Наварин (Собрание сочинений)
– Вы послушайте, джентльмены, я цитирую! – обратился к своим капитанам Кодригнтон. – "Вы не должны брать ни чьей стороны. Ставьте свои корабли меж ними и сдерживайте их в спокойствии рупором. В нем я подразумеваю и силу". Мне, что рупором их по головам лупить?
– А ну их…! – вице-адмирал в сердцах швырнул бумаги в угол салона. – Будем думать сами, и надеяться лишь на свои головы и сердца!
В своих выводах командующий нисколько не преувеличивал. Если в одной из правительственных посланий ему рекомендовалось делать все возможное для чести флага, то в другом (лежащем тут же) объявлялось, что официальный Лондон желает только посредничества между враждующими сторонами без нарушения мира.
– Пиши ответ! – велел, в конце концов, Кодрингтон адъютанту. – Я сомневаюсь, что смогу остановить возможное столкновение. Я верю лишь в пушки, только они способны сохранить мир, честь и славу британского флота!
Корабли еще не успели выбрать становые якоря, как те вновь шумно упали в воду.
– Я не двинусь не на фут, пока мне не будет разрешено прекратить греческий спор пушками, а не мифическими переговорами! Я боевой адмирал и мне нужна ясность!
Наконец Лондон невразумительно, но все же подтвердил права командующего на открытие огня в случае крайней необходимости.
– Вот это другое дело! – щелкнул пальцами сэр Кодрингтон. – А теперь скорее в море, пока в Уайт-холле не передумали!
Несмотря на непогоду и противный ветер британские корабли стремительно снялись с якорей и растворились за окоемом. Попробуй теперь их отыскать!
Появление у греческих берегов союзных эскадр, конечно же, не осталось без внимания повстанцев. В те дни храбрый корсар Якобо Италес доносил своим вождям: "Я узнал, что Ибрагим-паша, встретив у берегов Греции европейские военные суда, должен был остановиться, пришел в бешенство, вернулся в Наварин и на шлюпке прибыл в Модон. Его войска, двинувшиеся вперед сухим путем, так же вернулись. Ибрагим впал в меланхолию, никого не слушает и хочет со всеми войсками напасть на проход Армиро с сухого пути, так как с моря нельзя теперь".
25 сентября к Кодрингтону подошли французы. Корабли обменялись, положенной в таких случаях, салютацией. Однако на палубах обошлось без особых восторгов. Память о недавнем кровавом двадцатилетнем противостоянии была еще слишком свежа. Французский контр-адмирал де- Риньи был настроен по отношению к союзнику прохладно. Последний отвечал тем же.
Де-Риньи было тогда сорок семь лет, из которых он прослужил во французском флоте более трех десятков лет. Все наполеоновские войны он пробыл в чинах не слишком больших лейтенантским, а капитанам стал уже после реставрации Бурбонов. Особых подвигов за де-Реньи на числилось, но все признавали его как опытного моряка и осторожного начальника. Контрадмиралом де-Реньи стал всего полтора года назад, когда в Тулоне была сформирована "летучая эскадра", для действий в греческих водах. Как и подавляющее большинство французов, де-Реньи англичан не терпел, два десятилетия непрерывных войн не прошли для него даром, а потому относился к новым союзникам с недоверием и подозрением, видя подвох в каждом действии или не осторожном слове. Но прошлое прошлым, а теперь обоим адмиралам предстояло действовать сообща.
Граф Мари Анри Готье Даниэль де Риньи
Договорившись о согласованности в действиях, вице-адмирал Кодрингтон и контр-адмирал де-Риньи направились прямо к Наварину, где находился Ибрагим-паша. 84-пушечная "Азия" Кодрингтона и 60-пушечная "Сирена" де-Риньи вызывающе бросили якоря в самой глубине бухты. Орудийные порты на обоих судах были открыты. Турки тоже выкатили свои пушки, да разожгли печи для накаливания ядер. Тагир-паша (командующий турецкий) и Могарем-паша (командующий египетский) спешно выстраивали свои суда в боевую линию.
Письмом адмиралы известили турецкого главнокомандующего о своем главном требовании – немедленно прекратить всякое кровопролитие в Элладе. Ибрагим послание отложил в сторону, а союзных флагманов пригласил к себе на переговоры.
* * *В парадной зале Наваринского дворца душно и жарко. Сам турецкий паша возлежал среди вороха подушек, рядом в креслах адмиралы. Белозубые нубийцы метались с огромными подносами: щербет, фрукты, плов. Ибрагим безучастно посасывал янтарный мудштук. То ли дремал, то ли внимательно слушал. Переговоры были в самом разгаре.
Кодрингтон с де-Риньи горячо убеждали пашу воздержаться от войны, Ибрагим лишь наклонял свой огромный тюрбан, увенчанный алмазным пером:
– Якши! Якши!
За переводчика турецкий драгоман. Кодринтон из осторожности своего оставил на корабле. После долгих уговоров паша все же согласился заключить перемирие с греками на суше и на море.
– Ваш флот и сухопутные войска должны оставаться в бездействии в Наварине пока не будет получено подтверждений вашим действиям из Стамбула! – требовал командующий британской эскадрой.
Ибрагим вновь качнул в знак согласия тюрбаном. Затем щелкнул пальцами. Подбежавший драгоман, заглядывая в глаза своему владыке, перевел слова паши:
– Я согласен на все ваши требования, но в свою очередь требую, чтобы ваши корабли пропустили в бухту эскадру славного Ахмет-паши, что идет сейчас сюда от берегов Египта! Что касается моих действий, то я лишь верный воин своего султана и выполняю все его повеления! Сейчас мне велено продолжать наведение порядка в Мореи и завершить это взятием острова Идра, и я исполню это, чего бы это мне не стоило!
– Но ведь вмешательство союзных держав меняет раскладку сил и как знать, что сейчас думает по этому поводу султан? – мягко заметил Кодрингтон.
– Так как Порта не предвидела вашего насилия, я немедленно отправлю гонцов в Константинополь и Каир и даю слово, что до их возвращения мой флот не покинет Наварина в течении ближайших двадцати двух дней!
Адмиралы переглянулись, позицию собеседника они поняли вполне. Шепотом Кодрингтон с де-Риньи совещались. Французский командующий внезапно уперся, не столько по делу, сколько чтобы уязвить англичанина. Когда Кодрингтон изъявил желание, чтобы Ибрагим-паша скрепил условия перемирия своей подписью и печатью на бумаге, де-Риньи сразу же высказался против:
– Ибрагим сочтет такое предложение обидным для себя, ведь слово мусульманина считается нерушимым законом верности!
– Что ж, попробуем поверить на слово! – неохотно согласился Кодрингтон. Когда союзные командующие покинули дворец, Ибрагим-паша поднялся с подушек. Прошелся по залу, разминая затекшие бока.
– С каким наслаждением я лично отрезал бы обоим их никчемные головы! – горестно вздохнул. – Да нельзя, все на меня обидятся! То ли дело раньше было, когда с нечестивых кожу живьем сдирали и ничего, все с пониманием относились! О времена, о нравы! Какие глупцы! Они наивно верят в мое честное слово, тогда как честное слово, данное неверному, не стоит ровным счетом ничего!
Утром следующего дня, когда "Азия" с "Сиреной" уже были готовы поднять паруса, к Кодрингтону прибыл посланец Ибрагим-паши.
Корма корабля «Азия»
– Мой повелитель только что получил печальное известие, что предводитель дерзких повстанцев генерал Кокрейн высадил свой десант на остров Патрас. Великий Ибрагим любимец Аллаха и надежда всех правоверных спрашивает тебя, дозволено ли ему будет выслать нужную силу для расстройства этих нечестивых планов?
Сэр Эдуард был суров и тверд:
– Все наши суда должны оставаться в бухте!
В зрительную трубу было отчетливо видно, как на египетских и турецких судах забегали матросы.
Кодрингтон вытер лысину батистовым платком:
– Я вижу оживление в вашем флоте. Должен ли я заключить из этого, что трактат, заключенный между нами более не имеет силы?
Драгоман пожал плечами:
– Отвечать на столь серьезный вопрос я не уполномочен. Я могу лишь передать его своему владыке. Если через час я не вернусь с ответом, то вы должны считать заключенное соглашение в полной силе!
Спустя три часа при заходе солнца, британский и французский корабли вышли в море. Посланец не вернулся, и оба адмирала вполне положились на честь Ибрагим-паши. На судах, стоявших в бухте, было тихо.
Оставив на всякий случай подле Наварина фрегат "Дармут" для наблюдения за действиями турок, Кодрингтон, отправил транспорта за припасами на Мальту, а сам с основной эскадрой взял курс к острову Занте, откуда он мог держать под контролем весь Архипелаг. Де-Риньи повернул со своей эскадрой западнее. Оба адмирала были спокойны. Ибрагим-пашу им уже удалось уговорить и теперь оставалось лишь удерживать от необдуманных действий мелкие отряды местных пиратов.
Тем большей неожиданностью стало для вице-адмирала Кодрингтона появление 2-го октября у Занте спешащего на всех парусах "Дармута". С фрегата призывно палили из пушек. Вице-адмирал в нетерпении ждал фрегатского капитана прямо у шторм-трапа. Едва запыхавшийся Томас Филлоус взобрался на палубу флагмана, он сообщил изумленному Кодрингтону:
– Турецкий флот внезапно снялся из Наварина и направляется на норд-ост к Патрасу!
– Но это же настоящее вероломство! – воскликнул честный Кодрингтон.
– Конечно это не по-джентельменски! – согласились с ним его капитаны. – За столь вероломный обман надо б высадить в брюхо обманщику пару каленых ядер!
Времени для раздумий не оставалось. Присоединив к своей "Азии" все, что было у него в тот момент под рукой (два фрегата да бриг), Кодрингтон бросился на перехват целого флота. На качающихся палубах матросов призывали помнить о британской доблести и верности королю. Наконец с салинга передового "Дармута" закричали:
– Много парусов! Впереди турецкий флот! Кодрингтону подали подзорную трубу. Небрежно вскинув ее, вице-адмирал долго рассматривал колонны судов Ибрагим-паши.
– Сорок семь вымпелов! – объявил он, трубу от глаз отнимая.
– Поднимайте боевые флаги и открывайте орудийные порты!
Над "Азией" взлетели и заполоскали огромные синие полотнища – символ готовности к подвигу. Разом откинулись крышки портов и из них выжидающе выглянули черные орудийные жерла.
– Три больших фрегата, восемь корветов и семь бригов! – подсчитывали на британских судах. – Это делает нам честь!
Повторяя маневр своего флагмана, британские суда плавно огибали турецкий флот, выходя на ветер. За "Дармутом" "Тальбот", за "Тальботом" "Зебра".
Поравнявшись с англичанами, турки легли в дрейф. По приказу Кодрингтона от борта фрегата "Тальбот" отвалила шлюпка. Капитан фрегата Фридрих Спенсер прибыв на адмиральское турецкое судно, изъявил удивление столь неожиданному нарушению трактата турецкой стороной и известил от имени своего командующего, что будет палить по-всякому, кто решится пройти мимо "Азии".
– Если будет сделан хотя бы один выстрел, то он послужит сигналом к полному истреблению вашего флота! – доходчиво объяснил ситуацию посланец британского командующего.
Слушая посланца, грузный и важный Петрона-бей, ведший наваринский флот, лишь мрачно теребил крашенную хной бороду.
– Я лишь ничтожный исполнитель воли моего повелителя! – с притворным вздохом произнес он, когда Спенсер замолчал в ожидании ответа. – До нынешней минуты я пребывал в полнейшей уверенности, что сэр Эдуард дал моему паше позволение послать флот в Лепант для смирения потерявших разум!
Когда-же Спенсер заявил, что Кодрингтон не только не разрешал Ибрагиму- паше такие действия, а наоборот категорически против них возражает, Петрона-бей послал на "Азию" своего младшего флагмана Реал-бея, моряка опытного и человека рассудительного. Но и рассудительному Реал-бею в ответ на его просьбу пропустить флот паши, было отказано. Едва же шлюпка с младшим турецким флагманом подошла к борту своего фрегата, "Азия" наполнила ветром грот-марсель и "выпалила пушку", демонстрируя решительность своих намерений.
Не испытывая более судьбу, Петрона-бей развернул свою армаду обратно на Наварин. Лишь несколько мелких судов, воспользовавшись неразберихой перестроений, попытались, было, проскользнуть мимо англичан к Патрасу, но были отогнаны решительным маневром.
