«Везучий, подонок!..». Роман-квест
Стэн Голем
Петербургский риэлтор Вильям Субботин попадает в паутину противоборства преступников и спецслужб. Чтобы выбраться из неё, предстоит победить или умереть.
«Везучий, подонок!..»
Роман-квест
Стэн Голем
© Стэн Голем, 2024
ISBN 978-5-0062-4113-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
—
Коллекция заблуждений
Том I
Голем С. Везучий, подонок!.. / С. Голем – «Автор», 2023.
Бурные 90-е сменились в России равнинно спокойным миллениумом. Но меняются лишь декорации, персонажи остаются всё те же. На рубеже веков независимый петербургский риэлтор Субботин, глава агентства «Антигуа», попадает в жернова коммерческих интересов двух противоборствующих сторон; жернова, берущие начало в сумрачных 90-х. Что предпринять? Какую тактику выбрать, когда соратники оборачиваются предателями, а тени прошлого – кровавыми призраками? Но выстоять в этой борьбе – значит, выжить. В романе использованы эпизоды подлинной биографии автора.
© Голем С., 2023
Везучий, подонок!.. роман-квест
К читателю.
Дамы и господа, синьоры и синьорины! Вот вам роман без пошлости… смотрите-ка, и даже без фантазии. Летопись стихийных событий. Крайм-квест на полях флешбэка. Что вы сказали? А как же, могу и по-русски: коловращение в русле житейских будней, или автофикшн в терминологии Венсана Колонна… простите, снова не удержался. Помните гоголевскую «Шинель»? Так это оно и есть. Маленький человек, потерянный на переломе эпох. И новая шинель для него – без шансов. Какими вы были, далёкие 90-е? Весьма недалёкими. Тупой и пещерный рэкет. Время чёрных страстей… а впрочем, долой метафоры! Небудем становиться на изрядно вытертые котурны, оставим их нынешним классикам. Надеюсь, ровесник меня поймёт, тогда как младая поросль… О, нежное дитя миллениума, рассказчик вам нынче выдался никудышный, да и ментор неубедительный. Составлен им протокол свидетельских показаний, нескладный и длинный, добытый в безлюдной зоне сознания. У этой зоны свои законы.
Здесь память – безликий призрак: ухватишься за край её мантии, и от восторга она завоет. Раскроешь пальцы – ладонь пуста. Чуть отвернёшься, пустоглазая нечисть маячит, ухмыляясь, за спинкой кресла, но пальцы и губы её в крови. Является ниоткуда, но никуда не исчезнет. Омытое слезами и кровью прошлое, не ускользая со временем, меняет личину, словно гадюка, сбрасывая оболочку ушедших форм. Вам многое здесь будет неясно? Да вы не тревожьтесь. Чего здесь только не было, быльём поросло… вы уверены?
Вот лишь один пример. В наши дни на просторах современной России, за тридцать лет благоденствия набравшей легкий, вполне безмятежный жирок, по пустырям, чердакам и подвалам кочевало и продолжает скитаться четыре с лишним миллиона беспризорников. Четыре! Четверть населения крупного мегаполиса. Обитатели здешнего Поднебесья, как и жители дна, всегда готовы перейти в иную, сказочно-западную реальность, которая им не рада, как и здешняя жизнь. Любые места обитания – за границей ли, внутри границ – забиты толпой изгоев. Повсюду воют репатрианты и релоканты, сея проклятия не сбывшимся сказкам странствий. Среди оставшихся, куда ни глянь, не утихает стремление к лёгким доходам, дешёвому алкоголю и нетребовательным дамам, сквернейшему шансону и бросовому фэнтези.
Но мы не склонны к обобщениям. Не все, не все из нынешних таковы. Спросите меня: кто одолеет тьму века сего? Не знаю. Да и зачем предвидеть? Прогностика движения социума сродни гаданию на кофейной гуще..
К чему всё это? Скоро увидим.
Стэн Голем, рассказчик
Часть 1-я. Украли стажёра
При желании рассказ можно начать с середины и,
отважно двигаясь вперёд или назад, сбивать всех с толку.
Гюнтер Грасc
Что наша жизнь? Игра! Бездумная, весёлая круговерть. Найдётся в ней место и подвигам, и блужданиям, и надеждам. Одно огорчает: всё реже люди управляют событиями, всё чаще тащатся на коротком поводке у судьбы. Привыкли соглашаться на всё – от страха, лени и безразличия. Люди забыли, что плестись на поводу у Судьбы – отказ от заветов Божьих. Создатель оставил главный завет: свободу воли, возможность выбора жизненных судеб. И в тот момент, когда свободные души взлетели в первый земной полёт, ища тела посвободней, Господь вздохнул и добавил: берите, что нравится, но помните: за всё придётся платить. Чем платим? Тем, что имеем. В половине случаев, согласно теории вероятности, наш выбор будет ничтожен. Что остаётся, кроме обелиска? Я лично против любого памятника. Не так он должен был выглядеть, не крест и не камень… совершенно иначе. А репутация… что, если она окажется скверной? Плюньте на это, граждане: подмоченная репутация мужчины означает, что жизнь он прожил не так, как нравилось остальным. Криминал вывожу за скобки. Вариация для женщин: жила не с тем, кого сосватало общественное мнение. Стоит ли за это платить? Берите, что хотите, абсолютно бесплатно, но руки постарайтесь не пачкать. Память о прошлом – вот горькая расплата.
Глава 1-я. Полоса приключений
Среда, 23 марта 2008 г., 6.50 утра
Колбасы и копчености, разложенные на витрине, своей заветренной, слегка усталой молодцеватостью напоминали уличных девок. Жениться вам надо, барин, усмехнулся Субботин, тогда и блудницы мерещиться перестанут. Он бросил в сетку кусок сулугуни. Немного подумав, добавил тетрапак с молоком и десяток яиц. Мука осталась, немного дрожжей… на ужин будут хачапури, решил риэлтор и направился к кассе. Вечерний поезд, два часа назад пришедший с северо-востока, вернул Субботина в привычный, иссушающий Город. Неделю назад угасла его мать, до последних минут звавшая к себе старшего сына. Субботин к ней не приехал, не смог пересилить себя. Слава Богу, его младший брат остался на малой родине и, как умел, о матери позаботился. Похороны уплыли смиренно, не гасли в памяти провожавших безумные выходки пожилой женщины, бившей стёкла в подъезде. Отца мы потеряли, размышлял Субботин… двумя? Нет, кажется, тремя годами раньше…
– Все на пол! На пол, бар-раны… стреляю! – пронзительный выкрик показался жалким и вымученным. Надрывный голосок, истерический. Как милостыню просит, наркоша хренов, подумал Субботин, нервически зевая от духоты, и нехотя подчинился приказу. Ранних посетителей в круглосуточном магазинчике было немного, семь или восемь. Геройствовать незачем, денег перед зарплатой у всех почти не осталось, да и зарплата будет неизвестно когда. Раздался звон и хлопок, похожий на гулкий взрыв лампочки. Неизвестный ударом приклада странного по форме ружья – обрез? – разбил единственную в помещении телекамеру. Продавщица замычала, словно ей сапогом наступили на ногу. Тот же жалостный голос выкрикнул:
– Серый, кассу проверь! Не спи, шевелись, раззява…
Серые вы оба, портянки второго срока, хмыкнул Субботин. Неслышно перевёл дух и вздрогнул, ощутил, как ловкие пальцы словно струятся по закоулкам и карманам его одежды. Забавно, денег не взяли… что они ищут? Второй грабитель, названный Серым, с досадой захлопнул кассу: кругом по нулям, за окном лишь раннее утро. Вечерком к нам пожалуйте, усмехнулся Субботин. Народу будет погуще, огребёте по полной. Внутренний мир риэлтора, чураясь всего, что оставалось за бортом, был выстроен на логике поведения, не подчинявшейся праву сильного. С неожиданным грохотом слетела с полки пара банок с маринованными томатами, одна глухо брякнула и разбилась. Дверь скрипнула, стало тихо. Ушли, осознал Субботин.
Ключи… в кармане были ключи! Ко мне, никак, решили зайти, погрустнел риэлтор. Но там ни черта и нет! Как в сказке, отдашь грабителям то, о чём ты, странник, не ведаешь. Сто репьёв вам в глотку, уныло подумал Субботин. Что найдёте, всё ваше. Зачем я сюда зашёл? Ларёк подкупал не только причудами ассортимента, но и неожиданной гаммой запахов. От застарелой табачной вони до дешёвого лосьона после бритья. Впрочем… лосьон-то, кажется, оставили несуразные эти бандиты. Слегка качаясь, Субботин расплатился и вышел. Кассирша, гортанная дама с усами, опрятно ругалась матом. Знакомые слова переливались у неё во рту, как бусинки, обретая утреннюю свежесть звучания. Субботин только кивнул на вызов: сдачи нет! – и вышел на свежий воздух.
Звенели трамваи. Развевал случайные знамена промозглый ветерок от Невы. Дышать на Петроградке по-прежнему было нечем. Задыхаясь от ходьбы, Субботин подошёл к подъезду, толкнул опять не запертую дверь и тяжело зашагал на четвёртый этаж. В окнах тускло бродил рассвет, весёлый, как зарплата комедианта. Тревожил жёлтый свет фонарей, не зря большой, полузабытый писатель публично проклял мартовскую мимозу. Город скрипел и бился, бессильно ожидая всегдашнего брожения по венам своих беспорядочных обитателей. Объятый покоем, он бесконечно был близок к смерти, но его ничто уже не пугало. На зубах Субботина скрипела ломаная линия горизонта, вся в песчаных изломах и брызгах спутниковых антенн, заброшенных мансард, каминных труб и чердачных окон. Субботин позвонил, постучал в дверь ногой. Внутри лениво замялось, забилось об пол. Но дверь соседи по коммуналке не открывали.
– Открой, Михеич! Свои, – прохрипел Субботин. От отвращения к просительной интонации его аж перекосило. Дитё какое, ключ потерял. Загремел дверной крюк, похожий на те, какими браконьеры ловят сомов. Дверь распахнулась.
– Свои по ночам не шастают! – объявил, зевая, таксист Михеев, поклонник Конфуция и сосед по коммуналке. Михеев был высокий сухопарый мужчина лет сорока пяти, с испитым хрящеватым лицом, испещрённым мелкими шрамами и увенчанным длинным поломанным носом. Таксист профессионально разговорчив, философичен и насмешлив, как большинство таксистов, однако добропорядочен, как мало кто в среде работавших по извозу. Физиономия Василь-Егорыча вызывала в памяти распаханный осенний полигон для танковых поединков. Михеев, и в самом деле, был когда-то водителем танка. Острыми буравчиками глаз разглядывал он мир сквозь смотровую щель замысловатых восточных взглядов, но абсолютно без фанатизма. Ушел на пенсию досрочно, по не вполне понятным причинам, от которых по ночам издавал порой тоскливые стоны. Как бы то ни было, Егорыч на гражданке стал вполне исправным таксистом. Сейчас лицо его исказилось от любопытства:
– Вот вам нате… хрен в томате! Чего домой не заходишь?
– Ключи куда-то утратил, – сказал, задыхаясь, его ровесник, независимый риэлтор Вильям Субботин, которого, по ситуации, кликали то Субботиным, то Вилькой, то Падишахом, а то и просто Бароном-Субботой. Не будем и мы в чём-то себе отказывать. Означенный риэлтор швырнул в угол сумку с вещами, поставил на стол пакет из лабаза (никто к нам в гости не торопится? Ну и ладушки!). Со стоном облегчения разделся Вилька, лёг и моментально уснул. Сон, перетекавший обычным с усталости странным сюжетом, покачивал риэлтора мягкой лапой. Крайне юный Субботин безмятежно топал из школы. Во всём и всегда неизменная, текла по бокам его в городе Ч. скромнейшая улица Чкалова. По правую руку застывшими окнами пялились облупленные и жёлтые, как яйца, пятиэтажки. По левую в поисках дешёвых сенсаций бродили стайки местной шпаны. Близился полдень. Откуда известно? Спящему и очень юному Вильке очень хотелось есть. Обедать, впрочем, хотелось и взрослому Вильке, но шансов проснуться не было. Стоит ли? Ползти на кухню, резать-жарить, мыть посуду…. спящий презрительно хмыкнул, пришедший во сне Вилька-школьник покивал, соглашаясь. Мама Вильки, только что покинувшая юдоль скорбей, могла запороть простейшую яичницу с салом. Отец, безнадёжно махнув рукой, запивал кошмарные торговские пельмени молоком из пакета. Бабка с внуками, Вилькой и его младшим братом Риччи (в просторечии Ваней) беззастенчиво лопали что придется, ассортиментом никто не баловал. Придётся юному Вильке по дороге зайти в магаз.. Спящий вздохнул: другого сюжета не завалялось? Над Вилькиной макушкой (стриженый чубчик-«бокс»), томимой производственным долгом, беззвучно кружился ветер, пропитанный пылью, машинным маслом, окурками и бурой сажей из заводской преисподней.
