Глаза Гейзенберга

Орн в ужасе уставился на облако.

Тьма, заглушающая чувства, вернулась.

Под потолком снова замерцало туманное сияние.

Предчувствие опасности внутри Орна вопило во всю мочь. Он закрыл глаза, силясь преодолеть страх и сконцентрироваться. Когда глаза закрылись, страх отступил. Глаза потрясенно распахнулись.

Страх!

Призрачное сияние спустилось ниже.

«Закрыть глаза!»

Чувство нависшей опасности поутихло.

«Страх – это тьма, – подумал он. – Тьма притягивает к себе даже в присутствии света».

Он успокоил дыхание, сфокусировался на внутреннем центре. Вера? Что это значило? Слепая вера?

Страх тащил за собой тьму. Чего они от него хотели?

«Я существую. Этого довольно».

Он заставил себя открыть глаза и вперил взгляд в бессветную пустоту кельи. Опасное свечение потянулось к нему. Даже в полном мраке был ложный свет. Не настоящий, потому что в нем ничего нельзя было разглядеть. Это был антисвет. Он узнал бы его присутствие где угодно, даже во тьме.

Орн вспомнил, как давным-давно, еще на Чаргоне, ребенком оказывался в темноте в собственной комнате. Лунные тени казались ему чудовищами. Он крепко зажмуривался, боясь увидеть что-нибудь немыслимо ужасное, если вдруг откроет глаза.

Ложный свет.

Орн глядел вверх, на свивающееся кольцами сияние. Ложный свет – это ложная вера? Свечение начало сворачиваться обратно. А полная тьма, значит, – полное отсутствие веры? Свечение мигнуло и погасло.

«Достаточно ли верить в мое собственное существование?» – задумался Орн.

Келья оставалась темной и пугающей. В воздухе пахло каменной сыростью. Тьму заполнили вкрадчивые звуки – скрежет когтей, шипение, царапанье, шорохи и взвизги. Орн населил звуки всеми ужасами, какие только могло породить его воображение: ядовитыми ящерами, безумными чудовищами, смертельно опасными змеями, клыкастыми ползучими гадами из кошмаров. Чувство угрозы поглотило его целиком. Он лежал, замотанный в него, как в кокон.

Сквозь тьму, извиваясь, прополз хриплый шепот Бакриша.

– Орн, у тебя глаза открыты?

– Да, – ответил Орн с усилием, от которого задрожали губы.

– Что ты видишь?

Из этого вопроса родилась картина и заплясала у Орна перед глазами. Он увидел Бакриша в зловещем красном свечении, с искаженным от мучений лицом, его тело дергалось и металось…

– Что ты видишь? – требовательно повторил Бакриш.

– Вас. Я вижу вас в преисподней Садун.

– В Махмудовом аду?

– Да. Почему я это вижу?

– Разве свет не лучше, Орн? – В голосе Бакриша звучал ужас.

– Почему я вижу вас в аду, Бакриш?

– Умоляю тебя, Орн! Выбери свет. Верь!

– Но почему я вижу вас в…

Орн замолк, охваченный чувством, будто что-то заглянуло в него с мрачной решимостью. Оно проверило его мысли, изучило процессы жизнедеятельности и каждое невысказанное желание, взвесило и занесло в список его душу.

За этим пришло новое осознание. Орн понял, что, пожелай он, и Бакриш оказался бы в глубочайшей пыточной яме Махмудовых кошмаров.

Стоило только пожелать.

«Почему нет? – спросил он себя. И тут же добавил: – Но зачем?»

Кто он такой, чтобы принимать подобное решение? Чем Бакриш заслужил вечность Махмудова гнева? Разве это он задумал разрушить КИ? Бакриш был пешкой, простым жрецом.

А вот аббод Халмирах…

Келья наполнилась стонами и скрипом. Из тьмы над Орном выпрыгнул язык пламени, пылающее копье, занесенное и нацеленное, заливая стены кроваво-красным сиянием.

Предчувствие угрозы когтями раздирало Орну желудок.

Кто был подходящей целью для фанатичной жестокости Махмуда? Если загадать желание, поразит ли оно только одну цель? А что будет с загадавшим? Вдруг и его ждет кара?

«Что, если я тоже окажусь в аду с аббодом?»

Орн был абсолютно уверен в том, что мог в это самое мгновение совершить опасный, чудовищный поступок. Обречь своего собрата-человека на вечную агонию.

Какого человека и за что?

Дает ли сама возможность право воспользоваться этой возможностью? Ему стало тошно от накатившего соблазна. Никто из людей этого не заслуживал. Никто и никогда этого не заслуживал.

«Я существую, – подумал он. – Этого довольно. Боюсь ли я себя самого?»

Танцующее пламя дрогнуло и погасло, исчезло из темноты, полной шипения, скрежета и ползучих шорохов.

Орн вдруг почувствовал, что от его собственной дрожи ногти на руках стучат об пол. Его захлестнуло понимание. Когти! Он успокоил руки и рассмеялся вслух, потому что скрежет когтей затих. Почувствовал, как ноги извиваются в невольной попытке бегства. Успокоил ноги. Загадочные шорохи прекратились.

Осталось только шипение.

Он понял, что это его собственное дыхание пытается пробиться сквозь стиснутые зубы. Его скрутило от смеха. Свет!

Келью залило ослепительным светом. Во внезапном порыве упрямства он отверг свет, и темнота вернулась – теплая, тихая темнота.

Он понял, что пси-машина реагирует на его самые заветные желания – желания, которые не могло подавить никакое колебание разума. Желания, в которые он верил.

«Я существую».

Ему стоило лишь пожелать света, но он выбрал тьму. Напряжение вдруг отпустило, и Орн, вопреки предостережению Бакриша, поднялся на ноги. Лежание на спине помогло ему ощутить собственную внутреннюю пассивность, предположения и предубеждения, туманившие его существо. Но теперь туман рассеялся. Орн улыбнулся во мраке и крикнул: