Соломенный век: Сутемь

– Что случилось? Ты один?

Охотник настороженно пробежал взглядом по окружающему лесу за спиной встречного. Собака в двух шагах за спиной охотника полностью перестала нервничать. Узнала старого знакомого.

– Сходку разграбили, – ответил тот. – Нас немного осталось. Они сейчас там, недалеко, в овраге. Я их ненадолго оставил, чтобы убедиться, что здесь безопасно.

Мужчина махнул в сторону леса за спиной, указывая направление.

– С ней всё в порядке, – добавил он. – У неё есть чем защититься. Мы услышим.

Только теперь охотник вздохнул с облегчением. Бросив оружие на землю, он по-дружески обнял нежданного гостя.

– Пойдём, не будем терять время! – сказал он, быстро подбирая вещи.

Дорогу до землянки мужчины прошли молча. Случившееся выходило за рамки обычных происшествий и было для всех настоящим потрясением. Ещё вчера он рассказывал дочери байки про войну, а сегодня утром она уже на пороге двери. Как это объяснить ей? «Это были роботы?» – несомненно спросит она. Наивный вопрос, который может задать только ребёнок. Тем не зачем было сгонять жителей Сходки.

Именно поэтому он ушёл с семьёй в глухие леса – потому что самым страшным было услышать не лязг гусениц за стенами хибар и дверьми землянок, а топот сапог. А следом увидеть разбойников, которые бесцеремонно выбивали двери и грубо выволакивали сонных людей, сбивая их кучу, как стадо овец. От робота не стоило ожидать излишней жестокости, ибо в его логике лежал основополагающий принцип обезвреживания. Нет прямой существенной угрозы – нет насилия. Но люди, те воинственные отряды и племена, которые остались ещё после большой войны в разных уголках земли, преследуя какие-то свои цели, способны были на любое унижение жертвы и зверство над братьями по роду. Их не очень интересовали вещи – как воров, они не боролись за еду – как хищники. В их задачах и планах не лежало нападение на роботов вражеской армии, ибо исход такового был обоим заранее известен. Они вели охоту исключительно на людей, опустошая попадавшиеся на пути маленькие селения. Укреплённые города они обходили стороной, не желая вступать в неравный бой, для них невыгодный.

Кто в округе живёт и чем промышляет на расстоянии в недельный поход пешком все знали, но что дальше – мало кто знал. В народе действительно ходили слухи, что вдалеке есть города, куда людей угоняют в пожизненное рабство. Последние события подтверждали самые худшие опасения. Сходка была одной из лесных деревень, где жили в основном охотники со своими семьями, и она уже с весны находилась под нависшей угрозой, а это означало, что разбойники в этот раз пришли с юга. Прямых нападений пока не было – река служила действенной преградой, а мост был только один, и жители Сходки его теперь непрерывно охраняли, не пуская чужаков к себе. В свою очередь они тоже не могли больше перейти на другой берег, чтобы разведать, где находится их лагерь и какова по количеству их мощь. После единственной серьёзной стычки при поддержке гарнизона крепости, которая лежала дальше на севере и патронировала все селения, фронты на всё лето застыли по линии реки, руководствуясь принципом «худой мир лучше открытой войны».

Видимо, этот подход оказался в корне ошибочным и чужаки относились к самой худшей категории разбойников. По сути – паразитов, которым совершенно чуждо уважение к другим народам. Будем откровенны – а что, собственно, можно было ожидать от этих жалких остатков человеческой цивилизации, если её моральные устои и в мирное время были в целом далеки от идеальных представлений?

Дочери при виде мужчин мгновенно изменились в лице. Гость был им хорошо знаком, но его пришибленный вид действовал весьма удручающе. Старшей дочери не обязательны были объяснения, к тому же для них и времени сейчас совершенно не было. Она успела таким же намётанным взглядом быстро считать достаточно сведений.

– С тобой всё в порядке? Как Милла? – озабоченно спросила она.

Младшая тоже подскочила, схватив гостя за рукав. Она хуже всех умела сдерживать свои переживания, а поведение окружающих давало много поводов для этого.

– Дядя Рол, а где Милла? С вами что-то случилось?

– Да, случилось. – Гость не стал придумывать отговорки и добавил успокаивающе: – Мы живы. Милла недалеко отсюда.

Во все времена, когда шла война, когда смерть без разбора уносила друзей, родных, детей – это было единственным важным: живы.