Тем самым ароматом Отечества, который сладок и приятен, поскольку исторгается крупнейшим в Европе металлургическим комбинатом. Гигантом сталеплавильным Вилька гордится. Родители порой скандалят вполголоса, потому что заболеваемость раком в Ч. на треть выше средней по области. Мать Вильки работает в школе, она в перечне лучших преподов города Ч. по русскому языку и литературе. Отец Вильки и брата его окормлялся преподаванием физики в медицинском училище акушеров и гинекологов. В старших классах Вилька любил посещать эту буйную обитель будущих женских прелестей, наблюдая искоса за отцом Неподкупный и желчный Аркадий Викентьевич, прозванный соседями Додиком за откровенную неприспособленность к жизни, всячески уклонялся от перехода в должность инструктора горкома. Позднее Вилька, попав в ту же ситуацию, прекрасно понял отца. Сам, дуралей, негибким вырос. Юные акушерки, презрев загадки волновых колебаний и природу полей, беззастенчиво строили глазки Додику, красавцу-преподавателю, рослому, статному, в больших роговых очках, обладателю волнистой гривы иссиня-чёрных волос. Разбирательства похождений знойного Казановы во время сборов картошки были главной темой семейных скандалов. Баба Шура, мамина мама, растившая Вильку и Ванечку до поступления в школу, не раз намекала: у Кати с детства не всё в порядке. Свезут её однажды в Кувшиново! Что за Кувшиново и почему туда маму однажды свезут, мальчики не знали, но боялись спросить. Вряд ли кто-либо рискнул вслух назвать Катерину Георгиевну ненормальной. Прозрение оказалось поздним и было совершенно напрасным.
Шагая к дому, Вилька не озирался по сторонам: всё вокруг привычно, освоено, протоптано в сапогах и резиновых кедах. На обломках бетонных плит ржавыми дикобразами после битвы торчат пучки арматуры. Асфальт, проминавшийся от ходьбы, навевал мечту о ночной прохладе. Чугунные люки, гремевшие под ногами (заманчиво прыгнуть на них с разбега!), манили рухнуть в коммунальную бездну, обещая, что она ничем не уступит по занимательности Дантову аду. Желающих, однако, не находилось. Мигнул на пыльном стекле заблудший солнечный зайчик, и Вилька замер, свой лоб едва не раскроив. К одной из граней бетонного столба, освежившего в памяти взрослого Вильки забытое творение скульптора Мухиной, приклеено было частное объявление. Корявые буквы на клочке оберточной бумаги очень спешили, они наезжали друг на друга, сминались и вновь рассыпались веером. Кому и зачем? Это мне, понял Вилька. И, задыхаясь, прочёл: «За тобой следит призрак с видеокамерой. Через минуту он превратит тебя в глиняного болвана. Посадит рядом с другими и будет забавляться, кидая хлебные шарики». Объявление ввело Вильку в ступор, и кто-то буркнул над ухом:
– Уходим, покуда дятел в отключке… да тише ты! Соседи … (далее неразборчиво).
Дверь скрипнула и закрылась. Не помня себя, Субботин поднялся, выскочил в коридор и чуть не сбил с ног Михеева, степенно обряжавшегося перед зеркалом в потёртый офицерский плащ старого образца.
– Кто тут? К кому сейчас приходили? – задыхаясь, спросил Субботин.
– К тебе, спекулянт и лавочник! – отозвался Михеев. – Только что вышли. Ключи мои пока что верни! На всё про всё один боекомплект.
Субботин осознал: опять ничего не ясно. Вернулся к себе, потирая ноющие виски, окинул комнату взглядом и поплёлся на кухню. Сварил крепчайший кофе в старой армянской джезве, оставшейся от бывшей супруги при разводе как часть недвижимого имущества. Неуловимо быстрыми движениями риэлтор сварганил тесто, испёк румяные хачапури и с наслаждением угостил соседей. Это было частью ритуала, каждый жилец имел свою специализацию. Михеев курировал шашлыки и люля-кебабы, Субботин фантазировал с выпечкой, а третья соседка, колоратурное сопрано в отставке по имени Милица Львовна (Михеев упорно величал старушку Милицией, за что и огребал от неё с удовольствием), изящно варила супы с ранней или же поздней зеленью. Мужчины садились за стол, невольно втянув животы: осанка певицы (колоратура бывшей не бывает!) не оставляла шансов расслабиться. Гусары, они и лёжа – гусары.
– Скажи-ка, Егорыч, кто меня навещал? – зевая, спросил Субботин.
– А я почём знаю? Какие-то двое. Держались уверенно. Я даже решил, что ты впустил их без звонка. Потом, правда, вспомнил про ключ, – Михеев пожал плечами в неискоренимой уверенности, что мир устроен как надо. Кому было надо, старался не уточнять. – Что-нибудь спёрли? Или наоборот, привнесли в твою сиротскую жизнь?
– Есть многое на свете, друг Горацио, что не вносили в нашу декларацию. Не проверял пока что. Чудеса отложим на будущее.
Субботин даже не подозревал, насколько он близок к истине. Михеев с удовольствием доел хачапури, стёр с тарелки остатки желтка и расплылся в улыбке:
