Лекции по истории позднего Средневековья
Не говорим о пространственном различии новой истории от средней и древней, о тех землях, которые вошли в состав истории в течение Средних веков. Целый мир, Америка, Новая Голландия присоединились к прежним землям, и Европа стала сбывать сюда избыток своего народонаселения, делая там смелые опыты – образовать новые общества на основании неудавшихся прежде идей.
Таким образом, между историей средней и новой есть глубокое различие. Но всякий раз, когда падает один порядок вещей, являются вестники, которых опытное око умеет узнавать падение. Тогда против всякого прежнего направления является новое решительное направление. У Средних веков была своя география, свое государство, своя церковь и наука. И вот в исходе XV столетия является Христофор Колумб и разбивает рубежи, поставленные миру в Средних веках. Новому человечеству тесно в прежних пределах. (Как бы предвидя страшные борьбы, которые заставляют многих бежать со старого материка), Христофор Колумб приготовил убежище для беглецов. У Средних веков было свое государство, свои политические теории. В конце XV и начале XVI столетия раздается страшный голос флорентийского гражданина Николая Макиавелли. Более резкого отрицания средневековых теорий нельзя себе представить.
И единство средневековой церкви было разбито Реформацией в немногих личностях, которые смело начали борьбу (олицетворенную в лице Лютера, Кальвина, Цвингли и немногих других). Но средний век еще не изжил всех начал своих до конца. Наконец, средневековая наука, схоластика, некогда столь, блестящая и смелая, сделавшаяся в XIV и XV столетиях наукою о формах, бесплодною, которой назначением сделалось защищать истины и понятия Средних веков, и эта наука разбивается усилиями гуманистов: Эразм, Рейхлин подымаются против нее. За ними – юная дружина людей, изучивших и уважающих глубоко классическое искусство. Повсюду, одним словом, заметен разрыв между средневековою и новою жизнью. Может быть, в целой истории человечества нет такой торжественной и радостной эпохи, как эта. Самые сухие исследования ученых носят в то время какой-то лирический характер. Они думали, что долгие испытания кончились, что все идеалы человечества готовы осуществиться. Можно думать, что воспитание историческое кончилось, что все, что человек носит в себе как идеал, осуществилось.
События не оправдали этих надежд: XVI и XVII века представляют нам страшные борьбы между старыми и новыми элементами. Человек нетерпелив; он думает, что с падением одного тотчас начинается лучшее, но история не торопится. Разрушая один порядок вещей, она дает время сгнить его развалинам, и разрушители прежнего порядка никогда не видят своими глазами той цели, к которой шли они. Следовательно, мы увидим в Новой истории постоянные, непрерывные борьбы между уцелевшими элементами Средних веков, новые требования, новую науку, новые идеи. Это дает Новой истории такой драматический характер.
Изучение новой истории сопряжено со значительными трудностями. Обыкновенно полагают, что Древняя и Средняя истории требуют большого вспомогательного знания филологических средств, мелких исследований; но, в сущности, это относится к Новой истории. Явления ее так разнообразны и вместе так связаны, что обозреть их можно только ставши на вершину науки современной.
Таким образом, обширная сфера наук политико-экономических должна быть пройдена здесь историком. В наше время статистические цифры играют великую роль и дают ключ к уразумению явлений. Не говорим уже о том, что здесь необходимо знать и понимать древнюю и среднюю историю.
Raumer. Geschichte der letzten drei Jahrhunderts.[72] Всегдашние достоинства и недостатки автора: большая начитанность, не всегда критическое употребление источников и совершенное отсутствие направления; автор старается всегда удержаться на срединной точке, у него всегда те и другие неправы, истина лежит у него в средине, но он ее очень редко сам высказывает. 7 томов, 8-й том доведет историю до французской революции. Он вовсе упустил из виду земли вне Европы, что составляет значительный недостаток в его сочинении… Впрочем, все-таки это лучшая книга. Меньшего объема Ragon. Precis d’histoire moderne[73] недурное. Еще очень недурное компилированное, но удобное для употребления Le Bas. Precis d’histoire moderne e, два толстых тома.
Лекция 2. 13 сентября
Мы сказали о рубежах средней и новой истории. Но приступая к изложению событий, должно предварительно указать на состояние европейских государств в исходе XV столетия. Мы увидим, как в каждом из этих государств происходило тогда разложение прежнего порядка и зачатие нового; потом посмотрим на литературу их, как на выражение общее их жизни.
По национальностям народы тогдашние делились на три великие группы – романскую, скандинаво-германскую, восточную – мадьяр и славян. Между народами романского происхождения первое место по политическому значению занимала Франция. Можно сказать, что с начала XIII столетия стала она в числе первенствующих государств. При первых Капетингах ее политическое значение было невелико. Людовик VI, Людовик Толстый, увеличил это значение вмешательством в распри с папами. Франция по обычаю стала на стороне церкви; это придало ей великое значение и влияние на общественное мнение. Святой Людовик, один из замечательнейших государей Средних веков, скрепил своею личностью союз церкви и королевства. Он дал какой-то нравственный характер Франции, освятив ее своим личным характером. Для него высшим законом был закон нравственный, и для него он шел часто против политических видов, по-видимому. Но на самом деле этим в народах он возбудил неограниченное к себе доверие, которое досталось на долю и его преемников.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Выдержки из записи П. Самарин. Тетрадь 1-я.
2
Учительница жизни (лат.).
3
Дополнено: заступник понятного движения говорит, что человек не сделался счастливее, столь же подвластен страстям.
4
Дополнено: получает характер науки не только опытной, но и политической. Здесь она становится на ту же высоту, как и философия.
5
Т. Н. Грановский подчеркивал сложные взаимосвязи истории и современности. В работе «Историческая литература во Франции и Германии в 1847 году»: «История по самому содержанию своему должна более других наук принимать в себя современные идеи. Мы не можем смотреть на прошедшее иначе, как с точки зрения настоящего. В судьбе отцов мы ищем преимущественно объяснения собственной. Каждое поколение приступает к истории со своими вопросами; в разнообразии исторических школ и направлений высказываются задушевные мысли и заботы века».
6
Во введении к курсу истории Средних веков Грановский освещал задачи исторической науки, определял предмет исследования, говорил о понятии «всеобщая история» в контексте различных исторических этапов и т. д. Во введении начала 1850-х годов сказано: «Всеобщая история объясняет законы, по которым совершается земная жизнь человечества, указывает на законы и цели поступательного движения. Уже этого одного достаточно, чтобы ответить на вопрос, раздававшийся во все времена даже из уст великих мыслителей, – какая польза истории?.. Есть, конечно, науки, как, например, языки, технические науки и др., пользы которых доказывать и не нужно, но здесь дело идет не об одном только практическом приложении истории. У греков и римлян она имела практическое приложение в общественной, законодательной деятельности; то же самое можно сказать в настоящее время и об Англии. Вообще знание истории необходимо для каждого государственного человека, но не все ведь созданы быть государственными людьми, следовательно, для таких людей история остается без приложения, а следовательно, и без пользы? Можно доказать несостоятельность этого мнения. Кроме того удовлетворения, которое история доставляет высшим потребностям нашей природы, она представляет еще другого рода утешение тому, кто будет изучать ее без задних мыслей, не подставляя отдельные факты под свои частные цели. На целые народы и на отдельные лица находят иногда минуты уныния, когда мир остается безотрадным, земная жизнь является, по-видимому, без цели и нравственность падает; тогда советницею и утешительницею является история: из нее видно, что человек часто бывал в таком положении, но что всегда выходил из него победителем, что зло никогда не преобладает и что добро никогда совершенно не уничтожается. Исторические лица, на которые указывают скептики в опровержение этой мысли, служат блистательнейшим ее доказательством, именно – это люди, павшие за свои идеи. Правда, они гибнут, но имя их остается: они же получили свою награду в деятельности совершения подвига согласно с их убеждением. Чем более углубляешься в историю, тем более укрепляешься в жизни. История уничтожает в нас эти недоверчивые, скептические мнения, которые лишают нас энергии и нравственных сил. Каждому ученому прилично выше всего ставить свою науку, но особенно должен любить свою науку историк, науку, которая похожа на океан, в который сливаются все другие науки как источники и дают ей вспомогательные средства».
7
Речь идет об учебнике И. Кайданова «Учебная книга всеобщей истории… История средних веков» (СПб., 1839) и другие издания.
8
См.: «Руководство к познанию средней истории» С. Смарагдова (СПб., 1841). Как писал Грановский в рецензии, опубликованной еще в 1841 г., в основу своего учебника Смарагдов положил сочинение Лео «Lehrbuch der Geschichte des Mittelalters» (Halle, 1830).
9
Лоренц Ф. Руководство к всеобщей истории. СПб., 1845, ч. I.
10
Именно так в рукописи.
11
В университетских лекциях 1845/46 г. (записи студента М. М. Латышева): «Преобладающий элемент в XI веке есть, бесспорно, феодализм. Об истории и влиянии феодализма, о его юридическом и нравственном характере много писали. Этот вопрос еще доселе не причислен к тем историческим вопросам, которые имеют для нас только ученое значение. Еще доселе западное общество борется против остатков феодального быта, хочет очистить от него совершенно свою почву. Во время своей силы феодализм уже нашел ревностных и горячих защитников, хотя тогда мало нуждался в них; тогда он доказывал свою законность, свое право на существование самим существованием своим. Не прежде исхода XVII и начала XVIII века началась об этом предмете ученая полемика. Отличнейшие писатели и публицисты принесли участие в этот спор. В числе его защитников особенно замечателен граф Boulainvilliers, французский аристократ исхода XVII и половины XVIII века. Он написал превосходное, но в высшей степени одностороннее сочинение о феодализме. Может быть, ни один ученый ни прежде, ни после не [переносил] с таким талантом, с такой силой убеждения, не принял так к сердцу вопроса о феодализме, как граф Boulainvilliers. Читая его, можно подумать, что это говорит какой-нибудь воскресший барон феодального века… Он отрицает среднее сословие, считает его беззаконным, равно отрицает и королевскую власть в том значении, какое она приняла в XVII и XVIII веках. Это человек совершенно Средних веков, признающий только тот класс, к которому сам принадлежит: о прочем он говорит с презрением – оно для него не существует. Это был человек односторонний, но в самой односторонности своей могущественный и последовательный… Много было противников феодализма, защитников королевской власти среднего сословия; в продолжение всего XVIII века не прерывалась полемика между обеими партиями. Она разрешилась уже в кровавом акте революции. После революции, во время реакции, которая поднялась против всех явлений и результатов революции, явились новые защитники феодализма, новые теории, которые просто хотели возвратить новой европейской жизни феодальный элемент во всей его силе и односторонности. Достаточно упомянуть о [Галлере], швейцарском ученом, который написал пять томов Uber die Restauration der Staatswissenschaft. Это не что иное, как возвращение феодального элемента… Не говорю уже о менее известных историках. Эта партия была многочисленна, особенно до революции, теперь она теряет свое влияние. Не говоря о том, что новые защитники феодализма не имели ни глубокой учености графа Boulainvilliers, ни его энергического ума, они самый феодализм представили не таким, каким он был действительно. Они создали идеал феодального быта, в истине коего они не так были убеждены. Наука, впрочем, управилась с этими жалкими явлениями… Окончательный приговор феодальной эпохе принадлежит, собственно, нашему времени. Исторические труды последних десятилетий показали феодализм в настоящем виде его. Самые лучшие сочинения (не говоря о древних трудах немецких) находятся у французов в курсе Гизо: «Histoire generale de la civilisation en Europe» и «Histoire de la civilisation en France», где он разбирает феодализм во всех отношениях. Мы не соглашаемся с ним только в некоторых частностях, но вообще это полная, живая картина».
12
Все, как у нас (франц.).
13
Земельный участок; надел, первоначально доставшийся по жребию (лат.).
14
Гизо Ф. История цивилизации во Франции.
15
Этот вид собственности достаточно быстро распространился и на аллодиальную собственность.
16
Касательно этого Грановский говорил: «Для напуганных умов IX ст. представлялось еще возможным возвращение прежних смут, прежнего анархического периода переселения народов… Читая летописи IX столетия, видим под каждым годом жалобы на страшные опустошения и грабительство со стороны норманнов. Но довольно сделать вопрос: откуда взялись силы у этого малочисленного народа Скандинавии для таких значительных подвигов в самых населенных краях Европы? Решить этот вопрос можно только при внимательном рассмотрении внутреннего порядка вещей в тогдашнем государстве. Мы видим еще при Меровингах и Карле Великом медленное движение латино-германских народов к феодализму, результатом которого было уничтожение собственности, переход ее в феодальные владения. Прежние полноправные германцы делались или ленниками графов или нечто вроде зависимых от них колонов. Уже Карл Великий принимал все меры, чтобы положить конец притеснениям графов относительно низших классов народа; меры были безуспешны, положение последних становилось все тягостнее и тягостнее. Оно дошло, наконец, до последней степени страдальчества при внуках Карла Великого, во время этих опустошительных междоусобных войн, которыми воспользовались преимущественно графы: везде возникали феодальные формы. Тогда явились многочисленные толпы голодных, крестьян, грабивших Галлию. С этими-то толпами недовольных, отринутых обществом, вступали в отношения союзов норманны».
17
Поэтому он старался ограничить мерами, противодействующими этому движению собственников, и утвердить отношения между ленниками и их вассалами.
18
Данное различие между колоном и рабом у римлян не могло быть известно германцам потому, что им не были доступны юридические тонкости, хотя статус германских литов очень схож с колонами.
19
В курсе публичных лекций сказано: «Для феодала разницы между вилланами и рабами не было. И те и другие были его подданные, он их судил своим дворянским правом. Перед воротами своей башни он поставив виселицу, на которой он вешал их. Он подчинял их многим безобразным постановлениям, о которых будет еще речь. У раба нет права на духовное завещание. Если он умирает без детей, то все нажитое трудом имущество достается господину. Если у него есть дети, то лучшая часть все-таки принадлежит господину. Это называлось правом мертвой руки (droit de la main morte)… Были, конечно, некоторые постановления, некоторые юридические обычаи, утвержденные временем, общим признанием, которые должны были лежать в основании этих общественных отношений. Но где были силы общественные, где было ручательство в соблюдении этих положений? Жаловаться было негде, управы было неоткуда ждать. Одним словом, единственным пределом власти владельца был его произвол».
20
…и другие грязные обычаи. Видно, что эти повинности не увеличивали ни богатства, ни могущества, ни славы феодального владельца. Какой же их смысл? В них выразился произвол, каприз феодального владельца, который недоволен тем, что имел власть над своими, но хотел унизить их.
21
Ни в одну эпоху историческую мы не увидим такого страшного эгоистического развития, кое выражало презрение к подчиненным.
22
Мертвая рука (лат.); право мертвой руки (франц.).
23
Вассальная присяга; присяга в верности (лат.).
24
Равные (лат.).
25
Между феодальным владельцем, живущим в своем замке, у подножия коего поселились ненавистные вилланы и рабы.
