Быки для гекатомбы
Мы зашли в ирландский паб с непринужденной атмосферой и обычной для таких мест публикой: офисными работниками, студентами, девушками и парнями в поиске новых знакомств. Зеленые стены украшало множество маленьких картин и фотографий, бармен играючи управлялся с напитками и трепался с мужиком у стойки. На лакированных ореховых столах лежали бумажные салфетки с логотипом бара – золотистой надписью, оплетенной стебельками клевера.
Не прошло получаса, как мы, повеселевшие от добротного пива, заказывали еще по пинте и травили забавные истории, споря обо всем, что приходило на ум. В конце концов, дошли и до современной культуры, сходясь на ее деградации до уровня посредственности и окончательном отказе от просветительской функции. Впрочем, идеи темного просвещения мы предусмотрительно обходили стороной.
– Что говорить о масскульте? Посмотри на героев дешевых сериалов. Если нужно создать какой-то образ, то достаточно наделить персонажа парой клишированных особенностей. Допустим, стандартный интеллигент… – одной рукой Вадим жестикулировал, а другой держался за кружку. – Он будет рассказывать про культуру Ренессанса или рассуждать о Маркузе? Нет! Он слушает, например, Шопена и периодически поправляет на носу очки, а еще говорит с глупой интонацией зашоренного задрота. Вуаля! Интеллигент готов! Неужели это и есть настоящая интеллигенция?!
– В целом я согласен, но низкосортный сериал – не документальный фильм об эпохе Возрождения и уж точно не интеллектуальное изыскание Маркузе, – проговорил я, вальяжно отхлебывая пиво.
– Никто не мешает изобразить героя шире! Он не обязан цитировать философов, доказывая чьи-то идеи. Но почему не показать именно интеллектуала, а не называть «интеллектуалом» дурачка, который лепечет про Шопена и дергает свои очки? Пародия, профанация и какой-то животный воинствующий антиинтеллектуализм – вот что я вижу во всех этих ситкомах, фильмах по комиксам и в прочей подобной мерзости.
– Ты же отлично понимаешь, – улыбнулся я. – У каждого сериала есть целевая аудитория. А нарисованный «интеллектуал» создан таким, каким эта аудитория хотела бы видеть интеллектуалов в целом – особой общностью из некоего «параллельного мира», которая появляется в нужный момент, чтобы решить проблемы, или, наоборот, кучкой дурачков, над вычурным поведением которых можно посмеяться.
– В том и дело! Этот образ создан лишь затем, чтобы польстить глупому самолюбию и тщеславию. Чтобы жлоб по ту сторону экрана мог сказать: «Экие дурачки ваши интеллектуалы. Я-то, слава Богу, не такой!», рыгнуть, почесать яйца и дальше наслаждаться штилем в голове.
– Или другой прием. Зритель ассоциирует себя с привилегированной группой на экране, когда видит у них свои черты. Богатые тоже плачут… – произнес я.
– Мерзко! Масскульт может быть только коммерческим проектом. Его основным стремлением, кроме прибыли, всегда было формирование общественных иллюзий. Чтобы стать успешной, такая культура должна быть понятной последнему дегенерату. Информационный тоталитаризм…
В этот момент я отвлекся на небольшую компанию: парня и двух его спутниц, вошедших в паб. Дамы, надо отдать им должное, обладали долей грациозности и той агрессивной сексуальностью, которая до сих пор популярна в наших мегаполисах, а в провинции нередко принимает уродливые и смешные формы. Девушек я не знал, а вот их спутник, высокий парень в серой толстовке, походкой и жестами напоминал одного моего приятеля. Я видел его либо сбоку, либо со спины и не мог разглядеть лица, а пока всматривался, потерял нить разговора.
– …говорят, сложность этого мира в том, что умные люди полны сомнений, а дураки – уверенности в себе. На самом деле сомнений полны и те, и другие. Только вот дураки обычно сомневаются в своих способностях, а кто поумнее – в тех идеях, которые они претворяют в жизнь. Отсюда – полумеры и мягкотелость! – увлеченно говорил слегка захмелевший Вадим.
Наконец, человек, в которого я вглядывался, повернулся так, что мне удалось рассмотреть черты лица. Коротко стриженые волосы, небольшой, слегка приплюснутый нос и волевой подбородок квадратной формы, какой чаще встречается у англосаксов. Все это дополнял взгляд с хитрым прищуром и широкий рот, к месту и не к месту расплывавшийся в белозубой улыбке. Вот и сейчас парень улыбался одной из своих спутниц. Дождавшись, пока он посмотрит в мою сторону, я медленно поднял вверх руку, сложив пальцы в букву «V». Не оставалось никаких сомнений, что я встретил Илью Носова, которого между своими называли Носок.
С Ильей я познакомился на последних курсах вуза. Старше меня на три года, он на тот момент был парнем моей однокурсницы. Тогда Носов работал в студенческом профсоюзе, получив диплом одной из коммерческих шараг, которые исчезали так же быстро, как и появлялись. Свое прозвище Носок получил из-за небрежной подписи, в которой буква «в» больше походила на «к».
Жизнь – жестокая штука. Посреди учебного года из шараги, вовремя не прошедшей аккредитацию, Илью забрали в армию. Первая ирония судьбы заключалась в том, что поступал Носок с одной-единственной целью – откосить. Вторая – в том, что армия оказалась для него гораздо полезнее института. Будучи человеком общительным, простым и без отягчавших существование принципов, Илья быстро обзавелся нужными знакомствами. После демобилизации за него замолвили словечко, и вскоре Носок уже занимался военно-патриотическим просвещением при молодежном крыле правящей партии. Не в столице, конечно, но в Подмосковье. Носов организовывал для учащихся лекции, приуроченные к тем или иным датам, и собирал школьников на экскурсии в военные музеи. Одновременно он доучивался в институте и вскоре без особых усилий получил диплом по специальности «Экономика и менеджмент».
«Когда я с военно-патриотическими кружками бегал, случилась одна гадкая заварушка. Начальник приворовывал, – а кто сейчас не приворовывает? – и не стал делиться с одним человеком. А поделиться бы стоило… Вместе с начальником несколько человек тоже слетело, включая и меня. Но Илюха – парень не промах! Не пропадет! Батя моего сослуживца – глава в вашем профсоюзе. Новое место, конечно, не такое хлебное, но на время сойдет», – как-то раз рассказывал Носок без особого стеснения и одновременно сверлил взглядом проходящих мимо студенток, вгоняя свою подругу в тихое буйство.
Носов иногда появлялся у нас на парах и, несмотря на расхождения в жизненных позициях, я неплохо с ним общался. Наверное, все дело в том, что он умел слушать, избегал острых углов и живо интересовался собеседником: задавал вопросы, смеялся над шутками и всегда помнил содержание последних разговоров. К тому же, в отличие от многих других, я никогда не пропитывался духом студенчества и редко о чем просил – работа в профсоюзе давала Илье возможность доставать бесплатные путевки, билеты в театр и на концерты. Может быть, сказывался и мой скептицизм в отношении любой халявы.
С тех пор как я получил диплом, прошло почти два года, но мы поддерживали связь в соцсетях и периодически встречались у общих знакомых. По этим посиделкам Носова знал и Вадим.
– Макар, Вадим! Здорово, парни! – Илья, тоже слегка пьяный, уже пожимал нам руки и дружелюбно улыбался. – Как сами? Садитесь к нам за стол, сейчас еще ребята подойдут. Петю помните? Как не помните? Белобрысый такой. Эй, официант! – он уже махал рукой парню в форменной одежде. – Сдвиньте там столы. Сейчас еще люди подойдут.
Мы пересаживались, а Носок что-то говорил, шутил и всем видом показывал, что очень доволен встречей.
– Это – Света, это – Аня, – Носов познакомил нас со спутницами. – Короче, слушай, мы вчера тоже в этом баре тусили! К Аньке начал какой-то хмырь приставать, назойливый такой. Мы с ребятами подошли разобраться, уже толкаться думали, а он охранник здесь, представляешь? Нормальным парнем оказался, кстати. Мы с ним потом посидели, выпили, – рассказывал Илья, передавая задорное настроение и собеседникам, а затем переключился на расспросы.
Когда несколько часов назад я пошел к Вадиму, то сделал это, в том числе и потому что не желал находиться в большой компании. Теперь же, слегка разгоряченный выпивкой, был навеселе – беседа ладилась, хоть мы и обсуждали довольно обыденные и незначительные темы.
– Слушай, Макар, – сказал Носок, когда мы обсудили последние новости от наших общих знакомых. – Мы вроде бы видимся часто, а я никак не могу вспомнить, кем ты работаешь? Ты же инженер по образованию.
– Почти, – улыбнулся я. – Айтишник.
– Программист что ли?
– Вроде того, – усмехнулся я. – Но не в том смысле, который вкладывают в это слово дамы бальзаковского возраста. Принтеры и ксероксы я не ремонтирую и IP-телевидение тоже не провожу.
– Понимаю, – вежливо улыбнулся Носок. Видимо, категория бальзаковских дам оказалась несколько шире. – А сейчас что?
– Работаю инженером на небольшом предприятии, поднимаю… В общем, завершаю небольшой проект. Если подвернется что-нибудь интересное, уйду. Если честно, там довольно тухло.
– Тухло?
– Совок.
– Карьеру не хочешь строить?
– Я не карьерист, ты знаешь. Вольные хлеба куда слаще.
– По профессии пошел, молодчина. Не то что я. Помню, ты всегда варился в тусовке со всякими веб-дизайнерами.
– Конечно. Я тут собаку съел, можно сказать. Уже с первых курсов подрабатывал по специальности. Но сейчас уже жалею, что выбрал эту профессию. В конце концов, быть айтишником стало уж слишком модно.
– Конкуренции боишься?
– Ну как сказать, – я улыбнулся, – все относительно. Скорее, я чувствую какую-то бессмысленность всего, что делаю. Это труд ради труда. Выживание, да и только. Впрочем, черт с ним.
– Ясно. К чему я это спрашиваю? У меня один человечек появился на горизонте, – Илья оценивающе посмотрел на меня. – С интересным проектом. Там тоже все крутится вокруг IT. Система для благотворительных организаций. Нужны профессио нальные разработчики. Может, тебе это было бы интересно.
– Звучит как-то сумбурно, – насторожился я. – Можно поподробнее?
– Пока что нет. Очень ненадежно все. Что будет дальше – не ясно, а я, как ты знаешь, слов на ветер бросать не люблю. Вопрос в другом, – Илья продолжал сверлить меня взглядом, всем видом показывая свою важность. Если бы я не знал степени изворотливости Носка, то подумал бы, что виной всему алкоголь. – Понадобится свой человек, который будет руководить разработкой, грамотно подберет команду. Человек, на которого можно положиться. Я тебя знаю лично. Знаю, что ты не из тех, кто будет за лишнюю копейку грызться, что с тобой всегда можно договориться… – Илья, пока я не знаю сути вопроса, ничего не могу сказать. Возможно, что я специалист вообще из другой области… – начал было я.
– Тебе не надо быть суперменом! – перебил Носок. – Надо понимать суть предмета и вариться в тусовке. Знакомые разработчики есть?
– Тьма.
– Важно ответственно отнестись и в целом разбираться в предмете. Насчет денег… Все по-черному, но на своей работе ты столько точно не получишь. Да и перспективы тут гораздо серьезнее, дальше можно будет выйти на крупные госконтракты. Повторюсь, пока все не ясно. Но если срастется, на тебя можно рассчитывать?
Я задумался. Я принципиально не желал делать что-то некачественное. С другой стороны, если область была бы и не моя, то уж точно смежная. Учитывая количество руководителей, вовсе не смыслящих в предмете, – не знаю, особенность ли это только России, но таких я повстречал достаточно, – моя кандидатура была явно не худшим вариантом. Не говоря уже о личных выгодах, которые я мог извлечь в сравнении с текущей работой.
– Ты можешь на меня рассчитывать, Илья, – произнес я.
Илья одобрительно кивнул в ответ и улыбнулся.
– Интересно, этот проект тебе в профсоюзе подкинули? – спросил я. Из-за неожиданности я не мог избавиться от ощущения подвоха.
– Я давно ушел из профсоюза, – Носок махнул рукой. – Прямиком оттуда перепрыгнул в партстроительство.
– Опять военно-патриотический кружок?
– Нет. Теперь я помощник депутата. Глянь, – из кармана Илья выудил небольшой значок с изображением серпа и молота и, презрительно ухмыляясь, бросил на стол. – Хочешь такой же? Мало ли куда я заберусь через годик-другой. – Спасибо, конечно, – ответил я, удивленно рассматривая значок. – Но от бабулек с крестом в одной руке и с портретом Сталина – в другой я держусь подальше. А то загрызут еще. Как в фильмах Ромеро, знаешь.
– А ты зря смеешься! Я таких на неделе раза по два точно вижу. Самые преданные наши агитаторы, между прочим. И молодежь тоже приходит. Вот я, например, – Носов расставил руки словно триумфатор и расхохотался.
Беспринципность Носка не была чем-то необычным. Именно это качество помогало молодому человеку, имеющему все задатки профессио нального коррупционера, карабкаться наверх. Конечный результат и польза от осуществленной деятельности не волновали его вовсе. Интерес Ильи ограничивался деньгами, которые можно добыть сегодня, и влиянием, чтобы получать эти деньги завтра. С возрастом такие неприятные черты характера проступали все более и более ярко, отталкивая и настораживая меня. Я всегда относился к подобному без энтузиазма. С другой стороны, эти качества и ореол успешности, умело создаваемый Носовым, многие люди если не уважали, то как минимум снисходительно принимали за устоявшуюся житейскую мудрость. Я решил тщательно изучить его предложение, когда оно поступит. Но, если возникнет самый ничтожный намек на обман, отказаться.
Пока же было не до того. К нам, наконец, подошла остальная часть компании. Кого-то я знал, кого-то – нет. Все были молоды, красивы, свободны и слегка пьяны.
– Друзья! – торжественно произнес Носок. – У меня есть тост. За удачу! Без всего можно прожить: без почки, без сердца, без мозгов! А удача… Без нее никак!
Мы чокнулись бокалами и начали опорожнять их. Время убегало, утекало сквозь пальцы. Быстрее пустела разве что наша посуда. Вадим, заворожив внимание окружающих, рассказывал забавную историю. Девушка из только что подошедших смотрела на меня газельими глазами и мило улыбалась. Я пододвинулся к ней и сказал какую-то банальность. Моя глупая шутка не заслуживала внимания, но девушка рассмеялась. Я понял, что у меня есть шансы и, повеселев еще больше, продолжил разговор.
II
Три недели пролетели незаметно. Прогулки по городу, посиделки с приятелями, концерт камерной музыки – на него я отправился в одиночку, никого не позвав за компанию – и горы, целые Гималаи рутины. Девушка, с которой мы познакомились в пабе, – ее звали Вера – оказалась милой, пусть и несколько ограниченной.
Вера была очень привлекательна. Длинные темные волосы струились по аккуратным, слегка загорелым плечам, ниспадали по лопаткам до изгиба ее безупречной талии. Стройные ноги с маленькими аккуратными стопами и упругими бедрами тихо, почти беззвучно ступали светлым весенним утром сперва по кухонному линолеуму, а затем по залитому солнцем паркету в сторону ванной. Бывало, что ее улыбка становилась искусственной и натянутой, но взгляд отличался притягательной непосредственностью, которая обычно присуща детям и людям наивным. Сначала я думал, что цвет ее глаз – ярко-голубой, но это оказались линзы. Вообще, Вера питала слабость к излишествам в косметике, особенно к накладным ресницам, что, впрочем, не портило ее привлекательного лица с правильными чертами и слегка вздернутым носиком. Когда она впервые разделась передо мной, я смог по достоинству оценить все задатки, дарованные Вере природой и отточенные спортом.
Куда хуже обстояло с общением. Она говорила об одежде и моде, о кафе и поездках – тех, в которые хочет отправиться или в которых уже побывала; она говорила о подругах и их парнях, о карьере – работала Вера менеджером по продажам – и начальстве, досаждающем излишней требовательностью; она говорила, говорила, говорила и очень часто просила ее сфотографировать. В ресторане, в парке, рядом с граффити, претендующем на оригинальность.
За одну нашу встречу я делал пару десятков фотографий. Напротив, те вещи, о которых рассказывал я, равно как и мои ценности, были ей непонятны. В крайнем случае Вера неловко хихикала, но было гораздо хуже, если она пускалась в длинные и бессвязные рассуждения, полные стереотипов, навешенных ярлыков и того жалкого мещанства, которое упорно норовит поставить свою мало чем примечательную особу в самый центр вселенной.
В конечном счете, не прошло и трех недель после нашего знакомства, как мы серьезно поругались. Я не испытывал жажды выставлять отношения напоказ, демонстрируя в соцсетях вычурный образ влюбленной пары; я не мог без пренебрежения относиться к обязательным «романтическим» атрибутам наших отношений; я вовсе не разделял ее мировоззрение и не был готов проводить с Верой каждую свободную минуту. Я не требовал от нее менять своих убеждений или привычек, но почему-то сам должен был это делать. В итоге полным трагизма голосом она заявила: «Ты делаешь меня несчастной!» По бархатной коже почти покатились слезы, но в этот раз артистизм ее подвел: Вера выдала неубедительное подобие всхлипа. После короткого и холодного выяснения отношений мы пару дней не общались. Я не тосковал.
Узнав об этом романе, затеянном от скуки, и видя, что я не страдаю, Вадим язвительно, но без злобы подтрунивал надо мной:
– Послушай, у меня есть рецепт для спасения твоего семейного очага. Женщины, как известно, любят ушами, – говорил он и, несмотря на мои попытки отмахнуться, продолжал. – Дорогая моя Вера! Ласковая, великолепная, неповторимая. Если бы я выучил все мертвые языки вдобавок ко всем живым, то даже этого не хватило бы, чтобы описать твою красоту и изящество. В твоих глазах горит целая вселенная, твою улыбку невозможно живописать словами. Это можно лишь прочувствовать, наслаждаться каждым мгновением нашей близости, как цветок наслаждается лучами восходящего солнца. Звук твоего голоса для меня, как глоток воды для изнывающего от жажды; губы твои несут величайшее наслаждение; в глазах твоих я вижу свое счастье. Остаться с тобой навсегда, жить с тобой, умереть с тобой и все это время заботиться о тебе и только о тебе – вот предел моих мечтаний. Неужели есть в этом мире что-то более значимое, чем ты? Слава или власть? Что значат эти слова? Я забываю их, когда вижу тебя. Ты – высшее богатство на этой планете. Высшее и единственное, – задумавшись, он усмехнулся. – Высшее и единственное, да. Пошло, глупо, в духе беллетристики столетней давности.
– Возвращайтесь в прошлое, док. Вы ошиблись: на дворе – апрель, а не октябрь. И где Марти Макфлай?
– Я подарю тебе цилиндр и вставлю эту цитату в свою книгу «Страдания юного Макара».
За мимолетным романом и ежедневной рутиной я почти позабыл о предложении Носка. И все же искушение стать руководителем интересного проекта не могло не задеть моего честолюбия. Потому, когда на экране телефона высветилось имя Ильи, я взял трубку, затаив дыхание, словно боясь спугнуть удачу.
– Дело выгорело! – заявил он слету, даже не поздоровавшись. – Но приступать надо поскорее. Ты же не передумал?
Обсуждение первостепенных деталей не отняло много времени, а остальное решили обговорить позже. Я предложил пикник на выходных, на что Илья сразу же согласился. – Отлично! – бодро сказал он. – Давай в субботу. Мы тоже планировали.
– А куда собрались?
– В Нижегородскую область.
– Почему не в Сибирь сразу? – удивился я.
– Я думал, ты уже знаешь, – ответил Носок. – Игорь Ваграмов вернулся.
– И давно? – для меня эта новость стала настоящей неожиданностью.
– Сегодня утром прибыл домой, в… Как там называется его город? В общем, в Москву пока не планирует – с родными давно не виделся. Но зовет отпраздновать свое триумфальное возвращение, так сказать!
– Он цел?
– Руки-ноги на месте, – сказал Носов. – За голову – другой разговор. Ты же знаешь, некоторым рвет башню.
– Не Игорю.
На том и порешили. Вадим согласился без колебаний – он тоже хорошо общался с Ваграмовым. Я искренне радовался, что мой приятель вернулся с Донбасса живым и здоровым. Дозвониться он до меня не смог, – недавно я сменил номер телефона – но написал в соцсети. Прошлой ночью Игорь уже был в Нижнем Новгороде.
* * *Ехали мы на двух машинах, одну из которых вел убежденный трезвенник, а другую – Жора, приятель Ильи. Этот тоже не пил, но по другой причине: недавно он поймал белую горячку. Впрочем, я не верил, что его хватит надолго.
Приехали поздним утром. У самого берега Оки, среди полей и редколесий, располагался холм с березами, на котором нас уже ждали несколько девушек и ребят, в том числе и сам виновник торжества. Он стоял, прислонившись спиной к дереву, и переговаривался с друзьями. Темно-русые волосы, толком не отросшие после армии, стояли ежиком, топорщились. На носу – знакомая горбинка, напоминание о буйной юности. На лбу – небольшой шрам, новая метка, оставленная войной. Открытый взгляд голубых глаз, круглые щеки с ямочками, широкая добродушная улыбка: в его чертах присутствовала странная детскость, которую я не раз с удивлением встречал у людей бесстрашных и даже свирепых. В этом парне, моем ровеснике, я признал своего старого приятеля, Игоря Ваграмова.
