Джентльмен в Москве
– Ты читаешь «Опыты» Монтеня?
– Да, – подтвердил граф.
– Мне казалось, что ты не поклонник подобной литературы.
– Нет, почему же? Вполне достойное произведение. Но ты мне лучше скажи, какие дела у тебя возникли в Москве?
– Я помогаю в организации первого съезда Всероссийской ассоциации пролетарских писателей, или сокращенно – ВАПП, который будет созван в июне следующего года. Но об этом чуть позже.
Мишка достал из своего вещмешка бутылку вина, на горлышке которой был логотип в виде двух выпуклых скрещенных ключей.
– Я надеюсь, что не очень сильно опоздал.
Граф взял в руку бутылку, посмотрел на логотип, покачал головой и улыбнулся.
– Мишка, ты всегда вовремя.
После этого он провел своего друга сквозь висевшие в кладовке пиджаки.
* * *Пока граф мыл вынутые из «посла» стаканы, Михаил внимательно осмотрел обстановку кабинета своего друга. Стол, стулья, а также objets d’art были ему прекрасно знакомы потому, что все это граф перевез из имения Тихий Час, в котором Михаил много раз бывал.
Начиная с 1908 года граф каждое лето в июле месяце приглашал Мишку погостить в имении Тихий Час. Они ехали из Петербурга на поездах, составы которых становились короче по мере того, как они пересаживались с одного поезда на другой. Они выходили из вагона на станции в чистом поле, где их ждала присланная из имения карета, запряженная четверкой лошадей. Молодые люди грузили чемоданы на крышу кареты, кучер пересаживался внутрь, и граф с Михаилом садились на козлы. Потом они неслись по дороге, приветственно махая руками встречавшимся по пути молодым крестьянкам, и наконец сворачивали в обсаженную яблонями аллею, ведущую к имению.
Пока они снимали пальто в прихожей, лакеи относили их чемоданы в спальни, расположенные на втором этаже восточного крыла здания. Граф звонил в колокольчик, появлялся лакей, и молодые люди просили принести им холодного пива, кваса или наполнить ванну, чтобы помыться с дороги. После этого они шли в гостиную, в которой на каждом столе стояла красная пагода, чтобы засвидетельствовать свое почтение графине, которая в это время обычно пила чай с гостями – соседями голубых кровей.
Старая графиня всегда одевалась только в черное. Она была человеком независимого склада ума, не терпела мелочных людей с их мелочными делами, смотрела на всех с высоты своего возраста и большого опыта и поэтому поддерживала новые веяния и идеи молодежи. Она с улыбкой смотрела на своего внука, который мог высказать в общем разговоре не самое лестное мнение о церкви и поведении представителей правящего класса. Если гости начинали возмущаться этими бунтарскими настроениями, она подмигивала графу, который вместе с Михаилом принимался спорить с помещиками-ретроградами и доказывать им, что новые времена требуют нового и более гибкого подхода со стороны правящей элиты.
Выразив свое почтение графине, друзья отправлялись на поиски Елены. Иногда они находили ее под высоким вязом у излучины реки или на веранде дома с видом на сад. Услышав звук их шагов, Елена поднимала глаза от книги или рукоделия и приветствовала их обаятельной улыбкой, похожей на ту, которую можно увидеть на ее портрете кисти Серова.
В присутствии Елены обычно Мишка начинал развивать самые сумасбродные идеи и проекты. То он говорил, что в вагоне поезда по пути в имение они повстречали графа Льва Толстого, то, что сам он решил уйти в монастырь и дать обет молчания. Причем уйти в монастырь безотлагательно. Сразу же после обеда.
– Послушай, – спрашивала Елена, – а ты уверен, что молчание тебе подойдет?
– Как глухота подходила Бетховену, – отвечал Мишка.
Елена громко смеялась, а потом смотрела на брата и спрашивала: «Ну как же ты дошел до такой жизни, Александр?»
Все ближайшие родственники графа задавали ему этот вопрос. Но каждый из них задавал этот вопрос по-разному.
Крестный отец графа, великий князь, задавал этот вопрос исключительно риторически. Когда он узнавал о том, что граф не оплатил какой-нибудь счет или начал получать плохие оценки, он вызывал его в библиотеку, зачитывал письмо из университета или жалобу о неуплате счета, бросал письма на стол и задавал этот вопрос, совершенно не ожидая от крестника ответа. Великий князь понимал, что последствием такого поведения графа может быть долговая тюрьма или банкротство, а может быть, и то и другое.
Вопрос: «Ну как же ты дошел до такой жизни, Александр?», бабушка графиня задавала только после того, как граф позволял себе какое-либо спорное или скандальное высказывание. В ее устах вопрос звучал без укоризны, и все понимали, что граф – ее любимчик, который имеет право на свое мнение и может жить так, как ему нравится.
Когда Елена задавала графу этот вопрос, то казалось, что ответ на него является загадкой, которую никто не в силах разгадать. Несмотря на весьма неоднозначные успехи графа в учебе, зависевшие исключительно от его прилежания, и активную светскую жизнь, которую он вел, никто не мог предвидеть, как сложится его жизнь в будущем.
– Ну как же ты дошел до такой жизни, Александр? – спрашивала Елена своего брата.
– Хороший вопрос, – отвечал он, после чего ложился на траву, рассматривал облака и делал вид, что пытается в их форме найти ответ на этот вопрос.
Да, это были золотые деньки, просто райские, подумалось Михаилу. Эти золотые деньки ушли в прошлое точно так же, как ушли в прошлое сюртуки, корсеты, кадрили, безик[27], крепостное право и иконы в каждом доме. Несмотря на то что для них это были золотые деньки, это было время дремучего суеверия и страшного угнетения, эпоха, во время которой избранные ели телячьи котлеты, а большинство населения питалось гречневой кашей и прозябало в нищете физической и моральной.
Михаил перевел задумчивый взгляд с портрета Елены на знакомую ему книжную полку, уставленную романами, написанными в XIX веке.
Все это уже в прошлом, опять подумал он. Как и все эти приключенческие и любовные романы, написанные при старом режиме и которые так нравятся моему другу.
На самом верху книжной полки в узкой рамке стояла черно-белая фотография русской и японской делегаций, подписавших мирный договор между двумя странами в Портсмуте. Вот эта фотография была реальной, а не эфемерной, как романы ушедшей эпохи.
Мишка взял фотографию в руки и внимательно всмотрелся в серьезные и исполненные ответственности лица изображенных на ней людей. На ней русские и японские делегаты были сфотографированы вместе. Это были люди с усами, высокими стоячими воротничками и в галстуках-бабочках. На лицах этих людей было серьезное и торжественное выражение государственных мужей, которые достигли больших успехов, закончив войну между двумя странами. В центре фотографии стоял представитель царя, великий князь.
В 1910 году гостивший в Тихом Часе Михаил присутствовал на десятилетней годовщине смерти родителей своего друга, чтобы, не чокаясь, поднять бокалы с Châteauneuf-du-Pape[28]. Через несколько дней после того, как он вместе с Александром приехал в Тихий Час, туда начали прибывать гости из Москвы, Петербурга и своих имений. Когда все собрались в большом зале, великий князь поднял тост за покойных родителей Александра и Елены, которые умерли с промежутком в несколько часов.
Великий князь был человеком видным, и казалось, что он так и родился в сюртуке с наградами. Он умер, сидя на лошади, двадцать первого сентября 1910 года, то есть ровно десять лет назад.
– Вот это был настоящий человечище!
Мишка повернулся и увидел, что за его спиной стоит граф с двумя бокалами для бордо в руках.
– Человек с большой буквы, – сказал Михаил другу и с уважением поставил фотографию на место. Потом они открыли бутылку, наполнили бокалы и подняли их.
* * *– Знал бы ты, Саша, что за люди там соберутся!..
Когда они выпили за светлую память великого князя, Михаил начал рассказывать о готовившемся съезде Всероссийской ассоциации пролетарских писателей.
– Это будет совершенно потрясающее мероприятие, и пройдет оно в самое удивительное время! Представь себе, что на нем будут присутствовать Булгаков, Мандельштам, Ахматова и Маяковский – все эти люди окажутся за одним столом, и никто из них не будет бояться репрессий и ареста. У каждого из них есть свое творческое видение и собственное отношение к происходящему, но, собравшись вместе, они создадут новую поэзию. Это будет универсальная, общемировая поэзия, Саша. В произведениях этой новой поэзии не будет колебаний. И музой писателей и поэтов станет Человек и его стремление построить светлое будущее.
Мишка вскочил со стула и начал возбужденно ходить из одного угла в другой по кабинету друга, забрасывая его идеями.
– Ты, возможно, помнишь книгу датчанина Томсена…[29]
Граф не помнил никакого Томсена, но не стал прерывать Мишку, как не стал бы прерывать игру Вивальди на скрипке.
– Этот ученый разделил историю человечества на периоды каменного, бронзового и железного веков, основываясь на свойственных каждой эпохе инструментах. Однако он не учел фактора духовного развития человечества. Не учел он и фактора морального развития. Замечу, что такого развития никто не останавливал и не отменял. В каменном веке идеи первобытного человека были такими же тупыми, как каменный топор, и неуклюжими, как палка-копалка. В бронзовом веке открыли искусство плавки металлов, и очень скоро из металла начали делать монеты, короны и мечи. Вот тебе святая троица, которая поработила человечество на многие столетия.
Мишка замолк и задумчиво посмотрел в потолок.
– И вот наступил железный век. Появились паровой двигатель, печатный станок и огнестрельное оружие. Вот тебе, пожалуйста, новая святая троица. Эти три инструмента использовала буржуазия в собственных интересах, и при помощи этих инструментов пролетариат начал освобождаться от невежества и гнета тирании.
Михаил на мгновение задумался, захваченный полетом собственных мыслей.
– Надеюсь, мой друг, что ты согласишься со мной в том, что сейчас начался век стали. Мы начали строить электростанции, небоскребы и самолеты. Кстати, ты уже видел Шуховскую радиобашню?
Граф отрицательно покачал головой.
– Это совершенно потрясающее архитектурное сооружение, Саша. Ее высота составляет почти сто пятьдесят метров. Это гиперболоидная конструкция, выполненная в виде стальной сетчатой оболочки. При помощи этой башни можно передавать новости, информацию и даже сентиментальную музыку любимого тобой Чайковского на радиоприемники в домах граждан, расположенных на большом расстоянии от башни. Радио поможет укрепить моральные устои нашего общества. Я думаю, что уже на нашем веку придет конец угнетению и эксплуатации и наступит эра братства всех людей на земле.
Мишка остановился, чтобы перевести дух.
– «Ну а что же поэзия?» – спросишь ты меня. «Что там у нас с печатным словом и художественной литературой?» И я тебе отвечу: раньше слова ковали из бронзы и железа, а новые слова будут отливать из стали. Поэты забудут о катренах, дактилях и тропах. Новая поэзия станет поэзией действия, поэзией, которая облетит все континенты и передаст музыку слов в космос!
Если бы граф услышал подобные рассуждения от студента в кафе, он бы, возможно, заметил, что в наши дни поэту недостаточно только писать стихи. Современная поэзия должна быть манифестом, написанным в будущем времени от первого лица множественного числа, в ней должно быть много риторических вопросов, восклицательных знаков и слов, написанных заглавными буквами. В общем, как правильно заметил Михаил, эта поэзия должна стать совершенно новой.
Но такие соображения появились бы в голове графа, если бы он услышал их от кого-нибудь другого. В устах же Михаила эти слова звучали как гимн радости.
Иногда человек может не попадать в ногу со временем. Человек может родиться в городе, прославленном своими традициями, культурой, модой, архитектурой и идеями, которые вдохновляют всех окружающих, однако сам этот человек может ничего этого не видеть и считать, что его город хвалят совершенно зря. Такой человек не понимает, что происходит вокруг него, и не разделяет ни чувств, ни устремлений своих сверстников.
Такой человек не будет счастлив в любви и не добьется успеха в выбранной им профессии. Почему? Потому, что он не идет в ногу со временем. Такой человек может сам пенять на себя и искать утешение в забытых и пыльных книгах. И когда его друг будет возвращаться в два часа ночи в квартиру, которую они вместе снимают, и рассказывать ему о том, что происходит в самых модных салонах города, такой человек будет лишь внимательно его слушать.
