Зигзаги судьбы
У меня тоже были похожие воспоминания. Однажды я потерялся на рынке. В военное время это место было многолюдным и неспокойным. Мне было еще совсем немного лет, и я, естественно, испугался и заплакал. Меня, как могли, успокаивали какие-то люди, они спрашивали о том, какая же у меня мама. Я же твердил, что она милая и красивая.
Естественно, мама тоже меня искала и, наконец, нашла. Стоило мне обхватить ее руками, как я сразу успокоился. Понятно, что это примеры благотворного действия родного запаха на малышей.
Взрослея, мы утрачиваем это чутье и эту чуткость, потому что другие запахи начинают главенствовать в нашей жизни.
Сначала берут верх в наших ощущениях и хорошо запоминаются природные запахи. Это и запахи первой зелени, тополиных почек, черемухи и сирени, первых ягод – земляники и малины. Запах яблок, разрезанного арбуза и дыни, запахи костра и найденных лисичек запоминаются и прочно связываются с летом и его удовольствиями.
Но есть еще более яркие запахи, которые напоминают о лете – это терпкий запах скошенной травы, или волнующий запах реки или озера. Незабываем запах воды, попавшей в нос при купании или запах земли, когда ее вскапывают лопатой.
Потом наступает пора осенних ароматов. Самым осенним запахом был для меня запах школы. Каков букет при этом возникал передать трудно, потому что там присутствовали и оттенки краски от парт, запах мела и влажных тряпок для доски. Жаль, что нынешние дети не поймут о чем идет речь. Хотя, все равно школа и для них тоже целый мир запахов.
К нынешним школьным запахам прибавились оттенки приготовленной каши и котлет из столовой, но мы ничего подобного не застали. Но тот букет, настоянный на соответствующих причиндалах, придавал нашей жизни своеобразный аромат, и запомнился надолго.
Кстати, в то послевоенное время в начальной школе, нам все-таки давали какие-то крохи, которые удавалось купить. «Усиленное спецпитание» включало кусок хлеба, стакан слабенького чая и одну или две чайные ложки сахарного песку.
Интересно, что эта композиция вкуса и запаха запомнилась почти на всю жизнь. До седых волос сохранилась память о ней. Каждый раз, даже случайно пробуя подобное сочетание, память услужливо подсказывает: «А помнишь?»
Помимо ароматов школы существовала не менее важная часть наших воспоминаний об осенних походах за грибами и за клюквой с ее своеобразным болотным запахом, которым дышали целый день, пробираясь между сфагновых кочек.
Осенние запахи – это печеная в костре картошка, вороха опавших листьев, первые заморозки, удивлявшие появлением каких-то холодных оттенков приближающейся зимы.
В самом конце осени появлялись ароматы мандаринов – южных плодов с их почти новогодним оттенком. С ними приходили запахи снега, его вкус и что-то вроде привкуса сосулек.
Потом наступали зимние каникулы с новогодними праздниками. Первый, самый запоминающийся запах и, пожалуй, самый сильный – это хвойный, терпкий и манящий. Он особенно возбуждал в первые несколько дней после появления в доме елки, а потом мы незаметно к нему привыкали.
Но он как бы старался напомнить о себе, когда зажигали елочные свечи. В то давнее время еще не встречалось электрических елочных гирлянд, а продавались маленькие свечечки, которые зажигали лишь при взрослых. Слабый свет от них был едва виден и то лишь в темноте. Поэтому освещение выключали, а елка превращалась в какое-то подобие чуда.
Иногда мы водили с песнями хоровод вокруг ее, и не замечали, как разливался аромат хвои, усиливающийся от тепла горящих свечей. Но он присутствовал и понимали мы это, когда свечи гасили, и зажигали свет.
Потом нам дарили подарки, с их непередаваемым кондитерским ароматом.
Но новогодние праздники – это еще и пироги с картошкой, клюквой или вареньем и плюшки. Это, по-моему, верх совершенства пахучих композиций. Сила воспоминаний о них так велика, что, возможно, навсегда с нами и останется. Родители еще и использовали для праздничного настроения особый прием, для этого в самоварную трубу с углями бросали несколько крупинок сахара. И нас окутывал удивительный аромат, который помнится и до сих пор.
Так что запахов детства так много, что все их даже не перечислить, но некоторые из них, возможно, кому-то неприятны. Поэтому я не пишу об аромате путешествий – запахе пропитки железнодорожных шпал, или об озоне в воздухе после грозы. Не каждый вспомнит вкус и запах, остающийся после прикосновения к электродам «плоских» батареек.
Не все могут посчитать приятным запах высушенного белья, принесенного с мороза в дом, или аромат варежек, высушенных на теплой печке, после снежной баталии прошлым вечером.
Недаром говорят – на вкус и на цвет товарищей нет. То же можно сказать и о запахах. Многие из упомянутых запахов до сих пор будоражат нашу память. Это ведь хорошо и даже радостно.
Почти каждый помнит запах родного дома. Он едва уловим, а все потому, что мы к нему привыкаем и не замечаем. Но придя к кому-то в дом, мы чуем, что это не родной кров.
А его запах, видимо, успокаивает. Так наша дочка, попав в больницу, писала нам записки, а мы ей, соответственно, отвечали. И однажды такое послание нас удивило тем, что дочка вернула наше письмо, на котором был обведен кружок, и сбоку его подпись: «Я здесь понюхала, оно хорошо пахнет домом!».
Запомнился случай, связанный с целым букетом ароматов, но не благовонных, а скорее, специфических, можно сказать, производственных. Было это еще в армии, когда после полуторагодовалого перерыва я снова вернулся к работе на паровозе.
Эта пауза, между прежней работой на паровозе и новой встречи с ними, включила в себя многое. То есть сначала была работа в Горьком. Потом меня забрали в армию, и год с лишком я писал плакаты в клубе. Но по многим причинам, уже не раз описанным, я ушел из клуба в паровозную бригаду. И вот снова я «пашу на бочке с дымом» – так мы иронично называли иногда свои локомотивы.
Недаром я употребил слово «пахота» – там не расслабишься, а все время действительно работаешь. Надо и пар держать «на марке», и воду в котле на должном уровне, и за дорогой и знаками надо следить, а на подъеме в горку с поездом так шуровать уголь в топку, что это запоминалось.
Но всему приходит конец, сдали мы смену, помылись в бане, и пошли спать после трудов праведных. Вот тут-то я и увидел сон, да не простой, а какие-то яркие видения из нашей безмятежной жизни в Горьком.
Я увидел в нем всех своих друзей и даже подруг, с которыми общался до армии, притом всех сразу и вместе, что в принципе было невозможным. А увиденные картины выглядели удивительно живыми и какими-то наполненными, почти осязаемыми.
Такие необычные сны получаются, если что-то их включает, другими словами, вызывает. В моем случае эти яркие сновидения оживили паровозные ароматы, которые меня окутывали на «гражданке» и те, что я учуял через полтора года, но уже в армии.
Так что не только ароматы детства нас окружают, но и другие, сопровождающие нас во взрослой жизни, пожалуй, бывают не менее впечатляющими и запоминающимися.
Как, например, запоминается запах метро. новой машины, вагона электрички, салона самолета, песчаного берега у теплого моря, дымка от шашлыка, или свежее пойманной морской рыбы. Все это незабываемые ощущения, но о них можно будет рассказать в последующих страницах повествования.
Штаны
Есть хорошее слово «рукоделие»! Скоро оно, возможно, в словарях будет иметь пометку «устар.», что обозначает – устаревшее. А все потому, что очень быстро уходит в прошлое умение мастерить необходимое в быту своими руками, но следом исчезают и какие-то сопутствующие слова.
А это не пустяк. Ведь былые умения человека пропадают, можно сказать, навсегда. Скоро они, то есть чье-то мастерство забудется, и вещи, кем-то созданные, быстро исчезнут с концами. О них будут вспоминать, только посещая музеи этнографические или краеведческие. А экспонаты в них будут называть неживым словом «артефакт», хотя назови любую изготовленную вещицу созданием рук человека, это будет уже понятно любому.
Ведь, если присмотреться, то почти все, что человеку нужно в быту, в обиходе, прежде изготавливалось вручную от выделки кож, шитья обуви и одежды, поделки разного рода посуды, инструментов и многое, многое другое мастерили сами обыватели – крестьяне и жители городов и городков.
Встречались, конечно, и «узкие специалисты», например, кузнецы, гончары, столяры и плотники, портные, сапожники, скорняки, коновалы, и еще с десяток более редких умельцев.
Меня больше всего восхищали люди, осваивающие совершенно новые занятия, необходимые в этот момент. Если, к примеру, прохудилась крыша – готовили дранку и покрывали прорехи в кровле. Выросли волосы на голове – брали горшок и ножницы, глядь, и новая прическа готова. Ведь, коли они стригли овец, то нетрудно сообразить, что сделать более пристойную прическу – это дело минутное.
А если посмотреть на портновское дело, то сшить новую рубаху сыну или мужу – тоже, не весть, какая сложность. Так в послевоенное время при повсеместной нужде все пытались решить проблемы быта и обихода своими силами – шили, как умели.
Или взять хотя бы продовольственные потребности. Недаром в послевоенные полуголодные годы большинство горожан начали огородничать. Так почти вся свободная территория вокруг домов была засажена, картошкой, морковкой и капустой. А чтобы найти посадочный материал, картошку, к примеру, растили из глазков – ростков, срезанных с картофелины, после чего сама она шла в пищу.
Тогда же широко распространились разнообразные кружки кройки и шитья. И не всегда шили и кроили из новой ткани, а часто перешивали, а то и перелицовывали из какой-либо ношенной одежды. Основную потребность в новой одежде составляли дети – они и растут быстро, а мальчишки еще и штаны с рубахами часто рвут.
Вот и моя мама решила мне сшить штаны на лето. У какой-то знакомой она нашла хорошую выкройку штанишек на лямках. В нашем универмаге «из остатков» подобрала подходящий кусок ткани, по расцветке, похожей на «шотландку». Даже пуговицы удалось найти «в цвет» материала.
Дело пошло быстро. уже через день или два я щеголял в обновке. А спустя неделю наступило тепло, и мы начали купаться.
Наше любимое место – Соборная горка. Там довольно глубоко, и мы любили нырять в воду со свай, что торчали из воды у самого берега. Другим любимым занятием были прыжки в воду с плотов, которые почему-то часто стояли поблизости.
Короче, мы так увлекались, что купались до посинения и дрожи. Только тогда мы вылезали на берег, чтобы погреться на солнышке. И вот когда я вылез из воды, то понял – мои штаны украли.
Настроение сразу испортилось, так как представлял свое возвращение домой, те упреки, что я услышу, тоже предчувствовал, но и без попреков, понимал – не надо было так расслабляться. Ну, что ж, вперед наука.
Все, что я проигрывал в уме, как следствие моей беспечности, дома выслушал безропотно. А когда пришла с работы мама, то и ей я поведал о своем несчастье.
И тут мама ахнула: так вот почему я встретила в городе парнишку, идущего в штанишках, один в один с теми, что я только что сшила.
Эх, надо было спросить – кто тебе пошил такие красивые штаны? Небось, убежал бы, сорванец, так хоть не ходил бы больше в них по городу, зная, что его заметили.
Что тут поделаешь? Придется тебе походить в тех штанах, из которых уже вырос, ведь других-то пока нет.
Впрочем, погоди, будут тебе штаны. Есть у меня старая отцовская гимнастерка. У нее, правда, застежка посередине, но сделаю я тебе штаны с гульфиком, будешь, как взрослый им пользоваться.
Тогда я еще не знал ничего про гульфики, и зачем они нужны. А через несколько дней мама сшила мне новые штанишки, но были они из выцветшей на солнце гимнастерки. Поэтому выглядели, как старые, можно даже сказать, как боевые. Но это уже мои домыслы.
Зато никто уже не покушался на мою обновку, да и я стал более расторопным – не оставлял вещи на виду и поглядывал – нет ли рядом лиходея.
Жизнь тогда была суровым учителем.
Камин помогает найти решение
Теперь кажется, что в ту весну как-то особенно ярко светило солнце, возможно, причина крылась в том, что мы тогда впервые задались смелыми планами и попытались их выполнить.
Обычно компания наших пареньков и девчонок собиралась в одном из дворов. Понятно, что все другие дела откладывались, и мы отдавались какой-нибудь игре, например, в «каленого» – что-то вроде лапты, или в волейбол. А если желающих поиграть, оказывалось немного, то сражались в городки или в настольный бильярд.
Бывало, что нас набиралось на две, конечно, неполных команды, тогда наступало время футбола. Полем для игры выбирали спортивную площадку соседней школы. Понятно, что летом она пустовала, и мы наведывались туда чуть не каждый день. Там нет окон с бьющимися стеклами, и никто не услышит наших криков и споров. Одно плохо – путевого футбольного мяча у нас не было.
После одной из таких игр, мы надумали поступить по-взрослому, и купить футбольный мяч. Ведь впереди целое лето, и, не откладывая дело в долгий ящик, решили быстро где-то добыть денег, а то и заработать их.
Принялись искать возможные способы надежного заработка или, другими словами, быстрого обогащения. Но оказалось, что таких путей очень мало, а точнее сказать, их почти нет.
Кто-то предложил собирать все, что принимают в пункте вторсырья. А что? Это хороший вариант. Быстро нашли это заведение. На покосившихся дверях сарая – филиала этой организации – увидели «прейскурант», и внимательно изучили список и цены на то самое «сырье», что там принимали.
В первую очередь там брали металл, особенно, цветной. Платили при этом совершенно разные деньги. Медь, бронза и латунь были в цене, но не сдашь же домашние подсвечники или самовар – они в ходу. Принимали и железный лом, но за сущие копейки.
Хотя поблизости и существовал источник сбора еще одного цветного металла – свинца, но он был скуден и ненадежен. Много ли наберешь свинцовых пломб, если в областном пункте кинопроката, за день их выкидывают с десяток штук или чуть больше. Этими пломбами зачем-то опечатывали гремучие металлические банки с кинопленками. Сейчас, даже трудно представить, зачем это делали.
Мы собирали и использовали эти пломбы, чтобы ладить из них грузила для удочек. Свинец также использовали для отливки битков в играх на деньги.
Копейки же, которые иногда удавалось выиграть в наши простенькие состязания, оказывались сущим пустяком в сравнении с ценой мяча. Да и кому и с кем играть, если мы все друзья.
Еще одним источником обогащения в списке «Вторсырья» упоминалась макулатура. Ни с того ни с сего, там же значились трубчатые кости крупного рогатого скота и раковины перловицы. Было еще что-то, но нам не понравившееся, а потому и не запомнившееся.
Бумагу мы прежде уже сдавали. И помнили, что много найти ее довольно трудно, но возможно. Для этого надо обращаться к знакомым, соседям или к кому-то, корпящему над отчетами и сметами.
Тут нам немного повезло, потому что в нашем дворе в небольшом флигеле находилась Ремстройконтора. Иногда нам удавалось умалинить тамошних бумагомарателей, и выпросить у них кипу каких-то актов, квитанций и смет. На этот способ обогащения мы надеялись, но и понимали, что много бумаги нам не дадут. А если и дадут, то вырученных денег на мяч не хватит.
Самым неожиданным способом получения денег оказался прием костей. Требовались, правда, только трубчатые кости.
Мы кинулись по дворам и закоулкам в поисках этих останков от наших небогатых обедов.
За неделю костей набрали довольно много. Тогда мы еще не знали, что появятся герои из Простоквашино, которые считали, что мясо с костями лучше покупать в магазине. Мы, однако, не знали такого источника. Это утверждение нам показалось бы нелепым, потому что мясо в магазинах никогда не продавали. Купить его можно было только на рынке.
В те нелегкие послевоенные времена почти все наши родители работали, и попасть на рынок они могли только после работы. Но к концу торговли там оставалось мясо не самых лучших сортов – с костями. Нам это качество оказалось на руку, но хотелось большего.
Поэтому помимо ближайших дворов нам пришлось охватить поисками окрестности. Навестили даже небольшую больничку на соседней улице. Там, в большой бадье, выставляемой на заднем крыльце, нашли почти клад! Добрая повариха позволяла нам набирать кости для нашего предполагаемого обогащения, правда, странного, в ее понимании.
Она нас предупредила, чтобы мы не попадались на глаза цыганам, которые забирают все пищевые отходы. По ее совету, мы ходили туда только днем, а то под вечер там появятся цыгане на телеге, тогда бы нам несдобровать.
Мы усвоили график работы конкурентов, и тем самым, избежали «столкновения интересов».
Нашелся еще один источник трубчатых костей – питомник служебных милицейских собак. Он располагался рядом – в соседнем дворе. Там тоже встретилась участливая и добросердечная служащая, и время от времени «одаривала» нас костями, оказавшимися не по зубам ее овчаркам.
Нам, по правде сказать, этот вид сырья тоже казался странным, но все, что собрали, мы уже несколько раз сдавали в пункт нашего «Эльдорадо». А вырученные деньги складывали «в сейф» – жестяную коробку из-под зубного порошка «Особый».
Каждый наш приезд в пункт приема вторсырья удивлял новыми открытиями. То увидим несколько исправных самоваров, приготовленных скорее не на сдачу, а на продажу. Кто будет начищать самовар, если его надо отправлять, как цветной металл.
То вдруг мы узнаем, что из костей, которые мы сдавали, станут делать либо пуговицы и брошки, либо еще что-то необычное. А мы-то удивлялись – кому вдруг могут понадобиться кости, которые валялись незнамо где – почти на помойке.
В другой раз мы узнали, что в городе есть артель, которая делает перламутровые пуговицы из раковин беззубки и перловицы. Эти раковины тоже принимали в этом пункте. А цена их много выше, чем у костей.
У нас сразу заиграло воображение, и мы начали строить планы по сбору этих раковин с целью опять же решительного обогащения. Но на дворе, считай, еще стояла весна. Вода не сошла после половодья, и была такой холодной, что пока добывать перловиц невозможно.
Наш любимый учитель географии Генрих Михайлович объяснил, что в нашей реке этих моллюсков очень мало. Их можно встретить только в чистых реках с песчаным дном.
А по нашим рекам, к сожалению, сплавляют лес, и на дне их очень много остатков утонувших деревьев и древесных обломков. В такой грязи беззубки и перловицы не живут.
Г.М. рассказал, что он с коллегами борется против такого сплава леса, но добились они пока немногого. Мы искренне обещали, что станем помогать им.
Наш учитель посоветовал получше учиться, и не забывать то, чему нас учат в школе. Ведь все те, кто загрязняет реки, тоже когда-то учились в школах, и должны бы представлять вред от такого сплава леса.
Однажды в пункте приема вторсырья нас заинтересовали аптечные пузырьки из-под лекарств, которые лежали в ящиках на полу. Приемщица объяснила, что эти пузырьки она принимает у старушек, которые не могут добраться до главной аптеки города. Там эти пузырьки принимают за хорошие деньги. И она изредка сдает туда накопившиеся склянки, когда они начинают мешать проходу.
Недолго думая, мы тут же помчались по домам. Все помнили, что на чердаках и в чуланах часто встречались такие стекляшки – уже пыльные и грязные, а иногда и с остатками лекарств.
Наша мечта о новом мяче на глазах становилась явью! К вечеру мы набрали почти полную корзину склянок разных цветов и размеров.
Мы их быстро перемыли, и собрались было в аптеку. Но когда попытались тащить эту корзину, то поняли – надо разделить ношу на несколько небольших, чтобы каждый нес небольшую часть склянок.
Так и поступили. Кто-то сложил пузырьки в рюкзак, типа «сидор», а кто-то поместил их в простой мешок и перекинул его через плечо. Двинулись в центр города всей компанией. После сдачи аптечных пузырьков наша мечта почти на три четверти продвинулась к осуществлению. Оставалось еще немного наших усилий, и мы к лету готовы.
Как обычно мы сидели вечером в крыльце нашего дома. Рядом с соседним домом был устроен небольшой стол. С наступлением каникул мы играли на нем в бильярд. Но до тепла еще далеко, но планы-то мы строить можем. Вот мы и обдумывали, каким образом добрать последние крохи денег на наш собственный мяч.
Тут чей-то взгляд упал на чугунную начинку бывшего камина. Он был довольно тяжел, но за чугун платили сущие гроши, и нам все равно бы не хватило полученных денег на исполнение нашей мечты.
Общими усилиями мы перевернули довольно тяжелый каминный корпус, чтобы лучше его рассмотреть.
Я помнил время, когда этот камин стоял на своем законном месте в нашем доме, в соседней квартире. Там жили мои двоюродные сестры с мамой и бабушкой. Сестры рассказывали, что его не топили на их памяти.
По воспоминаниям родителей, сразу после революции стало туго с дровами. А затем зажигать камин вечерами стало небезопасно – могли посчитать почти контрреволюцией. Позднее, во время одного из ремонтов печи его вытащили на улицу, и его чугунный остов так и стоял близ сарая и ждал своей участи.
Рассказывали, что перед тем, как разбирать камин, кто-то предложил его затопить напоследок. Но шутника остановили, не стоит и пытаться, это ведь не буржуйка, нет ни трубы, ни поддувала. Уже никто из родни не помнил, какие вьюшки и задвижки надо открывать, прежде чем разводить огонь. Так и не стали рисковать.
Мы рассмотрели лицевую сторону камина. На ней имелась довольно красивая решетка. Видимо, она не давала поленьям рассыпаться при топке. Когда потянули за решетку, то она оказалась съемной. Мы ее сняли, и увидели, что в местах крепления проступил золотистый блеск.
«Смотрите – вдруг, это золото!» – крикнул кто-то. И верно решетка была явно сделана не из чугуна, но всего скорее, и не из золота. Оказалось, это была бронза, много бронзы!
Мы сняли еще две части решетки и только тогда поняли, почему она казалась чугунной, а не бронзовой – ее старательно закрасили темно-серой краской.
Как потом мне объяснила самая старшая из моих тетушек, закрасили бронзу специально, чтобы не возникало ненужных вопросов у случайных проверяющих, уполномоченных, инспекторов и прочих надзирающих лиц.
С этой бронзовой решеткой мы даже перевыполнили свой план по сбору денег на мяч. После этого, сложив все деньги в коробку из-под монпансье, мы направились в магазин «Динамо». Там долго выбирали хороший мяч, и он несколько лет служил нам верой и правдой.
А потом мы выросли, и мяч, добытый такими усилиями, перешел к нашей смене – младшим соседским ребятам.
Так совершенно случайное общение возле камина, хотя и неработающего, оказалось решающим для обретения нами счастья, которого мы так долго добивались.
Теперь можно сказать, что наше «стремление к быстрому обогащению» получилось своего рода становлением нас.
Пожалуй, эти поиски выхода во многоходовой ситуации и, наконец, разрешение ее, стали красивым завершением нашего детства.
Звезда
Один ум хорошо, а два лучше.
Русская пословица
Как бы наше детство не было суровым, но мы не унывали, и как все дети играли, бездумно веселились, а если и случались невзгоды, то как-нибудь да выпутывались, правда, не всегда и вспомнишь, как. И все-таки, хочется рассказать о некоторых из таких передряг. Ведь в разные неординарные события мы попадали так много и часто, что невольно возникает желание о них поделиться с окружающими.
Надо сказать, что, бывало, мы оказывались их участниками из-за особенностей той далекой поры. Хорошо помнятся, главным образом, летние события, когда наступали каникулы, и мы целыми днями играли в окрестных дворах.
Но наступал учебный год, и эта вольница исчезала, – учились мы в две смены, и поэтому дворовые компании уменьшались наполовину. Короткие дни и домашние задания сводили на нет нашу свободу, а иногда еще и морозы сокращали нам игры. Но за ту пару часов свободы, мы так вываливались в снегу, катаясь с ледяной горки или играя в «Царя горы», что приходилось минут по десять отряхиваться от снега, чтобы не слушать упреков старших при возвращении домой.
Летом же в любую погоду мы проводили во дворах. Игр было очень много, а взрослые почти не следили за нами. Раз они во дворе, то все в порядке. Наши крики могли слышать только бабушки, так как дедушек уже ни у одного из моих сверстников не имелось. Отцов тоже явно не доставало, а матери, все, как одна, работали с утра и до вечера, да еще и шесть дней в неделю.
Вот бабушки, я так думаю, время от времени и прислушивались – если внуки во дворе кричат, визжат и спорят, то можно заниматься своими домашними делами. А вот когда крики стихали, то это пугало, – уж не бедокурят ли. Чтобы не каверзили (так они называли наши проказы), приходилось бабулям выглядывать в окна или зазывать внучков домой, а то и грозить вечерними родительскими карами. Иногда этого кустарного «педмомента» хватало, и мы занимались чем-нибудь более спокойным.