможет навредить ему.
Он вспомнил сомнения Евы, как она не сводила глаз со льда, слушая Лайлу.
– Я знаю, ты любишь его, – говорила Лайла. – я поняла это, увидев твое ожерелье. Знаю, ты жалеешь, что покинула его дом… мы можем вернуть тебя к нему.
Именно так Руслан и удерживал ее при себе. Если бы она не стала выполнять его приказов, ее отцу пришлось бы за это заплатить. Северин припрятал эту информацию, чтобы обдумать на досуге.
– И что это ты делаешь? – резко спросила Ева.
– Собираюсь насладиться восходом солнца, – откликнулся Северин. – Хочешь присоединиться?
Ева прищурилась, а затем ее взгляд упал на божественную лиру, висевшую у него на боку.
– Ты не можешь пойти с этим.
Северин пожал плечами. Откусив яблоко, он протянул лиру Еве. Ее глаза округлились, когда она осторожно взяла ее.
– Ты можешь сохранить ее, – сказал он, а затем улыбнулся. – Хотя я ожидаю чего-нибудь более надежного, чем твои руки. Они уже обнимали меня, и не могу сказать, что чувствовал себя в безопасности.
Ева злобно уставилась на него. Завитки рыжих волос обрамляли ее лицо. Она выглядела так, будто хотела что-то сказать, но затем бросила взгляд на пятерых стражников Падшего Дома, безмолвно окруживших их.
– Я собираюсь прогуляться, поэтому ты должна изготовить для меня футляр. Что-нибудь открывающееся при помощи капли моей крови, что будет храниться у Руслана, – сказал Северин. – Полагаю, для такого мастера, как ты, это не составит труда.
И, не дожидаясь ее ответа, Северин направился к двери. Немного помедлив, член Падшего Дома рванулся вперед и распахнул ее перед ним, и Северин вышел к причалу.
ВЕНЕЦИЯ БЕСПЕЧНО ОБЛАЧИЛАСЬ В РАССВЕТ. Для плавучего города богатства не имели значения. Золото пролилось с небес и затопило залив. Раскинувшиеся на другой стороне канала роскошные дома из резного бледного камня, украшенные улыбающимися лицами сатиров и почитаемых богов, таращились на Северина. Он с хрустом откусил яблоко. Северин понимал, что за ним незаметно следят, и не только стражники. Он подождал пару секунд, пока тихий шорох тапочек не подтвердил его подозрения.
В тридцати метрах от него виднелись развалины соседнего дома. Когда-то, судя по всему, это был роскошный особняк, но теперь его облепили строительные леса. Причал перед ним выглядел наполовину прогнившим. Из его легкого сумрака появился мальчишка-беспризорник лет восьми и настороженно уставился на него. У мальчишки были сальные черные волосы, а его огромные зеленые глаза сильно выделялись на бледном лице. Северин ощутил странный холодок, пробежавший по спине. Лайла всегда подтрунивала над ним, когда, завидев ребенка, он старался улизнуть.
– Ты же знаешь, они не кусаются, – говорила она. – Это ты ведешь себя так, будто они опасны.
Но так и было, подумал Северин. И дело было даже не в знаменитых детских истериках, один лишь эпизод которой почти убедил его в том, чтобы изгнать семью из Эдема лишь потому, что они не могли успокоить плачущего ребенка. У детей не было выбора, кроме как нуждаться в заботе других, а если кто-то мог помахать у тебя перед носом твоими нуждами, поманив тебя… ты становился бессильным. Смотреть на ребенка было все равно что видеть уродливое отражение в зеркале своего прошлого, и у Северина совсем не было желания на него смотреть.
Он осторожно опустил руку в карман и, достав второе яблоко, протянул мальчугану.
– Возьми, если хочешь, – предложил он.
У него за спиной, скрываясь в тени Дома Доро Россо, громче зажужжали мнемонические пчелы. Руслан все видел. Отлично, подумал Северин. Так наблюдай.
Худенький маленький мальчуган сделал несколько шагов вперед, а затем хмуро уставился на Северина.
– Prendi il primo morso, – сказал он тонким голоском.
Северин был не силен в итальянском, но все же понял: Откуси первым. Он едва не расхохотался. Этот ребенок не доверял ему.
Тебе же лучше, подумал он.