26
В записи 1845/46 г.: «Эта феодальная башня служила страшным знаменателем силы феодального мира. Неприступная, она заключала в себе все, что дорого было феодальному владельцу. Здесь он предавался чувству любви, чувствам нравственным, вне ее он был грабитель. Когда выходил он из нее, он надевал другую, подвижную, если можно так выразиться, башню. С ног до головы он был закован в железо. Это было какое-то поколение центавров. Вопрос, откуда рыцари заимствовали средневековое свое вооружение, был предметом продолжительных споров… Но происхождение этого вооружения легко можно объяснить. Число феодалов было невелико в сравнении с прочим народонаселением. Им нужно было придумать все средства к защите от многочисленного народонаселения. Они запирались в башнях, они заковывались в железо. Они присвоили себе исключительное право на коня. Эта стальная конница ходила без страха на превосходных числом возмутившихся поселян. Но нужно заметить, что и башня, и доспехи – оружие оборонительное. Это показывает недоверчивость, страх. Я высказал все, что можно было сказать против феодального устройства. За иерархией феодалов шла иерархия страдающего народонаселения – вилланов и рабов. Но отчего этот порядок вещей в самом начале не возбудил ненависти, отчего в века, близкие нам, он нашел защитников даровитых? Как всякое великое историческое учреждение, феодальный мир отслужил свою службу человечеству. Феодальный мир был законною формою в это время; когда государство утратило всякое единство, явился феодализм. У него была своя теория».
27
См.: Гизо Ф. История цивилизации во Франции. М., 1881. С. 107.
28
Она заключает самое остроумное мнение и опровергает мнение, что рыцарство есть мечта.
29
Связать средневековую Италию с римскими учреждениями.
30
Как могли сохраниться муниципальные формы при другом порядке вещей.
31
Дополнено: «Кои не платили ничего, и, наконец, огромный класс рабов, крепостных».
32
Защитник в суде; фогт, фохт (нем. Vogt, от ср. – век. vocatus, от лат. advocatus – призванный на помощь).
33
Обеспечение прочного порядка вещей есть причина процветания торговли и промышленности; горожане пытались осуществить порядок и отсюда вышли их восстания против феодалов и духовенства, кое держало сторону феодальных владетелей.
34
Города достигли самостоятельности и независимости.
35
В Италии города на обломках прежних образовали свою самостоятельность. Теперь видно отличие города от общины. Город был собранием людей; община признавала власть короля или епископа, но действовала самостоятельно и имела права, которые теперь покажутся самодержавными.
36
Округ святого (лат.).
37
В записи публичных лекций 1845/46 г. читаем: «Я упомянул о городах; в начале XII столетия это слово, дотоле второстепенное и мало занимавшее места в летописях, является исполненное блеска с эпитетами, часто показывающими ненависть летописцев. Во Франции было два рода городов. Одни – в Южной Франции, к югу от Луары, в Бургундии; немногие – к северо-востоку Франции – были римского происхождения; они сохранили свое устройство муниципальное, курии сановников… В Северной Франции были города другого рода. Они возникли возле монастырей, церквей и замков. Во время набегов и утеснений вилланы, отвыкшие от оружия, привыкли получать защиту от воинственного дворянства. Они тесно строились около замков, и так скоро составились местечки и города. Они селились на чужих землях и делались вилланами, и… продавали свободу за защиту, которая не всегда давалась им. Чем более было пришельцев, тем сильнее был владелец. Он старался привлечь новых поселенцев от соседей обещаниями, льготами. Здесь началась промышленность и торговля, которые владелец не уничтожал, ибо в этом была его собственная выгода, хотя феодальные владельцы не всегда понимали свои постоянные выгоды и жертвовали ими временным прихотям. Другие города возникли около монастырей и церквей; их можно было отличить потому, что они начинались со слова Saint. Здесь было лучше положение вилланов; церковь не грабила их, как феодальные владельцы, притом давала более средств к обогащению, ибо туда стекалось множество народа на богомолья и ярмарки. Первые