Соломенный век: Сутемь

– Немножко, – согласилась Марья, быстро вытеревшись. – Спасибо тебе, ты очень добрая девочка! И такая чуткая… И накормила нас вкусно.

Так отвечают обычно, исполняя роль кукол – благодарят и хвалят будущую хозяюшку. Игра игрой, но слова всегда глубоко западают в детские души. Что посеешь, то пожнёшь – эту простую истину нельзя забывать.

Марья не соврала – еда была вкусной, хоть и холодной. Накрывая на стол, Вета сетовала, что им нельзя разводить огонь, поэтому подогреть не получится. После пережитого кошмара, ночёвки впроголодь под открытым небом и странствий в лесу, предложенное жаркое из оленины с лепёшками казались царским обедом. Первый кусок с трудом лез в горло, но после него аппетит разыгрался вовсю. Сказались и переживания, и напряжение последних суток.

Вета, растрогавшись от полученной похвалы, обняла Марью.

– Правда?

– Правда, – искренне подтвердила Марья.

Украдкой она показала глазами Дарию в сторону мужчин. Те, переговорив с женщинами о самом важном, занялись собакой в углу, которая едва ли не визжала от радости (Я! Я тут любимица! Наконец-то вы это вспомнили) – осматривали её рану под повязкой и обсуждали, насколько хорошо у неё обстоят дела. Милла с Кирой выплеснули друг на друга свой наплыв чувств и не прочь были присесть, составив компанию гостям. «Будь мужчиной, уступи дамам место», – можно попросить мальчика или подростка, но если юноша сам до этого ещё не доходит, то это признак неверного воспитания. Так вот.

Дарий понял, пусть и запоздало. Тоже растерян и весь на эмоциях. А тут ещё такая обворожительная девушка, что в дрожь и краску попеременно бросает. И это при том, что она ещё не подошла к нему ближе – что как раз собиралась сделать. Спохватившись, Дарий смущённо поблагодарил Вету за еду, спешно встал со скамьи и перешёл в угол, присев на корточки. Подальше от огня, так сказать, чтобы не обжечься.

– А что это за порода? – спросил он мужчин, чтобы завязать разговор.

Молодчина, нашёл хороший повод. Ему и на самом деле интересно было узнать, что это за порода собаки. Таких в лесу никто не держал, если – то обычных дворняг, для охраны от мелких лесных воришек. Кто из охотников был посмелее, держал волкодавов, чтобы на более крупных хищников натравливать. Это более хлопотное дело. Таких зверюг вскармливать и воспитывать сызмальства нужно, чтобы на своих людей не бросались. А эта – ни то, ни другое. Похожа на овчарку, но кого ей пасти в лесу? От таких собак большой толк только в городах, где есть равнины, чтобы держать стада. На медведя бросилась, вот вам и результат – лежит полуживая. Поправим: сидит. И чуточку лучше, чем «полу». Стоять даже может. Ходить – тоже, но видно, что на одну лапу слегка припадает (интересно – команду «Дай лапу!» знает?).

Как и Марья, Дарий тоже успел для себя поставить Акиму статус, который он по его мнению заслуживал (да ему, если по-хорошему, на троне вождём племени сидеть, а не в лесной землянке на полу – редкое огнестрельное оружие дома, собака редкой породы, которая умнее некоторых людей, редкая красавица… ух…). И Дарий строил в уме свои догадки, кто Кира на самом деле приходится Акиму и Вете. Он также слышал, как и о чём все разговаривают (ушки на макушке), и должен был заметить эту неразбериху в обращениях Веты. Как и Марья, и он в конечном счёте совсем запутался в этом интригующем вопросе, который его, возможно, волновал даже больше матери. Но он точно не решился бы спросить первым. Вообще рад был, что с хмурыми мужиками судачит, а не с плаксивыми бабами за столом краснеет, пряча глаза, и заикается.

– Я тоже сегодня плакала. – Вета между тем делилась с гостьей своими переживаниями. – Мне было страшно. За папу. И за тётю Миллу. Кира меня успокаивала, говорила, что папа сильный, против троих устоит, а с ним ещё дядя Рол, это уже шесть получается. А я говорю: «А вдруг их будет десять?» А Кира говорит: «У них пистолет есть, в нём семь патронов. И два лука, Посчитай, сколько будет». Я посчитала по пальцам – если в каждой сумке двадцать стрел, то вместе получается…

Вета быстро перебрала пальцами, заново высчитывая в уме простую математическую задачку.

– Сорок семь. Ну, это много! Даже если через раз промахнутся… Это надо на два поделить… (Ещё немного вычислений на пальцах с комментариями самой себе шёпотом). Двадцать… Двадцать три… И половинка от единицы. В общем, я успокоилась немножко.

Довольная тем, что всё правильно посчитала, Вета и сейчас успокоилась.

– А потом я Азу гладила. Она тоже, наверное, переживала. Она обижается, когда её оставляют долго дома и не берут на охоту. Когда её медведь чуть не убил, я тоже боялась и плакала.

Кира заботливо усадила Миллу на скамью рядом с Марьей и присела напротив. Отдохнуть после эмоциональной встряски. Сегодняшняя встреча никак не шла в разряд обыденных, ведь она могла и вовсе не состояться. Чудом спаслись – иначе не скажешь – а теперь сидят да радуются, а не связанные со слезами отчаяния против воли уходят в плен к иродам-чужакам. Такое не спрячешь в душе, как ни старайся. Да и не получится, когда с тобой общается девчушка с такой открытой душой, что прямо читай и плачь. «Боже, какая эта она прелесть! – трепетало сердце в груди Марьи. – Если ты есть там, наверху, – обереги её и дай ей здоровья и сил вырасти такой же чистой!»

Взрослая женщина понимает: это вопрос времени, когда она в полной мере поймёт, какими гадкими людьми наполнен мир вокруг и какими отвратительными мыслями они порой движимы. Но пусть это время для неё не спешит приходить и нещадно разбивать в осколки нежное, доверчивое сердечко! Хотя бы для неё…

Вета примостилась рядышком и прильнула к «маме» в поисках утешения.

– Я тогда больше боялась, – вздохнув, созналась она с чувством вины. – Я папу, конечно, очень сильно люблю, и тебя, тётя Милла люблю ужасно, но вы же вернулись целыми! А Аза тогда была сильно раненая, лежала и не двигалась, так, что я думала, что она умрёт.

Кира, прижав к себе Вету, которая готова была разреветься и оттого кусала пальцы, словно всё описанное сейчас заново происходило, погладила её по плечу и чмокнула в макушку.

– Вам надо было этого медведя на шкуру пустить, чтоб знал! – строго наказала девочка Кире, спуская таким образом свои эмоции.

– Пустим, если ещё раз придёт, – пообещала та, тихо смеясь.

– Конечно, придёт… – фыркнула Вета. – Нашли дурака. Прямо в дверь постучит и будет извиняться – я вашу собачку нечаянно поцарапал, простите, я больше не буду, вот вам бочка мёда…

Женщины, зажав рты, хором тихо прыснули. Сказочница. Даже голос подстроила, сделав по-медвежьи грубым. С такой даже на минуту не соскучишься. В один миг до слёз доведёт, а в следующий до смеха, обтереться не успеешь.

– Он вас обоих увидит и такого драпу даст, что только пятки видно будет!

Каким-то чутьём уловив, что гостья не верит во всю серьёзность высказывания (чтобы медведь хрупкой девушки испугался? Ха! Облизнулся бы скорее), Вета подхватила руку Киры и положила её на стол ладонью вниз. Сопротивление было бесполезным – легче было позволить с собой обойтись, как с безвольной куклой.

– Вот, смотри! – Вета показала на два заросших шрама на тыльной стороне руки. – Она даже с волками не боится драться! Вообще сумасшедшая! Папа её на охоту отпускает, они теперь по очереди с Азой ходят. Олениху на свой день рожденья одна свалила, папке тащить пришлось. Запыхался, а сам шутит – говорит: «Я хотел бы больше Киру на руках понести, но косуля тогда не захотела бы с нами идти, чтобы попасть на обед, поэтому пришлось так вот сделать…»

Ещё один приступ прикусываний кулаков. Как ни прячь глаза, а они выдают: одним крайне приятно, что её готовы носить на руках (и делают это – заговорщицкое подмигивание Акима служило красноречивым доказательством. Интересно – чья сегодня была очередь быть такой осчастливленной?), а другим завидно. В положительном виде, не злобно. Нет такой женщины на свете, которой было бы неприятно оказаться на руках любящего мужчины (хватило б ему только сил).

– Хватит тебе нас смешить! – шикнула Кира. – Вдруг там медведь за дверью подслушивает? Так и скатится вместе с бочкой кувырком с горки от смеха.

Теперь настал черёд девочки прикрывать ладошкой рот и утыкаться в плечо рядом сидящей, чтобы не расхохотаться во весь голос. Не так страшен бродящий по лесу медведь, как свора отъявленных злодеев. Если разговаривать негромко, то звуки голосов нельзя было услышать под горой – стены землянки почти полностью приглушали их, остальное тонуло в зарослях снаружи и естественном шуме леса. А подняться наверх исключительно из любопытства только дурак бы надумал. Но кто знает, сколько нынче дураков на свете?

– Иди, принеси сумку Миллы! – велела Кира. – Там твоё задание.

Вскочив с предвкушением со скамьи, Вета побежала за сумкой и принесла её. Пошарив в ней, не спросив при этом разрешения у владелицы даже взглядом (верный признак семейного правила «Всё, что моё – это и твоё. Бери, не спрашивая»), Кира вытащила пистолет. Аккуратно повертев его в руке, она умелыми движениями вынула магазин, проверила, пуст ли затвор, и передала Вете. Молча, без объяснений. Только вздёрнула утвердительно бровями.

Девочка, внимательно проследив за всеми махинациями, взяла опасную игрушку и начала выполнять то, чему её, очевидно, неоднократно заставляли учиться: правильно держать пистолет. Крепко, двумя ручками. Всё-таки не пистолетик, а махина сорок пятого калибра. Отдача от выстрела будет для детских рук сильной – поэтому и правильно стоять важно, когда целишься. Чтобы по лбу не получить и не разбить его до крови железякой. Так, как будто делаешь шаг вперёд. Руки вытянуть на всю длину вперёд и поднять напряжёнными на уровень глаз. Мушка впереди должна сойтись в прорези целика на одной линии с целью. Взвести курок, снять с предохранителя, выстрелить.

Щёлк!

Кира похвально кивнула. Пока Вета тренировалась, она неспешно вытаскивала патроны из магазина и складывала их в свободную чашку, чтобы не укатились. Одновременно она успевала одним ухом слушать и то, о чём тихонько толковали между собой мужчины в стороне. Понаблюдав за этими двумя женскими особями, можно было заметить в них много общих черт, но и столько же разительных различий. Вета своим поведением походила на собаку, которая ко всем дома подбегает, открыто радуется и ластится, отвлекаясь то на одно, то на другое дело. «Погладь меня!» – так можно выразить её постоянную потребность, не зависимую от сиюминутного настроя. Кира больше походила на кошку, которая вроде сидит и занята своим делом, но в то же время ничего не упускает из виду и всё слышит чутким слухом. «Хочешь погладить – подходи сам, там посмотрим, в каком я буду настроении: мурлыкать или шипеть», – говорил её вид.

Когда Вета демонстрировала шрамы на руке Киры, Марья успела увидеть намного больше. Состояние этих рук плохо сочеталось с остальным внешним обликом. Фигура и осанка у девушки были безупречными, движения мягки, как у кошки, но полностью лишены какой-либо девичьей жеманности. Черты лица своеобразны – всё в нём есть: и изящество линий, которые с первого взгляда вызывают симпатию, и строгость в выражении, когда лицо спокойно – видно, что это не просто человек разумный, а ещё и охотно размышляющий, – и даже какое-то величие, скрытое в манере держать голову – не вжимая её в плечи (я глупая, простите и любите такой), но и не задирая нос (вы глупые, но я вас прощаю, если вы полюбите меня такой). Брови и ресницы – на зависть всем девушкам, губы – чувственные и утончённые, жаждущие поцелуев (таких сладких, чтобы не оторваться, пока задыхаться не начнёшь). От уголков рта идут складочки, которые придают лицу с суровым выражением (как прежде с винтовкой наготове) ещё больше решительности и строгости, а при переживаниях – ещё более глубокой чувственности и сострадательности. Но сильнее всего завораживала улыбка, показывая истинную внутреннюю доброту. Кира ни разу открыто не рассмеялась – словно прятала смех в себе. Прикусывая большой палец, она отворачивала голову и почти беззвучно тряслась – издавая помесь тихого хохота и всхлипывания вперемешку с завыванием (не могу, сейчас лопну, держите меня). Сам смех искрился по всему лицу.

А глаза! Их цвет бесподобен – если успеть рассмотреть в упавшем лучике солнца. Синяя каёмка вокруг серых тучек, сквозь которые просвечивается жёлтый свет из чёрных зрачков. Миг солнечного затмения, запечатлённый художником-гением на век человеческой жизни. Редко кому выпадает удача наблюдать за солнечным затмением, и следует знать, что это событие для зрения опасное. Как и глаза Киры. О-ох! Не смотри в них, сын, если не хочешь ослепнуть.

Этой девушке достаточно одного взгляда, чтобы утопить в своём бездонном омуте кого угодно. Когда она ловит на себе взгляды, ей приятно, но она не смущается. Глаза не отводит, разыгрывая застенчивую деву, не хихикает наигранно. Мало того – в ответ сама смотрит прямым взглядом, изучая человека перед собой, и такое чувство появляется, будто насквозь видит. Такие глаза не дадут соврать. Она умна и рассудительна – лучше промолчит, чем сказать пустую глупость, её мнение здесь высоко ценится, это видно по взглядам отца, которые он бросает в её сторону, и тому, как он о ней отзывается. Даже если разговор не о ней – он обязательно где-то упомянет её либо прямо, либо косвенно. «…Олениной откармливаем, Кира намедни добыла…», – о том, как собаку выхаживают. И сплошные: «мы тут подумали», «мы так решили», «мы сделали», «мы…», «мы…». Не: «Я…», «Я…» – чем обычно так обильно насыщена речь мужчин. Причём в такой естественной форме, что ни о каком заискивании или перехваливании речи быть не может. И сам ведь очень умён – по разговору слышно. Чтобы иметь такой словарный запас, уметь его использовать и не испытывать нужды присыпать речь матом, нужно было прочесть и обдумать не менее дюжины книг.

Глазам влиятельного человека мало иметь красивые цвет и форму, им необходимо ещё выражать непоколебимую волю и ум, и такими глазами обладала Кира. Если она уже осознала, каким невероятным обаянием наделена – закрывай глаза и спасайся. Либо смирись и утони. В момент, когда почувствуешь нехватку воздуха – ты будешь уже потерян. Отныне ты её раб и выполнишь любое веление.

Ради таких женщин на войну не идут – ради такой женщины войну ведут.

Но вот руки… Э-эх!.. Не в шрамах дело, не сильно они уродуют их вид, кого-то, наоборот – впечатлят. Драка с волками нешуточное дело, не каждый мужик таким похвастать сможет, так что если шрамы остались только на руке – тебе крупно повезло. Дело в мозолях, потёртой кожи на ладонях и погрызенных ногтях, которые редко чистят. Опять же: руки выдают характер человека, а этот свои постоянно чем-то занимает, не гнушается никакой работы. Это перед вами не принцесса. Это – прилежная хозяйка дома, умелая охотница и заботливая мать. Вчерашняя ранка ещё зажить не успела, а сегодня опять где-то занозу загонишь или обожжёшься.

Сколько же ей лет? Судя по коже на лице и отсутствии каких-то морщинок не могло быть больше двадцати. И всё её тело так и пыхало молодостью, как цветущая вишня весной. Пусть она не такая открытая душой, как Вета – та была чуть ли не нараспашку открыта, – и скорее даже натура скрытная, но такая же естественная, что внушало не меньше доверия. Скорее даже больше – такие люди не разбалтывают секреты.

Марья всё время ловила себя на том, что невольно пыталась понять сущность Киры. И чем дольше за ней наблюдала, тем больше вопросов порождалось, на которых никто не давал однозначного ответа. Загадка-женщина – одним словом.

Вета, взяв пустой магазин, который Кира ей протянула с таким же бессловесным требованием, повозилась в этот раз с пистолетом подольше. Не всё у неё получалось так слаженно с переводом затвора в разное положение и перезарядкой, как у той, но она старалась. Разговаривала шёпотом сама с собой, рассуждая. Когда не могла что-то вспомнить или совсем не получалось – подбегала и просила показать. Как держать при этом пистолет, передавая другому, чтобы исключить несчастный случай, она усвоила после первого же настойчивого напоминания (вот так правильно – за ствол, дулом вниз, рукояткой вперёд – повтори, тогда возьму). Последняя часть задания состояла в том, чтобы зарядить магазин патронами. Не обязательно дополна, насколько пальчикам хватит сил продавливать пружину. Хотя бы два. У Веты, кстати, руки выглядели намного лучше и погрызенных ногтей не было. Значит, дело не в отсутствии удобного ножичка (какое тут может быть отсутствие, если у каждого по два ножа на себе в чехлах?).

– Мам, а можно я ему покажу? – спросила шёпотом Вета, смотря на Дария. Уловила, что он с большим интересом смотрел на пистолет и упражнения с ним, чем на собаку.

Кира согласно кивнула, но в то же время забрала магазин с патронами себе (от греха подальше), доделывая то, на что у Веты терпения не хватило – аккуратно вдавливать патроны.

– Прости за вопрос, но ты правда её мама? – спросила шёпотом Марья, доверительно пригнувшись над столом. Не выдержала. – Просто когда мы знакомились, она назвала тебя «Кира», а тут всё время говорит: «мама».

Видимо, это обстоятельство настолько укоренилось в семье – ни Миллу, ни Рола это совершенно не смущало, – что Кира от такого вопроса немного растерялась. Нечасто, значит, сюда заглядывают гости, поняла Марья, – а если, то из очень узкого круга знакомых.

– Они родные сёстры, – пояснила Милла, мгновенно придя на выручку.

– То есть?.. Я не совсем понимаю…

Простите, пожалуйста, глупую бабу, если касаюсь болезненной темы…

– Вета плохо помнит свою мать, она тогда была ещё маленькой. Кира её воспитывала, вот она её и называет мамой. Она её когда как называет, сейчас тут много людей и разговоров, и ей удобней её так звать, чтобы не путаться. У неё это привычка, а для нас всех в порядке вещей. Мы между собой всегда понимаем, кто есть кто.

– Прости… – ещё тише, почти беззвучно, прошептала Марья, смотря на Киру и с трудом глотая ком в горле.

Какая же она дура! Чего только не надумала себе, стыдно даже от одних мыслей. Так и хотелось пересесть к ней на одну скамью и крепко обнять – из сострадания и безмерного восхищения. Марья прекрасно знала, каково это – тянуть на себе одной семью. Пусть у Киры и была крепкая и надёжная опора в виде отца, тем не менее ей одной пришлось нести на себе бремя хозяйки, хранительницы очага и воспитательницы в том возрасте, когда она к этому была совершенно не готова. От такого тяжёлого удара Марью судьба уберегла – мать она потеряла, когда была уже зрелой девушкой.

Кира пожала плечами и мягко улыбнулась, разряжая эмоциональный наплыв, который у гостьи грозил перелиться через край глаз.

– А она мне наполовину мама, – сказала она, смотря с признательной улыбкой на Миллу. – Мы все тут друг другу в чём-то наполовину.

Так и живём – добавляют женщины постарше со вздохом.

Так и жили до сих пор.

Теперь Марья всё поняла. Эта семья состояла не их отдельных членов, а была одним целым. В неё никому не удастся вогнать клин раздора, ибо они безусловно доверяют друг другу и любой встал бы на защиту другого – худо тогда придётся тому, кто недооценит их. И поняла, почему Милла не любила распространяться о жизни своего брата – вовсе не из стыдливых чувств, а из-за нежелания наводить людей на завистливые мысли. Она вместе с Ролом так же причислялись к этой семье, как и собака.

Потупившись в стол, Марья чувствовала на себе пристальный взгляд мужчины (идеального и свободного!) за своей спиной и оттого терялась и краснела всё больше. Так неудобно ей было, что поставила себя в глупое положение (он ведь слышал – если не всё, то достаточно), что хотелось сквозь землю провалиться. И сыну, для которого тут провидение приберегло идеальную невесту, наверное, тоже этого хотелось.

Что-то нужно было сказать, но в голове всё окончательно пошло кругом. В порыве чувств Марья схватила руку Киру, и не в силах поднять глаза (выдадут, черти, всю её с потрохами), сдавленно прошептала:

– Спасибо… Спасибо за всё… Вам всем.

Других слов не нашлось.

И не нужно было. Марье, в любом случае. Будь она на месте своего сына, она бы говорила стоя на коленях и смотря этой лесной владычице прямо в глаза – и не так смущённо, а пылко и торопливо, боясь что она вырвет руку. Говорила слова благодарности, восхищения, радости, любви… просто изливала бы весь поток восторга, который испытывала… Дарюша, не будь же таким тупицей и сделай это… Человеческий век насколько короткий и подобный шанс выпадает лишь единожды. Будь достоин его!

Идиотка… Полная. Правильно укоряют, что как с малышом обращается и лучше бы о себе больше думала, чем о нём. Горшочек и тот в узелок засунула при побеге, чтобы его тёплым кормить. Когда Аким при первой встрече в лесу на него смотрел, у него прямо с глаз можно было считать мысль «страх страхом, а горшочек-то прихватить успела». И что?! Да, такая она баба – и в горящий дом забежит детей вытащить, и котелок с едой прихватит! Как же ей опостылело, что всю жизнь на неё вот таким взглядом смотрят и по какой-то мелочи судят – не горшочек, так носовой платочек. Сама себя не похвалишь – никто не сделает…

А всё почему? А всё потому, что есть такой неписанный закон природы, по которому всё, что одни недополучают, как бы ни просили и не трудились ради этого, получит кто-то другой! Сразу за всех, как некое божество, которому полагается приносить жертвенные подаяния. Олениху она добыла… А Марьин дылда – сверстник ведь на вид! – зайца даже добыть не может. Ни силки ставить не умеет, ни из лука толком стрелять. Дубиной только махать и по деревьям колотить. Аким свою дочь большему научил, чем многие отцы своих сыновей. Зуб даст, что любую шишку с ели собьёт – хоть из ружья, хоть из лука, хоть ножом. Девчонка – десяти лет от роду – и та стоит, учит парня, как с пистолетом обращаться. Стыд и срам.

А ты, продувная баба, как полная неумеха сидишь и не знаешь, чему её в ответ научить. Да нечему её учить! Не нужны ей твои советы – с таким отцом и такой «мамой»… Никому ты вообще не нужна, разве что сыну в роли прислуги. Пропади этот горшочек пропадом…

Закрыв рукой лицо, Марья не выдержала и разрыдалась. Как девчонка, которую научили только одной простой формуле: «не знаешь, что сказать – расплачься». Всё из неё теперь потекло слезами – не только страх и напряжение последних двух дней, но и горькое разочарование прошедших лет, а вместе с ними и обида за свою испорченную молодую жизнь, которую она годами молча глотала, впихивая в себя.

Милла утешительно обняла Марью, прижав к себе. Тихо стало в землянке. Только судорожные всхлипы слышались, которые ещё долго не утихали. Зажав руку Марьи в своих, Кира молча перевела глаза на Акима. Некоторое время они неотрывно смотрели друг на друга, словно считывая с лица мысли. Посмотрев коротко вверх, на падающие лучи сквозь просветы в крыше – определить время по их наклону, – Кира опять посмотрела на отца. Тот легонько кивнул. Два охотника без слов поймут друг друга.

– Располагайтесь на отдых, – сказал Аким спокойным, но твёрдым голосом. – Вы ночь не спали. Еды у нас на два дня хватит, когда стемнеет, можно будет развести огонёк, ухи сварить. К озеру засветло не ходите, воды впрок в бадейку наберите. Вообще днём лучше вниз не спускайтесь. Я вечером уйду – осмотрю окрестность, к Сходке ещё раз проберусь, вдруг там ещё кому-то удалось уцелеть. Здесь вы пока в безопасности, сюда дороги не ведут, в этой стороне нет селений, а тропки только свои знают. К нам медведи чаще заглядывают, чем люди.

Аким посмотрел по очереди на присутствующих. Все сочли его доводы разумными, возражений или других мнений не последовало. Рол не выразил желания присоединиться к разведке. Не хотел заставлять беременную жену переживать сверх меры, да и понимал, что здесь мужская поддержка нужнее, особенно если возникнет крайне нежелательная необходимость в этом – три воина (два – ошибочно решат противники, сбросив девушку со счетов) плюс одна рука с пистолетом (автоматическим, которым можно за время выстрела из лука все семь пуль куда надо послать), плюс собачьи зубы (задние ноги не скованы и рана не помешает ей прыгнуть и укусить в шею) – это сильный отряд. И устал Рол жутко, ночь не спал. Аким это всё понимал. Вся семья знала: он превосходный скаут, ему одному удобнее будет. Не первый раз на охоту уходит, оставляя родных дома на день-два. На Кире взгляд Акима задержался чуть дольше. «Ты теперь здесь за главного», – говорили его глаза. Как старшему сыну, которого у него никогда не было. Кира понятливо кивнула и вздохнула. Обычное дело. Она большая девочка, знает, что делать.

– Привет им передавайте, если увидите, – добавил Аким. – Помашите и улыбнитесь. И руки разведите, чтобы обняться. Они тогда теряются от смущения и уходят.

Не все сразу поняли смысл этих слов. Первая пискнула смехом Милла. Вета, поняв по скорченной свирепой гримасе, кому следовало передавать привет, зажала рот рукой и уткнулась в плечо «мамы» – а та только укоризненно головой покачала. Ещё один шутник объявился. На себя посмотри, когда мимо озера проходить будешь – сам за медведя сойдёшь. Не оттого ли сюда в гости ходят, что за родича принимают?