Вот именно так Мишка и прожил немалую часть своей жизни.
Но может случиться и так, что человек, который не попадал в ногу с эпохой, вдруг совершенно неожиданно окажется в правильном месте в правильное время. Идеи и моды, которые раньше казались ему чужими, исчезнут, и на их месте появятся те, которые покажутся ему понятными и привлекательными. Как моряк, который долго плавал в неведомых морях, он проснется однажды и увидит над головой знакомые созвездия.
И когда подобное происходит, то человек, долго чувствовавший себя никчемным и бесполезным, переживает пробуждение и обострение всех чувств. Прошлое кажется ему необходимым этапом для достижения прекрасного будущего, которое вскоре наступит.
Часы пробили полночь. Даже Мишка не мог отказаться от еще одного бокала, чтобы выпить за великого князя, но и за Елену и графиню, за поэзию и ритм, за имение Тихий Час и за многие другие прекрасные вещи в этой жизни.
Сочельник
Однажды вечером в декабре, когда граф шел по фойе в сторону «Пьяццы», на него вдруг дохнуло холодным морозным воздухом. Граф был немного озадачен, потому что до ближайшей двери на улицу было более десяти метров. Этот морозный холодок словно озарил его ясностью и свежестью ночи, освещенной яркими звездами. Он остановился, чтобы понять, откуда исходит этот холод, и понял, что… из гардеробной. В гардеробной работала Таня, но в тот момент ее не было на месте. Граф посмотрел налево и направо, после чего вошел в гардеробную.
Видимо, недавно в ресторан на ужин прибыла большая группа гостей и зима проникла в помещение на их шубах и пальто. Вот военная шинель, на плечах которой еще не растаял снег. Вот еще одно, мокрое от растаявшего снега шерстяное пальто номенклатурщика. А вот и черная норковая шуба с воротником из горностая (или, возможно, соболя), которая, наверное, принадлежит любовнице комиссара. Граф поднял к носу рукав шубы и почувствовал запах дыма от камина и какой-то намек на пряный eau de cologne. Возможно, дама приехала из какого-нибудь элегантного дома на Бульварном кольце на машине, черной, как ее шуба. А может быть, она пришла пешком по Тверской, покрытой свежевыпавшим снегом, мимо памятника Пушкину. А может быть, она даже явилась в ресторан на санях, под стук копыт лошадей, хлопки кнута и крики «Давай, тпрруу!».
Именно так граф с сестрой разъезжали по гостям вечером перед Новым годом. Брат с сестрой обещали бабушке, что к полуночи вернутся, и садились в тройку, чтобы навестить соседей. Накрывшись пологом из волчьих шкур, граф брался за вожжи и спрашивал Елену: «С кого начнем? С Бобринских или Давыдовых?»
Куда бы они ни приехали, везде был праздник, горели огни и их принимали с распростертыми объятиями. Все были нарядно одеты и взволнованы, и уже подвыпившие сентиментальные старики, прослезившись, произносили тосты, а маленькие дети следили за происходящим с лестницы на второй этаж. Во всех домах играла музыка, от которой хотелось пить до дна и пускаться в пляс.
Так Ростовы посещали дома двух или трех соседей. Когда время приближалось к полуночи, они неверными шагами выходили из дома соседей и садились в сани, чтобы возвращаться в имение. На следующий день соседи видели на свежем снегу прямые следы от саней, вокруг которых кренделями шли их следы, так что сверху казалось, будто на снегу нарисован огромный скрипичный ключ.
Они неслись назад в усадьбу, срезая путь через село Покровское, где были монастырь и церковь Вознесения. Эта церковь была построена в 1814 году в честь победы над Наполеоном, и высота ее была чуть меньше самой высокой башни Московского Кремля. В звоннице церкви было двадцать колоколов, переплавленных из захваченных у французов пушек, и казалось, что в колокольном звоне звучали слова: «Боже, царя храни! Храни Россию!»
Они выезжали из села, и граф был готов гнать лошадей во весь опор, но Елена клала ладонь ему на плечо, чтобы он ехал помедленнее. Наступала полночь, и в морозном воздухе послышался колокольный звон. Они сидели, слушали звон колоколов и тяжелое дыхание коней. Если прислушаться, то можно было услышать и колокола церкви Святого Михаила, расположенной в пятнадцати километрах от Покровского, а также перезвоны колоколов церкви Троицы из деревни в противоположной стороне. Звуки колоколов доносились до них, словно крики стаи перелетных лебедей, решивших заночевать на поверхности пруда.