– Запритесь дома! – Отец, спешно сбросив лишние вещи в землянке, затаптывал худенький огонёк снаружи на пятачке и давал дочерям наказания. – Огонь не разводите, ведите себя тихо. Будут вламываться, ты знаешь что делать. Собери самое важное и будь готова дать отпор.

Он подошёл к старшей дочери и посмотрел ей прямо в глаза. Чтобы она поняла всю серьёзность. Дочь кивнула, стараясь унять волнение.

– Пап! Но вы ведь быстро вернётесь? – взволнованно залепетала младшая. – Дядя Рол сказал, что тут недалеко…

– Я вернусь в любом случае, – заверил её отец. – Но вы должны знать, что делать, если что-то пойдёт не так.

Втолкнув младшую дочь и собаку в землянку, он прихватил второй лук с колчаном, который передал гостю. Поймав старшую за локоть, когда она намеревалась зайти домой, следуя велению отца, он отвёл её чуть подальше. На пару слов между взрослыми.

– Если нас опередят – постарайся продержаться до ночи. Не жалей патронов, но не стреляй в воздух или наугад! Только точно в цель. Потом – запасной лаз, и в лес, на север, в крепость. Поняла? Те, кто сюда придёт, не будут вас убивать, наоборот, вы им нужны живыми. Оставь Азу, если она не сможет бежать. За ней не будут охотиться. Она не глупая и пойдёт по вашему следу, насколько ей силы позволят. Слышишь?

По лицу дочери потекли слёзы. Ей было больно слышать такие указания, но она понимала их смысл. Бросить лучшего друга в беде, чтобы спасти себя и младшую сестру. Она никогда не думала, что может наступить день, когда она должна будет совершить такое непростительное преступление, но вот он, похоже, наступил.

– Всё так плохо? – спросила она, вытирая мокрые щёки и стараясь говорить ровно.

– Хуже. Сходку вчера разграбили. Я сомневаюсь, что они пойдут дальше в эту сторону разбойничать, но кто знает… Это теперь открытая война и нам следует быть ко всему готовыми.

Так мужчины уходили на смертельную схватку: крепко обняв женщин – матерей, жён, дочерей – с заклинанием, произнесённым шёпотом: «Береги себя». И ответным заклинанием сквозь слёзы: «Вернись живым!»

«Защити их, это и твои дети!» —обернувшись, мысленно сказал охотник лесному духу. На крышу землянки приземлился дрозд. Дёрнув крыльями, он посмотрел одним глазом на удаляющихся людей под горой, потом на затушенный огонь на пятачке, который испускал дух слабеющим дымком, и, довольный, юркнул прочь, слетев в обратную сторону под гору. Никак обернуться в кустах в другого зверя решил. Более грозного. Хотя навряд ли такие страшные звери есть на земле, чтобы прогнать банду вооружённых мерзавцев из лесу. Кого человек за своё время существования не успел полностью истребить, те сами боялись его. Тут нужна хитрость. Или неукротимое бешенство огненного духа.

Ручей на своём пути от лесного озера до реки тихо струился по оврагам, проросшим мхом, и петлял между холмами. Он был мелким – перейдёшь, ноги до колен не замочишь, – но редко полностью замерзал даже лютыми зимами. Подземный ключ на дне озера бил круглый год, и вода неутомимо текла, прогрызая себе сквозь лёд ходы. Сейчас до зимы было ещё далеко, но некоторые растения уже готовились к ней, день за днём теряя по листочку.

Косули, настороженно потоптавшись в лесу, не решились идти к ручью на водопой и пустились прытью прочь. В конце концов, можно напиться и в другом месте, где не пахнет дымом от костра, который развёл человек.

Светловолосый юноша ещё немного постоял за деревом и спустился в овраг, по дну которого протекал ручей.

– Косули, – сказал он, разочарованно бросив копьё в сторону.

– Ушли? – спросила женщина у костра.

– Да. Учуяли нас.

Женщина помешала кашу в горшке, не выражая никаких эмоций. Съестные припасы были на исходе, так что какая-нибудь добыча им была бы очень кстати. Но юноша не решался уходить на охоту и оставлять женщину одну у огонька. Вскоре неподалёку хрустнула ветка под неосторожной ногой. Сидевшие у маленького огня встревоженно обернулись. Тут же в овраг спустилась ещё одна женщина. Бегло улыбнувшись юноше, она в ответ на вопросительные взгляды бросила к ногам суму, села, открыла её и вытряхнула на свой подол содержимое – парочку грибов, горсть ягод, да пучок черемши.

– Ну вот, на завтрак нам этого хватит, – сказала она оптимистично. – Лишь бы мы не достались сами кому-нибудь на перекус. Где есть медвежий лук, там должны водиться и медведи.

Юноша фыркнул. Пусть идут эти медведи, шкура на зиму лишней не будет. Женщина – это была его мать – искоса смотря на него, тихо смеялась. Ей хотелось немного взбодрить присутствующих – и себя тоже, ибо радоваться чему-то пока не было повода. Особенно трудно приходилось женщине, которая этим утром взялась выполнять роль поварихи. Лишь неопытный юноша мог не замечать признаков того, что ей через месяц-два предстоит стать матерью, но женское чутьё нельзя было провести одеждой, которая относительно хорошо прятала характерную округлость живота.

Шутка с медведем заставила и её ненадолго отвлечься от невесёлых мыслей. Лёгкая улыбка тронула её грустное лицо. Добавив в горшок грубо порезанные грибы, она дала каше ещё немного побулькать. Не став снимать горшок с огонька, она засыпала костерок землёй, соорудив маленький холмик. Беглецы разожгли огонь на худеньких веточках, боясь сильно дымить и привлекать к себе внимание, чтобы только по-быстрому позавтракать тёплым.

– Маленькая хитрость, – поучительно сказала мать сыну. – Так можно готовить на тлеющем огне, не дожидаясь, когда выгорят дрова. Чем толще сучья, тем дольше сохранится тепло под бугорком. И глиняный горшок не треснет от перегрева.

Юноша, несомненно, счёл бы способ тушить огонь водой более эффективным, за которой и ходить не надо – вот она в двух шагах, бери ладошками и плескай на костёр. Если бы не объяснение матери, он бы так и сделал, подумав, что повариха, загребая огонь, хочет его таким образом потушить. Та в этот самый момент повернула голову, внимательно вслушиваясь к тому, что происходило в лесу. Затем медленно поднялась и, встав на цыпочки и вытянув голову, начала настороженно озираться. Сидя в овраге, они могли не увидеть, что к ним кто-то приближается. Так оно и было, но только когда раздался тихий щелчок снятого предохранителя на пистолете, который она вытащила из сумы, другие двое сразу встрепенулись. В этот момент вдалеке между деревьями промелькнули силуэты.

Притаившись в овраге, троица некоторое время внимательно наблюдала за ними, пока к своему облегчению не убедилась, что приближающиеся люди опасности не представляют. Повариха глубоко вздохнула, приподняла руку с пистолетом, который прятала в складках платья, и поставила его опять на предохранитель. Внешне она выглядела сдержанной, но мелкая дрожь на руках выдавала, какое внутреннее напряжение на неё давило.

Вскоре двое мужчин спустились в овраг.

– Это – все? – удивлённо спросил охотник, остановившись и переводя дыхание, а заодно поочерёдно осматривая горемык.

– Я ему говорил… – Рол с оправданием пожал плечами.

Он сбросил лук с копьём в сторону и прошёл к костру, вынимая на ходу оставшиеся съестные припасы из сумы – куски вяленого мяса, завёрнутые в тряпицу. Чем богаты, тем и делимся. Часть того, чем его в спешке угостили, он съел по дороге, запив водой из ручья, остальное оставил для других. Заглянув в горшок, он по-простецки нарезал туда мясо, размешал кашу и попробовал её на вкус. Топора в ней не хватало, однозначно, а в остальном – съедобна и сытна.

– Ешьте и в дорогу, – сказал он, приглашая к трапезе. – Мы бегом за час добрались, пешком нам понадобится часа два-три.

Зачерпнув ладонями воду из ручья, он обмыл себе вспотевшее лицо. Его жена – Милла, о судьбе которой с таким беспокойством спрашивали дочери охотника, – в это время обнималась с оным. Судя по характеру объятий, эти два человека должны были быть очень близкими родственниками. Если бы их спросили, то они бы подтвердили догадку, сказав, что являются друг другу братом и сестрой. Кто старше, было на лицо – волосы брата уже подёрнула седина, в то время как сестра на вид была ещё далека от старости.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, намекая глазами на некие обстоятельства.

– Всё в порядке, – тихо всхлипнула Милла, отрываясь от брата и утирая лицо. – Как твои?

Они уже очень давно не виделись и теперь были несказанно рады встрече. Старший брат всю жизнь служил младшей сестре верным защитником, а это навсегда врезается в отношения друг к другу, какого возраста бы они ни достигли. О таких братьях мечтает каждая женщина.

– Сидят в норке под замком и терпят, боясь высунуть носик наружу,– ответил он шутливо на вопрос, вызвав на лице сестры улыбку. – Иди, ешь. За меня не беспокойся, я не голоден.

– Аким, мой брат, – сказала Милла, знакомя его со своими спутниками. – Это Марья. Дарий, её сын. В прошлом году к нам переселились.

Рол при этих словах усмехнулся:

– Да, дружище, давно ты уже не заглядывал к ним в гости! Совсем в отшельника превратился.

И хорошо! – можно было теперь с убеждением добавить. Иначе неизвестно, кто кого и куда вёл бы сегодня через лес.

Не доходя до озера, пятёрка людей свернула к Стрижиной горе. Взобравшись на холм, они немного передохнули. Мужчины не чувствовали себя уставшими (молодой человек и вовсе считал себя в силах ещё раз запросто взбежать), но Милла была не в состоянии держать такой быстрый темп, в какой ноги сами так и порывались пуститься. Прямо перед ними за деревьями величественно возвышалась скала. Охотник цепким взором бегло осмотрелся. Лишь опытный глаз смог бы заметить в этой чащобе следы человека и, вскарабкавшись на пологую верхушку холма, обнаружить за кустами шиповника дверь землянки. Впрочем, следопыта давно бы уже учуяла бдительная собака. Нет, она бы не стала лаять и ограничилась тихим условным рычанием, которое было не услышать снаружи. Но хозяева знали бы уже о приближении чужого человека.

Охотник, не заметив возле своего жилица никаких изменений после ухода, издал негромкий своеобразный свист. Для собаки это значило: я возвращаюсь, всё в порядке. А то, что с ним гости, она и так должна была уже услышать.

В жилище царил сумрак, в котором после дневного света трудно было что-то разглядеть. Поэтому вошедший не сразу бы увидел в пяти шагах перед собой девушку с винтовкой в руках, которая стояла в приоткрытой двери второй комнаты, где к тому же было темнее. Излюбленный приём хищников, которые превосходно умеют подстраиваться под световые условия – притаиться в тени и подпустить к себе жертву на расстояние решительного прыжка. Единственное, что выдало бы девушку – это тихий металлический лязг оружия. Сердитое рычание собаки в углу за дверью – и жертва в ловушке. Крайне неудобное положение, когда на тебя с двух сторон готовы напасть при первом неверном движении. Можно даже сказать: безнадёжное. Собака – меньшая беда, пусть она и большая, успеет больно покусать, прежде чем её одолеешь (в дверях не особо помахаешь палкой, для этого нужно выскочить назад). Более серьёзным противником был тот, кто целился с твёрдым намерением убить, а не облаять. Не важно – из винтовки или лука, который умелый стрелок тоже мог использовать. Высота крыши в проходе позволяла держать лук натянутым, не будучи сильно скованным.

Пока вся группа не вошла, девушка всё время держала винтовку наготове в полуопущенном положении, так и не двинувшись с места. Глазами только повела, советуя отойти побыстрее к стене, заодно вскользь осмотрев, кто с чем в руках. Когда затворилась дверь и перекладина легла в упор, она позволила себе расслабиться.

Разрядив винтовку, она отставила её в угол за дверь – на место, где она всегда стояла. В этот момент из-под её рук выглянула мордашка девочки и, только увидев знакомые лица, вынырнула и побежала к ним. Бросившись на шею Милле, она шёпотом запричитала, не в силах больше сдерживать чувства, переполняющие её детское сердечко:

– Тётя Милла, тётя Милла! Я так переживала, так переживала!.. Думала, когда вы наконец-то придёте, а вдруг на вас по дороге нападут?..

Сколько тут было радости! Женщины обнимались, плакали и тихо (насколько получалось в таком возбуждённом состоянии) говорили друг другу то, что обычно первым лезет на язык: как давно они не виделись, как соскучились, как похорошели, и прочее, и прочее… Марья в это время стояла в стороне, с умилением наблюдая за трогательной сценой. А глаза гостьи уже бегали повсюду, оценивая обстановку. Одно дело – судить человека по одёжке, и совсем другое – по его жилищу. Хорошо одеться можно легко, для этого не обязательно даже уметь шить – было бы чем выторговать добротную одежду. А вот построить жильё, в котором будет при любой погоде уютно – это тяжёлая работа.

Осматривая землянку, сразу видно было – человек, построивший её, не боится никаких трудностей. Марья была знакома с Миллой уже почти год и охотно с ней общалась. Та упоминала в разговорах ранее, что у неё есть брат, который живёт отщепенцем, но лишь как-то вскользь и как будто нечаянно, что заставляло строить на этом месте догадки. А матери-одиночки очень любят это делать. Исходя из мягкосердечного характера сестры, Марья рисовала себе её брата соответственно – с определёнными поправками на мужской характер, естественно.

Аким в реальности оказался едва ли не идеальным мужчиной. И хорош собой – не худой, но и к полноте не расположен, ростом – чуть выше среднего, лицо мужественное, решительное, волосы и борода в ухоженном состоянии. Умелый строитель и добытчик. Сказочно богат (за винтовку с пистолетом любой душу продаст и того будет мало) – наверняка прячет где-то в тайнике сокровища, не здесь ли под горой? Молодая жена, сказочно красивая и смелая (а ведь выстрелила бы, глаза не врали), лапочка-дочка – понятно теперь, почему живёт отшельником. На такую жену слишком много глаз бы смотрело с неоднозначным выражением (чаще с однозначным) в охотничьем селении, где одиноких мужчин было больше, чем семейных. Марья знала, каково это – чувствовать на себе взгляды, которыми тебе под одежду готовы лезть и осматривать с ног до головы (впрочем, необязательно до головы, можно и чуть выше середины на самом интересном остановиться). Вроде и приятно, особенно когда мужчина не плох собой, но с другой стороны – надо оно тебе, если ты для него всего лишь утеха на час? Красавицей нужно быть, чтобы мужчина от тебя голову потерял и захотел остаться насовсем. Такой вот, как эта девица. Ей, если по-хорошему, самое место на троне – владычицей краёв восседать, а не в глухом лесу жить.

Пара прямо на зависть – что для мужчин, что для одиноких женщин. Ну почему другим всегда везёт больше? Почему?! Впрямь хоть от обиды вой, стоя скромно в уголке. Одно счастье и вся её гордость – сын. Такого отца бы ему, как хозяин этого дома, чтобы было на кого ровняться. Надо на ногу этому несмышлёнышу наступить, чтобы не пялился на чужую жену, как остолоп. Блюди приличия, чтобы по носу не щёлкнули.

– Здрасте, – пролепетала девочка, решив перенять на себя заботу о гостях. – Вы есть хотите? Пойдёмте, садитесь, я вас накормлю… Вы, наверное, устали и проголодались после дороги?

Не дожидаясь ответа, она подхватила гостей за руку и усадила за стол, начав радушно обхаживать. Как кукол, которые не умеют говорить «нет». За кратчайший срок девочка перезнакомила всех между собой: это папа, его по-настоящему зовут Аким, но мы называем просто «папа»; это Кира, это Аза, она умная, команды умеет выполнять и не кусается, если её не злить, сейчас она больная лежит, потому что её медведь ударил, но уже выздоравливает; это мои куколки, я не придумала им имена, просто называю «папа» и «мама». Ну, их вы, наверное, знаете: это тётя Милла, а это дядя Рол. Себя забыла представить (типично ребёнок), да. Вета.

Подбежав к девушке, которая успевала участвовать сразу в двух разговорах – с Миллой (за долгое время так много накопилось, что за день не выскажешь, один вчерашний чего стоил) и с мужчинами, – Вета легонько дёрнула её за рукав и что-то шёпотом спросила. Видимо, спрашивала, чем накормить гостей. Марья уловила только первое слово, с которым дети обычно начинают обращение к взрослому: «Мам… (а можно, а где, а как)».

Странно это было. Отца она представила «папой», назвав после этого его имя, а маму представила только по имени: Кира. И всё. Никаких дополнительных описаний. И когда девочка рассказывала что-то гостям (а она рассказывала почти не умолкая, в пол-голоса, сходя в шёпот, когда ей казалось, что говорит слишком громко), то она тоже говорила: «Кира», а не «мама». Но в то же время если она напрямую обращалась к ней, то чаще называла «мама». Да и чересчур молодой Кира выглядела, чтобы быть Вете матерью, кроме если она родила её, сама ещё будучи девочкой-подростком.

А на самом деле ли она жена? Слишком похожа она была на Акима, и это бросалось к глаза. Похожа – как дочь на отца. Тут догадки начинали уходить в плоскость неприличных подозрений.

В оправдание можно сказать, что в некоторых случаях отношение отцов к дочерям далеко выходят за рамки родительских, и это хороший повод жить отдельно от всех – если чувства взаимны. Это, конечно, большая редкость. Хорошо ли, плохо – другой вопрос. Чтобы люди не выносили его на общий суд, есть только один действенный способ: переселиться подальше, где можно выдавать себя за мужа и жену, не боясь разоблачений.

Можно сколько угодно рассусоливать моральные принципы, но таков естественный инстинкт мужчин: желать более молодое и красивое женское тело. Протяни любому два яблока на выбор и, если у него здоровые зубы, то он выберет свежее и спелое, а не прошлогоднее. Говорить ничего не надо – глаза сами верно оценят, а руки потянутся. Все об этом знают. И счастлива должна быть девушка, которая ни разу не подверглась со стороны отчима попытке получить её тело.

Знала Марья, что и за её спиной некоторые шушукались, почему это она не заводит себе мужика – мало ли тут нормальных? И сама не такая уж уродина. Тоже смотря с какой стороны любоваться. Ан нет – живёт со взрослым сыном, которому уже самому пора заводить семью. Ужель всё ещё от материнской груди не отучен и прикладывается в охотку по вечерам?

Не переезжать ведь теперь каждый год из-за сплетен, когда уже невмоготу становится! И сыну тоже в лоб не заедешь вопросом, как он думает дальше свою жизнь строить, чтобы перед людьми не стыдно было за то, что взрастила «маменьким сыночком». Хотела как лучше. Чтобы вырос настоящим мужчиной, а не хамом, для которого ты через пару лет не больше, чем метла в углу. Отдавала всё самое лучшее: ему – сочный кусок мяса, себе – с прожилками; ему – мякоть хлеба, себе – краюшку. Да, врала, что у самой такие вкусы! И выкручивалась, как могла, чтобы для него достать какие-то вещи. Книжки, чтобы читать научился и его не называли тупым болваном. Поделки-игрушки, которые нравятся мальчишкам. Ну, не разбирается она в этом! И мастерить из дерева совершенно не умеет – гвоздь, и тот криво вобьёт, ещё и пальцы поранит! Рада была, если с местными сорванцами в разбойников играл, а потом упрёки выслушивала, что ему мужская рука дома нужна, которая и по столу хорошенько кулаком стукнет, и покажет, как правильно что-то делать, а то так глядишь, совсем распоясается, да в настоящего разбойника превратится. А в последний год прибавились всё более настойчивые советы свести его с девкой, вон ведь, каким бугаем уже вырос! Не нравится парочка здешних – пусть в город ступает, себя, так сказать, показать, да на других людей посмотреть. Стыдно должно быть парню сидеть дома, как девке, и ждать, что счастье само в дверь постучится.

Беда это, что нынче вокруг творится, а с другой стороны наконец-то появился хороший повод не просто навести сына на нужные размышления, но и заставить сделать свой самостоятельный выбор. Видела Марья, какими глазами он смотрел на воинов крепости, когда они целым отрядом приходили в Сходку! И стычки с чужаками тогда были – не в самой деревне, а дальше, на берегу. Отряд ещё месяц в деревне располагался, пока всё более-менее не утихло. Да и потом скауты регулярно навещали, проверяли, с мужчинами разговаривали о своём. Вот она: игра в разбойников по-настоящему. Иди, сына, играй, живи этим! Хочешь ведь, слепой только не увидит. Ты был её единственным помощником во всём, спасибо тебе сердечное за это! Она большая тётя, всю жизнь как-то одна справлялась правдами и неправдами, ты тоже теперь этому научиться должен, а не сидеть у неё под крылышком.

Так и не сказала… Не успела.

Знает, что сама виновата, а выплакать своё горюшко некому. Засмеют же.

– Тебе больно? – спросила Вета с сочувствием.

Только теперь Марья заметила, что у неё текут слёзы. Накрутила себя, как будто и без этого эмоций мало было. Вчерашние ещё переварены не были, присоленные сегодняшними, а тут ещё добрая порция. В виде исключения крайне хороших. Давно она не чувствовала себя среди людей так тепло принятой. Словно окоченевшая в натопленную баню зашла. С хозяевами ещё не поговорила, а уже раскисла в лужу.