– Ваграмов! – воскликнул я.
– Макар! – Игорь крепко пожал мою руку.
Ваграмов впечатлил меня почти сразу, при первой же встрече. Есть люди, будто озера: их глубокая натура скрывается под беспокойной, а порой и неказистой серой поверхностью. Игорь был именно таким. Едва ли он мог добиться успехов в торговле, где некогда пытал счастья. Вся наружность Ваграмова восставала против этой затеи: руки, которые он не всегда знал куда деть, подпрыгивающая походка школьника, легкая сутулость и голос, срывавшийся при попытке шутить, портя тем самым даже самую забавную историю. На собеседника он смотрел с внимательным любопытством, почти не моргая, так, как ребенок рассматривает в зоопарке слона или другое экзотическое животное. Меня это вовсе не раздражало – куда более противна снисходительность во взгляде тех, кто полон чувства мнимого превосходства, – но незнакомые люди воспринимали его персону, мягко говоря, с недоумением. К несчастью для Игоря, среди них оказывались и потенциальные покупатели.
– Так чем ты занимался до войны? – спрашивал Носок, раздувая огонь в мангале.
– Мы продавали стройматериалы. Лично у меня не задалось, – отвечал Ваграмов с улыбкой, будто насмехаясь над бесславным прошлым. – Сейчас подумываю вернуться в инженеры.
Мы познакомились, когда я только поступил в университет. Мест в общежитии не хватало, поэтому часть студентов, в том числе и меня, отправили на временное поселение в Мытищи, в помещения, принадлежавшие строительному вузу. Здесь жил и Ваграмов. Не было дня, чтобы из его комнаты не доносились рок-н-ролльные гимны – казалось, в одной из колонок спрятался Вудсток, а в другой – Гластонбери. Сошлись мы, как часто бывает в этом возрасте, на почве музыкальных вкусов. А еще на любви к оружию. Это влечение, однако, у нас отличалось. Игорь был практичен, доходя порой до занудства, его интересовал лишь результат и эффективность. Я же отдавал предпочтение эстетической стороне вопроса. Игорь интересовался характеристиками зенитно-ракетных комплексов и перспективами барражирующих боеприпасов, я наслаждался великолепием старинных штуцеров[7]. Он читал про войну в Афганистане, я поднимал античный эпос.
Игорь был веселым разгильдяем, выкидывавшим забавные глупости, за которые рисковал поплатиться отчислением. Но то была лишь одна сторона Игоря Ваграмова. Настоящим уважением я проникся после случая, о котором он предпочитал не вспоминать. Мы гуляли почти всю ночь и впятером, незадолго до рассвета, возвращались по домам. Мы шли через парк неподалеку от Марьиной Рощи, когда дорогу нам перегородила горстка кавказцев с ножами. Можно было и потолкаться, но холодное оружие в их руках поблескивало грозно и устрашающе. Закончиться все это могло плачевно, но Игорь подошел к тому из них, который первым достал нож и молча взялся за лезвие. Просто взялся. Кровь хлещет, а он смотрит в глаза и не отпускает. И, видимо, грабители увидели в его взгляде такую бездну, что решили не связываться. Как не связываются с безумцами или смертниками[8].
Ваграмов не мог долго сидеть на одном месте. Может, дело в его родителях: отец, военный, часто менял место жительства по долгу службы. В общем, Игорь вырос эдаким кочевником, готовым по первому свистку отправиться в дальнюю дорогу. А потому, зная беспокойную фигуру Ваграмова, я не верил, что он долго проработает в строительстве, куда пошел по окончании вуза. Так и вышло. Сперва он переметнулся в сферу продаж, но, поколесив по офисам застройщиков, впал в уныние, из которого, казалось, уже не видел выхода. Все изменила ситуация на Украине. Игорь почувствовал, что обязан быть на переднем крае исторической драмы. Чтобы уволиться и собрать вещи, хватило двух дней. И еще двух, чтобы оказаться в Севастополе. Когда Крым присоединился к России, Ваграмов испытал чувства близкие к эйфории – он был одним из тех, кто прикоснулся к колесу истории, делавшему очередной непредсказуемый поворот. Когда разгорелся Донбасс, Игорь, естественно, не задумывался. Уже в мае он оборонял Славянск.