Держась в кильватере туркам, Кодрингтон проводил их до южной оконечности острова Занте, а затем, наполнив паруса ветром, ушел вперед, чтобы скорее соединиться с держащими где-то поблизости русской и французской эскадрами.
Тем временем к турецкому флоту присоединилось еще полтора десятка судов. На головных линейных кораблях капитанами отставные французские офицеры Летеллье и Бонпар, оба многоопытные и до денег жадные. На грот- мачте линейного корабля развевался личный флаг Ибрагим-паши: месяц над опрокинутым крестом. Готовые к бою, турки вновь повернули свои форштевни на Патрас.
И снова маленький, но дерзкий отряд Кодрингтона преградил им путь. Над "Азией" подняли сигнал о желании начать переговоры. Но Ибрагим-паша встречаться с британским флагманом не пожелал. Развернув флот, Ибрагим повел его в Наварин. С палуб турецких судов грозили кулаками, многозначительно проводили ладонью по шее. Ибрагим-паша чувствовал себя оскорбленным.
Чтобы не допустить новых попыток прорыва из Наваринской бухты подле нее оставили "Дармут", "Азия" и "Тальбот", чтобы запастись углем и водой встали на якоря у входа в Зантский залив. Кодрингтон нервничал:
– Де-Реньи бродит где-то рядом, но где же русские? Без них я не могу твердо ударить кулаком по столу!
В это время французский дозорный фрегат "Армида" домчался до острова Мило и сообщил де-Риньи о вероломном выходе в море турок. Тот поспешил на помощь Кодрингтону. Но во время налетевшего шквала линейный корабль "Сципион" навалило на корабль "Прованс". Оба получили тяжелые повреждения. А "Прованс" потерял даже мачту. Скрипя зубами, де-Риньи пришлось отправить оба своих линейных корабля чиниться на остров Корфу. Боевая сила французов сразу же уменьшилась вдвое.
Линейный корабль "Сципион" починится довольно быстро и вскоре догонит свою эскадру, что касается "Прованса", то его повреждения оказались настолько тяжелыми, что линкор пришлось отправить на ремонт в Тулон, и больше никакого участия в боевых действиях он не принимал.
Следующая ночь прошла относительно спокойно, но утром с "Дармута" сообщили о новой попытке Ибрагим-паши пробиться к Патрасу. В шесть часов пополудни Кодрингтон вышел на пересечку курса туркам.
– Штурман, место! – не оборачиваясь, бросил вице-адмирал, склонившемуся над картой лейтенанту.
– Траверз мыса Папас, сэр! – прокричал тот ему.
Кодрингтон подошел, к стоявшему подле, капитану Курцону:
– Вовремя успели. Еще час другой и ищи их по всем проливам! В знак презрения к англичанам Ибрагим-паша велел не поднимать флаги. Это был уже вызов! Почитая себя за первых моряков, подданные Георга Четвертого сочли это оскорблением небывалым. Ответом англичан был шквал ядер, которые Кодрингтон обрушил рядом с бортами турецких судов. Огромные султаны всплесков быстро образумили строптивцев, и турки флаги подняли и к Наварину отвернули.
– Где же де-Риньи? Где русские? – терзался неизвестностью британский адмирал. – Еще один прорыв Ибрагима и мне не останется другого выхода, как лечь костьми на его пути!
Можно представить себе восторг британских моряков, когда в туманной дымке просыпающегося моря они увидели спешащий к ним фрегат, то был наш "Константин".
Скоро капитан 2 ранга Степан Хрущев, смело хлебая грог в кают-компании "Азии", уже делился последними новостями.
* * *
Адмирал Томас Кокрейн
Несмотря на все переговоры боевые действия меду турками и греками как в Мореи, так и в прибрежных к ней водах ни на день не прекращались. Война, есть война, где каждый использует любой промах своего противника. Еще в начале сентября 1827 года в водах Патрасского (Коринфского) залива появился со своей греческой флотилией в двадцать три вымпела адмирал Кокрейн.
