На шестой полураздолбанной полке мне повезло: я дернула дверцу, и на меня вывалилась грязная банка вместе с какой-то тряпкой. Это больше напоминало грубый отрез ткани, чем скатерть, но, перетряхнув его и обнаружив, что в нем ничего не живет, я воодушевилась. Подхватив ее поудобнее вместе с банкой, вернулась туда откуда пришла и обнаружила, что Драгон уже запалил костерок в кладке полуразрушенного камина. Дыму, правда, уходить было некуда, он пер прямо в комнату, но и на том спасибо.
– Класс, а теперь…
Что «теперь», я договорить не успела: Люциан вывернулся из пиджака, из рубашки и принялся за штаны. Подавив желание запустить в него банкой, я резко отвернулась.
– Ты что делаешь?! – повторила его же вопрос.
– А на что это похоже? Собираюсь греться и сушить одежду. Без меня она точно высохнет быстрее, но, что немаловажно, без нее гораздо быстрее высохну я. И ты тоже, если перестанешь от меня шарахаться. Раздевайся, Лена.
Можно было, конечно, гордо отказаться, но я по ощущениям уже превратилась в сосульку. В мокрую облезлую сосульку, которой светит воспаление легких, поэтому я поставила банку на пол и, прикрываясь найденным богатством, как получалось, принялась раздеваться. В туфлях хлюпало, и я наклонилась за ними, чтобы их поднять и вылить воду, когда услышала:
– Ты знаешь, что с такого ракурса открывается отличный вид?
– Ты знаешь, что я нашла банку? – поинтересовалась я, резко выпрямляясь и оборачиваясь.
Люциан синим уже не был, от жара огня у него раскраснелись щеки, придавая ему какой-то совершенно залихватский хулиганский вид. На щеки я и старалась смотреть, и в целом – на его лицо. Даже несмотря на то, что мне уже доводилось видеть его грудь и все, что ниже, повторять это рассматривание сейчас я не собиралась. Тьфу ты, вообще не собиралась!
– При чем тут банка? – поинтересовался он.
– При том, что я могу ей в тебя запустить!
– Не будь злюкой, Лена, – весело произнес Люциан. Притянул меня к себе так быстро, что я даже банку схватить не успела, а потом разом завернул нас в найденную тряпку, из-за чего мы оказались очень близко. Лицом к лицу. Телом к телу.
– Тебе это нравится, да? – разозлилась я. – Нравится, что мы оказались здесь?! Что здесь ничего не работает?!
– Определенно… да, – сообщил он. – Где бы еще мы с тобой так мило и так тесно пообщались?
– Ты неисправим, – я закатила глаза.
– Может быть. Но я совершенно не хочу исправляться.
Люциан смотрел мне прямо в глаза, и от этого кружилась голова. От этого, от всего пережитого, или от того, что я начала, наконец, потихонечку согреваться? В его руках и какой-то пыльной тряпке, на краю света чужого мира, вообще непонятно где.
Из мыслей меня вывело, хотя я бы сказала, выкинуло кое-что твердое, упершееся мне в живот. Я настолько охренела от такого поворота событий, что не нашла ничего лучше кроме как сказать:
– Не хочу тебя расстраивать, Люциан, но у тебя встал!
Вот зачем я это сказала? Уголки его губ поползли вверх, словно он только этого и ждал.
– В твоем мире это повод для расстройства, Лена?
Я бы его стукнула, если бы не стояла так крепко к нему прижатая. В одном-единственном непонятного происхождения куске ткани, сбросив который, я окажусь голая. Перед ним. Неизвестно, что хуже.
– Кроме того, я не собираюсь оправдываться за то, что так реагирую на тебя.
Я подавила желание закатить глаза.
– Ты так реагируешь на любое двуногое женского пола.
– Спасибо за веру в меня, конечно, но нет. В последнее время я так реагирую исключительно на тебя.
