Библиотека находилась на юге, если понятие сторон света вообще применимо к острову, затерявшемуся во времени и пространстве. Мы могли бы назвать направления не западом и востоком, а первой и второй стороной, тьмой и светом, красной и синей окраинами, да как угодно. Но мы были консервативны. Я подумала «мы»? Самой не верится.
Сразу за каменным, врастающим в землю домом стяжателя начинался густой ельник, справа между стволов виднелись высокие земляные насыпи, так похожие на кротовьи норы. Здесь ощущалась близость перехода, она еще не звала, не шептала, а едва заметно дрожала. Но каждый, проходящий мимо, знал, что безвременье рядом. Это как понимать, откуда дует ветер. Просто ощущение, только в этот раз чувствуешь не кожей, а мозгом, какой-то не поддающейся рациональному объяснению частью.
– Он сказал, их читали тысячи. – Мартын расхаживал по газону перед библиотекой, из которой нас так вежливо выпроводили.– Глупая кража.
– Если пропажу не вернуть, нам закроют допуск в библиотеку. Всем закроют, – проговорила явидь, прищурившись.
– Дракону, утратившему вещь, понадобится время, чтобы прийти в себя. Век, другой. Придется искать другие источники информации. Ближайший находился у хозяина в серой цитадели, – согласился молодой целитель.
– Неужели нет никого, кто бы читал эти книги? – При упоминании цитадели, вернее, при мысли о Кирилле, у меня по спине побежали мурашки.
Целитель остановился.
– Я должен поговорить с Лехой. Он читает все, что написано. И помнит тоже, как и все книгочеи. – Парень взъерошил длинные волосы.
– Помощь нужна? – Пашка взмахнула хвостом.
– Лучше я сам, – ухмыльнулся Мартын, – встретимся за ужином. – Он развернулся и побежал к жилым корпусам.
День перевалил за половину, солнце прогрело воздух, и я стащила кофту и повязала вокруг талии. Контраст с холодом зимы остального мира был разительным. Яркие лучи согревали кожу, тогда как внутри царил лед. Стоило хоть на миг закрыть глаза, и я возвращалась на стежку, на то место, где она была, в спадающих валенках, проваливаясь в снег, туда, где дул ветер. Холод забирался под кожу и застывал там.
– Хватит! – рявкнула явидь, складывая чешую и превращаясь обратно в девушку.
Я открыла глаза – вверху голубое небо и зеленые листья.
– Мир не остановился из-за того, что пропало Юково, поняла? Он не остановится, даже если мы его найдем. Прекрати скулить!
– Я не скулю.
– Ты воешь. – Она ткнула пальцем мне в грудь, вроде легонько, без желания причинить вред, но я пошатнулась. – Ты как собака, которую хозяин пинками выкинул за порог. Ты скулишь и бегаешь кругами в надежде вернуться в любимую выгребную яму, чтоб получить еще порцию плетей. Что ты там оставила? Полоумную бабку? Старика, который сломает тебя щелчком пальцев, а на следующий день и не вспомнит? Или, – явидь усмехнулась, – симпатичного соседа?
Я отвернулась, предпочитая смотреть на качающиеся головки сиреневых цветов.
– Смущение, стыд и чуть-чуть недовольства, но не отрицание, – в голосе Пашки послышалась издевка. – Иногда, когда ты смотришь на Веника, в тебе ощущается… – Явидь щелкнула пальцами, словно не могла подобрать слово. – Хочется узнать, как это будет, да? Какими будут его объятия? Каков на вкус поцелуй падальщика?
– Да пошла ты!
– Думаешь, мы легко читаем твой страх, ненависть и боль – но не в силах распознать похоть? Не смешно? Я две чешуйки из хвоста поставила, что еще до исхода внутреннего круга ты окажешься под ним.
– Что? Он же падаль…
– А он поставил три берцовые кости, что еще раньше.