Встав на якорь у Миссолунги, он стал ждать греческие войска генерала Черча. Когда после переговоров в Наварине с Ибрагим-пашой, Кодрингтон посоветовал Кохрейну увести свою флотилию в Архипелаг, тот поступил вполне разумно. Главные силы адмирал увел с собой, но оставил в заливе "на всякий случай" вполне боеспособный отряд: паровой корвет "Картерия", бриг "Сувенир", две шхуны и пару канонерских лодок, под общим началом давнего добровольца – филэллина "командора" Гастингса. Корвет "Картерия", что значит в переводе с греческого "Постоянство", был первым пароходом греческих ВМС, построенным в Англии на деньги так называемого второго английского займа. Паровая машина была его еще весьма несовершенна и часто выходила из строя.
La Kartería, анонимная акварель 1820-х годов
Едва Гастингсу стало известно, что турки и египтяне продолжили уничтожение греческих деревень, было решено им отомстить. Отряд судов незаметно проник в глубь Патрасского залива и 18 сентября с ходу внезапно атаковал турецкую флотилию. Бой был не долог, но жесток. Корвет "Картерия", действуя новейшими бомбическими орудиями, сжег два турецких брига. Уже в самом начале схватки вышла из строя примитивная паровая машина, пришлось биться более привычно, под парусами!
Фрэнк Эбни Гастингс
Враги сошлись вплотную и ядра прошибали корпуса судов насквозь, вынося в море вместе с кусками борта остатки человеческих тел. По зеркальной глади залива клубился едкий пороховой дым. Пока турки смогли сориентироваться в обстановке у них осталось только половина сил. Исход сражения был уже предрешен.
Вскоре турки обрубили канаты, и стали по своему обыкновению выбрасываться на берег. Добычей победителей стали пять поврежденных судов и три невредимых австрийских торговых судна, попавшихся, так сказать, под руку. Имя победителя "при Патрасе" Гастингса стало широко известно в Европе. Спустя восемь месяцев "командор" Гастингс был смертельно ранен во время сражения у крепости Анатолико.
Греческий флот на глазах превращался из каперско-корсарского в регулярный. У него уже была своя славная боевая история и свои первые герои!
Глава седьмая
Ультиматум Ибрагиму-паше
Уже второй день дул противный ветер. Вскоре после встречи нашей эскадры с англичанами подошли и французы. Наконец-то союзная эскадра собралась вместе.
Командующим французской эскадрой Анри де Риньи – 44-летний контрадмирал. На французском флоте де Реньи с 15 лет. С 1816 года капитан корабля. Ничем особенным за время службы не отличился, однако, слыл хорошим моряком. Когда в 1825 году к берегам Мореи в Архипелаг был отправлен летучий отряд, Реньи был произведен в контр-адмиралы и назначен его начальником. С 1827 года он был назначен командующим французской эскадрой в греческих водах.
Союзники непрерывно и изнурительно лавировали. Шторма не было, но погода была весьма свежая. Капитаны ревниво следили друг за другом, как кто маневрирует. Корабли спускались из бейдевинда на фордевинд, затем снова восходили до линии ветра. На "Азове" Лазарев придирчиво засекал время постановки парусов карманным хронометром.
– Ну и как мы смотримся? – спросил его, вышедший наверх Гейден.
– От англичан не отстаем нисколько, а вот французы запаздывают все время и довольно прилично! – ответил командир "Азова".
Гейден удовлетворенно кивнул головой:
– Хорошо бы и англичан обставить! Не все же им здесь тон задавать!
Наши действительно маневрировали не хуже, а порой и лучше англичан. Удручало иное, при шквальных порывах ветра на наших кораблях все время что-то ломалось и рвалось: то на "Невском" разодрало фор и грот-марсели, то на "Проворном" повредилась грот-стеньга, то на "Гангуте" треснула фок- мачта. Что и говорить, а состояние рангоута и такелажа на российских кораблях оставляло желать все еще многим лучшего. Время недавнего флотского забвения все еще сказывалось во всем.
Впрочем, стараниями команд внешне наши корабли выглядели не так уж и плохо. По крайней мере, понимающий толк в морском деле Кодрингтон, разглядывая русскую эскадру в зрительную трубу, высказался так:
– Русские суда все такие чистенькие! Особенно впечатляет отменная медная обшивка с темно-розовым отливом. Я думаю, что эскадра Гейдена в хорошем состоянии, а ее командующий расположен охотно идти с нами рука в руку. Лучшего союзника лучше желать!
Эти слова Кодрингтона известны документально.