Мне нужно было сказать что-то язвительное, но слов почему-то не нашлось, по какой-то причине. На миг, всего лишь на миг я допустила короткую паузу в нашей перепалке, а Люциан уже накрыл губами мои губы. Знакомо и словно в первый раз, с привычным ему напором, и в то же время по-другому как-то. Я замерла в шоке, потому что голова закружилась уже совсем по другому поводу. Потому что он целовал меня, не закрывая глаз. Потому что золото из них втекало в меня, его родное немагическое золото, и я не могла перестать смотреть на него.
Под его пальцами горела кожа, которая пару минут назад казалась мне холодной, как у болотной лягушки. В ушах грохотал пульс, а еще звучали его слова: «В последнее время я так реагирую исключительно на тебя», по телу бежал ток, собираясь разрядами в самом низу живота. Горячей пульсацией предвкушения продолжения, особенно когда он с легким нажимом провел языком по моей губе, выпивая мой выдох.
Ладонь Люциана совершенно бесцеремонно переместилась на мои ягодицы, и это отрезвило в последний момент.
– Нет. Нет! Ты что делаешь?! – Я уперлась руками ему в грудь, пытаясь его оттолкнуть, но попробуй еще сдвинь эту скалу.
– Что я делаю, понятно нам обоим, – хрипло произнес он, обжигая губы своим дыханием, а спину – скольжением пальцев вдоль позвонков. Мне в этот миг невыносимо захотелось выгнуться, и я рвано вздохнула.
– Я сказала: нет. Я не…
– Почему – нет? Ты меня хочешь, Лена. Это уже даже не предположение, – он провел пальцами по моим губам, и ткань поехала вниз. Шлепнулась к нашим ногам, теперь мы стояли полностью обнаженные, и вспышки молний за окном путались в его прядях, конкурируя с отблесками разведенного огня.
Я действительно его хотела. Отрицать было глупо. Не я! Это проклятое тело, которое мне досталось в нагрузку с Ленор, но именно в этом теле я сейчас и была! Оно горело и плавилось, оно жаждало продолжения, того самого, о котором я буду жалеть всю оставшуюся жизнь, потому что это неправильно! Я с Валентайном, я не могу хотеть Люциана, не должна, это ее жизнь, ее желания, не мои!
– Хватит! – Я рванулась и отступила назад, подхватывая ткань и заворачиваясь в нее чуть ли не с головой.
Снова упорно стараясь не смотреть вниз, вообще избегая его взгляда.
– Да почему хватит?! – процедил он. – Я не пойму, почему ты так упорно сопротивляешься тому, чего хочешь!
– Я с Валентайном, – охладила его пыл. – И ты прекрасно это знаешь.
На его лице заиграли желваки.
– Ты с Валентайном, – зло произнес он. – Да что в нем такого, что ты его за все прощаешь!
– За что – за все?! – огрызнулась я. – На себя посмотри! Ты что ли безгрешный!
– Я по крайней мере не…
– Я его люблю!
После этих слов наконец воцарилась тишина. Такая, которую с радостью раскаленного ножа разрезал гром, шарахнувший прямо над крышей. Дом содрогнулся, а Люциан сжал кулаки.
– Ты его любишь, – повторил он. – И что – это навсегда?
– Представь себе, Люциан! Любовь – это навсегда. Она не про обстоятельства, обиды и прочие мелочи. Она про близость, про настоящую близость… – я запнулась, закусив губу. – Про верность. Про…
– Про верность, – хмыкнул Люциан. – Супер, как ты бы сказала. Просто супер, Лена!
Я попыталась вздохнуть и унять бешено колотящееся сердце, которое в этом теле явно не могло понять, почему мы не можем продолжить. Все остальное тело тоже не могло, кровь кипела, кожа стала чувствительной, желая вернуть и продлить его прикосновения, сделать их более откровенными.
Чувственными.
Глубокими.