Северин надкусил яблоко и протянул мальчишке. Тот немного подождал, а затем рванулся вперед, мелькнув тонкими ножками, и выхватил у него яблоко.
– Ora e mio, – проворчал мальчишка.
Теперь оно мое.
Северин поднял руки, изображая, что сдается. А мальчишка, не оглядываясь, бросился бежать к разрушенному дому. Северин смотрел ему вслед, немного обескураженный. Этот мальчуган вел себя совсем не так, как он предполагал. На мгновение Северин задумался, как же он попал в этот заброшенный дом. Жил ли он один? Был ли у него кто-нибудь близкий?
– Месье Монтанье-Алари, – громко позвала его Ева. – Патриарх Руслан желает, чтобы вы явились на завтрак.
Ева стояла в дверях, протягивая ему лиру на красной подушке. По бокам от нее застыли два члена Падшего Дома. Возвращаясь обратно, Северин заметил, что кроваво-красный блеск двери начал тускнеть. Причал выглядел абсолютно чистым, не осталось и следа от вчерашнего убийства. Северин не хотел думать о том, сколько еще пройдет времени, прежде чем Дому Доро понадобится новая жертва.
Если все пойдет по плану, он к тому времени будет уже далеко.
ЕВА МОЛЧА ВЕЛА ЕГО по отделанным алыми панелями коридорам Дома Доро. Над порогом каждого перехода висела шестиконечная звезда, заключенная в золотой круг. Это был символ Падшего Дома, и каждый раз, как Северин видел его, то вспоминал, сколько лет он потратил, чтобы перевернуть того золотого уробороса, герб Дома Ванта. Долгое время он думал, что Дом достанется ему по праву наследования, но его права оказались гораздо внушительнее, чем он представлял. Северин провел большим пальцем по блестящим струнам лиры. Когда он касался их, иногда ему чудился едва различимый женский голос, нашептывавший что-то похожее на предостережение и песню.
Ева остановилась на пороге четвертого прохода. Здесь запах свежей земли, который он ощутил прошлым вечером, сделался сильнее, а хлопанье крыльев – громче.
– И что ты делаешь? – прошипела Ева едва слышно.
Северин вскинул бровь.
– Полагаю, «наблюдаю и жду, затаив дыхание, своего апофеоза». Разве не этого ответа ты ждешь?
– Твои друзья, – ответила Ева. – Я… я не понимаю.
– Неужели? – откликнулся Северин. – Ты могла бы задать этот вопрос патриарху Руслану. Уверен, его заинтригует твой интерес к моим погибшим друзьям.
На мгновение в глазах Евы промелькнула боль. Она вскинула руку, стиснув ожерелье, а затем резко опустила ее. Северин оставался абсолютно невозмутимым. Когда он ничего не ответил, Ева шагнула в сторону и придержала портьеру, в ее глазах застыл гнев.
– Он скоро к тебе присоединится, – безучастно произнесла она. – А я приступлю к изготовлению футляра для лиры.
– Отлично, – с улыбкой откликнулся Северин.
Прежде чем опустить портьеру, Ева посмотрела ему в глаза.
– Убедись, что знаешь, как играть.
Когда она ушла, Северин увидел, что Ева оставила его в оранжерее. Северин замер. На мгновение он перестал дышать. Он не помнил, когда в последний раз добровольно ступал в теплицу. Даже в Эдеме он вырвал розы, за которыми ухаживал Тристан, и засыпал землю солью, чтобы они никогда больше не выросли. В голову пришло непрошеное воспоминание о брате, идущем к нему с благоухающим цветком в руке, его тарантул, Голиаф, примостился у него на плече. Северин крепче стиснул божественную лиру, позволив металлической проволоке вонзиться в кожу ладони. Это был инструмент божественного, и только он мог им воспользоваться, сделать мир вокруг таким, каким бы захотел.
Я могу это исправить, сказал себе Северин. Я все могу исправить.
Несколько минут спустя он открыл глаза. Последние слова Евы эхом звучали в голове. Убедись, что знаешь, как играть. Мальчик, убитый вчера на глазах у него… теперь оранжерея. Руслан намеренно мучил его воспоминаниями о Тристане.
Стиснув зубы, Северин окинул взглядом помещение. Оно было размером в половину главного вестибюля Эдема. Стены увивал плющ, а сквозь сводчатый стеклянный потолок пробивались лучи утреннего солнца. Дорожка, усыпанная белым гравием, петляла к кроваво-красной двери в дальнем конце оранжереи, где наверняка ждал его Руслан.