постановления аббатов и епископов, заведовавших этими городами, были торговые – относительно мер и весов. Но постановлений общих, ограждавших от господина, не было никаких… За исключением немногих городов, где остались следы римского влияния, феодальный господин, как бы он ни назывался, имел право собирать всевозможные подати, личный поголовный ценз, подать с имущества, кроме того, бесчисленные подати косвенные. Жители городские не могли выехать за ворота, чтобы продать свои произведения и возвратиться с купленным хлебом, не заплативши подати. Он не мог испечь его сам, а должен был нести на господскую печь и платить пошлины. Он не мог жениться сам и выдать дочь без денег, не выпросив позволения или не купивши его. Феодальные господа хотели распространить сельские отношения и на городских жителей, ибо они были богаче, хотели подчинить их праву мертвой руки, сделать рабами… Не должно думать, чтобы эти жители терпеливо и кротко сносили эти притеснения. В XI ст. В первый раз услышано было слово communa – союз горожан, слово столь страшное для феодальных владельцев. Первые союзы общин были легко сокрушены, и где же было этим ремесленникам и лавочникам бороться с феодальными дружинами. Но богатство их росло, и потребности человеческие развивались под влиянием учения церкви. Борьба императора с папою, крестовые походы, восстания городов итальянских – все это подействовало и на города французские. Одна за другою поднимаются общины против притеснителей своих, начинаются войны ужасные, каждая община борется отдельно. Замечательно, как здесь видно разъединение феодального общества: ни города, ни феодальные владельцы не призывают на помощь других, каждый борется один».
38
Дополнено: «Община – новое дурное имя».
39
Дополнено: «Опирались на германские города против феодальных владельцев».
40
Дополнено: «в форме поэтической, благородной, если можно презрение к человечеству облечь в благородную форму. Но в истории все условно».
41
Городская литература была отлична от литературы феодальной; если можно в Средние века говорить о литературе французской, немецкой, английской, то тем более можно говорить о литературе феодальной.
42
Дополнено: «они вне городской жизни, ибо она преследует цели промышленные, не занимаясь другими целями, а эти цели развились впоследствии в истории».
43
Ср. с высказываниями Грановского о средневековом городе в лекциях 1845/46 г.: «Еще недавно успели завоевать свою независимость города. Они как-то недоверчиво смотрели на свою свободу. Города стали похожи на феодальные замки… Но жизнь в этих городах не похожа на жизнь, которая была в замках. В этой жизни есть что-то узкое, робкое, нерешительное. Жители городов радовались только тому, что освободили от феодальных когтей свой кошелек. Выше они не поднимались. Естественно, что при таком взгляде на жизнь, чуждом поэзии, здесь должна была развиться и другая литература. Но литература должна была развиться. Человек не может оставаться без развития духовных способностей, особенно в Европе, на этой благородной почве. Сюда принадлежат жонглеры и рассказы троверов, так называемые fabliaux. Содержание их таково, что мне нельзя привести из них отрывков. Но один господствующий характер виден здесь: как в рыцарской поэзии видим мы элементы отваги, фактации, так в поэзии городской – элемент здравого практического смысла, насмешливого, ядовитого. Это одни безжалостные насмешки, иронии, устремленные на все великие формы и идеи среднего века. Здесь, в этих fabliaux, можно искать начало тех стихий, которые впоследствии развились в романах французских XVIII в. Это праотцы Рабле и Вольтера. К особенностям городской жизни я могу прибавить только несколько частностей, потому что о подробностях буду говорить далее. Города, освободившись от власти феодальных владетелей, не стали еще свободными. Деспотизм, который прежде принадлежал феодальному владельцу, достался теперь общине. Ежели прежде жители должны были платить феодальному владельцу подать за право печь себе хлебы, то теперь они должны были платить то же самое общине. Многочисленные, безобразные постановления полицейские ограничивали свободу жизни».