Госэкзамен
– Да пока ничево, – отозвался я досадой, ероша волосы. Постричься б покороче, но Фире нравится…
– А урезать расходы? – снова приподнял он бровь, выглядывая из-за чашки и продолжая почесушки.
– Куда?! – возмутился я, – Личных расходов у меня по минимуму – считай, только содержание дома, а это по большому счёту – копейки! Ну, рублей сто сэкономлю, если совсем ужаться, вот до притыка нищенского! Машинерия моя, сам знаешь, не для представительства, а для скорости и экономии времени, и так во всём.
– В Париже ещё… – вспомнилось мне, – не забыл ещё мою дурную квазиэкономию? То-то, брат! Учён!
– А на что тогда деньги уходят? – поинтересовался он незамутнённым тоном деревенского дурачка, и даже физиономию состроил соответствующую.
– Са-ань… – я возмутился до глубины души, – ты вообще слушаешь, когда я тебе о финансах говорю? Опять всё из головы повыбрасывал, за ненадобностью?
– Я? О финансах? Хе-хе…
– Всё с тобой ясно! – отмахнулся я от этого юродивого, но тут же повернулся, подозрительно уставившись глаза в глаза, – Издеваешься, што ли?
– Самую чуточку, – засмеялся брат, показывая эту чуточку пальцами, – Помню, помню… кучу проектов тащишь, капиталист недоделанный!
– Тащим! – педантично поправляю его, – Там и твоих денег предостаточно.
– А… – отмахнувшись рукой, как от чего-то несущественного, Санька продолжил пить чай, раздражая меня сёрбаньем и финансовой простодырностью. Вот вечно так с ним! Деньги есть на поесть, и ладно! На поспать мягко, поесть сладко и одеться нормально? Шикуем!
– Нечего урезать, – снова повторяю я, кусая губу, – Университет? Только-только студенты и главное – профессура начала появляться! Ну… массово.
– А программы? – поинтересовался брат, баюкая чашку в мозолистых ладонях, – Чуточку ассигнования университетские урезать? Совсем никак?
– Не-а… и без того наполовину на энтузиазме да на будущих преференциях трудятся! Да и что урезать? Экспедиции биологов с геологами и почвоведами?
– Хотя бы, – пожал плечами Санька.
– Не-а… – снова повторяю я, – они прибыль уже сейчас дают, понимаешь? Там… в общем, сложная система. Крестьяне охотней в землю свои кровные вкладывают, иностранное кредитование и прочее. Нельзя, никак нельзя!
– Остальное… – вздыхаю, – веришь ли, даже филология с историей, мать их гуманитарную ети, пользу приносят! Да не опосредованную когда-нибудь потом, а прямо сейчас! Не напрямую, ясен-красен, но приносят.
– Да и… – дёрнув плечом, усмехаюсь кривовато, – не вдруг урежешь-то, даже если пользы вот прям сейчас и нет! Знаешь, какая психологическая атака мощная вышла, с социальными проектами? Люди сюда ехали, привлечённые конкретными программами, а сейчас… знал бы ты, как пристально за этими программами следят! Это фундамент, на который всё здание государственности опирается.
– Чуточку, – теперь уже я показываю пальцами, – урезать, и всё… волна может пойти. Принцип домино.
– Из производства тоже изымать ничего нельзя, – предупреждаю вопрос, – Если изыму сегодня, то завтра или через месяц недополучу прибыль, которую не смогу пустить на те же социальные проекты. Долгострой у меня и так заморожен, а всё, что в ближайшие месяцы прибыль обещает, трогать нельзя!
– А на государство часть хлопот скинуть? – поинтересовался напряжённо брат, наклоняясь вперёд, – Никак?
– Што можно – скинул, – усмехаюсь криво, – а можно немногое. Всё ж на живую нитку сшито – в одном месте потянешь, весь костюмчик и расползётся. Всё ж надо! Промышленность, сельское хозяйство, медицина, оборона, школы… А переселенцам? Дай, дай, дай… и слава Богу, што едут пока, што не перекрыли путь-дорогу! Неоткуда выдернуть от государства, ни копеечки единой.
– Хм… – допив чай и с хрустом разжевав пару ледышек, Санька соскочил с перил, – давай вместе попробуем покумекать.
– Хм… – это уже я, преисполненный вполне понятного сомнения, – ладно, давай попробуем!
Закопаться в бумаги, копаясь в циферках, Санька мне не дал. Вместо этого он козликом проскакал по верхам, фонтанируя помётом завиральных идей, нимало не смущаясь моему фырканью и отказам.
– … стоп! – напряжённо перебил я брата, – Ещё раз!
– Именные стипендии, – повторил он терпеливо.
– Именные, именные… – забормотал я как припадочный, щёлкая пальцами, – вот оно!
– Никак набрёл на што полезное? – удивился брат.
Набрёл, набрёл! – киваю ему и пока не забыл – записываю, – Предложим промышленникам и купечеству меценатами побыть.
– Не ново вроде? – осторожно осведомился Чиж.
– Меценатство не ново, – соглашаюсь с ним, – но если предложить не просто в газетах печатать, а… да хоть Аллею Славы! Аллеи. Дескать, такой-то имеряк на свои деньги выучил… и табличка бронзовая на этой аллее – кого именно он выучил. Сколько народу выучил – столько табличек, память – на века!
– О как, – впечатлился брат, – Да, толково! Много хоть сэкономишь?
– Ну… – задумываюсь ненадолго, – мелочь по большому счёту – тысяч пятьдесят если за год, уже хорошо.
– Мелочь… – ностальгически усмехнулся брат.
– Ох, Сань… – я с силой потёр лицо, – знал бы ты, какие суммы нам нужны…
– Ну если пятьдесят тысяч мелочь, – осторожно начал он, – то…
– Миллионы, Сань, миллионы… – подтвердил я невысказанное, – и боюсь – придётся мне заняться дополнительной эмиссией акций[17] или чем-то ещё в том же духе.
– А это… – не договаривая, брат замолк, вопросительно глядя на меня.
– А это та ситуация, – упав на стул, мрачно говорю я, – когда я могу разориться, что хотя и неприятно, но общем-то не страшно… Страшно, Сань – то, что разориться я могу без какой-либо пользы для Кантонов. Финансовые авантюры – ни разу не мой конёк, а иного выхода я пока не вижу… Кто б подсказал!
Четвёртая глава
Огромные окна в кабинете шерифа распахнуты настежь, по кабинету гуляет жаркий, ленивый африканский сквозняк, с простодушным любопытством дикаря трогающий придавленные пресс-папье бумаги на столе. Клубы сизого табачного дыма, поднимаясь к потолку, медленно, как бы нехотя выплывают на улицу, истаивая под неистовым, яростным светом солнца.
Курит Сергей Алексеевич много, так что побелка уже изрядно пожелтела, да и геккончики, охотящиеся в комнате, кажется, пристрастились к никотину. Во всяком случае, они уже не чихают, пытаясь убежать от облачка табачного дыма, а остаются на месте, принимая вид джентльмена в курительной комнате. Всё здесь пропитано запахами кофе, табака и бумажной пыли, а иногда к этому своеобразному букету ветер добавляет цветочной пыльцы или ароматы выхлопных газов с улиц Дурбана.
– Будешь? – поинтересовался Жуков вместо приветствия, указывая на кофейник. Я, уже зная по опыту его манеру общения, киваю молча и устраиваюсь поудобней на стуле напротив. Верный его секретарь-делопроизводитель без лишних слов начал возиться подле спиртовки. Вскоре по комнате поплыли ароматы первоклассного кофе с нотками корицы, ванили и ещё полудюжины специй, до которых шериф большой охотник.
Вручив нам по чашке и поставив на стол кофейник на серебряном подносе, секретарь молча пристроился к торцу стола, зевая то и дело до выворота челюсти и потирая красные вурдалачьи глаза человека, который и сам забыл, когда в последний раз спал досыта. Шериф, так же зевая, изогнулся и ногой подтянул к себе пустой стул, после чего развернулся полубоком, закидывая на него ноги в истоптанных полуботинках.
– Устал, сил нет… – повинился он за столь вопиющее нарушение этикета, но я только фыркнул, разливая всем кофе. Мы знакомы несколько лет, и прошли за это время такое, что право слово, можно и не обращать внимания не лишние условности!
– Сливки? – интересуюсь у секретаря, явно настроившегося подремать.
– У-у… – мотанул тот головой, прогоняя наваливающийся сон, и взяв чашку, щедро набухал коричневого, неочищенного тростникового сахара.
– Нашли крота, – деликатно позвякивая ложечкой, буднично сообщил шериф, не выпуская изо рта дымящейся трубки, – веришь ли, из старичков. Механик первого авиаотряда, он и сливал.
– Н-да… – у меня ажно голова разболелась – так, что пришлось ненадолго поставить чашку на стол, – а казалось бы – какая проверка была!
– Была! – спокойно кивнул Жуков, вынимая трубку изо рта и осторожно пробуя кофе вытянутыми губами, – И я склонен полагать, што на тот момент чист был наш крот, аки свежевыпавший январский снег. Потом уже то ли нашли к нему подходец, то ли сам идеями терроризма и радикализма воспылал, тут пока сказать не могу.
– Чего так? – удивился я, зная за давним знакомым редкостный перфекционизм и дотошность.
– Ну… – пожав плечами, шериф отпил наконец-то кофе и крепко, со смаком затянулся, – взять его в любой момент можем, но вот стоит ли? Раскрытый агент – ценность немалая, как по мне, особенно ежели ни он, ни его руководство об том не ведают.
– Деза? – интересуюсь для порядку и уже прикидываю, что именно можно слить через такого агента.
– Она самая, – кивнул хозяин кабинета и снова зазевал, прикрывая рот рукой, – мы по чуть информацию стравливали, ну и смотрели – где и как всплывёт. Вот оно и… хм, всплыло.
– Один? – приподнимаю бровь, показывая скепсис, – Информация – ладно, но самолёт для этих чёртовых террористов он как смог стащить-то?
– А, это… – шериф усмехнулся, – ничего хитрого, на самом-то деле. Все ж проверку прошли…
Он саркастически скривил губы, и я медленно кивнул. Многие после войны полутонов не различают, и если с кем-то сидели под пулями в одном вонючем окопе, а пуще того – лазали по британским тылам, то человек этот априори свой, без обиняков! Глаза закрывают, видеть ничего плохого не хотят решительно! Носом ткни, не поверят…
… а и ещё хуже бывает – это когда в голову гвоздём влезают мысли о том, что если он на фронте был, то теперь у него как бы индульгенция на неблаговидные поступки. Он право имеет! Кровью заслужил!
– Потихонечку, – решил всё же уточнить Сергей Алексеевич, – деталь заранее заменить, когда она ещё далека от изношенности, в мастерских заказать на одну-две больше – вот и накопилось на неучтённый самолёт. Пилотировать ты его сам научил, как и остальных механиков – из тех, кто пожелал. Остальное…
Он пожал плечами и постучал пальцами по папке с бумагами – дескать, захочешь потом подробности, так вот они!
– А на огрехи неизбежные охрана глаза закрывала, – пробормотал я, потирая подбородок, на котором вовсю лезет юношеский пух, и благо ещё, что не с прыщами впополам! – потому как свой, а значит – априори безгрешен!
– Не то штобы мне сильно жалко Сандро с Ксенией, – усмехнулся по-волчьи шериф, – но подкузьмил нам этот крот знатно! Случись чево, на нас и выйдут, и доказывай потом, что мы ни сном, ни духом!
– Выйдут, – сказал секретарь, наливая себе ещё одну чашку, – непременно выйдут! Не сейчас, так годочков через несколько выплывет эта история, и нам тогда конфузливо придётся!
Я отмолчался, отпивая кофе по чуть и мучительно пытаясь впихнуть этого чёртова крота в политическое уравнение. Впихивалось скверно, вместо выстраивания стратегии или хотя бы тактики, в голову полезли воспоминания о механике, с которым мы, между прочим, хоть в дёсны и не лобызаемся, но вполне себе приятельствуем! Вот и думай…
А я ведь всегда говорил и говорю – есть проблема, так подходите, вместе решать будем! Нет… а почему, собственно? Проблемы стыдная? Иль может быть, я в горячке отмахнулся – дескать, потом, не до тебя! А он и обиделся… Или что? Что ему не хватало? Неужели и в самом деле радикализм дрожжевым тестом выпер? Ой не верю…
Чтоб за короткие сроки, да у человека, приставленного к важному делу, от которого напрямую (!) зависит судьба целой страны, притом страны, выстраиваемой по социалистическим лекалам, и так резко мировоззрение поменялось? Очень странные дела…
– Значит, так… – медленно сказал я, ставя чашку на поднос, и Жуков разом подобрался. Я ему хоть и не начальник, но дело это напрямую касается моих интересов, и соответственно – решать всё равно через меня придётся, – Крота этого не трогать, а через пару неделек надо будет перевести его на какую-нибудь другую должность. Што-нибудь такое…
Я пощёлкал пальцами, подбирая потерявшиеся слова.
– … да, точно! Штоб должностишка выглядела вкусно и многообещающе, но крот сидел там на жёстком поводке, сам того не подозревая!
– С Мишкой посоветуюсь сперва, его всё-таки вотчина. Не трогать, – повторяю ещё раз, – и плотно не обкладывать! Я не я буду, если господа-товарищи Гершуни и Савинков за ним со стороны не присматривают! Пусть их… мы пойдём другим путём.
– Со стороны России к нему можно подобраться? – я немигаючи уставился на Жукова, – Может, родственники и друзья-товарищи там остались? С той стороны он подвоха не ждёт. С подбрюшья зайти, а?
– Пожалуй, – чуть помедлив и взяв паузу на пару затяжек, согласился шериф, – Мнится мне, што всё ж таки он не вполне идейный, и террором не враз воспылал. Может, сидит кто на Российской каторге из родных, а ему помочь пообещали, может ещё што… смотреть надо.
– Надо проверить, – филином ухнул делопроизводитель, закивав, и стряхивая ненароком в чашку перхоть с давно немытой большой головы, – непременно!
– Да, Сергей Алексеевич, Савва Игнатьич… – я чуть склонил голову, признавая заслуги делопроизводителя, – верно сказал – выйдут на нас с этим кротом, будь он неладен! Непременно выйдут! Што вы думаете по этому поводу?
– На опережение будем работать, – чуть поведя плечами, ответил Жуков после короткой паузы и закусил трубку, делая затяжку, – Савинков с Гершуни несколько даже бравируют финансовой… хм, всеядностью и неразборчивостью, готовностью сотрудничать с кем угодно ради свержения самодержавия в Российской Империи.
– Так што, господа хорошие, – он суховато усмехнулся, – никто и не удивится, ежели окажется, што у них налажены контакты не только с финансовыми кругами некоторых стран, но и со спецслужбами оных.
– Не ново, – киваю согласно, зеркаля усмешечку, – Старая формула: противники существующего режима в твоей стране – есть злобные уголовники и террористы, а точно такие же противники существующего строя в странах недружественных – доблестные борцы за свободу.