Я посмотрела в медные глаза с двумя зрачками, нечисть давно не верит словам, только собственному чутью, да и то через раз. Как ей объяснить необъяснимое, то, что сама едва осознаешь?
– У нас в училище был преподаватель статистики. – Я опустила глаза. – Ничего особенного, просто нестарый мужик, из тех, кому идет седина, грамотный, логичный, отстраненный.
– Возможно, слишком отстраненный? – ухмыльнулась явидь.
– Возможно. – Спорить не хотелось. – Но что-то в нем такое было, и иногда я представляла, – взмах рукой, – как он касается кожи, проводит рукой по шее, склоняется к лицу.
– Весело. И как? Дядечке повезло?
– Почти. – Я против воли улыбнулась. – Наверное, у меня на лице все было написано, как-то в среду статистика была последней, и он попросил меня задержаться.
– Судя по всему, – Пашка принюхалась, – на этом романтика и закончилась.
– Да. Он меня поцеловал. Дыхание отдавало столовской картошкой, губы были до противности слабыми, а руки, которые он запустил под свитер, потными и дрожащими.
– Восторг, – захихикала змея.
– Я убежала. И больше никогда не ходила на его лекции.
– Получила пять автоматом?
– Четыре, – поправила я. – К чему я это говорю, иногда люди любят мысли о чем-то, а не само действие. Иногда я гадаю, как это могло бы быть. И боюсь даже представить, чем будет пахнуть поцелуй Веника.
– Но иногда так хочется проверить, – кивнула Пашка. – Старик поставил артефакт вызова, как скоро хозяин разжует падальщика и выплюнет. Всего лишь из-за мыслей.
– Пошла ты, – повторила я, главным образом потому, что ничего больше в голову не приходило. – Ревнивый демон, звучит, как анекдот.
– А кто говорит о ревности? – удивилась змея. – Он убьет его потому, что… – Она оборвала фразу, чуть повернув голову, но на тропинку так никто и не вышел, библиотека оставалась темной.
– Почему?
– Потому что. Хватит трястись, хватит думать, что все кончено. – Пашка вдруг схватила меня за блузку и дернула, удлинившиеся когти проткнули затрещавшую ткань. – Из-за твоего страха у меня клыки растут, и яд вырабатывается в немереных количествах.
– А как же «Костя»? – хрипло спросила я. – Или нелюди готовы выбросить в выгребную яму даже тех, кого любят?
– Сейчас плюну ядом, и завоешь уже по делу. – Явидь отпустила мою блузку. – Я хочу его вернуть, еще раз впиться зубами в плоть и слизать кровь. – Она сглотнула. – Хочу услышать его «змейка», да просто хочу его. Но в отличие от тебя, если ничего не получится, не буду разбивать голову о стену.
– Я тоже не буду. – Я оглянулась, кусты качались от ветра, вряд ли мы были одни, но никто не хотел вмешиваться в дело воспитания человека.
– Не ври. Когда приходит Алиса, ты вспыхиваешь, как лампочка, но потом вспоминаешь, и тебе становится стыдно за радость, что дарит дочь. Скажешь, не так?
– Не скажу. Никогда не спорю с тем, кто сильнее.
– Умная позиция. Так, может, включишь мозги? Потому что из человека ты превратилась в добычу. Ты же так гордилась вашим племенем, вашей чистотой. Давай, отвлекись, сходи к дочери, спроси, есть ли у нее чистые носки и пилка для ногтей.
– Что? – Я выпрямилась.
Пашка засмеялась, моментально почувствовав произошедшую перемену.
– Что ты сказала? – спросила я, стараясь не потерять тот обрывок мысли, за который удалось зацепиться. – Марк еще здесь?
– Даже не сомневайся, справа, в кустах, – указала она и крикнула: – Выходи, мелкий.
Гроздья цветов, похожих на нашу сирень, только в два раза крупнее, закивали головками, выпуская на тропинку осыпанного светлой пыльцой мальчишку.