В этой оранжерее было нечто странное. Он узнал некоторые растения из сада Тристана… молочно-белый дурман и белладонну цвета свежих синяков. Слева от него виднелась шпалера, увитая лавандовыми цветами шлемника. Справа возвышались красные цветы наперстянки, а у входа в другую комнату высокий конский орех, раскинув ветви, затенял оранжерею. Легкая головная боль стиснула его затылок, и Северин догадался, что это за место.
Сад ядовитых растений.
У Тристана была миниатюрная версия такого сада несколько лет назад, и он избавился от него, когда французские должностные лица заявили, что запрещено выращивать подобные растения на территории отелей. Северин помнил, как разозлился Тристан, когда от него потребовали уничтожить эти растения.
– Но они не смертельны, – надулся Тристан. – Многие из них прекрасно используются в лечебных целях! Все пользуются касторовым маслом, и никто, похоже, не обращает внимания на тот факт, что оно изготавливается из ricinus communis — клещевины, которая чрезвычайно ядовита! Ты использовал шлемник, и ничего страшного не произошло.
– Тогда ты не говорил, что дал мне ядовитый цветок, – сказал Северин.
Тристан в ответ лишь застенчиво улыбнулся.
Северин взглянул на цветы шлемника. Несколько лет назад ему потребовалось закрываться в небольшом кабинете, и, чтобы его не подслушали Сотворенные создания, выслушивающие стук человеческого сердца, Тристан дал ему настойку из цветов шлемника.
Убедись, что знаешь, как играть.
Повинуясь импульсу, Северин сорвал цветок шлемника и спрятал в карман. Руслан, возможно, лишился рассудка, но ум пока не утратил, и, если он разместил ядовитые растения рядом с комнатой, где им предстояло встретиться, Северин не знал, какой яд ждал его внутри.
Как раз в этот момент дверь распахнулась, и Руслан вышел в сад. На нем был простой черный костюм, закатанные рукава не скрывали обожженную кожу его левой руки.
– Входи, мой друг, входи, – с улыбкой воскликнул он. – Как же ты, должно быть, проголодался.
Северин присоединился к нему. Оказавшись внутри, Северин понял, что за звук хлопающих крыльев слышал прошлым вечером. Столовая была наполнена Сотворенными животными. Стеклянные вороны расселись на люстре. Колибри из цветного хрусталя молниями проносились у него перед глазами. Великолепный павлин шествовал из угла в угол в нарядном оперении из гранатов и изумрудов, звук трепета его полупрозрачных перьев был подобен звону колокольчиков. Стол из закаленного стекла ломился от дымящихся яств. Здесь были яйца, запеченные в жареных томатах, фритатта с перцем чили, хрустящие хлебцы fette biscottate и кофе в золотых чашках.
– Это была любимая отцовская комната для допросов, – сказал Руслан, ласково похлопав ладонью по своему стеклянному стулу. – Здесь никто и ничего не мог утаить.
– Звучит интригующе, – откликнулся Северин, стараясь, чтобы его голос звучал абсолютно безучастно. – И каким образом?
Он дотронулся до своего стула и вдруг ощутил это… едва заметный поток электричества, пульсирующий в стекле. Прикоснувшись к столу, он ощутил те же вибрации. Мебель читала его… но зачем?
– У этой комнаты свои способы, – с улыбкой ответил Руслан.
Северин вспомнил о цветке шлемника в кармане. Он не знал, работает ли Сотворенный стол по тому же принципу, что и создания, улавливающие звук сердцебиения в том месте, где он когда-то жил, но ему ничего не оставалось, как попробовать. Пока Руслан наливал себе кофе и накладывал еду, Северин оторвал два лепестка и, изобразив кашель, незаметно сунул их в рот и проглотил.
– Я видел, как утром ты покормил уличного оборванца, – сказал Руслан. – Понравился мальчишка? Мы можем оставить его для тебя, если хочешь. У меня никогда не было домашнего питомца, но думаю, это одно и то же… Возможно, он упрям, но мы могли бы это уладить.
Руслан достал из рукава свой Кинжал Мидаса и с улыбкой постучал по виску.
– Должен признаться, что есть такое поверье, – ответил Северин. – Накорми другого, прежде чем есть самому, и никогда не будешь голодать. Кроме того, я собираюсь стать великодушным богом.
Руслан опустил нож, обдумывая его слова.
– Мне это нравится… Великодушие. Каких чудесных божеств мы сотворим, хм?
Руслан поднял чашку с кофе, чокаясь с Северином. Немного подождав, Северин откашлялся.
– Я с нетерпением жду своего апофеоза, а ты нет? – спросил Северин, взяв кусок тарта. – Мы достанем карту к храму в Повелье, как только пожелаешь. Даже к ночи.
Едва лишь произнеся эти слова, Северин понял, что допустил ошибку. Руслан помедлил, разглядывая его поверх своей чашки. Поставив чашку на стол, он улыбнулся, и эта улыбка казалась невероятно понимающей.
– Но я счастлив здесь, – ответил Руслан, слегка захныкав. – Я пока не готов ввязываться во все тяжкие… мы можем поиграть и развлечься и всякое такое.
Руслан наколол на вилку кусочек яйца. Воробей из черно-белого кварца с чириканьем опустился на стол около его тарелки. Руслан опустил вилку и вытянул руку. Стеклянная птичка запрыгнула на его ладонь.
– Давай отправимся туда через десять дней, хорошо? – предложил Руслан.
Холод сковал сердце Северина. Десять дней. Лайле осталось всего девять.
– Бедная Лайла, – произнес Руслан, напевая в ответ птичке. – Она только и думает о том, что у нее осталось всего десять дней, и теперь это число тоже не дает мне покоя. Полагаю, ты не возражаешь?
Северин почувствовал легкую электрическую вибрацию сквозь рукав. Руслан что-то искал, возможно, какой-то знак, что Северин испытывает гораздо больше, чем показывает. Он сделал глубокий вдох, желая, чтобы сердце замедлило биение. Успокоилось.
– Нисколько, – ответил Северин. – Это сделает наш апофеоз еще более желанным.
Руслан погладил стеклянную головку воробья своими золотыми пальцами.
– Абсолютно согласен. Кроме того, я знаю, что Лайла никогда нас не найдет, но чувствую себя гораздо лучше, зная, что она целиком и полностью…
Он хлопнул рукой по столу. Стеклянный воробей разлетелся вдребезги. Уголок его крыла слабо шевелился, словно механизм был застигнут врасплох.
– Мертва, – с улыбкой закончил Руслан.
7. Зофья
Зофья чиркнула спичкой о коробок, глядя, как крохотное пламя жадно пожирает дерево. Запах серы разлился в воздухе, успокаивая ее, и она поднесла огонек к свече и окинула взглядом свою последнюю работу – кусок металла, отбитый молотком до толщины ткани и ставший невероятно гибким, который мог воспламеняться по команде.
В убежище матриарха она чувствовала себя в полной безопасности, но понимала, что придет время уходить отсюда. И когда настанет этот момент, она будет во всеоружии.
В Падшем Доме считали, что они погибли, но если бы враги нашли ее и друзей, то воплотили бы это предположение в реальность. И опасность исходила не только от Падшего Дома. Гипнос тайно связался с Домом Никс и подтвердил, что Орден запрашивает сведения и проводит исследования, касающиеся событий, последовавших за Зимним Конклавом. Если администрация Сфинкса доберется до них, их всех арестуют, и теперь, когда у них осталась только неделя жизни Лайлы, все их планы пойдут прахом.
Прошло уже два дня, как они нашли адрес и ключ от безопасного убежища матриарха.
– Лучше бы этот дом был покрасивее, потому что я не уйду из него ни при каких обстоятельствах, – объявил Гипнос.
Когда они распахнули облупившуюся деревянную дверь под номером 77 на Калле Трон Страда, то обнаружили небольшой, но богато обставленный дом. Гипнос первым исследовал его, оставив остальных на пороге. Не обнаружив ни скрытых ловушек, ни затаившихся злоумышленников, он широко улыбнулся, и его глаза засияли.
– Все в точности, как обещала матриарх, – сообщил он.
В доме было несколько спален, гостиная с элегантным роялем, на котором Гипнос тут же бросился играть, кухня, где Лайла тут же начала перебирать продукты, большая библиотека, заставленная странными штуковинами вдоль стен, в которых тут же растворился Энрике, а на другом конце библиотеки – маленькая комнатка, где Зофья могла Творить.
Это была крошечная каморка, со стенами, выкрашенными белой краской, крошечным слуховым окном и длинным стальным верстаком. Инструменты, висевшие на стене, давно устарели, но все равно могли принести пользу. Зофья тут же осмотрела стеклянный токарный резец, кусачки, пыльные банки с селитрой и азотом, пробирки с хлористым калием и аммиаком, стопки спичечных коробков и металлический лом, разложенный вдоль стен. Коснувшись алюминиевых и железных пластин, она ощутила, как металл изнутри пытается прочитать ее волю. Хотела ли она, чтобы он гнулся? Стал острым? Огнеупорным?
Прикосновение к металлу ослабило странное ощущение, словно внутри у нее сжалась тугая спираль, не оставлявшее ее с тех пор, как они покинули озеро Байкал. Все это время она чувствовала себя так, словно пробирается сквозь темноту с широко раскрытыми глазами, но это не помогало ей разобрать хоть что-то в этом непроглядном мраке. Каждый шаг уводил ее все дальше на неизведанную территорию, и она не знала, что ждет ее впереди, и ни в чем не была уверена.
В этом и заключалась проблема темноты.
Как-то Зофья случайно заперлась в подвале их дома. Хела с родителями уехали на базар, и Зофья, испугавшись, ухватилась за первую попавшуюся вещь, которую нащупала в темноте. Это оказался шелковистый мех звериной шкуры. Лишь когда Хела нашла ее, в свете фонаря, разлившемся по стенам, Зофья обнаружила, что2 прижимает к себе: шкура без кожи, с болтавшимися по бокам лапами и головой.
Зофья тут же отшвырнула ее от себя, но навсегда запомнила, как темнота подшутила над ней. Ее ужасало, как темнота искажала все вокруг, делая незнакомый поворот знакомым и наоборот. В детстве страх темноты был столь всепоглощающим, что она забиралась в постель к Хеле.
– Здесь нечего бояться, Зося, – сонно бормотала сестра. – Темнота не причинит тебе вреда.
Умом Зофья понимала это. Темнота была не чем иным, как отсутствием света. Но за последние несколько недель это понимание приобрело немного другой смысл. Теперь это было отсутствие знания.
И эта мысль угнетала ее. Ее отпускало лишь тогда, когда она Творила, и вот Зофья полностью отдалась работе. Пока остальные искали подсказки, которые помогут раздобыть карту и добраться до храма под Повельей, Зофья создавала одно изобретение за другим. Она насчитала, по меньшей мере, дюжину членов Падшего Дома в Спящем Дворце. Каждый был вооружен двумя взрывными устройствами малой дальности и двумя кинжалами. Она не знала, было ли у них другое оружие, а также понимала, что ее предположения могут ничего не значить. Последние пару дней Зофья создала семь миниатюрных взрывных устройств, четыре свернутые спиралью веревки, которые можно было спрятать в каблуке туфли, и разжевала пять спичечных коробков.
Зофья как раз вносила финальные штрихи в Сотворенную ткань, когда в дверь постучала Лайла.
– Ты, конечно, можешь быть Фениксом, но должна питаться чем-то еще, кроме пламени, – сказала Лайла, поставив перед ней поднос.
Зофья осмотрела его содержимое: ряд помидоров аккуратно разделял лежавшие по бокам тарелки мясо и сыр. На другой тарелке лежали ломтики порезанного хлеба, а рядом с ними – мисочка с оливковым маслом. В желудке громко заурчало, и Зофья потянулась к хлебу.
Лайла неодобрительно взглянула на нее.
– А где хорошие манеры?
Нахмурившись, Зофья протянула ей руку, и Лайла вручила ей салфетку. Салфетка не справилась с пятнами грязи на ее руках, но Зофья знала, что Лайле нравились церемонии.
– Тебе не стоит есть здесь, – ласково сказала Лайла.
– Я так хочу, – откликнулась Зофья, вгрызаясь в хлеб. – Это повышает продуктивность.
– Разве тебе повредит немного солнца и свежего воздуха? – спросила Лайла.
– В этом нет необходимости, я же не растение, и мне не нужен фотосинтез, чтобы усваивать питательные вещества, – откликнулась Зофья.
– Что ж, я могла бы принять участие в процессе фотосинтеза сегодня днем, если ты присоединишься ко мне.
– Нет, – ответила Зофья и добавила: – Спасибо.