Жуков фыркнул устало и открыл было рот, но я предупредительно приподнял руку, пока заарканенные мысли не вырвались и не убежали прочь дикими мустангами.
– Ситуация нам известна, и потому нужно перекинуть контакты от нас… да собственно, и не очень важно, к кому. Нас устроят как внутренние разборки Дома Романовых, так и интересы финансовых кругов Уолл-стрита. При необходимости – создать нужную доказательную базу… Ну да не мне вас учить, Сергей Алексеевич. Со своей стороны обещаю всемерную поддержку, насколько это вообще возможно. Люди, деньги, идеи…
Он молча прикрыл глаза, зная моё отношение к убийству Великокняжеской четы и о последствиях этого теракта. Не то чтобы я принципиальный противники террора вообще…
… но вот использование для этой цели авиации нам сильно навредило. Чего стоит один только вспыхнувший разом интерес к зенитной артиллерии…
– А через крота… – я чуть задумываюсь…
* * *– … мы сольём нужную информацию Савинкову и Гершуни, сыграв ими втёмную, – закончил я объяснять свою идею Мишке, прилетевшему вчера в Дурбан по делам Генштаба.
– Хм… – встав с дивана, Пономарёнок башней возвысился в гостиной и принялся расхаживать, меряя шагами комнату, враз уменьшившуюся в размерах.
– Слить… – он покусал губу и выдохнул шумно, – ладно, возможно. Не так просто, как ты думаешь…
– Хм… – чуточку ёрнически спародировал его Фира, и брат замолк.
– Я чево-то не знаю? – кротко поинтересовался он, но тут же понял свою оплошность.
– Ах да… – лающе рассмеялся Мишка, – действительно, чево это я… опыт у тебя в этих делах побольше моего! Совсем я зазнался…
– Это заразное, – очень серьёзно сказал Санька, вкусно хрустя каким-то фруктом, – был человек как человек, а лет через несколько будешь ходить строевым и считать всех, кто не в мундире, стрюками и шпаками.
– Да уже… – пробормотал Мишка, потирая лицо и встряхиваясь, – и всё же! Ладно – слить какую-то информацию, здесь в общем-то верю – справимся. Легкомысленно относиться к дезинформации не стоит, но… в общем – да, реально. Но уговорить их решить за нас проблему с болгарским Фердинандом? Я чево-то не понимаю?
Он вопросительно уставился на меня, а Владимир Алексеевич, в кои-то веки вырвавшийся с работы не ближе к полуночи, а всего-то к восьми вечера, машинально кивнул, соглашаясь с Пономарёнком.
– А кто сказал, што будет легко? – отвечаю вопросом на вопрос, – Уговаривать их, естественно, мы не будем. Информация должна пойти косвенно, притом желательно из разных источников, по кусочкам.
– Та-ак… – заинтересовался Гиляровский, переглядываясь с дочкой. Они большие любители подобных интеллектуально-психологических ребусов.
Недостаток образования у Владимира Алексеевича нивелируется интеллектом, колоссальным жизненным опытом и отменным владением практической психологией. Лишь близкие друзья за холерической натурой и постоянными розыгрышами видят настоящего Гиляровского – умного, тонко чувствующего человека, способного просчитывать своих противников на несколько ходов вперёд и играть на нескольких метафорических шахматных досках разом.
– Схема, собственно, не нова, – неторопливо начал я, собираясь с мыслями, – Савинков и Гершуни – не просто радикалы, но люди крайне тщеславные, падкие на славу. Громкие политические убийства, притом не только в Российской Империи – основа основ их организации. Будут громкие акции – будут новые боевики, финансирование и разумеется – слава.
– Пожалуй, – охотно согласился дядя Гиляй, – я склонен полагать, што в настоящее время они обсуждают несколько акций сравнимого масштаба, и как минимум к одной ведут подготовку.
– Получается, нам надо просто слегка подтолкнуть их в нужном направлении, – задумчиво подытожила Надя, переглядываясь с подругой.
– Подтолкнём? – я посмотрел на задумавшегося Владимира Алексеевича.
– А пожалуй… – медленно ответил тот, подкручивая усы, – Болгария мне не чужая[18], а видных отечественных славянофилов я всех знаю лично. Кому и што писать… хм…
Он выпал из беседы, но судя по хитрющей физиономии матёрого котяры, замыслившего очередную пакость – удачно. В голове у Владимира Алексеевича сырая идея начала оформляться должным образом, и я нисколько не сомневаюсь, что несколько дней спустя на свет божий появятся детища сегодняшней беседы, и несомненно – дельные! Бывший мой опекун не состоит из одних только достоинств, но именно что репортёр он на редкость дельный, и общественное мнение привык не только раскачивать, но и формировать.
– Это понятно, – медленно кивнул Мишка, взявший на себя, очевидно, роль адвоката дьявола, – мнение мы, можно сказать, раскачали. Я даже не сомневаюсь, што даже если прямо сейчас в твоей голове нет ещё плана, как нам натравить Савинкова на Фердинанда вот прямо сейчас, то ты его придумаешь.
– Придумаем, – поправляю брата, – это, собственно, самая сложная часть плана.
– Это? – Мишка вскинул бровь и скрестил руки, – А мне-то, скудоумному офицеру Генштаба, всё мнилось – дескать, самое сложное, это скормить информацию кроту и террористам так, штоб они ни секундочку не усомнились, што это чистая правда, и что решение, принятое в свете полученной информации, их собственное, а не навязанное извне!
– Я ведь правильно понимаю, и ты не хочешь, штобы лет через несколько выплыла бы информация о нашем якшании с террористами? – надавил он голосом, мастерски оперируя интонациями.
– Правильно, – улыбаюсь как можно более благожелательно, но чувствую – выходит скорее ехидно!
Скрестив руки на груди, Мишка воздвигся надо мной памятником, выжидательно глядя сверху вниз.
– Да просто всё, – не тушуясь, плюхаюсь в кресло и смотрю на брата снизу, – Помнишь, ты говорил, што надо бы напомнить матабеле, по чьей милости они живут?
– Это как связано? – растерялся брат.
– А Коля звал на облавную охоту, – гну я свою линию, – вот я подумал… а если совместить?
– Вот смотри… – приглашающе хлопаю рукой по соседнему креслу, и Мишка охотно усаживается рядом, с облегчением прекращая дурацкое соперничество, на которое нас подталкивает пубертатный возраст, – если мы пригласим на сафари нужных людей, включая старичков из первого авиаотряда, это будет выглядеть естественно?
– Вполне, – кивнул брат, – отдохнуть в старой компании, развеяться… погоди! До Колькиных земель далекова…
Он откинулся и замолк.
– … ах вот оно што, – засмеялся брат, – на аэропланах, да?
– Угум, – киваю я, с облегчением видя прежнего Мишку, который просто – брат, а не офицер, радеющий за честь Генштаба, – и матабеле проникнутся, и вечеринка на славу…
– … и кроту под таким соусом можно будет скормить любую дезу! – выдохнул брат.
– Да и не только кроту, – после еле заметной паузы добавил он раздумчиво, – На эту ось можно… нужно понакрутить много чего интересного, очень уж ситуация выходит яркая и нестандартная. Да… один ход, а сколько всего сделать можно!
– Надо будет сценарии проработать, – предложила Фира, прикусывая нижнюю губу и явно прикидывая вчерне два-три интересных варианта.
– Втёмную? – поинтересовался Санька, – Я к тому, что такая орава с актёрством точно не справится, особенно когда подопьют. Может, слить самым болтливым информацию заранее, а потом, на сафари, мы эти темы тихохонько поднимем, и будет наш крот искренне считать, што добыл её самолично!
… на том и порешили.
* * *– … да, Ежи[19] всю старую гвардию собирает. Да, да… все приглашены…
В просторном, полупустом высоком ангаре со сводчатыми потолками и каменными полами звуки разносятся хорошо, да собеседники и не думают понижать голоса. Шум станков из соседнего цеха еле слышен, а здесь, в предбаннике известного всему миру конструкторского бюро, тишина и чистота, сравнимые с операционной.
На полу и на станинах разобранные двигатели, экспериментальные модели самолётов и автомобилей, остро пахнущие металлом и смазкой. Местами разложены чертежи, и механики нет-нет, да и подойдут к бумагам, хмыкая и почёсывая стриженую голову замасленной рукой.
Народу немного, едва ли десяток человек, но каждый – на вес золота! Заработки в ЮАС немалые, а квалифицированный профессионал, элита-элит рабочего мира, может позволить себе снимать не только квартиру, но пожалуй, и особнячок с чернокожей прислугой!
Здесь же, в опытовом цеху, заработки такие, что право слово – оторопь берёт! Даже по щедрым меркам ЮАС – невообразимо много! Правда, и требования соответствующие.
– … а и правда ведь, прекрасная идея! – отозвался собеседник хрипловатым баритоном, – Давненько мы не собирались вот так запросто – всем составом и без лишних формальностей!
Узнав голос Кошчельного, Аляксандр Рыгоравич[20] обратился в слух. Не то чтобы он надеялся услышать стратегическую информацию государственного масштаба, но порой и в обыденных разговорах начальства проскакивает что-то небезынтересное.
Даже если это всего лишь сплетни из бухгалтерии или пикантная подробность вчерашних нетрезвых похождений, полезно быть в курсе подобных вещей, что для человека понимающего самоочевидно. Сегодня эта информация бессмысленна, а завтра, быть может, именно она станет увесистым аргументом в пользу твоего повышения или иной жизненной приятности!
Лёжа под кузовом грузовика на деревянном поддоне из тонких упругих реек, Аляксандр Рыгоравич, не глядя, брал то один, то другой инструмент из лежащих рядом, изображая работу и напряжённо вслушиваясь в разговор. Начальник с собеседником остановились буквально в нескольких шагах от механика, ненадолго прекратив беседу.
Скрежетнул кремешок зажигалки, и по ангару поплыл сладковатый запах дорогого табака.
– Облавная охота… – пан Кошчельный, окутываясь клубом дыма, ностальгически захмыкал в густые усы, – прямо как в славные времена Ржечи Посполитой!
Механик не видит его, но настолько хорошо выучил привычки начальника, что очень живо, прямо-таки синематографично представил эту сценку.
– Пан Тадеуш… – укоризненным тоном сказал собеседник, – ну право слово, ваши попытки натянуть историю двухсотлетней давности на реалии века двадцатого…
" – Феликс! Феликс Щенсны!" – наконец опознал Аляксандр Рыгоравич второго собеседника, и кровь гулко шарахнула по барабанным перепонкам. Не то чтобы "Счастливчик" такой уж редкий гость на опытовом производстве, вот уж нет! Рыгоравич лично ему представлен, при встречах здороваются за руку и…
… механик засомневался ненадолго, а не лучше ли ему вылезти из-под автомобиля и подойти поздороваться? Здесь есть как плюсы – с возможностью вклиниться в беседу, так и минусы – не факт, что при человеке стороннем они обронят что-нибудь… этакое. Лишнее. Не предназначенное для третьего лица.
Ведь как ни крути, но он, Аляксандр Рыгоравич, "Счастливчику" лишь представлен, в то время как пан Кошчельный с ним давно и плотно дружит. В подобном непринуждённом разговоре, когда собеседники полагают себя беседующими тет-а-тет, всплывают порой о-очень пикантные подробности! А уж правильно ими воспользоваться…