«Император, вкус котораго во всех искусствах, даже в тех, к которым у него вовсе не было расположения, – передает Бассевич, – отличался верностью и точность, пообещал однажды награду комедиантам, если они сочинять пиесу, трогательную, без этой любви, всюду вклеиваемой, которая ему уже надоела, и веселый фарс без шутовства. Разумеется, они плохо выполнили эту задачу, но чтоб их поощрить, государь велел выдать им обещанную сумму»142.
Постепенно Пётр и публика заметно охладели к «стараниям» «директора гоф-комедиантов», который, захвативши жалованье, предназначенное труппе, бежал за границу. Через четыре года своего существования «храмина» была разобрана, и декорации ее куплены с аукциона придворным театром Натальи Алексеевны. Здесь да еще в духовных школах и хирургической академии продолжал теплиться жертвенник Диониса. Дело народного театра не удалось, но театральное семя было брошено на русскую почву и дало пышные ростки уже в 40-х годах XVIII в.
Следует отметить одно интересное событие в жизни Санкт-Петербурга, которое Петром не могло не рассматриваться как культурно-познавательное мероприятие и даже было отмечено в Ведомостях. В 1713 г. персидский шах Хуссейн сделал русскому царю ценный и необычный подарок в виде слона. Историк А. П. Башуцкий в описании Санкт-Петербурга пишет об этом событии: «В день славной Полтавской победы, празднованной по обыкновению молебствием, пушечною пальбою и фейерверком, происходил церемонияльный приезд на флоте в столицу Персидского Посла, привезшего Царю между прочими подарками от Шаха, львов, тигров и большого слона. Шествие сего последнего, явление в России редкое и едва ли не совершенно новое, до того изумило языческие народы, обитавшие в нынешней Астраханской губернии, где его проводили, что они воздавали ему божеские почести, и следовали за ним по несколько вёрст. Звери были помещены в сарае, или зверовом доме, нарочно для них построенном, на площади между Почтовым Двором и Летним садом; на содержание их отпускалась от Двора особая сумма. / Содержание и прислуга одного слона, так же как корм его, состоящий из риса, изюму, вина и проч., обходились по пятнадцати рублей в день. По причине холоднаго, сыраго Петербургскаго климата, слон жил недолго, кожа его, тщательно сохраненная и набитая, поставлена в Кунст-Камеру, где находится поныне. Вожатые сего слона имели обыкновение по большим праздникам и торжественным дням убирать его великолепным образом, и водить для поздравления к знатным особам, чем составляли себе немалый доход»143.
Слона с большим трудом доставили до Санкт-Петербурга, сначала на паруснике в Астрахань, а от туда он прошел через всю Россию до самой столицы. Для того, чтобы слон не повредил себе ноги за такой длительный переход, для него сшили специальные шлепанцы, кожаные башмаки, требовавшие постоянного ремонта и тем самым обогатившие его проводников. В Санкт-Петербурге слона разместили на сооруженном специально для этого «Зверовом дворе» у Почтамта (теперь здесь Мраморный дворец у Марсово поля). Его сопровождали два «зверовщика» и «слоновый учитель». Жили «слоновые мастера» – персы в построенных для них домах. Место, где они жили, получило название «Караван-Сарай» (отсюда происходит название Караванной улицы). Когда слона водили по Першпективной улице (Невскому проспекту), посмотреть на него собиралось много народу и нередко зрители (по сообщению источников, солдаты гвардейских полков) были слишком докучливы: «бранились „скверными словами“ и бросали и в вожаков, и в самого слона камнями и палками, и даже не раз били „слоновщика“ Ага-Садыка»144. В результате появился приказ городских властей «О учинении публикации во всем Петербурге и об объявлении обывателям с подпискою, о неучении помешательства слоновщику в провожании слона»145.
Первый слон прожил в Санкт-Петербурге всего три года и умер, очевидно, из-за несоответствия необходимых условий существования. Генерал-лейтенант Н. И. Кутепов, отвечающий в царствование Александра III за организацию придворной охоты, составил многотомный очерк «Великокняжеская, царская и императорская охота на Руси», где приводит сообщение следующего порядка: «Когда этот слон, поражавших всех своей величиною, пал, то персидский шах прислал в Петербург, в 1723 г., другого слона, котораго поместили в том же домике, где находился первый. Бергхольц видел обоих слонов и говорит, что присланный в 1723 г. был гораздо меньше первого, котораго он осматривал в 1713 г., но зато был очень хорошо приручен, брал хлеб из рук и „охотно играл с приставленными к нему людьми, поднимая их хоботом высоко от земли“»146. Со смертью первого слона «Зверовой двор» не пустовал: его обитателями были львы, леопард, дикобраз, обезьяны, белые и бурые медведи.
Следуя примеру западного устройства, другим важным культурным нововведением Петра стало появление с 1717 г. в Санкт-Петербурге ассамблеи – собраний для разностороннего общения. (Существуют сведения, что первые организованные увеселительные мероприятия состоялись в 1714 г. Причем, Пётр привлекал к подобному мероприятию даже монашество). 26 ноября 1718 г. Пётр издал специальный указ: «Ассамблеи слово Французское, котораго на Русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать: вольное, в котором доме собрание или съезд делается не для только забавы, но и для дела; ибо тут может друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, притом же и забава»147. В зимнее время ассамблеи проходили по вечерам в домах богатых и знатных господ. Гостей здесь не встречали и не провожали. Молодежь танцевала и развлекалась. Взрослые говорили на свои темы. В летнее время Пётр I нередко устраивал ассамблеи в Летнем саду. Широко известные в России выражения «штрафная» и «пей до дна» начались как раз на этих ассамблеях. Именно тогда опоздавшему стали подносить «штрафной» кубок вина, который он должен был выпить «до дна».
Пётр I всячески помогал развитию научно-технических знаний, а также тех областей науки, которые имели практический интерес для становления русской промышленности, например, как освоение природных ресурсов. Покорение Сибири привело к буму новых экспедиций на Восток. Русские люди появились на Камчатке и на Курилах. Уже после смерти Петра посланная им камчатская экспедиция под началом капитана Витуса Беринга, достигла берегов Аляски, открыл пролив между Азией и Америкой (позже названной его именем).
Любопытные сведения сохранились о том, как при поддержке Петра I русский плотник-изобретатель Ефим Никонов, крестьянин села Покровское, взялся соорудить подводную лодку. 31 января 1720 г. Пётр дал указание: «Крестьянина Ефима Никонова отослать в контору генерал-маиора Головина и велеть образцовое судно делать, а что к тому делу надобно лесов и мастеровых людей по требованию онаго крестьянина Никонова отправлять из помянутой конторы, а припасы и по его ж требованию из конторы адмиралтейских дел денежное жалованье с начатия его работы давать по 3 алтына 2 деньги на день и ныне в зачет выдать 5 рублей»148.
«Потаенное судно» Никонова было сооружено из дерева в форме бочки, имело размеры шесть метров длинной и полтора-два шириной. Подлодка работала на весельной тяге и весь экипаж состоял из четырех человек. На лодке были установлены «огнеметные медные трубы». Подводная лодка должна была подойти к вражескому судну, выставить концы огнеметной трубы из воды, поджечь и взорвать вражеский корабль.
Первое испытание подводной лодки было проведено весной 1724 г. недалеко от Санкт-Петербурга, на озере Разлив, в присутствии самого Петра I. Испытание прошло неудачно, судно ударилось о дно озера и дало течь. Судно подняли, никто не пострадал, а Пётр, приободряя изобретателя, велел укрепить корпус лодки железными обручами, чиновникам же наказал, чтобы «никто конфуз в вину не ставил» по отношению к Никонову.
Между тем здоровье Петра I ухудшилось. Он стал реже посещать Никонова, чем и не преминули воспользоваться недоброжелатели. В адрес Никонова посыпались обвинения в перерасходе материалов и средств, а также требования ограничить затраты на строительство и его сроки.
После смерти Петра I испытания лодки продолжились, но без видимых успехов, несмотря на это 29 декабря 1726 г. Екатерина I велела продолжить работы над «потаенным судном»: «…оную модель освидетельствовать от прошедшей прибыли большой воды не имеется ль какого повреждения; буде же повреждение имеется, то починить и совсем исправить чтоб для апробации к будущей весне была совсем в готовности, а когда вскроется вода, то о пробе доложить коллегии»149.
Конечно, сделанное на глазок судно не могло дать никаких действенных результатов, и после смерти Екатерины I, которая еще старалась быть в духе Петра I и способствовать подобным рода начинаниям, члены Адмиралтейств-коллегии решили прекратить дело. 29 января 1728 г. последовало распоряжение Адмиралтейств-коллегии: «…поданным своим прошлом 718 году блаженныя и вечныя достойныя памяти Е. И. В. прошением объявил что сделал такое судно: когда на море будет тишина и оным судном будет ходить в воде потаенно и будет разбивать корабли, а по подаче того своего прошения чрез десять лет не токмо такого судна, ниже модели к тому делу действительно сделать мог, которое хотя и строил и адмиралтейских припасов и адмиралтейскими служителями и на строение тех судов употреблена из адмиралтейских доходов не малая сумма, но оная по пробам явилась весьма не действительна, того ради его Никонова за те его не действительныя строения и за издержку не малой на то суммы определить в адмиралтейские работники и для того отправить его в астраханское адмиралтейство с прочими отправляющимися туда морскими и адмиралтейскими служителями под караулом…»150
В 1700 г. Пётр I осуществил реформу календаря на западный манер, затронувшую два вопроса времяисчисления: эру и начало года. До этого счет времени в России производился по «мировой эре», принятой в Византии.
С 1700 г. в России была введена христианская эра, принятая в странах Западной Европы, ведущая счет лет от рождества Иисуса Христа. Указ Петра I от 20 декабря 1699 г. устанавливал, что с 1 января 7208 г. должно считаться 1 января 1700 г. (РПЦ пользовалась византийским летоисчислением, по которому сотворение мира произошло 5508 лет до н. э. Византийская эра с Юлианским календарем была принята на Никейском соборе в 325 г. за основу христианского летоисчисления). Этот же указ определял начало гражданского года с 1 января.
Начало нового года считается днем обрезания младенца Иисуса Христа, т.е. посвящение Его Богу и наречением имени. Происхождение праздника Рождества И. Х. с 24 на 25 декабря связано с укоренившимся в народе празднованием 24 числа, так называемого поворота солнца на прибавление дня, т.е. языческого для солнца. Заменяя главный языческий праздник празднованием Рождества, подразумевалось, что произойдет искоренение в народе поклонение старым культам.
Введение в России общепринятой эры и январского нового дня облегчало торговые, культурные и научные связи. Пётр I понимал большое прогрессивное значение установлением в России счета времени, одинаково со счетом, употреблявшимся во многих странах Европы: «во многих европейских христианских странах, но и в народах славянских… лета свои считают от Рождества Христова осьмь дней спустя, то есть Генваря с 1 числа, а не от создания мира…»151 – указывалось во вступительной части указа 20 декабря 1699 г. Этим же указом постановлялось: «А в знак того добраго начинания и новаго столетнаго века в царствующем граде Москве, после должнаго благодарения к Богу и молебнаго пения в церкви и кому случиться и в дому своем, по большим и проезжим знатным улицам знатным людям и у домов нарочитых духовнаго и мирскаго чина перед воротами учинить некоторыя украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых… Да Генваря ж в 1 день, в знак веселия, друг друга поздравляя Новым годом и столетним веком, учинить… трожды стрельбу и выпустить несколько ракетов, сколько у кого случиться, и по улицам большим, где пространство есть, Генваря с 1 по 7 число по ночам огни зажигать…»152
В Западной Европе зеленая атрибутика (ставшая елью) использовалась для празднования Рождества, а перенесение этой символики на Новый год было лишь последствием празднования основного события. Пётр же понимал, что для Русской православной церкви принятие западной атрибутики празднования Рождества Христова будет кощунством высшей степени. Поэтому в данном вопросе он поступает половинчато: православное празднование остается православным, но Новый год меняется и календарно и визуально.
Произведя реформу календаря и приняв в праздновании Нового года зеленую атрибутику внешне получилось как на Западе, но по смыслу для здравомыслящего человека совершенно не понятно какое отношение имеет круглогодичная зеленая растительность к празднику Нового года?
Еще с древних времен у многих народов и, особенно, у германцев почитание ели было символом торжества над холодом, смертью, злыми духами, средством, защищающим родной очаг. С приходом христианства, а затем реформации, протестантские немецкие общины переняли и вновь возродили этот символ победы над смертью, но уже в христианской интерпретации. Хотя, честно говоря, можно поставить под сомнение удачности подобного символа в христианстве в том понимании, что дерево сбрасывает иголки, вместо которых появляются новые. (В действительности, поскольку дерево растет, иголок появляется больше, чем было ранее, что отвергает процесс омоложения елки). Подобная картина является формой омоложения, а не спасения. Кроме того, вечно зеленый типаж ели можно отнести к вечности, но вечным себя считает и природа целостности, дьявол-гармония. С таким же успехом, например, можно сделать символом христианства славянский знак солнцеворота, как новое рождение в новою жизнь. Поэтому немудрено, что даже в прогрессивных странах христианство с символикой ели порой удивляет проявлениями коверкания христианских принципов и возбуждениями языческого рвения. К примеру, непосредственно сам «Капитал» К. Маркса стал выражением иллюзорной приблизительности как бы елочной особенности по взаимокомпенсированию частей, одни умирают, другие появляются, т.е. «Капитал» это политико-экономическое воплощение ложного мировоззрения круговорота природы. (Круговорот, в самом деле, можно искусственно создать, но лишь на примерах с небольшими объемами, в глобальном же масштабе это сделать невозможно, подобно тому, что существуют факторы развития (причем порой даже очень бойкого), но строго до определенного предела, как и бесконечный процесс вечного двигателя, но очень маленькой производительности). Сюда же можно добавить про особенную «догадливость» евреев, утверждающих об истинных отношениях с Богом (и вечно ищущих дарованный Богом мир), но сделавшие своим государственным символом древний языческий знак обновления природы, т.е. ее омоложение.
В России дух мистической старины действует сильнее и потому то, что в цивилизованных странах было сокрыто внутри, здесь это снаружи, – символ торжества над смертью стал символом смены канцелярского периода, да еще с присовокуплением в дальнейшем сказочных персонажей деда Мороза и Снегурочки – сказка перебивающая реальность. В итоге в современной России новогодняя ель, по правде говоря, больше олицетворяет единение с природой, в модном белом налете, или вообще полностью белые, появившееся в последнее время, чистоту природы, чем христианский символ единения с Богом, сильнее проявляет наклонность к процессу омоложения фактором взаимокомпенсирования, выступает символом мертвой ледяной глыбы мира идеальности Снежной королевы, а сам праздник Нового года стал духовным символом победы идеалов светскости (к примеру, что воскресенье является первым днем недели знают только лица окончившие духовную семинарию или немногочисленные католико-протестанские общины).
Приняв новую эру в летоисчислении, Пётр I сохранил юлианский календарь, согласно которому продолжительность года принималась 365 суток и 6 часов. Вскоре за этим наступили перемены в счете часов. Раньше сутки делились от утра и до вечера. Пётр ввел западное деление – с полудня до полуночи. После чего все часы в России стали переделываться. После смерти Петра I его указ, касающийся вечнозеленых растений, был позабыт, распространенным новогодним атрибутом елка стала лишь веком позже, начиная с 1840 г.
Еще при жизни короля Пруссии Фридриха I, Пётр I в одном из своих визитов в Берлин, осматривал готовые панели для янтарной галереи. Российский император не скрывал своего восхищения и желания иметь подобное уникальное творение у себя на родине. Наследник первого Прусского короля Фридрих-Вильгельм I, вошедший в историю прозвищем «фельдфебель на троне», ввел строгую дисциплину, ориентированную на практичную пользу и прекратил все дорогостоящие работы во дворцах отца. При встрече с Петром I в ноябре 1716 г. в связи с заключением союза между Россией и Пруссией, Прусский король преподнес Российскому императору подарки: яхту «Либурника» и Янтарный кабинет. Пётр I писал тогда императрице Екатерине: «К. [король] подарил меня изрядным презентом – яхтою, которая в Посдаме зело убраная, и кап (б) инетом ентарным, о чем давно желали»153. Через два года русский император послал Фридриху-Вильгельму ответный подарок – 55 гренадер исполинского роста и собственноручно исполненный кубок из слоновой кости. Прусский король был очень доволен. В новой российской столице ценный груз принял губернатор А. Меншиков. Собрать кабинет согласно инструкции не смогли, поскольку многих деталей не хватало, и разочарованный Пётр I отправил его в «людские покои» Летнего дворца, где он пролежал невостребованным долгие годы. Вошедшая на трон новая императрица Елизавета Петровна пригласила итальянского мастера «исправить» кабинет, а в 1745 г. императрица получила от Фридриха II в дар 4-ю раму с аллегориями, прославлявшими Елизавету. Собранный, наконец, в Третьем Зимнем дворце в 1746 г. Янтарный кабинет стал местом официальных приемов, хотя впоследствии его не раз переносили с места на место.
Для того чтобы дать более объективную оценку деятельности Петра I и в целом России его периода, следует задаться вопросом: а можно ли было решить насущные проблемы с меньшими издержками, не за счет усиления крепостничества и самодержавия деспотического типа, а развития демократического общества (христианского направления) и капиталистических отношений? Ответ на этот вопрос продемонстрировала сама мировая история, когда даже намного меньше и по размерам и по природным богатствам государства, и также ведя войны, развивались более капиталистическим и более разумным по отношению к низшим сословиям путем. Поэтому вся причина такого развития России состояла только во внутренней идее ее системы, постоянно создавая тем, провоцируя ситуации невозможности как бы по объективным причинам более мягких отношений в государстве. Как, например, потребности страны в преодолении крайне неблагоприятного международного положения (смеха ради, еще в 1667 г. русские дипломаты вынуждены были доказывать европейцам, что Россия посылает Крымскому хану не дань, а «любительские подарки»! ), в морских путях, необходимых для развития товарно-денежных отношений, неизбежно подталкивали к войне, а та, в свою очередь – к максимальной централизации власти и мобилизации всех ресурсов. Отсюда как бы и «государственно-крепостнический» характер многих реформ и их радикализм. С точки зрения внутренних условий, российские традиции крепостничества, самодержавие (которых не было в Западной Европе), несформированность капиталистических отношений и их социальных носителей тоже являлось объективным предлогом как бы невозможности буржуазного развития. (В истории русских людей ярко выражена особенность маятникового движения – если они оказываются перед тупиком, то способны быстро перестроиться, следует только вспомнить реформы Александра II и президента Б. Ельцина, но вслед за этим страна вновь скатывается к традиционным для себя т.с. более гармоничным отношениям). К тому же, не стоит забывать, что почти вся Европа, исключая Голландию и Англию, в XVIII в. еще не расстались с феодализмом, пусть и гораздо более мягким и предрасположенным к капиталистической эволюции, чем российский.