Ее больше заботили другие вещи, вроде изготовления предметов, которые помогли бы противостоять тому, что ожидало их в Повелье.
– Как скажешь, – с улыбкой ответила Лайла.
Но Зофья заметила, что глаза подруги не улыбались. С тех пор, как они добрались сюда из Изола ди Сан-Микеле, Лайла стала еще молчаливее. Прошлой ночью, возвращаясь в свою спальню, Зофья увидела, что Лайла стоит посреди гостиной, снова и снова растирая пальцем ладонь. Утром, когда они собирались за трапезой, завершая свой пост, Лайла смотрела на свой перстень. И сейчас Зофья взглянула на него: Восемь.
И хотя она сидела, Зофья вдруг почувствовала себя так, будто споткнулась и упала.
Осталось всего восемь дней, а еще столько неизвестного.
– Мне надо работать, – сказала Зофья.
Она указала на верстак, тяжело дыша.
– Феникс? – ласково произнесла Лайла. Зофья подняла голову и увидела, что Лайла внимательно смотрит на нее своими ласковыми карими глазами. – Спасибо. Я ценю все, что ты делаешь.
Зофья торопливо поела и вернулась к работе, но что бы она ни делала, странное ощущение падения не отпускало ее. Словно она вслепую пыталась отыскать дорогу в полной темноте. И дело было не только в том, что Лайле осталось совсем мало времени. Она постоянно чувствовала прикосновение письма Хелы к своей коже. Несколько раз в день Зофья доставала письмо и аккуратно расправляла руками смятый конверт. Он казался потертым и мягким на ощупь, прямо как ужасная шкура в подвале. Единственная разница между ними заключалась в том, что на этот раз Зофья решила не думать о смерти.
– Почему ты не боишься темноты? – как-то спросила Зофья сестру.
Хела повернулась к ней в ночном сумраке. И хотя она не видела серых глаз Хелы, Зофья знала, что они открыты.
– Потому что знаю, что стоит немного подождать, и свет снова вернется, – ответила Хела, погладив ее по волосам. – Он всегда возвращается.
– А что, если ты потерялась в темноте? – спросила Зофья, прижимаясь к ней.
Ей не нравилось, когда к ней прикасались, но Хела была нежной и теплой и знала, как обнимать ее.
– Сделала бы то же самое, сестренка… Я бы подождала, когда появится свет, который откроет мне путь. И тогда мне не было бы так одиноко.
И, оставшись одна, Зофья прижимала руки к груди, думая о Хеле и Лайле. Что бы ни ожидало ее внутри конверта, она уже ничего не могла изменить. Но судьба Лайлы зависела от многих факторов, которые Зофья пока еще могла контролировать. И это совсем не было похоже на то, как если бы она потерялась в темноте. Ей необходимо работать и ждать, а когда, наконец, взойдет солнце, она увидит свой путь.
– ФЕНИКС.
Подняв уставшие глаза от верстака, Зофья увидела в дверях Энрике. Волны жара поднялись изнутри при виде него. Он лишился уха, но, застав ее врасплох, он произвел на нее то же впечатление, что и прежде. Зофья взволнованно разглядывала его. Интересно, все дело в странных радужных переливах его черных волос? Чернильной глубине глаз или выступающих скулах?
Последние два дня она время от времени видела, как Энрике работает в библиотеке. Энрике никогда не сидел спокойно. То напевал себе под нос, то постукивал ногой или барабанил пальцами по корешкам книг.
Все это должно было раздражать ее, но вместо этого она чувствовала себя не такой одинокой.
– Феникс, я помешал тебе? – спросил Энрике, входя в комнату. Он окинул взглядом ее верстак, и его глаза округлились. – Здесь хватит на маленькую армию.
Зофья посмотрела на свои изобретения.
– Здесь хватит, возможно, человек на пятнадцать.
– Но ты ведь понимаешь, что нас всего пятеро.
Зофья нахмурилась.
– Мы не знаем, что ждет нас в Повелье.
Энрике улыбнулся.
– Именно об этом я и хотел поговорить. Ты не подождешь меня в библиотеке? А я пока приведу Лайлу.
Зофья кивнула, отодвигая стул. Ее спину ломило от боли, а глаза жгло, когда она вышла из тускло освещенной лаборатории и направилась в библиотеку. Гипнос встретил ее, тут же разразившись песней.