Общие силы союзников хоть так и не достигли оговоренной лондонским договором численности, но все же были уже достаточно внушительными – 10 линкоров, 9 фрегатов, 2 корвета и 7 вспомогательных судов.
5-го октября командующие трех эскадр вновь собрались на совет. Гейден и де-Реньи держались по отношению друг к другу настороженно. Кодрингтон, как мог, вел беседу и председательствовал. Предстояло окончательно решить, что делать дальше? Более увещевать зарвавшегося Ибрагима было нельзя. Уверовав в свою безнаказанность, каирский паша отделывался от союзников ничего не значащими письмами, сам же продолжая громить и грабить Морею.
Ситуация на совете флагманов осложнялась еще и тем, что каждый из присутствующих помимо общеизвестных и закрепленных соответствующим договором задач исполнял и только ему ведомые секретные предписания своих правительств. Причем, если при этом Гейдену вменялось действовать решительно и смело, не останавливаясь даже перед полным истреблением турецкого флота, то у де-Реньи инструкции были полностью противоположными – сделать все возможное для сохранения турецкого флота и египетского войска.
После отъезда российского и французского командующих, присутствовавший на совещании полковник морской пехоты Крэдок заметил Кодрингтону:
– Вот задача! Можете ли вы, сэр, полагаться на дружбу этих двух своих коллег, когда они вот-вот готовы схватиться между собой не хуже, чем с оттоманами? Да и к нам французы, насколько я вижу, любовью тоже не пылают! Вы, наверное, уже наслышаны о высказывании де-Реньи?
Карикатура, Оноре Домье, 1833.
Кодрингтон кивнул и погладил рукой лысину. Сплетню о словах де-Риньи он уже слышал. Говорили, что французский командующий не столь давно во всеуслышание заявил следующее: "Характер действий нашего объединенного флота зависит только от того, выпьет ли Кодрингтон стаканом больше или меньше!" Даже если такое и было на самом деле, время ли сейчас выяснять личные отношения?
О "причудливости" характера де-Риньи английский вице-адмирал был наслышан и ранее. И сейчас француз изображал из себя вечно обиженного и оскорбленного. Вспомнил и последнее письмо герцога Кларенского: "…Де- Риньи действительно таков, каким вы его описываете, поэтому будьте осторожны, тверды и мягки…"
– Что поделать, когда между нами два десятилетия вражды и войн! – вздохнул вице-адмирал. – В диспозиции я, на всякий случай, поставлю нашу эскадру между русской и французской! Возможно, это несколько остудит французов!
Как показали последующие события, тревоги британского вице-адмирала были совершенно напрасны. Как бы то ни было, но в этот день флагманы все же приняли твердое решение в последний раз предупредить турецкую сторону и в случае новых проволочек со стороны Ибрагим-паши ввести свои эскадры в Наваринскую бухту, дабы положить конец бесконечным обманам. Некоторое время сопротивлялся де-Реньи, ссылаясь на малочисленность сил и превышение данных ему полномочий, но под давлением Кодрингтона согласился и он.
* * *Итак, результатом совещания стал ультиматум, где, перечислив все злодеяния войск Ибрагима, адмиралы заявляли, что коль паша, по-прежнему, нарушает условий перемирия, разоряет землю и селенья, истребляет людей, игнорируя свои же обещания, не предпринимать ничего до получения указаний из Стамбула, то союзники вынуждены объявить Ибрагим-пашу… вне международного закона.
Текст ультиматума гласил: "Ваша Светлость!" По слухам, какие до нас со всех стран доходят, и по достоверным сведениям, узнаем мы что, многочисленные отряды вашей армии расселяясь в разных направлениях по западной части Мореи, опустошают оную, жгут, истребляют, исторгают с кореньями деревья, виноградники, всякие произрастания; и, одним словом, наперерыв спешат превратить страну сию в совершенную пустыню.
Сверх сего известились мы, что против округов Майны, приготовлена экспедиция, и что туда двинулись некоторые войска.
Все сии необыкновенно насильственные действия происходят, можно сказать, в глазах наших и в нарушение перемирия, которое Ваша Светлость обязались честным словом, соблюдать ненарушимо до возвращения ваших курьеров. В нарушение такого перемирия, в силу которого позволено флоту вашему 26-го числа последнего сентября, обратный вход в Наварин.