Личность Петра и его преобразований, в отечественной истории стала символом решительного реформаторства, плодотворности использования достижений Запада и беззаветного, не щадящего ни себя, ни других, служения Российскому государству. В памяти потомков Пётр I практически единственный из царей до наших дней сохранил дарованный ему при жизни титул Великого. Но политика Петра I была нацелена на превращение России в великую европейскую державу путем догонки модернизирующуюся Западную Европу. Создав сильную армию и обеспечивающий ее военно-промышленный комплекс, внедрив организационно-технические формы и основы европейского образования, Пётр сделал Россию великой с точки зрения военного могущества. Это могущество, как известно, основывалось в первую очередь на ужесточении крепостничества, огосударствлении всей жизни своих подданных. Вместо модернизации мозгов в России осуществлялся процесс вестернизации, т.е. перенимались только внешние формы европейской жизни. Россия полностью превратилась в общество мобилизационного типа, – мобилизационных монастырских послушников.
С. М. Соловьев так характеризует деятельность Петра I: «Время переворотов есть время тяжкое для народов: такова была и эпоха преобразования. Жалобы на тягости великия слышались со всех сторон, – и не напрасно. Русский человек не знал покоя… Предписание за предписанием… Но это одна сторона, есть другая. Народ проходил трудную школу. Строгий учитель не щадил наказаний ленивым и нарушителям уставов; но дело не ограничилось одними угрозами и наказаниями. Народ действительно учится… Вся система Петра была направлена против главных зол, которыми страдала древняя Россия: против разрозненности сил, непривычки к общему делу, против отсутствия самодеятельности, отсудив способности начинать дело… Историк не позволит себе утверждать, что не было никакого вреда в этой всесторонности преобразования: вред был необходимо, вследствие неприготовленности средств к всестороннему преобразованию, неприготовленности как в руководимых, так и в руководителях, начиная с главнаго руководителя, самого Петра, в котором, при всем уважении к его гению, мы должны видеть человека, существо, ограниченное в своих средствах. Но мы должны признать, что Россия в описываемое время послан был человек, способный из двух зол выбрать гораздо меньшее, именно преобразование всестороннее и деятельное, которое не поставило Русскаго человека только в положение ученика относительно Западной Европы, но в тоже время поставило его в положение взрослаго… На исторической сцене явился народ малоизвестный, бедный, слабый, не принимавший участие в общей европейской жизни; неимоверными усилиями, страшными пожертвованиями он дал законность своим требованиям, явился народом могущественным, но без завоевательных стремлений…»154
Если обобщить эту характеристику Петра I, то мысль историка в том, что реформы требуют жертв, а большие, больших. Многословная лирика, восхвалявшая Петра I, подводит к идее подвига, – «никогда ни один народ не совершал такого подвига, какой был совершен Русским народом в первой четверти XVIII века»155, – и соответственно, победы над врагом (которое кроется в нежелании перенимать западное, что в действительности основу имеет в более заботливом отношение к человеку, а оно уже является фактором всеобщего развития), и потому, все не зря.
В. О. Ключевским дана другая оценка противоречивой личности Петра I: «Противоречия, в какие он поставил свое дело, ошибки и колебания, подчас сменявшиеся малообдуманной решимостью, слабость гражданского чувства, бесчеловечные жестокости, от которых он не умел воздержаться, и рядом с этим беззаветная любовь к отечеству, непоколебимая преданность своему делу, широкий и светлый взгляд на свои задачи, смелые планы, задуманные с творческой чуткостью и проведенные с беспримерной энергией, наконец, успехи, достигнутые неимоверными жертвами народа и великими усилиями преобразователя, – столь разнородные черты трудно укладываются в цельный образ. Преобладание света или тени во впечатлении изучающего вызывало одностороннюю хвалу или одностороннее порицание, и порицание напрашивалось тем настойчивее, что и благотворные деяния совершались с отталкивающим насилием. Реформа Петра была борьбой деспотизма с народом, с его косностью. Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века [уже три] и доселе неразрешенная…»156
Лучше сказать, не придумаешь. Вся загвоздка России в том, что ей, в догонке Запада, требуется идти вперед, вместе с тем оставаясь верной древней традиции своего твердого стояния на месте. Петр не стал исключением этого положения, он строить новую России на старом основании.