Пасынки чудес
– Благодарю.
Положив ладони на палубу, жрец низко поклонился.
– Не за что, дружище.
Хлопнув Фатха по плечу, капитан встал.
– Когда захочешь есть, подойди к Рыбе. Такой низенький, с выпученными глазами. Я скажу, чтобы оставил тебе.
– Хорошо.
Рыжий ушёл, и Фатх продолжил смотреть на плывущие мимо дюны.
Шар солнца покраснел и рухнул за далёкий горизонт. Сумерки налились лиловым пурпуром. А когда зажглась первая звезда, жрец услышал цокот когтей.
В двух шагах от Фатха сидело маленькое чудовище. Тело пустынной кошки, крылья с пепельными перьями, капризное детское личико с оттопыренной нижней губой.
– Сидишь, – тонким голоском пропело создание, – смотришь.
– Сижу, смотрю, – согласился жрец, – чем ты недоволен?
Чудовище фыркнуло, показав острые клыки. Много лет назад, когда Фатх первый раз отслужил у жертвенника, Огль наградила его странным подарком. Личным демоном-хранителем по имени Шеду. Едкий, капризный, то приходящий каждую ночь, то исчезающий на месяцы. То ли защитник, то ли искуситель.
– И чего ты попёрся в такую даль, старикашка?
– Ты же знаешь, – Фатх улыбнулся старому другу, – мне поручено важное дело.
– Все крылья сбил, пока догнал. Не мог поехать с караваном?
– Я должен торопиться.
Шеду прыгнул с места, прямо к Фатху. Поднялся на задние лапы и заглянул человеку в глаза.
– Ты чувствуешь Благодать внутри? Ощущаешь великую Силу? Она делает тебя моложе?
– Отойди.
– Не отдавай, – голос Шеду стал вкрадчивым, – оставь себе Благодать.
– Я дал обещание.
– Ой какой честный! Что ты обещал? Отдать чистой душе? А твоя, грязная? Отдай сам себе!
– Так нельзя, Шеду.
– А как можно? Хоть раз подумай о себе. Ты всю жизнь плясал, стоял ночами перед алтарём. А какая благодарность? Взял сокровище и тащит. И как ты решишь кому отдать? Кто чистый? Кто достойный?
Шеду прошёлся взад-вперёд по палубе. Длинный хвост бил по пушистым бокам как плеть.
– Кому ты отдашь? Проходимцу? Как ты выберешь чистую душу?
– Мне будет знак.
Демон с сочувствием посмотрел на старика.
– Ты больной? Какие знаки? Огль мертва, ты не понимаешь? Найдёшь блаженного дурачка, отдашь Силу и сразу помрёшь.
– Не…
– Умрёшь, точно говорю. Ты сейчас почему такой бодрый бегаешь? Тебя Сила держит. А отдашь и сразу всё кончится.
– Я обе…
– Ещё раз: ты сам чистая душа. Отдай себе, и дело с концом. Понятно объясняю?
– А дальше?
– Как что? Станешь чуть-чуть богом. Я отведу тебя к Лестнице, ты поднимешься на седьмую ступень и наведёшь в мире порядок.
– Уйди.
– Фу на тебя.
Шеду отвернулся и несколько минут молчал.
– Глупый. Такой шанс выпадает смертному раз в тысячелетие. Сейчас будешь бегать со своим обещанием, а потом место займут другие. И опять по новому кругу.
– А тебе какое дело? Чего вдруг демон людей жалеет?
– У меня свой интерес. Я-то всё равно при тебе останусь.
Шеду расхохотался.
– Представляешь, какая хохма получится? Любимый демон бога!
Отсмеявшись, Шеду сурово посмотрел на жреца.
– Пойду пока. Ты подумай, я не буду торопить. Решение непростое, для обычного человека. Но имей в виду: демоны заключают пари, когда новые боги полезут изо всех щелей. Как думаешь, позволят они жить обычному человеку с Благодатью? Огль была идеалисткой, ничего из её плана не выйдет.
Развернув крылья, Шеду выпрыгнул за борт и растворился в тенях среди барханов.
* * *К полудню следующего дня корабль пересёк невидимую линию. Пески из жёлтых стали красными, дюны сгладились и пустыня выровнялась как стол.
– Глубокий песок, – рыжий капитан встал недалеко от Фатх и прищурившись вглядывался в даль.
– Что?
– Опасное место, жрец.
– Песчаные черви?
– Ха! Если бы они, если бы. Не будем звать лихо, расскажу когда окажемся на другой стороне.
Капитан замер, с тревогой всматриваясь в бескрайние пески. А Фатх, пожав плечами, продолжил смотреть в пустоту – вчерашний разговор с Шеду заронил в нём сомнения.
– Справа по борту шахлуд! – корабельщик, сидевший в вороньем гнезде на макушке мачты, заорал что есть мочи.
– Смотри, вот твой червь, жрец.
На расстоянии фарсанга, песок рассекала длинная лента. Красная, с лоснящимися сегментами. Червь-шахлуд то скользил сверху, то нырял в глубину.
– Плохо.
– Он может напасть?
– У него глотка не больше собачьей. И зубы – вот такие, с ноготь. Нет, шахлуд тварь безвредная.
– А что тогда плохого?
– Его выгнали из глубины хищники.
Спросить, какие именно, Фатх не успел. Песок рядом с червём взорвался, выпуская странных существ. Заострённые тела, длинные щупальца, тёмные воронки жадных ртов.
– Крахеши!
Корабельщик на мачте заорал полным ужаса голосом.
– Крахеши!
По палубе заметались люди.
– Лево руля, – капитан бросился к корме, – Лево руля, быстро!
Жрец, не обращая внимание на суету, вглядывался в страшных тварей. Всего несколько минут им потребовалось, чтобы догнать шахлуда и устроить кровавое пиршество. Щупальца рвали красную плоть червя, мелькая как плети. Раз, и на песке остались только рваные клочья.
– Привяжись!
К жрецу подбежал корабельщик по имени Рыба и сунул в руки верёвку.
– Что?
– Привяжись. Одним концом за пояс, другим за скобу. Понял? Быстро!
Спорить Фатх не стал. Сделал что сказано и повернулся ещё раз взглянуть на удаляющихся крахеши. Кто сказал удаляющихся? Твари закончили обед и собирались поужинать: вкусным кораблём и аппетитной командой.
Они догоняли. Как стая волков заходили с двух сторон, отрезая пути к бегству.
– Право руля! Разворачивайте второй парус, крысы! Или станете добычей крахешей.
Голос капитана разлетелся над кораблём. А в ответ ему затрубили песчаные твари: рёв охотников перед атакой.
– Поворачивай!
Фатх во все глаза смотрел на крахешей. Кажется, Шеду был прав. Сейчас корабль догонят и больше не будет ни жреца, ни Благодати, ни знаков. Интересно, можно ли считать чистой душой хищного крахеша? С одной стороны, тварь убивает живых существ, с другой, никаких человеческих грехов она не совершает. Со щупальцами, знаете ли, воровать, обманывать и желать чужую жену не очень-то и получится. Может, проглотив Фатха, какой-нибудь крахеша станет богом других обитателей песка? Какие жертвы он потребует?
Из неуместных размышлений Фатха вывел тяжёлый удар. Один из хищников толкнул корабль, заставив людей покатиться по палубе. Жрец чуть не улетел за борт, и лишь верёвка, повязанная вокруг пояса, удержала от падения.
– А-а-а!
Одному корабельщику не повезло. Чернобородый матрос выпал на песок, и теперь волочился за кораблём, пытаясь залезть по канату обратно.
Фатх дёрнулся, хотел помочь несчастному, вытянуть. Но тут мелькнули тёмные щупальца и осталась только свободно болтающаяся верёвка.
– Право руля! Держитесь!
Снова удар. Жрец упал на палубу, проехал на животе и стукнулся о мачту головой. На мгновение сознание помутилось. А когда он пришёл в себя, раздался оглушающий треск.
Фатх прижался к палубе, моля о быстрой смерти. Но великий Жнец медлил, не спеша опускать золотой серп.
– Вставай.
Кто-то легонько пнул его в бок носком сапога.
– Поднимайся, жрец. Восьмая хранит тебя.
Опираясь на руки, Фатх сел. Корабль стоял неподвижно, чуть накренившись на левый борт. Поборов тошноту, жрец встал.
Капитан спас их. Направил судно к скальным останцам и с разгону выбросил корабль на каменную насыпь. Обитатели песка не решились выйти на «сушу», и теперь оглашали воздух печальными криками.
Кто-то стонал, и Фатх, взяв себя в руки, пошёл к страждущему. Не нашлось члена команды, кто бы не пострадал в кораблекрушении. У одного была сломана нога, у другого рука, кто-то отделался ушибами и царапинами. Жрец переходил от матроса к матросу и помогал в меру сил. Огль не наделила Фатха талантами целителя, но вправить вывих или наложить лубок он умел.
– Корабль разбился? – Фатх подошёл к капитану.
– Ерунда, починим. Но мы не сможем двигаться дальше, пока здесь крахеши.
Рыжий указал рукой: крахеши были неподалёку. Зарылись в песок, выставив на поверхность длинные усы, раскачивающиеся на ветру.
– Караулят. Они долго могут ждать. Мой брат месяц сидел на такой же отмели, только самум помог убежать от тварей.
Корабельщики принялись обустраивать вынужденную стоянку. Растянули навесы рядом с кораблём, разожгли костёр и сварили густую похлёбку. Кто-то, кажется Рыба, достал длинный музыкальный инструмент с тремя струнами и начал наигрывать тягучую мелодию.
Отказавшись от приглашения, Фатх остался на палубе в одиночестве. Сел возле мачты, и принялся смотреть на заходящее солнце.
– Сидишь, – голосок Шеду пискнул над ухом, – опять в гляделки играешь.
Жрец не ответил, только раздражённо поморщился.
– Долго будешь сидеть?
– Пока не уйдут твои родственники.
– Эти, которые в песке? Точно, братаны троюродные. Хочешь, чтобы я попросил их уползти?
– А ты можешь?
– Неа. Они тупые, слов не понимают, только жрать и умеют. А сам чего не прогонишь?
– Издеваешься?
– Глупый, глупый старикашка! Что у тебя внутри? Благодать! Мощь, которая может повергать царства и возносить горы. А ты жалуешься на жалких животных.
– Я… Я не умею, Шеду.
– И это говорит человек, стоявший у алтаря? Ты же видел чудеса Огль! Возьми и попробуй. Только начни, а остальное дар сделает сам.
Шеду слез с мачты и с сомнением посмотрел на жреца.
– Малахольный ты. И зачем тебя выбрали?
Недовольно дёрнув хвостом, демон исчез. Оставив после себя запах жжёных тряпок и почему-то ромашек.
Ещё долго Фатх сидел и мучительно боролся сам с собой. Использовать Благодать? Он обещал просто хранить! Но чтобы передать кому-то, надо вырваться из ловушки. Да? Нет? Проклятый Шеду!
Солнце почти коснулось песков, когда жрец устал сомневаться. С мольбой протянул руки к заходящему светилу. По привычке сделал движение, будто зачерпывает воду. И рот Фатха распахнулся в беззвучном крике.
Мир превратился в детский рисунок. Перспектива нарушилась, делая невозможное реальностью. Вот огромные руки жреца, как из чаши набирают сияющий огонь прямо из солнца, маленького и близкого. Горят от нестерпимого жара пальцы, трещит кожа, опалённая огнём. Ладони раскрываются, и пламя льётся в песок, на полпути от корабля к горизонту. Барашки дюн вспыхивают, гаснут и мерцают как угли под пеплом…
Тихо воя от боли, Фатх катался по палубе. Обожжённые невозможным огнём ладони пылали, до краёв полные страданием. Но хуже этого, жреца мучил стыд за использование Благодати. Чужая Сила пришлась по вкусу и по плечу. В груди Фатха леденел страх нарушить обещание, данное Восьмой.
Глава 8 – Дэв
– Иди сюда!
Только что старик был рядом, а через мгновение – выкрикнул призыв с другого края бассейна. От удивления Миназ позабыл про страх и кинулся бегом к хозяину оазиса.
– Я всегда сначала кормлю гостей, с чем бы они ни пришли. Садись, Пустой.
Рука аннуакана указала на большой плоский валун. Мальчик послушно сел на самый край. Прогретый на солнце камень был тёплым, как шкура огромного животного.
Старик вытащил из рукава драного халата платок. Крохотный, величиной с ладонь. Положил на каменном столе, развернул раз, другой, третий. Кусочек ткани рос, превращаясь в скатерть.
– Добро пожаловать за мой дастархан, многоуважаемый Пустой гость, – в голосе аннуакана послышалась насмешка, – Да будет он полон, как звёздное небо.
Старик вытянул руку и провёл над камнем, напевая незнакомые мальчику слова. «Волшебство!», – хотелось ему закричать, когда из воздуха появились многочисленные глиняные блюда с яствами: лепёшки, горячие, только из печи-тандыра; гора плова с большими кусками мяса; треугольные пирожки-самбуса; исходящие паром манты из тонкого полупрозрачного теста; кислый катык с рубленой зеленью в пиалах; множество незнакомых фруктов, самых разных цветов. У мальчика разбежались глаза от такого изобилия, а в животе заурчало.
Подмигнув Миназу, аннуакан достал из воздуха две пустые глиняные чашки. Зачерпнул ими воду прямо из бассейна, и пристроил посреди тарелок. Старик уселся напротив мальчика, выставив из-под халата голые мосластые колени.
– Приятного аппетита, маленький Пустой. Мотыльки должны хорошо кушать, чтобы не умереть.
Миназа не пришлось упрашивать. Он схватил пирожок, откусил, потянулся за мантой… И тут же положил всё обратно.
Устыдившись, мальчик сел прямо. Забормотал слова благодарности Семнадцати, хозяину дома и всем духам-хранителям. Провёл ладонями по лицу и поклонился. Аннуакан наблюдал за ритуалом с лёгкой усмешкой.
– Благодарю за гостеприимство. Да будет чаша этого дома всегда полна и в сердце пребудет радость.
– У меня нет сердца, так что радость я ношу в кармане, – старик хихикнул, – Как тебя зовут, Пустой?
– Миназ бну-Банар из рода… – мальчик запнулся, опустил голову и продолжил бесцветным монотонным голосом, – я Миназ, раб купца Масхула по прозвищу Золотой Палец.
– Можешь называть меня каджи Аждахак. Это мой вишап стоит посреди источника. Ешь уже – кормить гостя, до того как расспрашивать, придумали гораздо раньше, чем твои предки сделали первое колесо.
Миназа не пришлось больше уговаривать. В караване никогда не кормили досыта, а у мальчика отобрали часть его доли взрослые рабы. Теперь же, он за раз пытался наверстать всё упущенное.
Аждахак же наоборот, не притронулся к пище. Только с любопытством наблюдал за гостем, да изредка отщипывал кусочек хлеба и бросал в воду, где стаи рыбёшек крутились в ожидании подачек.
В чашке Миназ с удивлением обнаружил вместо воды сладкое вино. Давно, в прошлой счастливой жизни, отец давал ему пробовать такое. И было в этой сладости столько боли и тоски по родителям и доме, что слёзы потекли из глаз. А предатель-рот продолжал жевать, и руки сами тянулись за добавкой. Обнаружив в себе такое разделение, мальчику стало стыдно и взрослая злость ударила наотмашь. Смуглое от загара лицо залилось краской.
Отложив недоеденную лепёшку, Миназ ещё раз смочил губы вином, выказывая дань уважения хозяину стола. И отставил чашу в сторону.
– Благодарю достопочтенного каджи Аждахака за угощение, и готов послужить в меру своих возможностей.
Старик гулко засмеялся, хлопая себя по коленям ладонями.
– Вы, люди, живые только пока маленькие. Боитесь по-настоящему, и честно преодолеваете страх. А когда вырастаете, становитесь памятниками самим себе.
– Хозяин просил передать вам это.
Миназ вытащил из-за пазухи шкатулку и протянул старику. Пальцы Аждахака вцепились в добычу, обхватили, погладили. И смяли деревянные резные дощечки как тонкую бумагу. Пыль посыпалась на землю, а на морщинистой ладони остался голубой камень.
– Твой цвет, маленький Пустой.
Аждахак приблизил драгоценность к глазам. Рассмотрел со всех сторон, понюхал. И бросил самоцвет в рот. С хрустом разжевал и блаженно зажмурился.
– Настоящая капля неба из Далакхай-ра. Ты знал, что это странное место Великий Змей вытанцевал в Первые времена?
Мальчик помотал головой. Он слышал название в первый раз, а уж что кто-то когда плясал, тем более.
– Настоящий вкус, – старик вздохнул, – жаль редко попадается.
Взгляд тёмных глаз Аждахака обратился на Миназа.
– Я доволен, Пустой. Очень доволен. В благодарность, я разрешаю задать тебе три вопроса.
– А вы ответите честно?
– Я слишком стар, чтобы врать, малыш. Бесчисленные годы из моих дел и знаний складывалась башня моей судьбы и памяти. Если я буду лгать, то выбью из неё кирпичи, образующие стены, и однажды она рухнет, погребая меня под развалинами, ввергая в безумие и забвение. Я видел таких лжецов, и не хочу повторить их путь: это страшное зрелище. Судьба жестоко мстит обращающимся с ней неуважительно. И ты задал первый вопрос, у тебя осталось два.
Мальчик нахмурился. Напряжённо морщил лоб, подыскивая нужные мысли. Чесал нос. Катал в задумчивости по камню маленькую сливу. Старик не прерывал его, искоса наблюдая за меняющимся выражением детского лица. Можно было подумать, что он получает удовольствие от крутящихся в голове маленького собеседника мыслей.
– Кто вы? Я не понимаю: Золотой Палец называл вас аннуаканом, вы зовёте себя каджи. Вы говорите «мой вишап» и едите камень. Вы бог или демон?
– Вкусный вопрос, – старик причмокнул губами, – и ответ тебе понравится. Сначала послушай притчу. Однажды, три слепых мудреца, решили узнать, как выглядит Бехемот. Один ощупал чудовище спереди, и сказал, что он похож на змею. Другому досталось ухо и он заявил, что Бехемот подобен вееру. Третий, схватил хвост и назвал монстра верёвкой. Мудрецы стали спорить, а затем подрались, выясняя кто прав. Но слепые так шумели, что разбудили Зверя. Он повернулся и сожрал их, оставив вопрос, на что похож Бехемот, не решённым. Ты понял?
– Простите уважаемый каджи, – Миназ потупился, – я не знаю, на что похоже это чудовище и не понял притчи.
– Люди, – Аждахак заворчал скрипучим голосом, – вы такие глупые. Слишком мало живете, чтобы понять хоть что-то. Ладно, я скажу по-другому. Посмотри, что это?
– Рука.
– Какая?
– Правая.
– А это?
– Левая рука.
– А это?
– Голова. Нога. Туловище.
– Верно, ты называешь члены моего тела. Это правильные названия. Но ты забываешь, что они части меня.
Лицо старика стало злым и грозным.
– Вы, мотыльки, даёте названия частям не видя целого. Тысячу лет назад, я пришёл в эту пустыню и разостлал оазис, как ты стелешь одеяло для ночёвки. Вырастил камень-вишап, как караванщик разводит костёр на привале. Люди видят бессмертную часть меня и называют её «аннуаканом» – младшим богом. Находят тела, когда я убиваю неуважительных, и говорят, что это злой дух.
Аждахак встал в полный рост, и правда похожий сейчас на божество.
– Я Не-живой. Я дэв, равный по силе богам и демонам. Бессмертный и неизменный.
Над головой старика зажигались первые звёзды. Они могли подтвердить эти слова, но благоразумно молчали: не им, слишком юным, прерывать речь старшего.
– Но ты, можешь называть меня каджи Аждахак, – дэв сел обратно на камень, – этого будет достаточно.
– Да, уважаемый каджи.
Миназ потёр глаза: на мгновение ему показалось, что вместо старика небо подпирает огромная тёмная фигура с багровыми колёсами очей.
– Задавай свой последний вопрос, Пустой.
– Почему вы называете меня пустым? – в голосе мальчика звучала обида, – Это значит, что во мне нет ничего достойного?
Аждахак хрипло усмехнулся. В наступающих сумерках морщины на его лице показались Миназу трещинами на каменной глыбе.
– Не пустым, а Пустым. Чувствуешь разницу? Здесь нет достойного или низкого. Это свойство природы некоторых людей, о назначении которого Ваятель забыл рассказать своим творениям.
– Ваятель – это творец? Зодчий?
– Не перебивай, если хочешь услышать ответ на свой вопрос. Ваятель это Ваятель, а как называют его люди, мне без разницы.
– Простите меня каджи, я не буду вас перебивать.
– Ладно, проверим. Слушай теперь свой ответ. Каждый из детей Ваятеля, будь то смертный живой, или бог, или не-живой как я, заполнен в некой своей части тайным волшебством. Тем, что двигает этот мир и ставит разум выше тварного мира. Из него черпают боги свою силу. Им пользуются смертные колдуны, чтобы двигать горы и поднимать мёртвых. Это часть изначальной сущности Ваятеля. И есть она у всех. Кроме Пустых.
Мальчик сидел притихший, с трудом поспевая мыслью за стариком.
– Они встречаются редко, и только среди людей. Их легко отличить по голубым глазам или особому цвету тени. Волшебство для вас недоступно. Здесь, среди народов пустыни, где даже самый глупый кочевник может колдовством разжечь огонь или найти воду, вы считаетесь калеками. На севере вас ненавидят и сжигают на кострах. У них есть на то причина: там боги нашли способ вкладывать в Пустых свою сущность. И такие «воплощения бога», стали бичом тех народов. На востоке, волшебники любят брать Пустых учениками. Вливая в них собственную магию, они получают отличный инструмент для своих странных дел. Но истинный смысл вашего существования от меня скрыт.
Пожевав губами, старик добавил:
– И всё же, я думаю, что вы нужны для чего-то особенного. Ваятель не создавал существ без цели.
Голос Аждахака умолк. Дэв хмуро посмотрел на мальчика.
– Ты всё понял?
– Да, господин.
Горло старика забулькало. Так, что Миназ уже думал постучать по спине подавившегося каджи. Но бульканье переросло в хриплый клёкот и злое рычание.
– Запомни, маленький человечек, я не господин. Ни тебе, ни кому-либо другому. Возможно себе, но и это очень спорно.
– Но ведь я раб, и…
– Ты не раб, глупое существо. Ты свободен: думаешь то, что хочешь; говоришь, что считаешь нужным.
Старик вскочил и принялся ходить кругами вокруг мальчика.
– То, что тебе пока отдаёт приказания жадный купец – ерунда. Судьба может поменять вас местами в одно мгновение. Да и его указания ты можешь исполнить, как захочешь.
Голос каджи стал резким, визжащим.
– В нашем мире, на самой заре его, было существо, называвшее себя Господином. Имя его ныне проклято и забыто. Вот оно могло обращать в настоящее рабство. Когда его слуги не могли даже умереть без разрешения. А ты – свободный. Быть может, свободнее меня.
Резко оборвав монолог, старик отвернулся и шагнул в пруд. Потрёпанные сандалии коснулись воды, со всхлипом разогнав от себя круги. Но хозяин оазиса и не думал купаться: сердито топая, он шёл по воде, распугивая рыбок. Семь шагов, взбаламутивших зеркальную гладь, и лоб старика упёрся в камень. Морщинистые руки обняли столб. В темноте ночи фигура дэва сливалась с вишапом и посреди пруда стояла единая серая громада.
Тишина опустилась вокруг Миназа, пустая и безразличная. Ночная прохлада щекочущими пальцами забиралась под одежду. Не было слышно ни старика, ни людей, ни даже цикад. Миназу пришло в голову, что он остался совсем один, в пустыне, среди диких зверей и ночных демонов. Страх, рождаясь в животе, расползался как стая пауков. Хотелось кричать и плакать. Звать хоть кого-нибудь живого.
Расталкивая темноту, как стражники толпу, явился свет. Мягкое серебристое зарево, разгорающееся всё сильней. Миназ поднял голову и увидел: каменный столб-вишап сиял звёздным светом. А по воде, шёл обратно к берегу старик.
– Испугался, малыш? Ничего, это полезно. Надо было зажечь мой камень – нехорошо принимать гостей в темноте.
Отвечая на незаданный вопрос, Аждахак указал в сторону пустыни. Там, вдалеке, виднелись два тёмных силуэта приближающихся всадников, с бесформенным кулём, волочащимся между лошадьми.
Глава 9 – Хрустальный нож
Обет безбрачия волшебники-шуофканы никогда не давали. Но и семьями, за редкими исключениями, не обзаводились: магия ревнива и требует от своих адептов посвящать себя только ей. А вот временные связи с обычными людьми считались делом полезным и даже необходимым. Хорошо, знаете ли, влияет на здоровье и не даёт оторваться от реальности. Патриархальные нравы, суровые к прелюбодеям, смотрели на интрижки волшебников сквозь пальцы и делали исключения для их избранников.
Всегда занятый, Хан-Го полагал общение с женщинами зря потерянным временем. Даже в молодости, когда вечерами другие ученики бегали по девицам, суровый паренёк просиживал над книгами. Став полноправным шуофканом, Хан-Го с лёгким презрением относился к коллегам, заводящим любовниц. Посмеивался, что мол не умеют укротить плоть и теряют драгоценные минуты ради ерунды. До тех пор, пока не встретил её.
Чёрные кудри; жёлтые, как у кошки, глаза; высокие скулы – Хан-Го несколько дней ходил сам не свой, а потом начал выяснять, кто эта женщина. Вдова сотника городской стражи, зовут Лейла, живёт одна в переулке Хахаман, детей нет. Шуофкан, привыкший действовать, семнадцать дней посылал ей подарки, а затем явился сам. Она не стала отказываться.
Бурная страсть давно ушла из их отношений. Но расстаться с женщиной шуофкан уже не мог. Она умела слушать, а волшебнику порой нужно было выговориться. А ещё, по-женски мудрая Лейла мягко подбрасывала советы там, где требовалась житейская хитрость, а не магия и яростный напор. Хан-Го не признался бы и сам себе, что дорожит её обществом больше, чем дружбой с сердаром. Тайно подмешивая ей эликсиры, продлевающие молодость, волшебник старался не думать, что может на многие годы пережить подругу.
В этот раз он пришёл к ней днём, в самую жару, нарушая давно сложившийся обычай вечерних визитов. Дверь открыла служанка: ойкнула, хихикнула и побежала звать госпожу. Хан-Го, мрачный как туча перед грозой, не дожидаясь Лейлы, пошёл в сад за домом. Отыскал в дальнем углу беседку и с облегчением спрятался в тени. Сбросил с плеч халат и лёг среди раскиданных в беспорядке подушек. Закрыл глаза и прогнал все мысли, терзающие уже который день.