Граф проезжал через село Покровское, когда ехал в 1918 году из Парижа в Тихий Час. В тот день вокруг монастыря собралось много крестьян. В монастыре стоял отряд красных кавалеристов под командованием молодого офицера. Несколько бойцов забрались на колокольню и сбрасывали с нее один за другим колокола на землю. Чтобы сбросить большой колокол, пришлось отправить на колокольню еще несколько кавалеристов. Наконец гигантский колокол перевернулся в воздухе и с невероятным грохотом ударился о землю.
Из монастыря выбежал разгневанный настоятель и потребовал у красного командира во имя Господа прекратить осквернение церкви. Командир закурил папиросу и ответил ему: «Воздатите кесарева кесареви и божия богови». После этого он приказал кавалеристам затащить настоятеля на верх колокольни и сбросить вниз.
Говорят, что сброшенные с колокольни колокола переплавили на пушки, из которых те были в свое время сделаны. Граф слышал, что колокола переплавили из пушек, брошенных французами при переходе через Березину, но и французы, в свою очередь, выплавили эти пушки из колоколов, снятых с церквей Ла-Рошели, которые сами были отлиты из захваченных английских орудий во времена Тридцатилетней войны. Из пушек в колокола и снова в пушки – вот, видимо, удел железа.
– Граф Ростов?
Граф поднял глаза и увидел, что в гардеробную вернулась Таня.
– Соболь, скорее всего, – сказал граф и отпустил рукав шубы. – Да, видимо, соболь.
* * *Декабрь, «Пьяцца»…
Со времени открытия «Метрополя» москвичи считали рестораны отеля одними из лучших мест в городе для встречи Нового года. Уже первого декабря в «Пьяцце» стояла елка, на которой висели гирлянды и венки. К восьми часам тридцать первого декабря, к моменту, когда начинал играть оркестр, все столики были уже заняты. Около девяти часов официанты стаскивали отовсюду стулья, чтобы разместить всех прибывавших гостей. На каждом столе (вне зависимости от достатка людей, которые за ним сидели) стояла черная икра, которую, как известно, можно есть хоть ложкой, хоть черпаком.
В тот новогодний вечер граф обнаружил, что в ресторане две трети столов пустуют, зал не украшен гирляндами, а вместо оркестра на сцене один баянист.
Но, как знает каждый ребенок, музыка любого праздника начинает звучать внутри собственной головы. За столом у фонтана граф увидел Нину в ярко-желтом платье, перетянутом темно-зеленым поясом.
– С Рождеством! – произнес граф и поклонился.
– И вам всего, – сказала Нина, поднявшись со стула и сделав книксен.
Потом они сели и положили салфетки на колени. Нина сказала, что чуть позже уедет с отцом на ужин, а пока закажет себе закуски.
– Здравая мысль, – ответил граф.
Тут около их столика появился «шахматный офицер». На подносе в его руках была большая вазочка с мороженым.
– Закуски? – спросил официант.
– Oui[30], – ответила Нина.
Официант поставил мороженое перед Ниной, повернулся к графу и спросил, не желает ли он меню (словно к тому времени граф не знал этого меню наизусть).
– Нет, не надо, милейший. Ложку, пожалуйста, и бокал шампанского.
Нина была девочкой, методично подходившей к решению любой стоявшей перед ней важной задачи, и поэтому она начала есть, постепенно переходя от мороженого более светлых оттенков к более темному. Она начала с «французской ванили», а потом перешла к лимонному, напоминавшему цветом ее собственное платье.
– Ну что, – спросил ее граф, – кажется, ты скоро едешь домой?
– Да, будет очень приятно всех увидеть, – ответила Нина. – А потом, когда вернусь в январе в Москву, пойду в школу.
– Что-то я не вижу в тебе большого энтузиазма по поводу школы.
– Мне кажется, что в школе будет очень скучно, – призналась она. – И там будет очень много детей.
Граф кивнул, подтверждая, что в школе неизбежно будет много детей, и зацепил ложкой клубничного мороженого. Потом он заметил, что ему в свое время школа очень нравилась.
– Мне все только это и говорят.
– В школе я с большим удовольствием прочитал «Одиссею» и «Энеиду», познакомился с людьми, с которыми дружу и по сей день…
– Да, да, – устало произнесла Нина, подняв глаза к небу. – Это мне тоже все говорят.
– Ну, если тебе об этом все говорят, наверное, это правда.
– Что такое «все»? – спросила Нина. – И зачем всех слушать? Кто написал «Одиссею»? Все? Или, может, все написали «Энеиду»? – Она покачала головой. – Получается, «все» и «никто» – очень близкие понятия.
Возможно, графу надо было сменить тему разговора, но ему очень не хотелось, чтобы эта девочка пошла в школу с таким пессимистическим настроем. Нина начала есть мороженое темного цвета (наверное, со вкусом черной смородины), а граф размышлял о том, как объяснить ей преимущества школьного образования.
– Не отрицаю, что в школе есть свои недостатки, – вновь заговорил он. – Но я думаю, ты согласишься, что школьное образование расширит твои горизонты.
Нина посмотрела ему в глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– Что я имею в виду о чем?
– Что ты имеешь в виду под выражением «расширит твои горизонты»?
Выражение «расширить горизонты» было настолько известной аксиомой, что граф даже и не знал, как его объяснить. Поэтому перед тем как ей ответить, он знаком попросил официанта принести ему еще один бокал шампанского. Как водится, шампанское в больших количествах пьют на свадьбах и разбивают о нос нового судна, которое спускают с верфи. Почему в таких случаях используют именно шампанское? Большинство людей считает, что шампанское и торжества неразрывно связаны, но на самом деле пьют его потому, что его пузырьки укрепляют решимость человека. Поэтому граф дождался, пока ему принесут новый бокал, и сделал большой глоток. От пузырьков защекотало в носу.
– Под выражением «расширит горизонты», – сказал он, – я понимаю то, что школьное образование поможет тебе понять, что мир огромен, полон чудес и в нем живут самые разные люди.
– Послушай, а не лучше ли просто много путешествовать?
– Путешествовать?
– Ты же говоришь о горизонтах, верно? Горизонт – это граница неба с земной или водной поверхностью. Мне кажется, что, для того чтобы расширить горизонты, надо не сидеть в душном классе, а двинуться в сторону горизонта, чтобы увидеть, что за ним находится. Именно так поступил Марко Поло, когда ехал в Китай, и Колумб, чтобы открыть Америку. Петр Первый тоже так поступил, когда путешествовал инкогнито по Европе.
Нина замолчала, зачерпнула полную ложку шоколадного мороженого и отправила его в рот. Граф уже приготовился что-то сказать, но она замахала на него ложкой, давая понять, что еще не закончила. Он терпеливо ждал, пока она проглотит.
– Вчера вечером мы с папой ходили на «Шехерезаду».
– Замечательно, – ответил граф, очень довольный тем, что она сменила тему. – Одно из лучших произведений Римского-Корсакова.
– Возможно, но я воздержусь от комментариев. Я о другом: в программке было написано, что это произведение должно «очаровать» зрителей и показать им «мир сказок «Тысячи и одной ночи»».
– «Лампа Аладдина» и так далее, – заметил граф с улыбкой.
– Правильно. И, как мне показалось, все в зале были очарованы.
– Ну, видишь, как все хорошо.
– Но при этом ни один из зрителей не начал собираться в поездку на Аравийский полуостров, то есть туда, где должна находиться эта лампа.
Как только Нина замолчала, баянист закончил играть и в зале раздались жидкие хлопки. Девочка откинулась на спинку стула и покачала головой, словно благодарила слушателей за аплодисменты.
Хороший игрок в шахматы сам опрокидывает на доску своего короля, когда понимает, что поражение неизбежно, вне зависимости от того, через сколько ходов ему поставят мат. Поэтому граф сменил тему:
– Как тебе закуски?
– Просто замечательные.
Баянист заиграл какую-то простенькую и знакомую мелодию. Граф воспринял это как сигнал, чтобы поднять тост.